Текст книги "Чернильный орешек"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Он забросил ее в седло, но видел, что Анна слишком потрясена, чтобы выбраться отсюда самостоятельно. Он должен увезти ее подальше от линии огня, и только после этого можно будет вернуться к своим солдатам. Рейнольда охватило лихорадочное беспокойство: торчать здесь, с этой проклятой беременной дурой, когда его солдат атакуют! Поставив ногу в стремя, он вскочил в седло позади нее и со всей силы ударил каблуками по бокам лошади, как раз в тот момент, когда «круглоголовые» с ревом и воплями перебрались через траншею и обогнули заросли кустов. Лошадь, пронзительно заржав, скачками помчалась прочь от копьев и пик, а Рейнольд, крепко держа Анну за талию, направлял насмерть перепуганное животное окольной дорогой в сторону Йорка, прочь, прочь, подальше от неприятеля! Послышался звук мушкетных выстрелов, и он ощутил толчок пули, ударившей его в левую руку. И мигом у него пропали все чувства, он бросил поводья, понимая, что его рука повреждена. А за вторым толчком последовало ужасное жжение в спине и легких, и Рейнольд осел вперед, привалившись к Анне.
Неуправляемая и перепуганная лошадь неистово заметалась, столкнулась с одной из лошадей, впряженной в провиантскую повозку, и опять бросилась в сторону. Рейнольд беспомощно соскользнул с седла, волоча Анну за собой. Оба они с силой ударились о землю, а животное, освобожденное от своей ноши, мигом ускакало прочь. Под этой повозкой, в страхе припав к земле, прятался один из возниц. Когда мужчина с женщиной скатились на землю, он потянулся к ним, схватил руку женщины и потянул к себе, а она, очутившись под повозкой, с помощью возницы затащила и Рейнольда в это убежище.
Он застонал, и Анна, невидяще ощупав его лицо, захныкала от испуга.
– Рейнольд, ты ранен? – прошептала она.
Он снова простонал, чувствуя, что пуля пробирается в него все глубже и глубже. Ощупав его тело, Анна отыскала руку, обвисшую и неестественно изогнутую. Ей стало дурно.
– У тебя разбита рука.
Возница ухватил ее за плечо и потряс.
– Тише! – в ужасе прошипел он. – Молчите, а не то «круглоголовые» нас найдут.
Анна скрючилась, обвила руками Рейнольда и в страхе прижалась вместе с ним к земле. А он, с чувством безысходности думая о своем плачевном положении, пытался выговорить непослушными губами: «Черт тебя подери…», но не смог бы произнести ни звука, который она расслышала сквозь шум битвы. Свежее жжение горячей боли прокатилось по нему.
– Бога ради… – запротестовал он.
Анна услышала в его дыхании что-то похожее на шепот.
– Что-что? – спросила она, прижимаясь к нему. – Что ты сказал?
Но он был мертв и не мог ответить ей.
Глава 17
Провиантские повозки привезли из Йорка малоаппетитную еду к ужину, и именно тогда Кит и вспомнил о гостинцах, которые вручила ему Мэри-Эстер в то утро Он сидел вместе с Джеком, Диком и Коном, а неподалеку от них расположились Даниел с Мортоном, так что было вполне естественным поделиться с ними домашней стряпней.
– Вот это куда больше похоже на ужин, клянусь девой Марией! – закричал Даниел, когда Кит, разломив пополам пирог с олениной, отдал ему большую часть. – Этот ваш повар, должно быть, просто гений, Кит, мальчик мой!
– Это уж точно, – засмеялся Кит. – Мой отец всегда говорит, что для мужчины повар – самая важная личность в его жизни… я все-таки полагаю, что после жены.
– Тут ты ошибаешься, – заметил Даниел. – Мужчина вполне может прожить и без жены, а вот без пищи он прожить никак не сможет, это уж извини. Так что оставим повара на первом месте, и хватит об этом. Ну а ты, Мортон, старый греховодник, разве не согласен со мной?
– Ну, конечно же, Денни, с точки зрения солдата. Только если бы мужчины не ценили своих жен, то не появилось бы больше никаких маленьких поварят, а?
Кит засмеялся и внезапно понял, что чувствует себя необычайно счастливым. Как же хорошо было сидеть вот так в свое удовольствие на земле, накинув на руку поводья лошади, есть отличные пироги с олениной и слушать, как твои приятели несут разную чепуху. Джек, Дик и Кон негромко переговаривались между собой, лошади дремали или щипали жесткую траву. И со всех сторон его окружали друзья, солдаты. Он любил их всех, но особенно – этого грубого, вульгарного Даниела и слегка резковатого, острого на язычок Мортона. Кит поднял взгляд от какого-то движения и увидел Гамиля, стоявшего немного в стороне и смотревшего на них. И в тот же миг Кит вдруг проникся неожиданной симпатией и к Гамилю и, вытянув руку в дружелюбном жесте, крикнул.
– Гамиль, давай, подсаживайся к нам! Пироги мы уже уничтожили, но тут вот, видишь, еще остались яйца. Подходи, раздели с нами приятную трапезу.
Гамиль с любопытством посмотрел на него, словно зверь, подозревающий ловушку, а потом отрицательно покачал головой.
– Я пришел лишь затем, чтобы передать вам, что завтра с рассветом мы атакуем. Принц будет со своей лейб-гвардией, так что следите за ним и ждите сигнала, – он мельком взглянул на небо, нависшее над ними фиолетово-черными тучами. – С минуты на минуту пойдет дождь. Вы бы лучше накрыли свои седла.
Он развернулся на каблуках и поспешил прочь. Даниел, вздохнув и пожав плечами, поднялся и пошел за ним следом. С минуту Кит не двигался с места, не желая нарушать то необыкновенно приятное состояние, в котором он пребывал, даже несмотря на приближающийся дождь. Дом, семья и страдания, казалось, ушли куда-то далеко-далеко. Реальностью для него было вот это непринужденное и непритязательное содружество людей и лошадей, объединенных общим делом. А прохладный ветер растрепал его волосы, ветер, который обычно бывает перед самым дождем.
– Сейчас начнется, – сказал Мортон, и оба они разом начали подниматься.
А потом донеслись ужасные крики атакующих и звуки стрельбы, грохот кавалерийской атаки, ржанье лошадей… Резко развернувшись на месте, они сквозь спустившийся мрак увидели, что ряды неприятеля пришли в движение и кавалерия на их левом крыле во главе с Кромвелем во весь опор несется на их траншею.
– Атака! По седлам! – заорал Мортон.
И в тот же миг дождь в полную силу обрушился на них, мощный и слепящий. На мгновение страшный раскат грома заглушил все прочие звуки. А Кит вел отчаянную борьбу с Обероном, который рвался от него, страшась дождя и внезапно повеявшей в воздухе паники. Справившись с конем и вскочив в седло, Кит сразу почувствовал себя легче.
– По седлам! – закричал он и, пустив Оберона рысью, принялся собирать свой отряд, который метался в смятении, поскольку толком ничего не видел и не слышал. Однако дисциплина все же взяла верх, и как только большая часть всадников оказалась в седлах, остальные последовали их примеру.
Даниел, находившийся справа от Кита, прокричал ему:
– Следи за сигналом. Я его передам, а ты передавай дальше. Если мы атакуем слишком рано, то попадем под мушкетный огонь своих.
«Мушкетный огонь… – подумал Кит, – это в такой-то дождь? Да тут и шнур мигом бы погас». Но шум, царящий вокруг, помешал ему сказать это вслух. Кит кивнул и тут же повернулся в другую сторону, заслышав знакомый звук. Лорд Байрон с основными силами кавалерии, слева от Кита, не стал дожидаться сигнала, а ринулся в контратаку, встретившись с конницей Кромвеля в лобовой стычке. Но при этом кавалерия Байрона как раз перекрыла линию огня стрелкам Руперта, а также перерезала путь отряду Кита. Он слышал, как справа от него вовсю ругается Даниел. И сразу же стало видно, что коннице Байрона крепко досталось, и она уже начала откатываться назад. Кит ощущал движение в рядах собственных людей, которые колебались, включиться ли им в схватку или тоже пуститься наутек. Он повернул голову и прокричал что было сил:
– Стоять! Держать строй! Ждите сигнала! Вокруг в панике метались кони. Некоторые из кавалеристов еще так и не вскочили в седла, другие же, захваченные неприятельской атакой врасплох, пали духом и пытались улизнуть. А затем, когда ряды Байрона стали рушиться и кое-кто из его солдат кинулся бежать, давление на выжидавший полк дошло до высшей точки, и их шеренги дрогнули. Между отрядом Кита и стоявшими на переднем крае пехотинцами во главе с Нэпиром был еще конный полк лорда Тревора, и когда этот полк обратился в бегство, Кит больше не мог сдерживать своих людей Оберон развернулся, и только силой воли Киту удалось остановить огромного жеребца. Но конь вертелся по узкому кругу, его огромные копыта скользили по грязи, он храпел и ржал, а тем временем другие лошади потоком неслись мимо.
– Держите строй! – отчаянно кричал Кит – Держите строй!
Дождь хлестал ему в глаза, и он стряхивал его, как собака отряхивает воду со своих ушей. Все вокруг него бежали, а потом, внезапно, словно по мановению волшебной палочки, остановились.
Кит повернулся, чтобы посмотреть. Дождь заканчивался так же быстро, как и начался, и по мере того, как становилось светлее, Кит разглядел высокую фигуру на белом коне и высоко взметнувшуюся саблю принца. Сердце его переполнилось надеждой Руперт пришел, Руперт здесь! Кит видел, что такая же любовь к принцу отразилась и на лицах других солдат, он слышал этот знакомый голос, кричавший:
– Ну что, ребята, бежите? Ко мне, ко мне!
И в следующее мгновение он уже промчался мимо них, он летел во весь опор, – алый плащ, белый конь, темные волнистые волосы, – и вот они уже скакали за ним, с саблями наголо, неистово крича, – личный полк Руперта, лучший на свете, непобедимый! Вот откуда все началось – с этого маленького отряда побратимов, гордых своим братством, готовых последовать за Рупертом куда угодно, хотя бы в пасть самого дьявола! Они были началом и концом, ядром, сердцем королевской армии. И Кит тоже несся в этой атаке. Оберон теперь летел легким галопом, стремительно покрывая пространство огромными скачками, уши стояли торчком, шея изогнулась дугой, вытягиваясь от нетерпеливого рвения Кит яростно кричал, но это был не просто боевой клич, нет, это была победная песнь любви и славы.
И вот они вступили в бой. «Да, люди Кромвеля были хороши в деле», – подумал Кит со сдержанным удивлением Ничуть не испугавшиеся их атаки, они держали свои позиции и сражались. Их шеренги качались, сшибались, звуча саблями, и блестящие клинки тускнели. Они отходили, перестраивали ряды и снова бросались в бой. Земля стала скользкой от дождя и крови, повсюду валялись убитые люди и кони, и в ушах рокотал многоголосый шум сражения. Дождь прошел, тучи рассеялись, и ясный бледный вечерний свет придавал этому зрелищу ощущение нереальности. Они в который раз атаковали, следуя за Рупертом, только теперь их стало мало, очень мало. Силы противника выглядели такими же многочисленными как и прежде, словно их солдаты выползали из земли, подобно муравьям. И внезапно сердце Кита подвело его. Да, они могли бы сражаться вечно, но их от этого только становилось бы все меньше, тогда как вражеских солдат-муравьев, людей Кромвеля, сражавшихся как машины, будет лишь прибывать и прибывать.
А потом Оберон с пронзительным визгом упал, и Кит был отброшен в сторону. Жеребец продолжал кричать, в жалобной мольбе выкатив перепуганные глаза на своего хозяина. Задняя часть его туловища рухнула, передние ноги рыли землю. Кит не мог вынести этого, ему хотелось закрыть уши руками. Кто-то перерубил саблей подколенные сухожилия жеребца, выведя его из строя, и теперь конь силился подползти к нему. Кит нащупал свой пистолет, который он так еще и не достал из-под кушака. Он должен застрелить коня, прекратить этот ужасающий крик.
Гамиль, неистово сражавшийся поодаль, увидел, что Оберон упал и Кит лежит на земле, причем явно не может высвободить свой пистолет. Он заметил также, что шотландец из резерва мчится на Кита, а тот его не видит. Гамиль бессознательно поднял пистолет и прицелился в шотландца, нельзя ведь не спасти жизнь боевого товарища. А потом заколебался, и его рука снова опустилась.
Кит поднял взгляд и увидел надвигавшегося на него шотландца, скакавшего на своей маленькой волосатой лошадке, настолько маленькой, что ноги седока задевали траву, но в то же время крепкой и сильной. Шотландец неожиданно для Кита оказался вооруженным не палашом, а рапирой, французской дуэльной шпагой. Вероятно, им не хватало оружия, или, может быть, этот человек воображает себя фехтовальщиком. Казалось, было достаточно времени, чтобы заметить все это, как, впрочем, разглядеть это обветренное, похожее на сырое мясо, раздраженное лицо, эти торчащие пучками рыжеватые волосы под маленькой шотландской шляпой, к которой были пришпилены булавкой огромная, плебейского вида брошь и два маленьких перышка куропатки. Эти перышки выглядели до нелепого крошечными рядом с чудовищных размеров брошью.
Кит держал саблю в руке, и у него было время поднять ее и отразить удар, перерубив руку шотландцу, было время даже для того, чтобы быстро увернуться с его пути и, перехватив инициативу, просто разрубить врага мощным ударом. Но неожиданно Киту не захотелось ничего этого делать. Все происходящее казалось таким нереальным, и он устал, до смерти устал сражаться, убивать, совершать длинные марш-броски, устал от боли лошадей, пронзительно кричавших в непостижимом их уму страхе… Ему хотелось прилечь вот здесь и уснуть, и никогда больше не просыпаться, да и рука его слишком отяжелела, чтобы поднимать саблю.
Рапира вонзилась ему прямо в горло. Боль была поразительной, но закричать он не мог, ибо захлебнулся собственной кровью. Кит не сознавал, что падает, но земля уже была под ним, и он ощущал спиной ее холод и сырость. Шляпа его слетела, и прохладный воздух шевелил волосы, а над ним было зеленоватое вечернее небо, ясное и прозрачное, словно воды пруда. Гроза прошла, и теперь взгляд его был прикован к одной бледно-золотистой звездочке, первой предвестнице ночи, высоко-высоко над ним. Звук битвы понемногу затихал, и осталась вот только эта одна, неописуемо прекрасная звезда, уплывающая от него, отступающая все дальше и дальше во мрак, пока, наконец, и она, подмигнув на прощание, не погасла.
Анна не знала, долго ли она пролежала, с дрожью вжавшись в землю, но в конце концов ей показалось, что шум битвы отдалился, и она осмелилась вначале приподнять голову, а потом проползти чуть-чуть вперед и выглянуть из-под повозки. Дождь прекратился, а сражение продолжалось, но уже не так близко от них. Она приподняла голову немного повыше и смогла разглядеть, что противоборствующие стороны, похоже, сдвигались обратно к траншее. Почувствовав себя в некоторой безопасности, она сообразила, что может означать движение в этом направлении, неприятель отбит! Теперь настал их черед. Они должны поскорее убраться отсюда, пока противник не вернулся снова. Спрятавшись обратно под повозкой, Анна встряхнула скрючившегося возницу.
– Ну давай же! – крикнула она. – Мы должны выбраться из этого пекла. Надо отвезти раненого в безопасное место. У него разбита рука. Давай же, ты, болван, помоги мне!
Возница, перекатившись, оттолкнул ее от себя, а потом потянулся, чтобы взглянуть на Рейнольда. Он открыл было рот, желая что-то сказать, но, задумчиво посмотрев на Анну, снова закрыл его.
– Хорошо. Вылезай и держи лошадь. А я притащу твоего мужа.
Анна выползла из-под повозки и подошла к лошади Та, похоже, была не очень-то встревожена и вряд ли могла понести. Поводья были завязаны узлом у нее на шее, и Анна, развязав этот узел, забралась на повозку. Появился возница, он, сопя и задыхаясь, выволакивал Рейнольда из-под повозки за подмышки.
– Осторожнее! – резко крикнула она. – Не сделай ему больно.
Возница что-то промычал. Вытащив Рейнольда, он, изловчившись, с усилием взвалил его на задок повозки и сам вскарабкался следом. Анна хотела было поменяться с ним местами, но он не дал ей этого сделать.
– Нет-нет, не трать понапрасну времени, правь сама. Ты хлопни поводьями, мисс, и езжай себе. А я подержу твоего мужа, можешь не бояться.
– А куда ехать? – крикнула Анна. Возница повращал глазами.
– Подальше от этого боя. Вон туда.
Но «вон туда» было дорогой к ее дому, куда она возвращаться не желала. Анна знала, что сразу же за лесом была какая-то ферма. Вот туда-то она и направится, там найдется женщина, которая перевяжет раны Рейнольда. Встряхнув поводьями, Анна пустила лошадь медленной рысцой. Повозка затряслась и запрыгала, а возница, ухватившись за борт, заскрежетал зубами. Они обогнули поле сражения, а потом Анна свернула в сторону леса.
– Ты куда же поехала? – крикнул он.
– К ферме Уилстроп, – отозвалась Анна.
– Нет-нет, мне нужно домой Сворачивай к городу, – сказал возница.
– Но ведь ферма ближе. Я должна раздобыть помощь этому человеку.
«Что ж, – подумал возница, – с меня, пожалуй, хватит, да и к тому же повозка-то все-таки моя»
– Тебе уже не помочь своему горю, он мертв, – сказал возница.
Он оставил труп, перебрался вперед и отобрал у нее поводья. Состоялась, правда, короткая борьба, но Анна была не так уж и сильна, и спустя мгновение возница, бесцеремонно отпихнув ее на задок повозки, резко развернул лошадь. Анна подползла к Рейнольду. Она не верила, что он мертв, она думала, что возница хотел просто отвлечь ее внимание. Но когда Анна положила его голову себе на колени, то сразу же поняла, что возница сказал правду Этот удар лишь слегка задел ее: она уже была совсем другим существом, чем та девушка, которая прискакала на Марстонскую пустошь… Да неужто это и в самом деле было менее часу назад? Теперь она стала женщиной, нет, животным, все помыслы которого были подчинены одной цели – выжить. Задумавшись на мгновение, Анна принялась старательно стягивать кольцо с печаткой с руки Рейнольда. Оно оказалось слишком велико для всех ее пальчиков, кроме большого, так что ей пришлось надеть его себе на большой палец. Потом она разок любяще погладила рукой лицо Рейнольда, поцеловала в лоб и поползла к задку повозки.
Лошадь была старой и плохонькой, и ее рысца немногим отличалась от оживленного прогулочного шага. Темнело, и Анне надо было только высмотрел местечко поровнее и соскользнуть с повозки. Она упала на колени, поцарапав ладони, но повозка преспокойно поехала дальше, а Анна ушиблась не сильно. Она встала, хорошенько осмотрелась вокруг и направилась в сторону леса. Там она могла бы спрятаться, пока не закончится это сражение, а потом добраться до полка Рейнольда. Ей непременно поможет Фрэнсис или лейтенант Саймондс. В любом случае, домой она, разумеется, сейчас вернуться не могла.
Фрэнсис, находившийся в центре, видел, как протекала почти вся битва. Их правый фланг был прорван, но кавалерия во главе с Горингом на левом крыле, обрушившись на конницу Ферфакса, обратила ее в бегство, и теперь можно было рассчитывать, что Горинг окажет им некоторую помощь в центре. Фрэнсис скакал вдоль рядов своих солдат, приободряя их, когда, к его удивлению, к нему легким галопом прискакал Сэм Саймондс. Что же, черт подери, он мог делать здесь, вдали от своих солдат?
– Фрэнк! – лицо Саймондса выражало крайнее беспокойство. – Что-то плохое… с твоей сестрой…
– С моей сестрой?! – в изумлении воскликнул Фрэнсис. – Сэм, успокойся… в чем дело?
– Один из солдат только что рассказал мне… он отвел Рейнольда повидаться с твоей сестрой, туда, к провиантским повозкам, как раз когда началась первая атака. Она приехала повидаться с ним, одному Богу известно зачем. Этот солдат видел, что Рейнольд ранен, а потом ему самому пришлось бежать. Он добрался до меня, только вот Рейнольд не вернулся, и Бог знает где твоя сестра! Я должен отправиться на их поиски.
У Фрэнсиса еще было время оглядеть все вокруг полным отчаяния взглядом. Неприятель превосходил их числом по меньшей мере вдвое.
– Слушай, – крикнул он, – не будь болваном! Рейнольд и сам о ней позаботится. Ты-то что можешь сделать?
Сэм открыл было рот, чтобы ответить, но не успел. Неприятель продолжал наступать, и им приходилось отходить назад. Фрэнсис развернул своего коня. Позади них был огороженный участок земли, который при обороне предоставил бы им определенное прикрытие. И он принялся осторожно, группу за группой, отводить своих людей назад, медленно, чтобы не дать толчка к беспорядочному бегству Никакой помощи от Горинга не приходило, он сам сражался не на жизнь, а на смерть с кавалерией Кромвеля, который, прорвав правое крыло, развернулся вправо и, огибая поле битвы, атаковал другое крыло.
Добравшись до этого огороженного участка, они заняли там позиции. Лошадь Фрэнсиса убили прямо под ним, так что ему пришлось командовать своими людьми спешенным, и он больше не видел ничего, кроме того, что творилось непосредственно вокруг него. Он мимолетно подумал о Рейнольде с Сэмом и о своей сестре – это, конечно, могла быть только Анна, ибо Гетта не способна на подобное безрассудство. Его ранило в руку, потом в лицо, но раны были легкими и не причиняли ему большого беспокойства.
Темнело, а их оставалось все меньше и меньше Взошла луна – бледный серп на фоне бархатистого неба.. Они были окружены неприятелем со всех сторон, почти вся вражеская кавалерия обрушилась на них. У противника оказалось больше резервов, и «барашкам» непрерывно приходилось драться против свежих сил. Бились врукопашную старые противники, воины с Приграничья и шотландцы. Темнота не позволяла разглядеть что-либо дальше нескольких ярдов с обеих сторон. Белые мундиры воинов с Приграничья теперь обагрились кровью, Фрэнсис отирал с глаз пот и кровь насквозь промокшим обшлагом мундира. Рука его настолько устала, что когда он поднимал ее, она горела от боли. А потом наступило затишье. Неприятель держался в стороне Может быть, он отступал? Но нет – это было сделано лишь для того, чтобы дать им шанс сдаться.
– Сдавайтесь! – доносился со всех сторон требовательный клич. – Вам не победить! Сдавайтесь – и мы пощадим вас!
Фрэнсис посмотрел на своих солдат, которых он так полюбил, стойких невысоких воинов с Приграничья, и увидел в каждом лице одни и те же гнев и презрение, одну и ту же решимость. Сдаться шотландцам? Просить какого-то шотландца о пощаде?! Это был старинный враг, и ненависть к нему была в крови у каждого «белого мундира», она воспитывалась в них столетиями набегов, убийств, пожаров, грабежей… Сдаться какому-то варвару-шотландцу? Никогда!
И битва возобновилась. Так где же этот Ньюкасл? Где же Руперт, Эйтин, Горинг, Байрон, где все их командиры? Куда подевалась их кавалерия? Пропало, все пропало, все, кроме «белых мундиров». Стало совсем темно, все было кончено, сражение проиграно, Англия проиграна, они падали на землю в этом мраке, но зубы их были оскалены в бешенстве, «барашки» продолжали сражаться, погибая, но не сходя с места, погибая прямо в строю, и белые мундиры краснели от их крови. Фрэнсис пал в самом конце, как раз перед тем, как «круглоголовые», пресытившись, наконец, убийством, двинулись вперед и разоружили последних из «барашков», взяв их в плен и этим спасая им жизни. Утром в этом полку насчитывалось четыре тысячи солдат, пленных же оказалось не более сорока.
Поначалу Гетта хранила молчание, когда привратник доложил, что пропали Анна и конюх. Если Анна вскоре вернется, то у нее будет наготове какая-нибудь отговорка, и Гетте совсем не хотелось без нужды выдавать ее. Но когда лошади возвратились без седоков и просочились первые сообщения о сражении, она не смогла более хранить эту тайну. Родители выслушали ее в молчании, а потом Мэри-Эстер, издав ужасный, душераздирающий крик, осела на пол, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Глаза ее расширились от потрясения. А Эдмунд широкими шагами двинулся к двери и позвал Клемента. Когда тот явился, Эдмунд сказал:
– Оседлай Титанию и еще одну лошадь и жди меня на дворе.
Клемент ушел, а Эдмунд направился к камину и снял со стены пару пистолетов.
– Эдмунд, – воскликнула Мэри-Эстер, – что ты делаешь? Ты не можешь уходить из дома – там же сражение, страшное сражение!
– А ты хотела бы, чтобы я ничего не делал? – отозвался он. – Там моя дочь!
– Тебя ведь могут убить.
– О, на это у меня есть все права. Это моя вина. Мне бы следовало получше присматривать за ней.
Мэри-Эстер встала и направилась к нему, но холодность в их отношениях не позволила ей коснуться мужа.
– Будь осторожнее, – попросила она. Мэри-Эстер не понимала, какую пользу может принести его поездка, и боялась потерять еще и его, но сказать все это она не могла. Поскольку лошади возвратились без седоков, Анна, по всей вероятности, уже была мертва и не нуждалась в помощи отца, так что Эдмунд рисковал бы своей жизнью напрасно. Но он уже вышел, едва бросив на нее мимолетный взгляд. И женщины остались в одиночестве ожидать вестей о победе или поражении, жизни или смерти.
Первыми беглецами, проследовавшими мимо Морлэнда, были кавалеристы-«круглоголовые» из крыла сэра Томаса Ферфакса. По их словам, они были разбиты и обращены в бегство Горингом. Один или двое остановились выпить воды и перевязать раны. Гетта, ухаживавшая за ранеными, негромко, с отчаянием в голосе спросила, не знают ли они что-нибудь о младшем лейтенанте Хобарте, но никто ничего не знал. Позже явились роялисты, раненые и спасающиеся бегством. Ричард приказал слугам не впускать их, едва не вызвав этим открытый бунт, но тут в дело вмешалась Мэри-Эстер, успокоила разъяренных слуг и твердо заявила Ричарду, что никому не будет отказано в помощи.
– Ты осмеливаешься указывать мне, какие раны я могу перевязывать, а какие – нет? Я ухаживала за своими врагами во время осады.
Ричард посмотрел на нее пристыженно и вызывающе, однако сдержал свой язык.
Сообщения о битве приходили противоречивые, И было просто невозможно определить, что же там происходит. Каждый солдат знал только о том небольшом участке, на котором он находился, и сбивчиво, в нескольких словах рассказывал свою историю. Потом возвратился Эдмунд, уставший, с побелевшим лицом… и без Анны. Мэри-Эстер сбежала вниз и встретилась с ним на конюшенном дворе. Передавая Титанию конюху, он сказал:
– Я заезжал во все окрестные дома, но не нашел никого, кто бы видел ее или слышал о ней. А к полю боя я не смог подобраться близко. Думаю, она должна быть там, под защитой этого Саймондса… или…
Он не смог произнести этого слова. Мэри-Эстер облизала пересохшие губы и спросила:
– А как идет сражение? Все рассказы такие разные…
– Издали трудно определить, темно, но, похоже, у наших больше солдат.
– У наших? – резко переспросила Мэри-Эстер. Но Эдмунд слишком устал и не заметил ее негодования.
– Роялистов меньше, и, по слухам, принц Руперт бежал, и все прекратили сопротивление, кроме полка лорда Ньюкасла.
Их глаза встретились. У измученной Мэри-Эстер уже не хватало сил, чтобы быть жестокой.
– А как же твои сыновья? – спросила она и, посмотрев ему в глаза еще мгновение, отправилась ухаживать за ранеными.
Немного погодя прибыло несколько солдат Руперта. Трое из них сидели верхом на одной измученной лошади, которая, похоже, могла вот-вот рухнуть прямо под ними. Соскользнув на землю, они попросили воды. Двое поддерживали третьего, рука которого была разрублена у плеча почти насквозь. Они отвели его в коридор, и Мэри-Эстер, опустившись подле него на колени, как можно лучше перевязала рану, хотя и понимала, что это ему уже не поможет Лицо его было восковым от потери крови и приближающейся смерти.
– Какие новости? – негромко спросила она. – Какие новости о моей семье? – остальные двое обменялись взглядами, явно не желая отвечать. – Умоляю, скажите мне правду! Вы видели их… капитана Гамильтона и лейтенанта Морлэнда?
– Госпожа, мы не знаем ничего о капитане Гамильтоне, но мы видели, что лейтенант Морлэнд погиб, – наконец ответил один из них.
Удар оказался слабее, чем она могла бы ожидать. Эти слова, похоже, не так уж много для нее значили.
– Расскажите, как это произошло, – попросила она.
– Конь пал под ним, и пока он пытался подняться на ноги, его убил шотландец, – невыразительно произнес тот же солдат. Они повидали так много смертей, что их чувства притупились. – Немногие из нас выбрались оттуда. Все кончено, госпожа. Мы бы хотели только попить воды, а потом надо двигаться дальше.
– Но этот человек не может двигаться, – сказала Мэри-Эстер. – Оставьте его мне, мы тут о нем позаботимся.
Солдаты обменялись взглядами и дружно ответили:
– Благослови вас Господь, госпожа.
– И вас обоих храни Господь, – отозвалась она. Мало-помалу приходили вести… вести о поражении. Все бежали, были ранены или погибли… тысячи погибли. Уже после одиннадцати часов вечера в дом принесли Фрэнсиса, принесли двое пастухов с дальних полей, прямо с того места, где убитые кучами громоздились при лунном свете. Они принесли и конюха Саймона тоже, но вот господина Кита найти не смогли. Не было никаких следов и госпожи Анны – ни мертвой, ни живой. Рассказывали, однако, что лейтенант Саймондс поехал искать ее и не вернулся, так что оставалась надежда, что он, возможно, где-нибудь укрыл ее в безопасности.
Пастухи отнесли Фрэнсиса в часовню и положили там вместе с другим убитым. Ему было двадцать три года. Мэри-Эстер стояла, охваченная горем, и смотрела на него. Она не могла плакать, но, ощутив его смерть, поняла, что и Кит тоже погиб. Вошел Эдмунд и встал рядом с ней. Мэри-Эстер взглянула на мужа и увидела, что его лицо искажено болью еще сильнее, чем у нее, но ей хотелось лишь поскорее вырвать его из своего сердца, никакой жалости к нему у нее не было.
– Фрэнсис и Кит, возможно, Гамиль, возможно, и Анна тоже, – проговорила она.
Эдмунд посмотрел на нее, и его глаза приняли эти удары, и он не сделал ни единого движения, чтобы уклониться от них.
В сражении, подобном этому, войска находились в постоянном движении, и не прошло нескольких минут, как Гамиль понял, что очутился далеко от места гибели Кита. Он постарался запомнить это место, но в скором времени они тоже бежали, преследуемые шотландцами по пятам. Крупный и быстрый Светлячок без всякого труда обгонял неприятельских низкорослых кляч. Гамиль видел, как спасались бегством другие, и, подобно им, бросился к лесу, но не спрятался в чаще, а промчался сквозь нее. Он не испытывал ни малейшего желания быть захваченным, словно кролик горностаями. Он выбрался из леса с другой стороны и осторожно обогнул его в обратном направлении. Подобравшись как можно ближе, Гамиль спрятал своего коня в зарослях терновника и пополз обратно – разыскивать Кита.
Сражение волной откатилось от того места, где упал Кит, и теперь там лежали только убитые и раненые. Некоторые из последних взывали к нему о помощи, другие же съеживались и трепетали от страха, боясь, что он явился добить их и ограбить. Кладбищенские воры всегда держатся поближе к полю брани. Он полз, низко прижимаясь к земле, словно собака, сам дрожа от потрясения и отвращения. Га-миль не понимал, почему делает это, но знал лишь со странной, безумной уверенностью, что должен отыскать Кита и доставить его тело домой. Он дал ему умереть и теперь обязан искупить свой грех. В дрожащем лунном свете было трудно отличить одно место от другого, да и мертвых вокруг было так много, но, наконец, Гамиль увидел Оберона – этого огромного коня нельзя было спутать ни с каким другим, – и совсем рядом, около него, лежал Кит.
