Текст книги "Чернильный орешек"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Когда Энтони повернулся к Хиро, чтобы посмотреть, не осталось ли у нее чего-нибудь в кружке, Амори вновь вспомнил, что они промокли.
– Я удивляюсь, как это ваша тетка позволила вам выйти из дома в дождь, – сказал он. – Меня удивляешь и ты, Гамиль. Почему ты плохо заботишься о своей сестре, даешь ей вот так до ниточки промокнуть?
– О, тетушка Мэри была только рада избавиться от нас, – отозвался Гамиль. Мэри-Эстер вообще-то не была его тетей, но такое обращение было вполне уместным. – Там так много дел, что мы только путались под ногами, и когда дождь почти прекратился, мы быстренько спросили у нее разрешения и сбежали, прежде чем она смогла подумать, достаточно ли долгим будет этот перерыв.
– Нам бы хватило времени, – добавила Хиро, – если бы мы не поехали длинным кружным путем, через Хэрвуд-Уин: хотели посмотреть там барсучью семью. Я мечтаю съездить туда как-нибудь ночью и понаблюдать за ними. Днем ведь барсуков не увидишь. Только тетушка Мэри нам бы не разрешила.
– Да уж точно, не разрешила бы, – подтвердил Амори. – А в лесу вы почему не укрылись от дождя?
– Мы укрылись, – ответила Хиро, – только дождь все никак не переставал, а Гамиль подумал, что я замерзаю. Вот мы и поскакали во весь опор в Уотермилл. Так что, видишь, он очень даже обо мне заботится, – она с нежностью взглянула на брата. – Больше всех.
Гамиль посмотрел на нее в ответ, но совсем без одобрения. Хиро всегда старалась убедить его, что тот несчастный случай произошел не по его вине, а он никогда не принимал утешений.
– Нравится вам теперь дом, когда он закончен? – спросил Амори.
– Он очень красивый, – ответил Гамиль. – Особенно эта лестница с грифонами, крылатыми драконами и большими львами, что вырезаны на стойках перил.
– А мне по такой лестнице куда легче подниматься, чем по винтовой, – добавила Хиро, – только вот жаль, что исчезла галерея в часовне. Я любила сидеть там, наверху.
– А сам Эдмунд доволен? Получилось так, как он замышлял?
– Ну, ты же знаешь дядюшку Эдмунда: он никогда много не говорит, только я видел, как он стоял сегодня утром в этом новом зале, и на лице у него, похоже, промелькнула улыбка, – ответил Гамиль с иронией. Амори нахмурился от такой дерзости, но по-настоящему, конечно, не рассердился: ему нравилась задорность близнецов, и приходилось только сожалеть, что его собственный сын был столь печальной противоположностью им. – А тетушка Мэри очень довольна новой столовой, – продолжал между тем Гамиль, – потому что она ближе к кухням, так что еда теперь будет попадать на стол горячей, а не остывшей. Ну, а уж если тетушка Мэри довольна, то и остальные довольны. Во всяком случае будут довольны, когда все вещи снова окажутся на своих местах.
Амори выглянул из окна на промокшие ивы, склонившиеся над прудом. Даже утки попрятались.
– Что ж, похоже, вам придется здесь на некоторое время задержаться, – весело объявил он. – Пойду-ка я распоряжусь насчет обеда. Вам, может быть, даже придется остаться на ночь, – добавил он, еще больше просияв.
Хиро и Гамиль быстро переглянулись, и девочка схватила руку проходившего мимо дядюшки и улыбнулась ему.
– Дядюшка Медведь, а можно мне поиграть на твоем спинете и спеть новую песенку? Я уже несколько дней не могу поупражняться, ведь всю мебель перенесли.
Амори сжал ее руку, а другой погладил ее блестящие золотистые локоны.
– Конечно, моя дорогая… только подожди, пока я вернусь, хорошо? Мне бы хотелось тебя послушать.
Когда он направился в зал, его походка приобрела даже некоторую легкость, и Хиро с довольной улыбкой наблюдала за ним, пока не почувствовала прикосновение робкой руки к своим волосам. Это был Энтони. Он гладил ее локоны, неуклюже подражая отцу, и глаза его едва не вылезали из орбит от сосредоточенности.
Им и в самом деле пришлось остаться на ночь. Но на следующее утро дождь прекратился, и все они отправились прогуляться под переменчивым бледно-серым небом. Вернее, прогуливались мужчины: Амори, Гамиль и Энтони. А Хиро тихонько ехала рядом на своем пони Они спустились вниз, в сторону мельницы, чтобы посмотреть, как выглядит река.
– Как она сильно вздулась от дождей, – заметил Гамиль.
В этом месте река Уз пробороздила себе глубокое русло, и в обычном состоянии берега были низкие. Но теперь река поднялась настолько высоко, что почти заливала идущую вдоль берега тропу.
– Дядюшка, а твое поместье когда-нибудь страдало от наводнения? – спросил Гамиль.
– Вот это поле затопляло, но дом стоит выше, так что до сих пор мы в такую беду не попадали.
– А как насчет пруда? Амори покачал головой.
– Он снабжается водой и осушается через маленький подземный ручеек, и я не помню, чтобы его уровень когда-либо менялся, даже в засуху. Это тот же самый ручеек, который питает и наш колодец – вот почему вода там у нас такая вкусная. Мой отец вырыл его, чтобы посмотреть, что получится. Тогда в этих краях был один лозоход, умеющий находить воду, так вот он-то и проследил, чтобы русло ручья проходило прямо мимо этого колодца.
Они все шли и шли по прибрежной тропе, которая была достаточно твердой даже после дождей.
– В мои обязанности входит поддержание этой тропы в порядке, – объяснил им Амори, – вот я и делаю, что могу, с помощью шлака и гравия. На ней бывает очень оживленное движение, хотя вообще-то она не считается дорогой.
Хиро на своем пони плелась позади Амори и Гамиля, и лошадка то и дело быстро наклоняла голову, чтобы ухватить полный рот сочной травы с заливных лугов. Энтони рассеянно брел рядом с Хиро, постоянно украдкой поглядывая на нее. Он был просто заворожен мерцанием ее золотистых локонов из-под небольшого капюшона из черной материи. Мальчик шел между Хиро и рекой, не спуская глаз с девочки. Неожиданно он оказался слишком близко к краю, и как раз в тот момент, когда Хиро потянула голову пони вверх, понукая его идти дальше, нога Энтони поскользнулась на мокрой тропе. Небольшой кусок берега под его ногами пополз вниз, и Энтони, издав крик, вцепился в ближайшую опору, которой оказалась нога Хиро.
Он почти сволок девочку с седла, но спустя мгновение она перехватила руку, вцепившуюся в нее, своей рукой и громко позвала на помощь. Ее пони испуганно метнулся в сторону, ноги его заскользили, и пока он пытался выбраться с ненадежной почвы, новый кусок берега стал осыпаться, и лошадка наполовину съехала в реку. А Хиро вместе с повисшим на ней всем своим весом Энтони оказалась стянутой с седла и упала в воду.
Амори и Гамиль обернулись как раз вовремя и успели заметить исчезающих Хиро и Энтони. Пони, неистово зарываясь в землю копытами, сумел выбраться на берег и поднялся, дрожа от испуга. Его поводья волочились по земле. Но времени перехватить их не было. Гамиль с отчаянным криком бросился в воду следом за сестрой, а Амори упал на землю, простирая к реке беспомощные руки.
После первого потрясения от холодной воды Хиро пришла в себя, вынырнула и поплыла. Поток подхватил ее и понес вниз по реке. Впрочем, на ее счастье, он был не бурным, и Хиро удавалось удерживаться на поверхности, правда, это потребовало немало усилий. И тут она вспомнила об Энтони и огляделась, ища его глазами. Он вынырнул ниже по течению, испустил ужасающий булькающий звук и снова ушел под воду.
Хиро никогда прежде не купалась в реке, однако она не испугалась. Она знала, что Гамиль выплыл бы, и была уверена, что и ей это под силу. Девочка не пыталась больше плыть, а просто била по воде руками и ногами, стараясь не пойти ко дну. Это показалось ей на удивление легким делом. Она заметила, что Энтони снова вынырнул, теперь уже ближе, и неожиданно обнаружила, что вполне может передвигаться в его сторону. Вода попадала ей в рот, и Хиро захлебывалась и кашляла. «Гамиль, – думала она, – ну где же ты?» В ее сознании, казалось, отзывался его голос: «Я иду. Держись».
Она добралась до того места, где в последний раз исчез Энтони, и пока течение относило ее все дальше, она заметила, как под грязной водой что-то слабо засветилось красноватым светом. А на Энтони как раз был красный камзол. Хиро направилась туда – и тут ее что-то схватило и потянуло под воду. Шум реки оглушительно загудел в ее ушах, рот и нос наполнились водой. При первом же вздохе Хиро сразу захлебнулась, и вода полилась в нее, словно в ней было полным-полно дыр, как в решете. Девочка отчаянно боролась с Энтони – это, конечно, он вцепился в нее под водой – и пыталась, бешено молотя ногами, пробиться наверх. Но хотя мальчик был слаб разумом, тело его было сильным, и он вцепился в Хиро, словно пиявка, всем своим весом таща девочку вниз. На какое-то краткое мгновение ее голова показалась на поверхности – она поняла это из-за перемены давления, – но прежде чем Хиро смогла глотнуть воздуха, она снова ушла под воду, погружаясь все ниже, ниже, ниже… Голова ее, казалось, сплющивалась от сильного давления и отсутствия воздуха, она впала в отчаяние, понимая, что тонет.
Боль в легких стала такой непереносимой, что Хиро молила Господа дать ей поскорее умереть, только бы избавиться от мучений. Ее ноги коснулись чего-то – она успела предположить, что это было дно, – а потом внезапно тяжесть спала с нее. Энтони потерял сознание. Хиро открыла глаза и увидела под собой все то же красноватое свечение. Именно это помогло ей сообразить, что она медленно поднималась вверх. «Река помогает мне», – подумала Хиро, и в тот же самый миг в ее голове снова прозвучал голос Гамиля, который сказал ей: «Плыви». Ее рука коснулась камзола Энтони, Хиро крепко ухватила его и, колотя ногами, принялась понемногу пробиваться к поверхности воды.
Как долго продолжается кошмар? Это могут быть всего лишь какие-то мгновения, однако они кажутся вечностью. Гамилю, плывшему к тому месту, где скрылась под водой его сестра, почудилось, что в беспомощном отчаянии протекла целая жизнь. Второй раз он не успевает прийти ей на помощь. Второй раз! Он трижды нырял, набрав побольше воздуха в легкие, в поисках хоть какого-нибудь признака Хиро. Про Энтони Гамиль уже и думать забыл, но именно красный камзол мальчика и привел его к сестре. Он снова нырнул и увидел Хиро, вцепившуюся в этот камзол. Она пыталась вытащить своего кузена со дна реки. Гамиль положил руку ей на талию и с силой толкнул сестру вверх. И они вместе вынырнули на поверхность.
– Дыши! – приказал Гамиль. – Кашляй! Дыши! Хиро, задыхаясь, хватала ртом воздух, и Гамилю удалось разобрать слова: «Больно». Она не хотела дышать, потому что это причиняло ей нестерпимую боль. Колотя по воде ногами и пытаясь приподнять Хиро повыше, держа ее за подмышки, Гамиль сумел немного встряхнуть ее.
– Хиро, дыши! Еще! Все время дыши. – Гамиль видел, что она слушается его. Тяжесть двух тел изнуряла мальчика, тянула его вниз. – Да отпусти ты Энтони! – крикнул он сестре и тут же увидел, что ее глаза расширились.
– Нет! Мы должны спасти его!
Значит, так тому и быть. Хиро, освобожденная от тяжести Энтони и поддерживаемая Гамилем, теперь могла с помощью ног медленно продвигаться к берегу. Гамиль же принял на себя вес Энтони и понемногу толкал его вперед, хотя считал, что мальчик, вероятно, уже мертв, поскольку тот совершенно не подавал признаков жизни. Их снесло довольно далеко вниз по течению, но как раз в этом месте река делала изгиб, замедлявший движение потока, так что дела у них сразу пошли получше. Им казалось, что пролетели долгие часы, но вот они, наконец, достигли берега, где над водой росло крепкое старое дерево. Вот с его-то помощью они и выбрались наверх.
Амори нигде не было видно. У Гамиля возникла смутная догадка, что он отправился за помощью. Пока Хиро держалась за ветку, Гамилю удалось затащить обмякшее тело Энтони на идущую горизонтально часть ствола дерева. В итоге тот устойчиво висел: ноги его были в воде, а голова свешивалась как раз над самой ее поверхностью. Потом Гамиль выкарабкался из реки и вытащил на берег Хиро, где оба, обессиленные, рухнули на землю. Дети были в полном изнеможении, их руки и ноги болели, а легкие так и жгло от невероятных усилий.
Возможно, они даже на некоторое время погрузились в дремоту. Во всяком случае, услышав, что Энтони застонал, Гамиль почувствовал, будто и сам он возвратился издалека. Значит, Энтони не умер. Превозмогая усталость, Гамиль поднялся на ноги и потащил малышка по стволу к берегу. Затем он приволок его к тому месту, где лежала Хиро. Энтони закашлялся, его стошнило, а потом мальчик снова застонал.
– Мы должны отнести его домой, – слабо выговорила Хиро.
Повернувшись к сестре, Гамиль опустился подле нее на колени.
– У тебя-то самой как дела?
– Со мной все в порядке. Устала до смерти, но все нормально, – она посмотрела в измученные страданием глаза брата. – Ты ни в чем не виноват.
Не в силах вымолвить ни слова, он крепко сжал ее руку.
– Гамиль, ты ни в чем не виноват.
– Если бы с тобой что-нибудь случилось… – договорить он не смог.
Хиро сжала руку брата, пытаясь отвлечь его внимание.
– А как же нам дотащить Энтони до дома? И где же дядюшка Амори?
– Не знаю. Думаю, он пошел за подмогой.
– А где наш Златогривый? Если бы ты поймал пони, мы бы как-нибудь затащили Энтони ему на спину.
– Пойду поищу его, – сказал Гамиль.
Он встал и двинулся вдоль берега. У него было такое ощущение, словно его жестоко избили, все тело страшно болело и в то же время почти онемело от изнеможения. Он никогда еще так не уставал. Затуманенным взором он увидел, что их Златогривый бредет к нему. Лошадка следовала за ними вниз по течению, попутно пощипывая траву. Она даже не попыталась убежать от Гамиля. Он привел пони к Хиро и с ее помощью кое-как сумел взвалить неподвижное тело Энтони поперек седла. Златогривый во время этой процедуры стоял на удивление спокойно, как скала. Он даже не заартачился, когда ему пришлось принять двойную ношу, поскольку после всех испытаний Хиро не могла со своим поврежденным бедром тащиться по трудной дороге.
Между тем пелена, застилавшая глаза Гамиля, становилась все гуще, превращаясь в настоящий туман. Спотыкаясь, он брел к дому, не столько ведя пони, сколько сам опираясь на животное. Неподалеку от Уотермилла, заметив их приближение, скорбную процессию встретили несколько слуг. Никакой тревоги, оказывается, поднято не было, поскольку Амори дома не появлялся. До Гамиля словно издалека доносились их встревоженные голоса, будто щебетание птиц: он куда-то уплывал, все дальше и дальше… И вот этот умиротворяющий туман сомкнулся вокруг него, и мальчик беззвучно осел на землю и потерял сознание.
Смерть Амори так и осталась загадкой. Его тело на следующий день извлекли из реки, но было невозможно определить, упал ли он туда, соскользнув с берега, или же прыгнул в воду сам, чтобы попытаться спасти детей, а может быть, с ним случилось еще что-то… Больше всего последствия его гибели ощутили в Шоузе. Шоуз был домом этой ветви семьи, прозванной Библейскими Морлэндами. Сестра Амори, Алетея, вышла замуж за Неемию Морлэнда, хозяина Шоуза и капитана торгового судна, принадлежавшего Ост-Индской компании. Неемия был убит во время резни на Амбойне[4]4
Амбойна – маленький островок на востоке Индонезии, в XVII веке принадлежавший Голландии
[Закрыть] в 1623 году, а Алетея ненадолго пережила его, умерев, как говорили, от разорвавшегося сердца.
От Алетей остались сыновья-близнецы, Зафания и Захария, и две дочери, Руфь и Мэри-Элеонора. Зафания женился на девушке из Йорка, которая скончалась, подарив ему сына, Малахию. А Захария женился на Сабине, дочери Амори, и детей у них не было до сих пор. Оба брата-близнеца пошли по стопам отца и служили в Ост-Индской компании. Они надолго уходили в море и дома появлялись редко. Сабине никогда не нравился Шоуз с его старым, темным, неудобным домом, поэтому после смерти Амори она решила вернуться в Уотермилл, чтобы заботиться о своем брате Энтони.
Сложность заключалась в том, что в Шоузе совсем не осталось взрослых, а Руфь, которой было пятнадцать лет, равно как и двенадцатилетняя Мэри-Элеонора и четырнадцатилетний Малахия, разумеется, не могли жить без должного надзора.
– Вам придется пожить в Морлэнде, пока не вернутся домой ваши братья, – холодно сказала Сабина девочкам. – Если, конечно, они вообще когда-нибудь вернутся.
– Но что же будет с Шоузом? – озабоченно спросил Малахия.
Шоуз должен был перейти к нему по наследству.
– Оставим его на попечение управляющего, пока ты не подрастешь, – ответила Сабина. – Кажется, ясно, что сейчас ты не можешь возложить на себя ответственность за поместье.
– Управляющий! – воскликнул Малахия, но Руфь рассерженно оборвала его:
– Я не желаю уезжать в Морлэнд! Мой дом здесь.
– Ничего, придется уехать. Ты же не можешь здесь оставаться, когда уеду я.
– А с какой стати ты должна уезжать? Ты никогда раньше об этом не говорила.
– Я должна ехать, чтобы присматривать за своим братом.
– Так пускай он приедет сюда! – закричала Руфь, и ее лицо покраснело от волнения – Не поеду я в Морлэнд!
– Придется, – повторила Сабина. Из всех тяжелых испытаний, которые ей пришлось претерпеть за время пребывания в Шоузе, старшая золовка казалась Сабине самым худшим. – Ты забыла, что Уотермилл – это мой дом, и могу тебя заверить, что я испытываю к нему такие же горячие чувства, как ты – к Шоузу. Более того, Шоуз, по сути дела, никогда не будет тебе принадлежать, тогда как Уотермилл уже мой.
Ее, полностью ее. Вполне понятно, что Энтони, будучи слабоумным, не может получить наследство, а если еще и Захария погиб, то ничто не помешает Сабине наследовать его. Если же муж все-таки вернется домой… что ж, тогда она и побеспокоится об этом. Теперь, уезжая, она может говорить все, что душе угодно.
– Мне никогда не нравилось жить здесь, в этом отвратительном старом доме. А теперь я намерена уехать в Уотермилл, в свое собственное имение, и сюда я никогда больше не вернусь.
– Но что же будет с нами? – спросила Мэри-Элеонора, едва не плача.
– Я этого не знаю и не хочу знать! Вы отправитесь в Морлэнд и будете там до тех пор, пока не вернутся ваши братья или вы сами не станете достаточно взрослыми, чтобы позаботиться о себе. Слава Богу, я больше за вас ответственности не несу.
Мэри-Элеонора разразилась рыданиями, и Руфь ласково обняла ее, хотя у нее никогда не находилось времени для младшей сестры.
– Мы поедем в Морлэнд, раз уж так вышло. Но как только я стану взрослой, я вернусь в Шоуз, и тогда никто и никогда больше не прогонит меня отсюда! Не плачь, Нелл[5]5
Нелл – уменьшительно-ласкательное имя от Элеонора
[Закрыть], все будет хорошо, вот увидишь.
– А кроме того, мой папа непременно вернется домой, – добавил Малахия.
Но это было сказано больше из вызова, поскольку его отец отсутствовал уже так долго, что даже сам Малахия не надеялся увидеть его вновь.
Глава 3
Ричард проснулся от сильного запаха куриного помета и никак не мог вспомнить, где находится. Он попытался сесть и открыть глаза, и от этих усилий ему стало так плохо, что он снова улегся, чтобы попытаться в горизонтальном положении получше собраться с мыслями. Спустя некоторое время он снова открыл глаза и поднял взгляд на покатый деревянный потолок, сквозь мелкие щели которого струился дневной свет. Под ним была на редкость грязная солома, а тело его безумно зудело, как он уже знал по собственному опыту, от новых блошиных укусов.
Где-то за его головой с громким хлопаньем крыльев спорхнул вниз голубь и принялся испускать соблазнительные рулады, которые, судя по последующим звукам, нашли определенный отклик. Ричард снова сел, на этот раз осторожно, и все вспомнил. Прошлой ночью он сбежал от Патрика, слуги, которого отец приставил шпионить за ним. Потом провел весьма приятный вечерок на каком-то постоялом дворе… во всяком случае, тогда ему это казалось приятным. Ричард не очень-то помнил подробности этого вечера, ну разве что это был постоялый двор. Да-да, «Белый олень» в Гудремгейте, поскольку «Зайцу и вереску» он больше не доверял.
Он припомнил, что там был очень хороший скрипач, молодой рыжеволосый человек с большой, торчащей клоками бородой, а еще маленькая белая собачка, которая по команде своего хозяина плясала на задних лапках. Сам же хозяин потом так напился, что бедная собачка принялась завывать волком и, к большой радости зевак, никак не унималась. А после этого, вспомнил Ричард, вошел какой-то пуританин и принялся учить их уму-разуму: какие они, мол, все пленники этого грешного заведения. И что им-де надо поскорее бросить это грязное пение, эти пляски и пьянство. Они его, конечно, задирали, зло насмехались над ним, а он все поучал их и поучал до визгливого хрипа. Ну и в конце концов Ричард и его резвый собутыльник подкрались к этому пуританину сзади да и схватили его. Ричард крепко держал его, а приятель тем временем влил в горло пуританину добрую кварту эля, так что тому оставалось либо проглотить напиток, либо захлебнуться. Ну а после их проказы дело пошло совсем весело. Ричард поскреб голову, пытаясь припомнить имя своего собутыльника, но все без толку. Во всяком случае, постоялый двор они с ним покинули вместе и, еле ковыляя в кромешной мгле мимо пруда Патрика, поклялись друг другу в вечной братской дружбе. Еще Ричард вспомнил, что у пруда он отпустил какую-то на редкость остроумную шуточку в адрес своего отсутствующего слуги Патрика, только вот теперь он никак не мог ее припомнить. Потом, когда Ричард заявил, что у него нет ни малейшего желания идти домой, его новый приятель любезно предложил гостеприимство своей голубятни и отвел его в один из маленьких двориков между Джуббергейтом и Литл Шамблсом. Ричард припомнил, как он споткнулся о какого-то поросенка, роющего землю рылом, и как хлюпал по грязи и всяким отбросам. В конце концов ему услужливо помогли взобраться по приставной лестнице и уложили спать на чердаке-голубятне прямо-таки с материнской заботой.
После всего этого, как предположил Ричард, он, по всей вероятности, и заснул, поскольку больше ничего припомнить не удавалось. Этот приятель, по-видимому, отправился домой, а может быть, даже спал рядом с ним, только поднялся рано. Как жаль, что он забыл его имя: это был самый добрый и забавный из всех его собутыльников! Ричард снова поскреб в голове и почувствовал что-то шевелящееся в волосах. Он ухмыльнулся, решив, что этот новый приятель кое-чем его наградил.
Снаружи, где-то совсем близко, вовсю мычал бык – ну да, видимо, стоит себе в стойле за одной из мясных лавок Шамблса и дожидается, бедняга, пока его прикончат, – и назойливо звенели церковные колокола. Ричард проголодался, и его мучила жажда. Он предположил, что время, наверное, близится к обеду. Он на ощупь попытался застегнуть свой камзол, который был нараспашку, а потом в удивлении опустил взгляд и обнаружил, что застегивать-то нечего: ни единой пуговицы на нем не осталось!
Ричард в замешательстве ощупал себя, но… да, все пуговицы были аккуратно срезаны с его одежды острым ножом. Понимание приходило к нему медленно. Исчезла его шляпа, пропал кошелек, не было даже модных пряжек на его ботинках. Стало быть, этот веселый приятель был никаким не приятелем, а простым мошенником, который ценой пинты с элем заполучил все ценное, что было при Ричарде! Нет, вспомнил Ричард, даже не этой ценой, поскольку он сам же весь вечер и платил за все напитки, стремясь перещеголять приятеля в великодушии. Постоялые дворы вечно были полны таких вот плутишек, равно как и карточных шулеров, обманщиков и просто обычных воришек, только Ричард всегда считал себя слишком умным, чтобы попасться на подобную удочку.
Он опять поскреб в голове и вяло выругался, а потом, пожав плечами, заулыбался. Вечер удался на славу, и он перехитрил отцовского шпиона! Ричард спустился с голубятни, слез по лестнице в этот вонючий двор, заполненный целым выводком крепеньких черных поросят и несколькими рябыми курами. Он, помочился в углу двора, а потом оторвал узкую полоску от рубашки и обвязал ее вокруг талии, чтобы поддерживать брюки. Хлюпая по грязи, он выбрался со двора и обнаружил, что находится прямо в Литл Шамблсе. Судя по солнечному свету и оживленному движению вокруг, Ричард решил, что время близилось к полудню. Запах жареного мяса, от которого потекли слюнки, властно проник в него, напомнив Ричарду, как он проголодался.
– Не путайся под ногами, мальчишка! – заорал какой-то мужчина.
Ричард отступил назад, и мясник прогнал мимо него тройку перепуганных телят. Затем его отпихнула в другую сторону дородная женщина, волочившая за лапки две связки живых кур. И в следующее мгновение Ричард едва не споткнулся о двух грязных босоногих сорванцов, которые пулей пролетели у него за спиной, на бегу запихивая в рот хлеб, по всей вероятности, украденный, судя по их спешке. Ричард не мог там стоять, его толкали со всех сторон Он пересек узкую улочку, перепрыгнув через открытую водосточную канаву посередине нее, и ловко увернулся от потока помоев, выплеснутого из окна над его головой. Потом он рысцой заспешил в сам Шамблс, ориентируясь на аромат готовящейся стряпни, идущий из харчевни в конце улицы, напротив ворот Уипма-Уопма.
Перед харчевней над большим костром один над другим высились четыре огромных вертела. Они медленно поворачивались с помощью слепой кривоногой собаки, бешено мчавшейся в своем колесе. На самый верхний вертел были нанизаны цыплята, а на нижних – здоровенные, истекающие соком куски говядины, телятины, молодой баранины и свинины. Надо всем этим царила толстая женщина в платье, которое, по всей вероятности, когда-то считалось красным, но теперь было настолько забрызгано и перепачкано жиром, что этот цвет лишь проступал там и сям наподобие узора. Толстуха поливала мясо жиром из огромного черпака, в котором, вероятно, было не меньше полпинты[6]6
В переводе на привычные нам меры веса полпинты соответствуют 285 граммам
[Закрыть]. Когда Ричард остановился перед женщиной, она зазывно улыбнулась ему, показав при этом полный рот почерневших обломков на месте зубов. Потом почесала себе то место, где полагалось быть талии, пробудив ответный зуд и в теле Ричарда. Он чувствовал ее запах, перебивавший даже аромат жарящегося мяса.
– Итак, молодой господин, что желаете? Вы выглядите таким голодным, что, чего доброго, и меня могли бы слопать! – сказала она и загоготала во все горло.
– А сколько стоит? – тоскливо поинтересовался Ричард, облизываясь при виде сочного мяса, словно голодный пес, и осторожно шаря по своему телу.
Кошелек у него исчез, но в разных карманах где-то завалялись монетки и, может быть… ах да, ведь передний карман его брюк был, вероятно, слишком тугим, чтобы этот собутыльник смог забраться туда, не разбудив его. Да, там было что-то… только вот хватит ли этого?
– За простой кусок мяса шесть пенсов, – соблазнительным голосом ответила толстуха. – А с пудингом – семь пенсов. Такой сочный вкусный пудинг, со смородиновым вареньем, если пожелаете, а можно и с крыжовенным.
Она оценивающе оглядела Ричарда, и он вдруг почувствовал себя беззаботно. «Жизнь делается до странного простой, когда у тебя нет ничего, – подумал он, – и решения становятся ни к чему» Улыбнувшись толстухе, он опять поскреб в голове, выщипывая вшей, и произнес, подражая ее простонародному выговору:
– К чему называть меня господином? У меня и семи-то пенсов нет за душой. Меня прошлой ночью обчистили воры и забрали все, кроме… – он извлек монеты из кармана и пересчитал их на ладони, – вот, четырех с половиной пенсов. Не дадите ли мне чего-нибудь на четыре пенса?
– Бедняжка, – воскликнула она, и ее гигантская грудь даже напряглась от сочувствия. – О чем только думает твой хозяин, отпуская тебя из дома одного по ночам? Иди-ка, садись вон на ту скамью, а я дам тебе, что смогу.
Вот так спустя мгновение Ричард уже сидел на скамье спиной к теплой стене и внимательно следил, как женщина нарезает ему полную тарелку мяса.
– Ты любишь жирное или постное? Хорошо прожаренное или с кровью?
Шипящие ломти мяса, большие и жирные, падали на деревянную тарелку. Немножко соли и мазок горчицы легли с края тарелки, а чтобы дополнить обычный набор, способный утолить любой голод, толстуха добавила щедрый кусок хлеба и высеченную из камня бутылочку легкого пива. Ричард ел со спокойным достоинством, бодро поглядывая вокруг, и вскоре к нему присоединились другие едоки, главным образом подмастерья и холостяки. Заискивающе завертелось поблизости и немало бродячих собак в расчете на объедки. Ричард как раз усердно подтирал с тарелки остатками хлеба последний жир, когда толстая хозяйка харчевни с легким неодобрением обратилась к нему:
– Молодой господин, не тебя ли домогается вон та особа?
Ричард поднял взгляд и увидел фигурку в капюшоне, неприметно стоявшую во дворе церкви Святого Креста и украдкой подававшую ему знаки. Ричард вскочил, вытер рукой подбородок и поспешил на другую сторону улицы. Там он взял эту девушку под локоток и потянул ее в тень узкого переулка. Темный капюшон упал, обнажив головку с очаровательными золотистыми локонами и беспокойными глазами цвета летней синевы, смотревшими в его лицо снизу вверх.
– Ах, Ричард, слава Богу, я нашла тебя! Я так беспокоилась, просто не знала, как же передать тебе весточку.
– Ну, Джейн, – неловко выговорил Ричард, поглядывая вокруг, – как же ты узнала, что я здесь?
– Да я и не знала, – ответила она. – Я просто проходила в конце этой вот улицы, шла домой с рынка, – она кивнула на корзину в руке, – и тут увидела тебя. Я сказала Бетти, что я, мол, обронила сверток с тесьмой, которую только что купила, и отправила ее назад поискать. Долго она там не проходит… ах, Ричард, я так беспокоилась, – она искала утешения в его глазах. – Я… по-моему, я беременна.
– Ну вот еще, – промямлил Ричард. Язык у него словно к нёбу прилип. Джейн Гарднер была дочерью одного каменщика, который жил в Сент-Сейвиоргейте. Это были вполне приличные люди, хотя и не зажиточные. Мать Джейн умерла, и девушка сама вела хозяйство, а помогала ей служанка, мастерица на все руки по имени Бетти Последняя питала слабость к крепкой можжевеловой настойке, которая неоднократно приходила на помощь и Ричарду. Несколько раз Ричарду удавалось уговорить Джейн впустить его в дом, пока Бетти была пьяна, а отец девушки просиживал где-нибудь в «Черном лебеде» или в «Красном льве». На долю Джейн в ее одинокой жизни выпадало мало удовольствий.
– Ты уверена? – спросил он ее наконец. Джейн кивнула.
– Я уж считала снова и снова… в любом случае теперь я точно знаю: мои… мои груди набухли, и я начинаю полнеть. Бетти пока что не заметила, но скоро заметит, обязательно и тогда…
Фраза так и повисла в воздухе неоконченной. Ричард затрепетал, ощущение благополучного житья-бытья покинуло его. Господин Гарднер в подпитии отличался горячим нравом, да и в трезвом состоянии язычок у него был, что наждак для полировки кирпичей. Ричард отчаянно напрягал мысли.
