Текст книги "Чернильный орешек"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Глава 10
В молодом человеке, шагавшем вдоль пристаней Гааги, даже без ранца с выкладкой за спиной, любой признал бы наемника. Крепкое худощавое тело, небрежно-уверенная походка, настороженный взгляд, обветренное, жесткое морщинистое лицо – все это ясно свидетельствовало о роде его занятий, как, впрочем, и сильно поношенная одежда. Случайный наблюдатель мог бы также приметить его высокие кожаные сапоги, начисто выбритое лицо, шляпу с перьями и изогнутыми полями, предположив, что это, пожалуй, всадник, а не пехотинец. Предположение еще более окрепло бы, доведись сему наблюдателю увидеть нашего молодого человека обнаженным, со всеми рубцами от заживших ран на предплечьях и бедрах.
Гамиль прибыл в Гаагу, потому что там находился двор Соединенных провинций Голландии, а именно при этом дворе солдат-профессионал вероятнее всего мог бы подыскать себе службу. Гамиль нуждался в работе Да, он неплохо подзаработал в последней военной кампании, только вот добычу свою он уже успел пропить и прокутить, а потом еще лошадь его издохла прямо под ним, и ему пришлось целую неделю добираться сюда пешком Да, неделька-то тянется очень уж долго, когда бредешь на своих двоих. Но, едва прибыв в город, он направился к пристаням, поскольку именно там можно было найти самые что ни на есть дешевые жилье и пищу, и именно там – заметим, забегая вперед, – его и поджидала удача. Он наткнулся на хвост какой-то толпы и с гибкой легкостью невысокого и плотного человека принялся протискиваться вперед, чтобы взглянуть, что же там такое происходит.
Центр этой толпы и зачинщика всей суматохи легко можно было увидеть и столь же легко распознать. Это был высокий молодой человек, ростом больше шести футов[23]23
В английском футе 30,48 сантиметра, следовательно, «больше шести футов» выше 183 сантиметров
[Закрыть], великолепного телосложения, элегантно одетый, с длинными волнистыми темными волосами и тем типом худощавого, смуглого, мрачновато-миловидного лица, который обычно даже самых норовистых женщин лишает дара речи от восхищения. Разгоряченный до бешенства, он отчаянно жестикулировал и кричал, по крайней мере, на трех языках. Толпа вокруг Гамиля явно получала удовольствие от этой сцены, отпуская собственные замечания. Но поскольку с голландским языком у Гамиля дела обстояли не блестяще, он попытался спросить у своего ближайшего соседа по-французски, из-за чего, собственно, вся эта суматоха.
Мужчина в ответ пожал плечами, не понимая его, но при звуке голоса Гамиля другой мужчина, стоявший перед ним в толпе, повернулся и немедленно протолкался к нему, с восторгом восклицая:
– Гамиль Гамильтон! Ах ты, старая лиса, ты-то что здесь делаешь?
– Даниел О'Нейл, разрази меня гром! – закричал Гамиль.
И в следующий миг они уже обнимались, крепко и несколько картинно. О'Нейл был невысоким, полноватым, вспыльчивым, уже лысеющим, этаким самодовольным, любящим посквернословить искателем приключений, который тоже был солдатом-профессионалом и в своем роде гением войны.
– Боже милостивый, – сказал О'Нейл, отступая немного назад, чтобы получше рассмотреть приятеля, и так сильно похлопывая его по плечам, что на глазах у Гамиля невольно выступили слезы, – ведь если бы тебя не послало мне само провидение, я, клянусь, больше никогда не пошел бы к обедне, стал бы протестантом и подписал этот Ковенант! Пойдем, пойдем, я отведу тебя к принцу, а то, между нами говоря, его сейчас так нужно утешить.
И без дальнейших церемоний О'Нейл поволок Гамиля через толпу туда, где взоры всех по-прежнему притягивала разгневанная фигура принца Руперта Рейнского[24]24
Руперт Рейнский (1619—1682) – принц, племянник Карла I и сын курфюрста Пфальцского Фридриха V. В годы гражданской войны в Англии возглавлял лучшее из всех войск, сражавшихся на стороне короля
[Закрыть], племянника самого короля Карла.
– Но что же стряслось? – поинтересовался Га-миль. – Почему он так гневается?
– Ах, – отозвался О'Нейл, – да разве не его разгневал столь тяжко этот дьявол, капитан корабля, с такой кривой душой, что крюк для якоря? Я про капитана Фокса говорю, мы все уже были на борту его «Льва» и должны были вот-вот отбыть в Англию, чтобы драться за короля. А туг налетает шторм, ну тогда капитан и заявляет, что мы, мол, все должны сойти на берег, а потом, как шторм стихнет, он-де нас снова заберет. А сегодня доходит до нас слух, что этот самый капитан выбросил все наше имущество, да и был таков! Удрал, как безумный сын самой распоследней шлюхи во всей Фландрии, а принц уплатил ему вперед за наш проезд, за всю компанию!
– В Англию? Драться за короля? Но почему, что там стряслось, Даниел?
– Боже милостивый, да ты разве не знаешь, – О'Нейл так и остолбенел, уставившись на Гамиля, – что парламент обзавелся собственным войском и выступил против короля, а тот уже в Йоркшире и пытается там собрать армию, чтобы их усмирить. Да неужто не слышал? Но идем же, идем, сейчас тебе принц все расскажет…
И через минуту они прорвались внутрь круга, толпившегося вокруг принца. Тот повернулся, вопросительно посмотрел на них и тут же прервал на полуслове трехъязычный поток своих словоизлияний. Лицо его, потемневшее от гнева, озарилось приветственной улыбкой, которая могла бы растопить кого угодно вместе с костями.
– Гамильтон! Друг мой, вот это встреча! – воскликнул принц.
– Ваше высочество, – почтительно произнес Гамиль, опускаясь на колено и пылко прижимаясь губами к протянутой ему руке.
– Нет-нет, поднимайся, друг мой, поднимайся! Так куда же, приятель, фортуна унесла тебя так надолго? Мы ведь не виделись с тобой с…
– С Бреды, ваше высочество, с осады Бреды[25]25
В рамках так называемой Тридцатилетней войны (1618—1648) голландский город-крепость Бреда в 1638 году безуспешно осаждался войсками блока испано-австрийских Габсбургов
[Закрыть]. Мы же вместе шли на приступ, в тот раз, когда…
– Бог мой, да-да, тот приступ! О'Нейл, ты ведь тоже там был…
– Ага, еще бы я там не был! А разве его высочество принц Оранский[26]26
Вильгельм II Оранский (1626—1650) —правитель Голландии, с 1647 года носил высший титул штатгальтера страны. Поддерживал Карла I, на дочери которого, Марии, был женат с 1641 года. Участник осады Бреды
[Закрыть] не ринулся следом за вами в эту ужасную атаку, когда вы рисковали своей королевской персоной? А вы ведь самолично запретили ему идти на приступ!
Руперт вздохнул.
– Да, но какой отличный был приступ!
– Я слышал, что ваше высочество с тех пор находились в заключении, и искренне сожалел об этом, – сказал Гамиль.
– Три года, – промолвил Руперт. Лицо его на мгновение помрачнело, а потом он добавил: – Но я нашел им неплохое применение: читал и обучался. К тому же я был не совсем один: меня развлекал Бой… У меня уже был мой белый пудель, когда мы в последний раз виделись с тобой?
– Нет, ваше высочество.
– …а еще Сэлин, мой любимый зайчик, а еще…
– …еще всевозможные служанки, на любой вкус, только ты, Гамиль, не пугайся, – с нарочитой серьезностью добавил О'Нейл, – Принц пока что превосходит тебя в этом деле, мой юный горностай, хотя каждому из вас понадобится еще лет по двадцать, чтобы сравняться со мной.
Руперт благоразумно «не заметил» этой реплики.
– Однако, Гамильтон, – промолвил он, – ты подоспел в подходящее время. Затевается одно дерзкое предприятие, задача перед нами стоит серьезная и славная. Ты слышал о беспорядках в Англии?
– Нет, сэр, пока Даниел вот только что не упомянул о них.
– Там бунтуют изменники, и моему дяде-королю крайне необходимы преданные и опытные воины. Моя тетушка-королева продала свои драгоценности, чтобы купить оружие, и мы должны были доставить его туда морем… если бы нас не надул этот капитан, это дьявольское отродье…
– Даниел уже рассказал мне об этом, сэр. Но на свете ведь, хвала Господу, есть и другие корабли. Быть может, принц Оранский… при его пылких дружеских чувствах к вам…
– Да-да, он, конечно, даст нам какой-нибудь корабль, и мы соберем своих добрых друзей и помчимся на всех парусах. Ну, а ты, Гамильтон, с нами?
Гамиль снова преклонил колено и, приняв длинную сильную руку принца, опустил к ней свою голову.
– Ваше высочество, я с вами всем своим сердцем. Я прибыл сюда в поисках работы и, конечно, вряд ли мог надеться, что представится такое дело. Но если вы возьмете меня, то я ваш, сердцем и телом.
Руперт стоял, глядя на него сверху вниз, его большие темные глаза блестели. Преданность была милее его сердцу всего на свете, и он знал, как оценить ее.
– Да благословит тебя Господь, – промолвил он. – Я знал, что ты будешь с нами.
– Вот такие люди, как он, нам и нужны, сэр, – сказал О'Нейл. – Мы можем положиться на суровых мужчин, на кавалеристов, на джентльменов…
– На джентльменов? – с невинным видом переспросил Гамиль. – Ах, но ведь ты нам тоже понадобишься, Даниел.
И тот тут же шутливо шлепнул его по голове ручищей размером и весом с добрую медвежью лапу.
– А конь у тебя есть? – спросил Руперт Гамиля.
– Нет, сэр… моя добрая гнедая рухнула замертво прямо подо мной вот уже неделю назад.
– Не беда, мы тебе достанем новую. Я знаю, что вы, англичане, особенно те, что с севера, скачете, словно кентавры. Дайте мне полк таких воинов – и я покорю любую страну, какую бы мне ни назвали, – он обвел взором ближайшую к нему группу и увидел, что в каждом лице отразилось его приподнятое настроение. Отличная военная кампания в кругу друзей – вот настоящая жизнь для мужчины! Для Руперта думать – означало действовать. Он воскликнул: – А теперь во дворец! Через две недели мы будем в Англии!
«Англия, – подумал Гамиль. – Дом!» Его нога не ступала на родную землю вот уже почти десять лет. И за все это время он не получил ни единой весточки о своей сестре, да и сам ничего не сообщал ей о себе. Она то и дело вставала перед его мысленным взором, чистая и непорочная в блеске только что отчеканенного золота, хотя здравый смысл и подсказывал ему, что за все это время она, должно быть, изменилась. Какие же перемены найдет он дома, если дерзнет появиться там? Боль, которую он усиленно подавлял в своем сердце, состояла наполовину из страстного стремления побывать дома и наполовину – из мрачных предчувствий.
Спустя месяц они высадились в Скарборо с голландского корабля с сорока шестью пушками, их сопровождал и другой галиот[27]27
Галиот – быстроходная парусная галера
[Закрыть], поменьше, на который погрузили вооружение и всяческие припасы, ради чего и продала свои драгоценности английская королева. Они высадились с наступлением темноты, но едва только на берег переправили обвязанных канатами лошадей, как Руперт, не в силах вынести никакой дальнейшей отсрочки, решил скакать прямо на Ноттингем, где, по последним сообщениям, находился король. С собой принц взял наиболее близких товарищей, прочие же вместе с обозом должны были двигаться следом за ними с доступной им скоростью.
Руперта сопровождали его младший брат, принц Мориц, а также О'Нейл, Гамиль и еще пара офицеров, ну и, разумеется, белый пудель Бой, устроенный в седле перед принцем и укутанный в алый плащ. В ходе их стремительной скачки они оказались на расстоянии какой-то мили от земель Морлэндов, однако Гамиль не промолвил ни слова, неотрывно и твердо глядя вперед, строго между ушей своего скакуна. Своими мыслями он управлял не столь хорошо, однако ему удалось сосредоточить их главным образом на пылкой тоске по горячим и никогда не спотыкающимся скакунам, выведенным Морлэндами, вроде Оберона, Психеи и Феи. Да, вот на такой лошади было бы отлично ринуться в битву! Он решил, что первым же делом, как только они доберутся до какого-нибудь опорного пункта, ему следует купить себе английскую лошадь, да и принца Руперта неплохо было бы убедить сделать то же самое.
Они достигли Ноттингема в ночь на двадцать первое августа, однако там их ждало разочарование: король уже был в Лестере. Поэтому, переночевав, принц со своими спутниками на следующее утро отправились дальше и вскоре встретились с королем и его свитой, возвращавшимися обратно в Ноттингем. Гамиль тогда впервые в жизни увидел короля Карла и был одновременно удивлен и приятно поражен. Удивило его то, что король оказался таким невысоким, поразила же яркая выразительность облика короля при всей его неприметной фигуре. Не то чтобы он был совсем уж маленьким, нет, но он выглядел этаким миниатюрным, словно существо какой-то иной породы, изящным и хрупким, как тончайший фарфор. Да, это было волнующим зрелищем, когда огромная, мощная богоподобная фигура принца Руперта опустилась перед ним на колени, чтобы поцеловать эту маленькую тонкую руку и смиренно предложить свои услуги у его стоп. Глаза короля наполнились слезами, когда он обнял своего племянника… это были большие темные глаза, глаза Стюартов – единственная сходная черта у двух этих столь разных мужчин. Когда Гамиль, в свою очередь, был представлен королю, монарх приветствовал его кратко, но весьма доброжелательно, и Гамиль остался доволен.
Они поскакали в Ноттингем, где на следующий день, двадцать второго августа, король должен был поднять свой личный штандарт. Руперту предстояло встретиться с уже собравшейся кавалерией численностью в восемьсот всадников, которой он в дальнейшем должен был командовать.
– Все они добровольцы, – сообщил О'Нейл Гамилю, когда они мчались в ноттингемский замок. – Джентльмены, их арендаторы и слуги, причем довольно значительное число из них с севера, что, несомненно, доставит удовольствие нашему принцу. Не те ли это северяне, для которых он приберегает столько разных припасов?
Слушая его, Гамиль рассеянно соглашался, но его разум и сердце дремали, поскольку ему и в голову не приходило, что среди добровольцев может оказаться кто-нибудь из его семьи или хотя бы из его соседей. В тот вечер оба принца ужинали с королем, но позднее они вернулись к своим соратникам, чтобы сообщить им о состоянии уже собравшихся новобранцев. Руперт был особенно доволен тем, что он успел услышать о своем будущем войске.
– Они не обучены воинской науке, – сказал он своим друзьям, – но отлично держатся в седле, да и наездники прекрасные. Нисколько не сомневаюсь, что им под силу не отстать от стаи волков, несущихся сквозь лесной пожар. Мы из них сделаем великолепную кавалерию. Гамиль, друг мой, как ты посмотришь на то, чтобы стать командиром конницы? Не отдать ли мне под твое начало отрад земляков-йоркширцев?
Глаза Гамиля сияли, когда он, запинаясь, высказал принцу свою признательность, и тем не менее чувства его по-прежнему дремали. И лишь на следующий день, когда пехота и конница были выстроены перед замком к подъему королевского штандарта[28]28
Автор не считает нужным подчеркивать ясную для любого англичанина вещь. В силу сложившихся в английской истории традиций и исходя из конкретной ситуации, поднятие королевского штандарта означало объявление войны. Поэтому двадцать второго августа 1642 года принято считать началом гражданской войны между партиями короля и парламента
[Закрыть], лишь тогда Гамиль, скакавший позади свиты короля, обнаружил, что его взгляд непреодолимо притягивает к себе один из конных отрядов. Он обратил внимание на гнедого жеребца с великолепным изгибом шеи и увидел прекрасно державшихся в седлах всадников, увидел их красновато-коричневые плащи и черно-белый герб Морлэндов. Красавец-жеребец волновался, и седоку приходилось сдерживать его. Это, конечно, был Оберон. Когда глаза кузенов встретились, губы Гамиля тронула горькая ироническая улыбка.
После того, как смотр войскам окончился, Га-миль задержался, понимая, что Кит захочет найти его. Кит подскакал к нему, но его улыбка неуверенно дрогнула, когда Гамиль, сделав каменное лицо, «не заметил» протянутой ему руки.
– Гамиль… я едва узнал тебя: ты ведь так давно не был дома. Очень приятно свидеться с тобой, кузен. Я заметил тебя в свите принца Руперта… Как же ты попал сюда? А я вот, как видишь, привел добрый отряд воинов от Морлэндов. Малахия тоже здесь, он будет рад встрече.
– Как моя сестра? – спросил Гамиль, когда любезное приветствие Кита смолкло, не встретив ободряющего отклика.
– С ней все хорошо, – ответил Кит, а потом, поколебавшись, добавил: – Теперь у нее ребенок… мальчик.
Губы Гамиля скривились.
– И ты оставил ее одну с малышом на руках? Выходит, ты не считаешь, что долг мужа – защищать свою жену?
При этих словах брови Кита насупились, однако ответил он спокойно:
– Именно поэтому я здесь. Я пришел сюда, чтобы защитить свою жену и сына, свой дом и всю семью. Ты долго пропадал в чужих краях и…
– Да, настолько долго, что ты, конечно, успел позаботиться о том, чтобы меня вовсе забыли.
– Тебя не забыли. Хиро упоминает твое имя в каждой молитве, и утром и вечером. Ты ведь уехал по доброй воле, а отнюдь не по ее… и не по моей, – произнес Кит, стараясь сохранять спокойствие.
– А теперь я вернулся, и принц Руперт предложил мне командовать отрядом йоркширской конницы. Полагаю, ты пожелаешь возвратиться домой, узнав, что твоим командиром назначили меня?
– Я не хочу ссориться с тобой, – миролюбиво сказал Кит. – Я прибыл сюда сражаться за моего короля, как, впрочем, и ты. Поэтому я буду выполнять его приказы. Разве дело, ради которого мы собрались здесь, не важнее наших с тобой чувств? Я думал, что десять лет воинской службы должны были научить тебя, по крайней мере, этому.
Гамиль пристально посмотрел на кузена. Когда Кит не улыбался, в нем появлялось нечто, напоминавшее Гамилю принца Руперта, однако ему неприятно было подобное сходство.
– Так ты согласен признать меня своим командиром? – отрывисто спросил он.
– Если это приказ, то разумеется.
– Да, приказ, – грубо ответил Гамиль, и так резко вонзил каблуки в бока лошади, что бедное животное подпрыгнуло. А Оберон, оскалив зубы от неожиданности, попытался укусить ее. – У тебя, я гляжу, до сих пор Оберон, – заметил Гамиль, поворачивая прочь.
Кит решил, что стоит еще разок попробовать достучаться до своего кузена.
– А у Малахии Светлячок. Уверен, что он с радостью отдал бы его тебе, если ты хочешь. У нас с собой есть запасные лошади.
Гамиль лишь кивнул и ускакал. Внутри у него все полыхало – ведь это было именно то, чего он так страстно желал, конь Морлэндов! Но получить сей дар из этих рук, рук, которые украли у него Хиро… Да, это была злая ирония.
В октябре королевская армия шла походным маршем на Лондон. В течение августа и сентября она продвигалась в западном направлении, в сторону Шрусбери, где набор новобранцев проходил успешнее. А следом шла армия парламента во главе с лордом Эссексом[29]29
Эссекс, Роберт Деверье (1591—1646) – граф, один из лидеров пресвитериан, умеренного протестантского течения. Двенадцатого июля 1642 года решением парламента назначен главнокомандующим парламентской армией, но в апреле 1645 года за бездарное командование был смещен, парламентом с этого поста и вскоре скончался
[Закрыть], которая оставила свои прочные позиции в Нортгемптоне и устроила опорный пункт в Вустере. Принц Руперт с утра до вечера выковывал из своей кавалерии надлежащее войско, обучая ее новому искусству ведения войны в конном строю – кавалерийской атаке. В этом ему оказывали значительную помощь воины-профессионалы, вроде Гамиля, сражавшиеся вместе с ним в Европе, где современные методы войны привились куда лучше.
Отряд Гамиля быстро стал отборной частью полка Руперта. Сердцевину его составляли двадцать пять воинов от семейства Морлэндов, прекрасно державшиеся в седле, великолепные наездники, преданные и послушные. Во главе их стояли Кит и Малахия, пользовавшиеся у своих людей уважением и доверием. Гамиль проявил себя прекрасным командиром, а его холодное отношение к Киту оставалось незамеченным, поскольку капитан Гамильтон был известен как последовательный и строгий поборник жесткой дисциплины, сдержанный со всеми без исключения. И только в пирушках со старыми приятелями, вроде Даниела О'Нейла, раскрывалась другая сторона натуры Гамиля.
В середине октября король решил, что настало подходящее время для марш-броска на Лондон. Он надеялся выступить внезапно и продвигаться стремительно, с минимальным обозом, чтобы застать войско лорда Эссекса врасплох. Обе армии находились примерно на равном расстоянии от Лондона, правда, королевские части были несколько дальше к северу. Если бы король сумел обогнать Эссекса и раньше его выйти на дорогу, ведущую к столице, то он мог бы с наскока занять Лондон, либо устроить Эссексу засаду и атаковать его прямо в ходе марша.
После десяти дней пути армия короля добралась до местечка Эджкот, близ Уорика, и вечером двадцать второго октября остановилась там на отдых. Местонахождение парламентских войск оставалось загадкой, хотя во все стороны были высланы разведчики. Поэтому предполагалось, что Эссекс либо по-прежнему в Вустере, либо удалился немного от него в направлении Лондона. В любом случае роялистам требовался отдых, и было решено остановиться на день-другой.
Кавалерия двигалась в нескольких милях к югу от главных сил, держась между ними и тем местом, где наиболее вероятно ожидалось появление противника. Когда конница остановилась, принц спросил, знает ли кто-нибудь эту местность.
– Если уж нам выпала пара дней отдыха, то почему бы не устроиться с комфортом, – обратился он к Гамилю и Даниелу, которые вместе с еще одним приятелем собрались вокруг принца на привале.
Вперед вывели какого-то кавалериста, очень разволновавшегося, и принц, чтобы выглядеть не столь грозным, спешился и присел на пенек, передав повод своему слуге. Бой немедленно подпрыгнул и потанцевал с минуту на задних лапках перед хозяином, а потом уткнулся мордой в ласковые руки Руперта.
– Ну хорошо… твое имя? – спросил он кавалериста, который настолько низко склонился перед ним, что даже не сразу расслышал принца. – Твое имя, кавалерист… да отвечай же!
– Дэви, сэр… Дэви Смит, – запинаясь, пробормотал молодой человек.
Ему было никак не более восемнадцати лет, да и то вряд ли. Этакий красивый, со светлой чистой кожей, белокурый мальчик, с длинными локонами, которые носили все кавалеристы, подражая своим офицерам. На шляпе юноши красовались два пера из фазаньего хвоста. Бросающаяся в глаза пышность внешнего облика являлась предметом гордости конницы Руперта, от ее высшего чина до низшего.
– И вы знаете эту местность?
– Да, сэр. Вообще-то, сэр, моя семья родом из Стратфорда, сэр, но вот сестра моей матери живет в Кайнтоне, сэр, как раз за этой вот дорогой, в четырех или пяти милях отсюда. Меня отправили к ней, сэр, когда моя мать умерла.
Руперт, терпеливо выслушав все это, сказал:
– Ну хорошо, Дэви, вспомни и скажи нам, какие тут есть большие дома поблизости. Какой-нибудь просторный дом, господский дом, где мы могли бы расположиться на одну-две ночи?
– О да, сэр, – быстро ответил Дэви. – Как раз у самого Кайнтона, сэр, там дом лорда Спенсера, это в Уормлейтоне, сэр. Вы могли бы поехать туда, я не сомневаюсь.
– Ты покажешь нам дорогу. Квартирмейстер!
– Да, ваше высочество?
– Отправляйтесь с этим кавалеристом и устройте нам место для постоя. Вам надо будет захватить с собой дозор… двадцати человек будет достаточно, – он обвел взором группу офицеров, находившихся с ним, и встретился глазами с Гамилем. – Ты хотел бы съездить?
– Наши кони свежие, ваше высочество, – ответил Гамиль.
– И тебе хочется немного поразмять косточки, – с улыбкой проговорил Руперт. С того самого времени, когда еще в сентябре произошла внезапная стычка у Поуикбридж между конными разъездами парламентской армии и принца Руперта, все страстно жаждали нового шанса пустить противнику кровь. – Что ж, как знать, может быть, тебе повезет и ты встретишь какое-нибудь сопротивление нашему намерению остановиться на постой. Квартирмейстер, поедете с капитаном Гамильтоном и теми людьми, которых он выберет. Кавалерист Смит, покажете им дорогу.
Уже темнело, когда дозор прискакал в Уормлейтон. Гамиль намеренно предпочел не выбирать в число своих двадцати дозорных никого из отряда Морлэндов в их ярких шафрановых плащах, поэтому он держался более расслабленно и непринужденно. А его люди были как бы предоставлены самим себе, хотя настороженно и поглядывали вокруг, проезжая рысцой по тихим улочкам. Лишь чувство дисциплины удерживало их от болтовни.
– Это вон по той дороге, господин капитан, – сказал Дэви Смит, собиравшийся повернуть свою лошадь на узкую, поросшую зеленью проселочную дорогу.
Но как раз в этот момент Гамиль, услышав что-то, мгновенно подал знак остановиться.
– Тише! – резко скомандовал он. Всадники натянули поводья и прислушались. – Лошади, – определил он.
– И судя по звуку, немалое число, – добавил квартирмейстер.
Они с Гамилем переглянулись. Большое количество лошадей могло означать только солдат… но вот своих или противника? Гамиль выбрал одного из своих людей, расторопного и молодого добровольца из Йоркшира, и негромко приказал ему:
– Рэглен, слезай с лошади и потихоньку проскользни вдоль той ограды, попытайся выяснить, что там делается, а потом бегом возвращайся сюда. А остальные соберитесь вот здесь, позади меня. И держитесь тихо – чтобы ни единого звука. Если это не наши, то мы должны застать их врасплох.
Беззвучно, словно юркий дикий зверь, Рэглен помчался по тропинке и едва скрылся за поворотом ограды, как тут же появился снова, несясь со всех ног.
– Это противник, сэр, – воскликнул он, вдевая ногу в стремя и вырывая поводья у кавалериста, который их держал. – Разъезд… человек тридцать, а то и больше, по-моему, направляются прямо сюда.
Гамиль торопливо думал: если это всего лишь разъезд, то самое милое дело – атаковать их немедленно и застать врасплох. Если же это авангард более крупного формирования, то и его они разнесли бы на части. Но ведь в таком случае необходимо захватить пленных, чтобы узнать, где находится противник. Да, он должен рискнуть.
– Сабли наголо! – крикнул Гамиль. – Мы атакуем их, господа. – Стук копыт приближался, вот он уже почти рядом с ними. – Вперед!
Когда головная шеренга показалась из-за поворота, дозор Гамиля решительно бросился в атаку, обнажив наголо послушные сабли и оглашая округу боевым кличем. Вражеские кони от неожиданности пятились и в панике визгливо ржали, отчаянно пытаясь развернуться и задать стрекача. А всадники тем временем старались сдержать их, а заодно исхитриться вытащить свои шпаги. Было очевидно: они не имели ни малейшего представления о том, что в этой местности могли находиться какие-либо королевские войска, иначе держали бы свои шпаги наготове. Спустя мгновение над тропой поднялась густая пыль, взбитая копытами и криками раненых. Для Гамиля бой был хорошо знакомой стихией. О, это ощущение под собой гибкого и мощного скакуна, туго натянутых поводьев в левой руке и тепла рукоятки сабли – в правой! Смелее скачи вперед, руби, коли и отражай удары врага! Светлячок, подгоняемый его шпорами, слегка привстал на дыбы и столкнулся грудью с лошадью из головной шеренги, преградившей ему путь. Убив наездника, Гамиль развернул Светлячка на месте, высматривая следующую жертву.
У противника не осталось ни единого шанса, и он уже пятился назад, готовясь обратиться в бегство. Людям Гамиля убийство было в новинку, их горячая кровь так и бурлила, но, перехватив взгляд квартирмейстера, Гамиль вспомнил, что надо взять пленных.
– Остановите их! – надрывая голос, приказал квартирмейстер.
Несколько вражеских конников в тылу дозора развернулись и кинулись наутек. Гамиль закричал своим людям, до предела повышая голос, чтобы его услышали сквозь этот гвалт:
– Только не убивайте их всех, ребята! Нам нужны пленные… разоружите их!
Понемногу воцарился порядок. Сторонники парламента были только рады поскорее сдаться, и едва кровавая пелена резни сошла с их глаз, как солдаты Гамиля сообразили, что сражались они со своими соотечественниками. Шум стих, пыль стала оседать, и нечто сродни замешательству понемногу охватило группу мужчин, сгрудившуюся на этой неприметной тропке.
Гамиль действовал быстро, понимая, что его воинам нельзя давать передышку, чтобы те не устыдились содеянного. Они обезоружили одиннадцать солдат противника, убили четверых, остальные бросились врассыпную. Из людей Гамиля несколько человек получили совсем неглубокие раны, один был убит. Гамиль спешился и подошел посмотреть – это был Дэви Смит. Он лежал, словно съежившись, уткнувшись лицом в землю, шея его была почти перерублена косым ударом. «Выходит, кто-то из них знал свое дело», – подумал Гамиль. Глаза юноши были открыты, и он смотрел слегка удивленно, будто смерть оказалась совсем не такой, какой представлялась ему прежде. Гамиль успел повидать слишком много убитых, но для него всегда бывало тяжело, когда гибли такие вот молодые, как Дэви. Он подобрал из пыли шляпу юноши и положил ее ему на лицо, чтобы больше не видеть этих расширенных от удивления глаз Фазаньи перья были запачканы кровью.
– Все, пора в путь, – жестко сказал он, отворачиваясь, – давайте доставим этих людей к принцу И прихватите лошадей: даже если они не сгодятся для кавалерии, мы ведь всегда сможем съесть их!
Его шутка вызвала дружный гогот – результат разрядки, нежели истинного веселья. И вскоре они уже скакали обратно, к своему лагерю, сквозь сгущавшиеся сумерки, а пленники двигались впереди, пешком, в окружении конников Гамиля. Их лошадей вели гуськом позади, и поводья каждой из них были закреплены петлей вокруг стремени той, что брела впереди.
* * *
От пленных узнали, что войско лорда Эссекса находилось приблизительно в десяти милях, по другую сторону Кайнтона, и никто не подозревал, что королевская армия стояла где-то поблизости. Тот разъезд, который ошеломил своей атакой Гамиль, был выслан с тем же самым заданием, что и он сам, – подыскать в Уормлейтоне помещение для постоя офицеров. Созвав совещание старших офицеров, принц Руперт предложил немедленно под покровом темноты обрушить удар на армию Эссекса, рассчитывая внезапностью компенсировать малочисленность войск. Но в итоге было решено направить послание королю и ждать его приказа. В депеше содержалось предложение занять позицию у Эджхилла и таким образом спровоцировать противника на атаку. Донесение было отправлено тотчас же, и задолго до рассвета пришел положительный ответ короля. К утру королевская армия была выстроена в боевом порядке на возвышенности у Эджхилла, а армия Эссекса развернулась на равнине, ниже их и несколько севернее. Теперь королевская армия стояла между войском Эссекса и дорогой на Лондон, не оставляя противнику никакого выбора. Эссекс вынужден был дать сражение.
Солнце медленно всходило за спинами морлэндцев, когда они наблюдали, как холодная тень Эджхилла на широких лугах перед ними становится все короче. Оберон переступал передними ногами и нетерпеливо покусывал удила. Кит наклонился вперед, чтобы погладить гриву, а потом огляделся вокруг. Полк принца Руперта стоял на правом крыле Сразу же слева от Кита расположился полк принца Морица, а позади них – пять полков пехоты с воткнутыми пока что в землю копьями. Целый лес шестов и жердей скрывал до поры до времени кавалерию на левом фланге под началом лорда Уилмота. Когда какой-нибудь копьеносец шевелился, на наконечнике его Копья отражалось солнце, бросая по холодной траве крутого откоса отблеск, словно это была раскаленная добела монетка. За отрядом Кита стояли еще два полка, принца Уэльского[30]30
Принц Уэльский – традиционный титул наследника английского престола. В данном случае речь идет о будущем Карле II (1630—1685), сыне Карла I, ставшем в 1660 году королем Англии
[Закрыть] и королевской лейб-гвардии. Лишь сильно наклонившись вперед, Кит мог разглядеть позади них драгунов Ашера, восседавших на своих низкорослых мохнатых лошадках и коренастых и на редкость выносливых скакунах из Уэльса. В целом вся армия была довольно равномерно развернута вдоль гребня холма, хотя Кит никак не мог избавиться от ощущения, что именно там, где находился он, в собственном полку его высочества принца Руперта, в сердцевине кавалерийского фланга, и был центр всей армии. Он взглянул на Малахия и увидел, что тот уже в десятый раз за это утро проверяет, насколько свободно сабля держится в ножнах. Малахия перехватил его взгляд и ухмыльнулся от внезапного прилива энергии. Кит стоял в окружении воинов, пришедших с земель Морлэндов, ветер откидывал назад их шафрановые плащи, нагрудники доспехов тускло поблескивали на солнце. На головах у них были кавалерийские каски в виде котелков, что делало всех до забавного похожими друг на друга, и Киту приходилось тщательно всматриваться, чтобы различать своих земляков. Рукава у всадников были обернуты черными кушаками, на которых резко выделялся белый прыгающий заяц. Женщины в Морлэнде с любовью потрудились над этими зверьками. Мэри-Эстер сама пришила зайца к кушаку Кита перед его отбытием, словно этим она могла отправить вместе с ним свою любовь и материнскую заботу, охраняющую его от всех бед. А один из воинов засунул на счастье под булавку, крепящую его плащ, веточку вереска. Заяц и вереск. Никогда еще в своей жизни Кит не чувствовал столь остро, что он не одинок.
