Текст книги "Вечность. В поисках окончательной теории времени"

Автор книги: Шон Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Энтропия и жизнь

Все это очень увлекательно, по крайней мере для физиков. Однако следствия этих идей выходят далеко за пределы паровых двигателей и чашек кофе. Стрела времени заявляет о своем существовании самыми разными способами: наши тела с возрастом меняются, мы помним прошлое, а не будущее, следствие всегда появляется после причины. Оказывается, все эти явления можно отнести на счет второго начала термодинамики. Энтропия в буквальном смысле обеспечивает возможность существования жизни.

Основной источник энергии для жизни на Земле – это солнечный свет. Как объяснил нам Клаузиус, теплота естественным образом переносится от горячего объекта (Солнца) к более холодному (Земле). Однако если бы этим все и заканчивалось, то довольно скоро два объекта пришли бы в состояние равновесия друг относительно друга – достигли бы одинаковой температуры. В действительности так бы и произошло, если бы Солнце занимало все небо, а не было бы для нас небольшим диском с угловым диаметром около одного градуса. Да, в этом случае мы бы увидели очень грустный мир. Он был бы абсолютно непригоден для существования жизни – и не только из-за чрезвычайно высокой температуры, а потому что этот мир был бы статичным. Ничто никогда не менялось бы в мире, достигшем равновесия.

В реальной Вселенной наша планета не нагревается до температуры Солнца, потому что Земля непрерывно теряет тепло, излучая его в окружающее космическое пространство. При этом единственная причина, почему это возможно, как не преминул бы отметить Клаузиус, заключается в том, что космическое пространство намного холоднее Земли.[31]31
  Температура поверхности Солнца составляет приблизительно 5800 кельвинов (один кельвин равен одному градусу Цельсия, только нулевая отметка по шкале Кельвина соответствует отметке –273 градусов по шкале Цельсия и представляет собой абсолютный ноль – минимальную возможную температуру). Комнатная температура – около 300 кельвинов. Температура космического пространства – или, точнее, фонового космического излучения, заполняющего космос, – около трех кельвинов. Интересное обсуждение роли Солнца как горячего пятна на холодном небе можно найти в книге: Пенроуз Р. Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики. – Изд-во ЛКИ, 2008 (Penrose, R. The Emperor’s New Mind: Concerning Computers, Minds, and the Laws of Physics. Oxford: Oxford University Press, 1989).


[Закрыть] Таким образом, именно благодаря тому, что Солнце – это всего лишь горячее пятно на холодном небе, Земля не нагревается без перерыва, а вместо этого впитывает энергию Солнца, преобразует ее и излучает в космос. В ходе этого процесса, разумеется, энтропия увеличивается; у фиксированного объема энергии в форме солнечного излучения энтропия намного меньше, чем у того же объема энергии в форме излучения Земли.

Этот процесс, в свою очередь, объясняет, почему биосфера Земли – далеко не статичное место.[32]32
  Иногда вам могут встречаться заявления креационистов о том, что эволюция, как ее описывал Дарвин в своей теории естественного отбора, несовместима с принципом увеличения энтропии, поскольку история жизни на Земле – это история непрерывно усложняющихся организмов, предположительно происходящих из намного более простых форм. Эти бредовые заявления запросто разбиваются в пух и прах множеством доводов. На простейшем уровне: второе начало термодинамики относится к замкнутым системам, а организм (или вид, или биосфера) – это не замкнутая система. Мы чуть подробнее поговорим об этом в главе 9, но, по сути, этого достаточно.


[Закрыть] Мы получаем энергию от Солнца, но это не означает, что она нагревает и нагревает нас, пока мы не достигнем равновесия; солнечная энергия – это излучение с очень низкой энтропией, поэтому мы можем использовать ее для своих нужд, а затем высвобождать, уже в форме излучения с высокой энтропией. Все это возможно исключительно потому, что у Вселенной в целом и у Солнечной системы в частности в настоящее время относительно низкая энтропия (а раньше она была еще ниже). Если бы Вселенная была близка к температурному равновесию, в ней не происходили бы никакие процессы.

Ничто хорошее не вечно. Наша Вселенная является таким оживленным местом как раз потому, что энтропии есть куда увеличиваться – до тех пор, пока не будет достигнуто состояние равновесия, в котором все застопорится. Однако и это нельзя считать неизбежным. Возможно, энтропия Вселенной будет возрастать бесконечно. Или, наоборот, в какой-то момент энтропия достигнет максимального значения и остановится. Последний сценарий известен под названием тепловой смерти Вселенной, и предположение о таком конце возникло достаточно давно, в 1850-х годах, наряду с другими поразительными открытиями в термодинамике. Например, Уильям Томсон, лорд Кельвин – британский физик и инженер, сыгравший важную роль в прокладке первого трансатлантического телеграфного кабеля, в моменты рефлексии размышлял о будущем Вселенной:

Если бы Вселенная была конечной и обязана была подчиняться существующим законам, результатом неизбежно стало бы состояние всеобщего успокоения и смерти. Однако невозможно вообразить пределы распространения материи во Вселенной, и в силу этого наука свидетельствует о бесконечном продолжении в бесконечном пространстве процесса трансформации потенциальной энергии в осязаемое движение и, следовательно, в теплоту, но не о существовании одного ограниченного механизма, работающего по инерции, как часы, и останавливающегося навечно.[33]33
  Thomson, W. On the Age of the Sun’s Heat // Macmillan’s, 1862, 5, p. 288–293.


[Закрыть]

Здесь лорд Кельвин, можно сказать, предвосхитил будущее, указав на центральный вопрос всех дискуссий подобного рода, к которому мы также будем возвращаться на протяжении всей книги: способность Вселенной расширяться – конечна или бесконечна? Если конечна, то однажды, когда вся полезная энергия будет преобразована в бесполезные формы энергии, обладающие высокой энтропией, Вселенную ждет тепловая смерть. Но если энтропия может увеличиваться бесконечно, мы можем, по крайней мере, предположить возможность бесконечного роста и развития Вселенной в том или ином виде.

В своем знаменитом рассказе «Энтропия» Томас Пинчон заставил своих героев применить уроки термодинамики к социальному окружению.

– Тем не менее, – продолжал Каллисто, – он обнаружил в энтропии, то есть в степени беспорядка, характеризующей замкнутую систему, подходящую метафору для некоторых явлений его собственного мира. Он увидел, например, что молодое поколение взирает на Мэдисон-авеню с той же тоской, какую некогда его собственное приберегало для Уолл-стрит; и в американском «обществе потребления» он обнаружил тенденции ко все тем же изменениям: от наименее вероятного состояния к наиболее вероятному, от дифференциализации к однообразию, от упорядоченной индивидуальности к подобию хаоса. Короче говоря, он обнаружил, что переформулирует предсказания Гиббса в социальных терминах и предвидит тепловую смерть собственной культуры, когда идеи, подобно тепловой энергии, не смогут уже больше передаваться, поскольку энергия всех точек системы в конце концов выровняется, и интеллектуальное движение, таким образом, прекратится навсегда.[34]34
  Пинчон Т. Энтропия / Пер. с англ. С. Кузнецова // Иностранная литература, 1996, No 3 (Pynchon, T. Slow Learner. Boston: Back Bay Books, 1984).


[Закрыть]

До сих пор ученым не удалось подтвердить правоту ни одной из существующих точек зрения; будет ли Вселенная расширяться вечно или однажды она все же успокоится в безмятежном состоянии равновесия – сказать невозможно.

Почему мы не помним будущее?

Итак, стрела времени описывает не только простые механические процессы; это неотъемлемое свойство самой жизни. Кроме того, от стрелы времени зависит важнейшее качество сознания человека – тот факт, что мы помним прошлое, но не будущее. Согласно фундаментальным законам физики, прошлое и будущее абсолютно равнозначны, однако с точки зрения обычного человека, смотрящего на жизнь обычным взглядом, более непохожих вещей не найти. Образы прошлого хранятся у нас в голове в форме воспоминаний. Что же касается будущего, мы можем лишь что-то прогнозировать, однако никакие прогнозы не могут быть настолько же достоверными, как воспоминания о прошлом.

В конечном счете причина, почему у нас в голове формируется надежная память о прошлом, заключается в том, что в прошлом энтропия была ниже. В сложной системе, такой как Вселенная, базовые компоненты могут сложиться в несметное множество конфигураций вида «вы, с определенными воспоминаниями о прошлом, плюс вся остальная Вселенная». Если все, что вам известно, – это то, что вы существуете прямо сейчас и что у вас есть воспоминание о походе на пляж летом между шестым и седьмым классами, то у вас просто-напросто недостаточно информации, чтобы сделать достоверное заключение о том, что тем летом вы действительно ходили на пляж. Гораздо более вероятно, что ваше воспоминание об этом – всего лишь случайная флуктуация, как комната, в которой весь воздух скопился у одной стены. Для того чтобы воспоминания имели смысл, необходимо предположить, что Вселенная также была упорядочена определенным образом – что энтропия была ниже в прошлом.

Представьте, что вы идете по улице и замечаете на тротуаре разбитое яйцо. По виду растекшегося содержимого понятно, что яйцо лежит здесь совсем недолго. Предположение о том, что раньше энтропия была ниже, позволяет нам с уверенностью заявить, что буквально несколько минут назад яйцо было целым, но кто-то уронил его и разбил. Если говорить о будущем, то у нас нет никаких причин предполагать, что энтропия будет уменьшаться, и, таким образом, мы не можем предсказать судьбу этого яйца – слишком уж много вариантов развития событий. Возможно, оно останется на асфальте и покроется плесенью, возможно, кто-то смоет его с тротуара, а может быть, пробежит собака и съест его (маловероятно, что оно вдруг спонтанно пересоберется обратно в неразбитое яйцо, но, строго говоря, и такой исход тоже вероятен). Яйцо на тротуаре – как воспоминание в вашем мозге; это летопись события, случившегося ранее, но лишь в предположении, что и энтропия тогда была ниже.

Успешно отделять прошлое от будущего нам также позволяет связь «причина – следствие». В частности, причины случаются первыми (раньше по времени), а следствия происходят вслед за ними. Именно поэтому Белая Королева кажется нам такой нелепой дамой: как она может кричать от боли еще до того, как уколет палец? И снова виной всему энтропия. Представьте себе ныряльщика, прыгающего в бассейн, – всплеск воды всегда следует за прыжком. Согласно микроскопическим законам физики, можно перегруппировать молекулы воды (а также окружающего воздуха, в котором распространяется звук) таким образом, чтобы произошел «антивсплеск» и вода вытолкнула бы ныряльщика из бассейна. Точность выбора позиции и скорости каждого отдельного атома при этом должна быть невообразимо высокой: если выбрать случайную конфигурацию всплеска, то вероятность того, что микроскопические силы при этом объединятся правильным образом и вытолкнут ныряльщика, будет близка к нулю.

Другими словами, одно из различий между «следствиями» и «причинами» – то, что «следствия» обычно подразумевают увеличение энтропии. Если два бильярдных шара столкнутся и раскатятся в разные стороны, энтропия не изменится и мы не сможем указать ни на один из шаров как на явную причину взаимодействия. Однако если в начале игры вы ударите кием по битку, чтобы разбить пирамиду (и тем самым вызвать заметное увеличение энтропии), то смело сможете сказать, что именно биток заставил шары раскатиться, несмотря на то что перед законами физики все шары равны.

Искусство возможного

В предыдущей главе мы сравнивали блочное представление о времени, в котором вся четырехмерная история мира, прошлое, настоящее и будущее одинаково реальны, с точкой зрения презентистов, что только текущий момент по-настоящему реален. Однако существует еще одна концепция, которую иногда называют поссибилизмом: текущий момент существует, и прошлое существует, но будущее (еще) не существует.

Идея о том, что прошлое существует – в противоположность несуществующему будущему, великолепно согласуется с нашим неформальным пониманием того, что такое время и как оно работает. Прошлое уже произошло, в то время как будущее нам еще предстоит испытать: мы можем прикинуть возможные варианты будущих событий, но не знаем, какой в итоге окажется реальность. Конкретнее, когда мы говорим о прошлом, у нас есть возможность обратиться к собственным воспоминаниям или записям, описывающим прошедшие события. Какие-то записи будут более надежными, какие-то менее, но в целом они фиксируют реальность прошлого в форме, которая для будущего попросту недоступна.

Попробуйте вообразить такую картинку: ваш супруг или супруга говорит: «Давай поменяем планы на отпуск в следующем году? Вместо того чтобы лететь в Канкун, давай бросим все и рванем в Рио!» Вы можете согласиться или не согласиться с этим предложением, но если вы все же решите поменять планы, то стратегия реализации этого решения будет очень простой: вы забронируете новые авиабилеты, закажете номер в другом отеле и т. д. Но если вы услышите: «Давай поменяем планы на отпуск в прошлом году! Как будто мы не ездили в Париж, а бросили все и рванули в Стамбул»? В этом случае ваша стратегия будет совершенно иной: вы подумаете о том, как аккуратно намекнуть на необходимость похода к врачу, а не о том, как изменить уже реализованные отпускные планы. Прошлое прошло, оно осталось в летописях, и не в наших силах изменить его. Таким образом, совершенно логично относиться к прошлому и будущему по-разному. Философы говорят о различии между Бытием – существованием в мире – и Становлением – динамическом процессе изменения, привносящем реальность в существование.

Нигде в известных нам физических законах вы не найдете упоминаний о том, что прошлое и будущее – разные вещи, что прошлое фиксировано, а будущее пластично. Глубинные микроскопические правила природы абсолютно одинаково работают вперед и назад во времени, в какой бы ситуации мы их ни применили. Если вам известно точное состояние Вселенной и все законы физики, то будущее, так же как и прошлое, для вас предрешено строже, чем в самых смелых снах Жана Кальвина о безусловном предопределении.

Попытки увязать между собой всевозможные убеждения, – что прошлое фиксировано и неизменно, будущее может меняться, а фундаментальные законы физики обратимы, – неизменно возвращают нас к понятию энтропии. Если бы мы знали точное состояние каждой частицы во Вселенной, мы могли бы с успехом как предсказывать будущее, так и узнавать прошлое. Однако это нам недоступно; мы располагаем лишь знаниями о некоторых макроскопических характеристиках Вселенной да крохами подробностей о частных состояниях. Обладая такой информацией, мы в состоянии предсказать лишь определенные широкомасштабные явления (солнце завтра взойдет), хотя наши знания также совместимы с огромным диапазоном отдельно взятых будущих событий. Что же касается прошлого, в нашем распоряжении имеется как знание о текущем макроскопическом состоянии Вселенной, так и понимание того факта, что в самом начале Вселенная находилась в состоянии с очень низкой энтропией. Этот крошечный фрагмент информации, называемый просто гипотезой о прошлом, превращается в огромное подспорье в деле реконструкции событий прошлого из настоящего.

Какой вывод мы должны сделать из всего этого? Наша свободная воля – возможность менять будущее путем принятия тех или иных решений, не распространяющаяся на события прошлого, доступна нам только потому, что у прошлого была низкая энтропия, а у будущего энтропия высокая. Будущее выглядит для нас чистой страницей, тогда как прошлое зафиксировано, несмотря на то что законы физики описывают их одинаково.

Поскольку мы живем во Вселенной с четко обозначенной стрелой времени, мы смотрим на прошлое и будущее по-разному не только с практической, повседневной точки зрения – в наших глазах эти вещи фундаментально отличаются. Прошлое записано в книгах, а на будущее мы можем повлиять своими действиями. Для космологии же наибольшее значение имеет то, что люди склонны объединять два направления исследований – «объяснение истории Вселенной» и «объяснение состояния Вселенной в начале времен», а будущее пусть само с собой разбирается. Наше неравноценное отношение к прошлому и будущему можно назвать временным шовинизмом; он крепко вжился в наш образ мыслей, и его крайне непросто искоренить. Однако законы природы никоим образом не поддерживают и не оправдывают ни временной, ни другие виды шовинизма. Размышляя о важных свойствах Вселенной, выясняя, что «реально», а что нет и почему в самом начале у Вселенной была низкая энтропия, нельзя ограничивать широту суждений, помещая прошлое и будущее по разные стороны баррикад. Объяснения, которые мы так стремимся найти, в конечном итоге никоим образом не должны зависеть от направления времени.

Главный урок, который мы должны извлечь из этого краткого экскурса в понятия энтропии и стрелы времени, прост: существование стрелы времени – одновременно важнейшая характеристика физической Вселенной и всепроникающая составляющая нашей повседневной жизни. Если честно, то даже неловко, что, несмотря на огромнейший прогресс, достигнутый современной физикой и космологией, мы все еще не получили окончательного ответа на вопрос, почему же Вселенная демонстрирует такую принципиальную асимметрию времени. Лично я нахожусь в замешательстве, но, так или иначе, любые трудности открывают новые возможности, и, размышляя об энтропии, мы можем узнать что-то новое о нашей Вселенной.

Глава 3 Начало и конец времени

Какое тебе дело до Вселенной? Ты в Бруклине! Бруклин не расширяется!

Мама Элви Сингера. Энни Холл

Представьте себе, что вы бродите по книжному магазину ближайшего университета и зашли в раздел учебной литературы. Подойдя к полке, на которой выставлены книги по физике, вы решаете пролистать несколько томов по термодинамике и статистической механике. Вам интересно: что же там говорится об энтропии и стреле времени? К вашему безмерному удивлению (а вы ведь уже ознакомились с первыми двумя главами этой книги и краткой аннотацией на обложке), в учебниках нет ни слова о космологии. В них не упоминается Большой взрыв и не рассказывается о том, что концепция стрелы времени объясняется граничным условием, существовавшим в начале обозримой Вселенной, – ее крайне низкой энтропией.

На самом деле здесь нет никакого замалчивания важнейшей роли космологии, никаких тайных заговоров и никакого противоречия. Студентов, изучающих статистическую механику, в основном интересуют эксперименты, воспроизводимые в лабораториях или на кухнях здесь, на Земле. Проводя эксперимент, мы сами контролируем его условия; в частности, мы можем понизить энтропию изучаемых систем и посмотреть, что произойдет. Для того чтобы понять, как это работает, не нужно знать ничего о космологии и огромной Вселенной вокруг нас.

Однако наши цели куда грандиознее. Стрела времени – это намного больше, чем просто один из элементов каких-то конкретных лабораторных опытов; это неотъемлемая составляющая нашего мира. Традиционная статистическая механика успешно объясняет, почему яйцо легко превратить в яичницу, но яичницу превратить обратно в яйцо практически невозможно. Что она не в состоянии объяснить, так это почему, открывая холодильник, мы, в принципе, можем там обнаружить яйцо. Почему мы окружены идеально упорядоченными, законченными объектами, такими как яйца, и пианино, и научные книги, а не бесформенным хаосом?

Часть ответа на этот вопрос очевидна: объекты, окружающие нас в повседневной жизни, не относятся к замкнутым системам. Очевидно, что яйцо – это не случайная конфигурация атомов, а тщательно сконструированная система, для построения которой требуется определенный набор ресурсов и доступная энергия, не говоря уж о курице. Однако мы могли бы задать аналогичный вопрос относительно Солнечной системы или галактики Млечный Путь. В каждом из этих случаев мы имеем дело с изолированными – с практической точки зрения – системами, энтропия которых тем не менее очень низка – намного ниже, чем могла бы быть.

Ответ, как известно, заключается в том, что Солнечная система не всегда была замкнутой системой; она появилась из межзвездного облака с более низкой, чем у нее, энтропией. А это облако сформировалось в существовавшей ранее галактике, энтропия которой была еще ниже. А эта галактика сформировалась из изначальной плазмы с еще более низкой энтропией. А эта плазма была порождена самой ранней Вселенной, у которой энтропия была самой низкой.

Ранняя Вселенная появилась в результате Большого взрыва. В действительности нам не очень много известно о ранней Вселенной – почему у нее была именно такая конфигурация, а не какая-то другая; это одна из загадок, с которыми мы пытаемся разобраться в этой книге. Однако именно чрезвычайно низкая энтропия ранней Вселенной лежит в корне окончательного объяснения стрелы времени в том виде, в каком она проявляет себя на наших кухнях, в лабораториях и воспоминаниях.

В обычных учебниках по статистической механике вы не найдете обсуждения этой увлекательной истории. Их авторы исходят из предположения, что нас интересуют системы, у которых в исходном состоянии относительно низкая энтропия, и начинают рассуждения с этой точки. Однако нам нужно больше: мы хотим знать, почему на одном конце времени у нашей Вселенной была такая низкая энтропия, породившая и задавшая направление стреле времени. Полагаю, для начала имеет смысл вспомнить, что нам известно о Вселенной в целом и как она развивалась от момента зарождения и до сегодняшнего дня.

Видимая Вселенная

Наша Вселенная расширяется, и она наполнена галактиками, постепенно отдаляющимися друг от друга. Мы напрямую взаимодействуем лишь с небольшой частью Вселенной и в попытке осознать общую картину неизбежно прибегаем к помощи аналогий. Мы сравниваем Вселенную с поверхностью воздушного шарика, на которой нарисованы маленькие точки, представляющие отдельные галактики. Или же мы говорим, что Вселенная похожа на поднимающийся в духовке кекс с изюмом, в котором галактики – это изюминки.

Все эти аналогии просто ужасны. И не только потому, что как-то унизительно сравнивать нечто настолько величественное, как галактика, с крошечной сморщенной изюминкой. Настоящая проблема заключается в том, что любая подобная аналогия вызывает ассоциации, не применимые к реальной Вселенной. У воздушного шарика, например, есть внутренняя и внешняя поверхности, а также большое пространство снаружи, в которое он, собственно, и расширяется; у Вселенной ничего этого нет. У кекса есть края, а сам он находится внутри духовки и вкусно пахнет; для Вселенной вы не найдете аналогичных понятий.

Поэтому давайте попробуем зайти с другой стороны. Для того чтобы понять Вселенную вокруг нас, представим себе реальную ситуацию. Вообразите, что вы находитесь на природе в ясную безоблачную ночь и городских огней не заметно даже на горизонте. Что вы увидите, если взглянете на небо? В целях этого мысленного эксперимента давайте наградим себя идеальным зрением, бесконечно чувствительным ко всем разнообразным формам электромагнитного излучения.

Разумеется, вы увидите звезды. Для невооруженного глаза звезды – всего лишь точечные источники света, однако человечество уже давно выяснило, что каждая звезда – это огромный шар плазмы, сияющий за счет энергии внутренних ядерных реакций, и что Солнце – тоже самая настоящая звезда. Наша единственная проблема заключается в отсутствии ощущения глубины: невозможно сказать, насколько далеко от нас находится каждая из видимых звезд. Тем не менее астрономы изобрели хитрые способы измерения расстояния до близлежащих звезд, и оказалось, что нас разделяют просто невообразимые дистанции. Расстояние до ближайшей звезды, Проксима Центавра, составляет около 40 триллионов километров; даже путешествуя со скоростью света, мы добрались бы до нее примерно через четыре года.

Звезды распределены по небу неравномерно. Находясь на улице в нашу гипотетическую ясную ночь, мы обязательно заметили бы Млечный Путь – размытую белую полосу, протянувшуюся от горизонта до горизонта. В действительности то, что мы видим, – это не сплошная полоса, а множество близко расположенных звезд. Еще древние греки подозревали о таком устройстве Млечного Пути, а Галилео подтвердил их догадку, когда направил на небеса свой телескоп. Сегодня нам известно, что Млечный Путь – это гигантская спиральная галактика, сотни миллиардов звезд, формирующие диск с утолщением в центре. Наша Солнечная система находится в далекой провинции на самом краю диска.

Долгое время астрономы полагали, что «галактика» и «вселенная» – это одно и то же. Бытовало мнение, что Млечный Путь представляет собой изолированную группу звезд, парящую в пространстве, где кроме нее ничего больше нет. Однако сегодня мы знаем, что, помимо точечных звезд, на ночном небе также есть расплывчатые пятна, называемые туманностями; кто-то считал их отдельными гигантскими собраниями звезд. В начале XX века между астрономами разгорелись нешуточные споры на эту тему,[35]35
  «Жаркие споры» в данном случае – совсем не образное выражение; «Большой спор» между астрономами Харлоу Шепли и Гербером Кёртисом случился в 1920 году в Смитсоновском институте в Вашингтоне, США. Позиция Шепли заключалась в том, что Млечный Путь – это и есть вся Вселенная, тогда как Кёртис утверждал, что туманности (по крайней мере некоторые, в частности Туманность Андромеды М 31) сами по себе являются отдельными галактиками. Хотя в итоге Шепли оказался на проигравшей стороне в этих великих дебатах, он был абсолютно прав, утверждая, что Солнце находится не в центре Млечного Пути.


[Закрыть] однако в конце концов Эдвин Хаббл сумел измерить расстояние до туманности М33 (тридцать третий объект в каталоге расплывчатых небесных объектов Шарля Мессье, предназначенном в помощь искателям комет) и обнаружил, что она гораздо дальше от нас, чем любая звезда. Оказалось, что М33, Галактика Треугольника – это группа звезд, по размеру сопоставимая с галактикой Млечный Путь.

Дальнейшие исследования показали, что Вселенная буквально кишит галактиками. Как сотни миллиардов звезд составляют Млечный Путь, так и обозримую Вселенную составляют сотни миллиардов галактик. Некоторые галактики (включая нашу) входят в скопления, или кластеры, которые в свою очередь образуют пласты и нити еще более крупномасштабной структуры. В среднем, однако, галактики распределены по пространству достаточно равномерно. В каком бы направлении мы ни смотрели, на любом расстоянии от Земли число галактик будет примерно одинаковым. В обозримой Вселенной везде все достаточно однообразно.