Текст книги "Кожеед (СИ)"

Автор книги: Шимун Врочек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2-1. Следачка

Следственный комитет разместился в здании бывшей советской школы. Верхний этаж отделан стандартно и скучно – евроремонт. Длинные светлые коридоры, стены, обшитые матовыми пластиковыми панелями бежевого цвета, квадратные плафоны дневного света, встроенные в потолок, металл и хром, капиталистическая современность. А нижний этаж так и остался в Советском Союзе. Но его обычные посетители видели редко.

Любой, кто входил в здание и поднимался на второй этаж, попадал в бесконечные пустые коридоры. Сейчас у дверей кабинета, как раз под традиционным плакатом “Их разыскивает полиция” на обитом красным дерматином диванчике сидели двое. Пожилой мужчина, он потел и нервничал, часто вытирал лоб и озирался. В руках у него был измочаленный листок с повесткой. И рядом – красивая молодая женщина современного вида, лет тридцати, в бледно-розовом деловом костюме и юбке-карандаш, на блестящих бежевых туфлях с высокими каблуками.

На лицах посетителей – легкая обреченность. Они сидели и ждали уже давно. Пожилой заметно нервничал, точно заранее чувствовал себя виноватым – это известная особенность казенных помещений, так действовать на людей.

Женщина, наоборот, словно заранее настраивала себя на бескомпромиссную битву за независимость.

Время шло. Пожилой несколько раз бросал взгляд на соседку, но заговорить не решался. Потом, наконец, откашлялся и заговорил. Голос у него был хриплый и неуверенный.

– Вы к кому? – спросил пожилой. Она с удивлением посмотрела на него, словно подала голос мебель или пыльный фикус в углу.

– Я вот к Васину… – продолжал седой. – Старшему следователю, знаете такого? Написано, в десять десять. Да чего-то все не зовут. Так вы тоже к Васину?

Женщина пожала плечами.

Вдруг за дверью кабинета раздался звонок телефона. Резкий и пронзительный, словно сирена. Посетители дружно вздрогнули. Пожилой втянул голову в плечи, женщина оглянулась и фыркнула.

Телефон продолжал звонить.

Этот звонок разносился по зданию, резонировал в пустых коридорах. Телефон звонил и звонил.

Пожилой сморщился, покрутил головой, женщина поджала губы.

Это долгий, режущий по нервам звонок.

Вдруг пожилой поднял голову. В коридоре показался молодой человек в штатском. На нем был дорогой, отлично сидящий серый костюм-тройка, тонкая золотая цепочка на запястье.

Молодой человек торопливо прошел мимо посетителей. Женщина на мгновение привстала… но сразу поняла, что это не к ней.

– Потом, – сказал молодой небрежно.

Человек в костюме достал ключ с биркой, открыл дверь. Вошел и захлопнул ее за собой.

Пожилой посмотрел на женщину и сказал:

– Вот так. Мы-то для них никто.

Женщина фыркнула и пожала плечами. На двери – табличка «Старший следователь по особо важным делам Васин А. В.».

Старший лейтенант юстиции, “важняк” Васин прошел вглубь, к столу. Кабинет выглядел как офис бизнесмена средней руки начала двухтысячных. Деньги и возможности уже есть, а вкуса пока нет. Все тот же навязший в зубах безликий евроремонт, все те же бежевые пластиковые панели, зеленая кожа отделки стола, все те же золотые органайзеры, личный календарь, которым никто никогда не пользуется, портрет Самого в строгой рамке на стене. Нарушал общую евростерильность только огромный сейф в углу кабинета, грубый металл в наплывах серой краски.

На столе стоял телефон-селектор с множеством переключателей. Телефон опять разразился пронзительной трелью, лейтенант поморщился.

Он чуть помедлив, снял трубку. Выбрал и нажал кнопку. Щелк.

– Следственный комитет… слушаю!

В трубке ответили. Слегка брезгливое выражение лица лейтенанта мгновенно, как по волшебству, изменилось.

– Васин! – раздался в трубке резкий начальственный голос. – Какого хера трубку не берешь?!

Лейтенант порадовался, что Максимыч его не видит – иначе бы точно вставил пистон за гражданскую одежду. Следователь на рабочем месте должен быть в форме, с начищенными погонами, отутюжен, чисто выбрит и взмылен от усердия.

– Да… Виноват, – он невольно вытянулся по струнке. «Это уже привычка», раздраженно отметил лейтенант. В штатском это выглядело странно. В стеклянной двери шкафа отражался растерянный молодой человек. Лейтенант увидел себя и передернулся. Он привык воспринимать себя, свой образ по другому. Самоуверенность и вальяжность “крутого следака” слетели с него в мгновение ока, остался только этот… молодой выскочка в отражении.

– Еще как виноват! – подытожил Максимыч. – Юрьевна где?!

– Виноват, тарищ полковник… Светлана Юрьевна? – лейтенант оглянулся. – Она сейчас в допросной…

– Я звоню, она не берет. Вы что там, совсем охуели без меня?! У нас, блять, жопа, а они на звонки не отвечают!

– Так, наверное, она мобильный выключила… – начал лейтенант.

Максимыч прервал его новым потоком ругани и проклятий. Потом начальник кратко, зато красочно описал, что случилось, – лейтенант охнул. Новости были еще те.

– Бегом! – скомандовал Максимыч и бросил трубку. Гудки.

– Есть бегом!!

Лейтенант аккуратно положил трубку на рычаг, на мгновение задержался. На стене напротив стола висел портрет Самого. Казалось, Сам сейчас приложит палец к губам – мол, храни государственную тайну. “Такое попробуй сохрани”, подумал лейтенант. Новости жгли его изнутри, как напалм.

Лейтенант вышел из кабинета, аккуратно закрыл за собой дверь. Оглядел сидящих, явно не понимая, кто они. Мысли его витали далеко. Он рассеянно положил ключ в карман пиджака – и вдруг сорвался с места, побежал.

Пожилой и женщина посмотрели ему вслед, переглянулись. Пожилой дернул плечом: «я же говорил».

– Суки, – сказала вдруг женщина отчетливо. Пожилой подумал и кивнул. “Суки”.

– Я же говорил, – сказал он.

Глава 2-2. Следачка

Кофейная горечь камнем горела в желудке. Юрьевну угостил знакомый опер из управления, заскочивший в СК “буквально на пять” минут, отдать документы. И как водится у оперов, околачивавшийся в СК уже часа два, пока она не отправила его обратно.

Опера крутые ребята, но с ними нужна железная рука.

Кофе у оперов был настолько плох, что даже вошел в местные легенды. Он не бодрил, а вызывал долгоиграющую мутную злость и раздражение желудка. Прививка от человечности, как сказал однажды Максимыч. Такой кофе хорошо брать с собой в засаду или на ночное дежурство. Точно не уснешь. Юрьевна покачала головой. “Зачем я вообще согласилась?” Кофе был горячий, в зеленом советском термосе и отдавал жестким привкусом металла. Точно, горячий, вспомнила она. Над кружкой поднимался пар. На это она и купилась.

Если сейчас подняться на второй этаж, можно выпить хорошего, по настоящему хорошего кофе из дорогой кофемашины – и сделать это в тишине и уюте, сидя на кожаном диванчике. Но – это же надо подняться. Время, силы. Нафиг.

Капитан юстиции, старший следователь по особо важным делам Меркулова Светлана Юрьевна – для коллег просто “Юрьевна”. Ей недавно исполнилось сорок лет, но “Юрьевной” она стала с момента, как пришла работать в милицию (тогда еще милицию). В юридической академии, где она училась заочно, Юрьевна на некоторое время стала “Светой”, но это быстро закончилось. Максимыч забрал ее с третьего курса в прокуратуру, потом потянул за собой в следственный комитет, а затем – через некоторое время – и в главное управление.

Сейчас, в допросной, Юрьевна была одета как на бал. Который, правда, закончился два дня назад… “Поэтому королева выглядит слегка помятой”, мысленно съязвила она. Ага. Юрьевна была красивая, стройная женщина с жестковатым лицом. От природы светло-русая, но волосы красила. Чуть выше среднего роста. Серая шелковая блуза, кожаные брюки винного цвета. Брошка с жемчужинами. Белые кроссовки. Стрижка и окрашивание стоили целое состояние… И занимали, кстати, вагон времени. Юрьевна вздохнула, повернулась к арестанту. Такой роскоши, как свободное время, ей еще долго не видать.

За двое суток, прошедших с момента побега Реброва (Доктора блять Чистоты), она спала часа три, урывками. И даже не успела съездить домой, чтобы переодеться.

Когда беглецы совершили побег, Юрьевна как раз ехала на выставку современной живописи в ЦДХ, давно обещала Полине ее выгулять. Полина теперь смертельно обижена, неделю не будет разговаривать. Юрьевна вздохнула. Придется что-то придумать… но потом. Потом.

Она положила на стол пухлую папку в сером картоне. Дело номер… да, какая разница? В деле было уже несколько сотен томов, целая комната забита, а в связи с побегом писанины предстояло еще километры и километры. Можно весь земной шар опоясать, выложив листы в ряд, один за другим. Юрьевна хотела зевнуть, но кофе напомнил о себе – и она передумала. Ладно, используем эту мутную злость в конструктивных целях.

Вокруг смыкались и слегка пульсировали выкрашенные в ядовито-зеленый цвет стены. Решетки – коричнево-красные, словно засохшая кровь. В центре комнаты – огромный древний стол, видевший динозавров и советских школьников. Он был сдвинут так, что допрашиваемый буквально ощущал себя притиснутым к стене. Крошечное зарешеченное окошечко под потолком. Комната дознания

Юрьевна перевернула страницу. Чисто для начала разговора.

– Медь, значит?

Через стол от нее, напротив сидел человек с характерной зэковской поджаростью, такую на воле не получишь.

Зэк поднял голову. Ухмыльнулся, коротко сверкнули фиксы.

– Ну, Медь, и что?

Половина зубов у него железная, между ними затесалась пара золотых. Юрьевна могла поклясться, что на одной из золотых “фикс” есть след от плоскогубцев.

Она покачала головой. Насмешливо и сочувственно:

– Меднов Сергей Александрович, семьдесят восьмого года рождения. У тебя уже сын взрослый, вторая ходка, а ты все Медь.

Зэк оскалил зубы – родные у него были желтые и мелкие. В стальном ряду они смотрелись как приемные.

– А ты моего сына не впутывай, он у меня пацан ровный!

Юрьевна наклонилась над столом, посмотрела на зэка в упор. И вдруг заговорила негромко, с доверительной интонацией:

– Сережа, мы с тобой, к сожалению, не один год друг друга знаем. Скажи мне, кто организовал побег. И я пойду дальше на работу, таких, как ты арестовывать, а ты обратно в камеру – в карты доигрывать… или чем ты там занят обычно? Сэкономим друг другу массу времени. Ну, как? Готов?

Медь спокойно улыбнулся.

– Вот ты неугомонная, – сказал он.

Светлана Юрьевна выпрямилась. Интересный поворот.

– Книжки читаешь?

Медь от неожиданности вскинул худой скошенный подбородок.

– Чего?!

Она улыбнулась.

– Книжки, говорю, полюбил читать, Медь? Слово-то книжное, не ожидала от тебя.

Он пожевал губами, жилы на шее натянулись, словно канаты в шторм. И подрагивали.

– Ну, полюбил, и че? – ох уж эта сидельческая дерзость. Юрьевна пожала плечами.

– Просто приятно видеть, как человек берется за ум. Пускай и под старость.

Зэк посмотрел на нее с ненавистью – и почти уважением.

– Чеканутая ты!

– Вот, другое дело. Теперь узнаю старого доброго Сережу Меднова.

– Чего тебе надо? Я ничего не знаю.

– Я и не сомневалась.

Юрьевна аккуратно отряхнула с блузки невидимые пылинки, вернулась к двери и подняла за ручки картонный ящик, стоящий на полу. Переставила его на стол, аккуратно сдвинула, чтобы он стоял параллельно краю стола – и начала приготовления. Медь смотрел. Юрьевна неторопливо доставала карандаши (простые, разной мягкости – от 2H до 2B), автоматические ручки (синие, черные, красные) и раскладывала их на столе, строго параллельно друг другу, на одинаковом расстоянии. Так, теперь стерки… корректор… Руки Юрьевны привычно порхал.

Медь угрюмо смотрел на ее приготовления. Юрьевна была права, они были знакомы давно. Но кажется, свой ритуал она при нем она проводила всего пару раз. Поэтому Медь не понимал, что происходит.

– Что?.. – начал он.

– Тихо, – она даже не подняла головы, продолжая раскладывать принадлежности. Блокнот для записей – с красной обложкой, это для важных фактов. Его слева. Блокнот с вынимающимися листами – для записи мыслей, которые приходят в голову во время допроса. Его место справа, чуть выше. Официальные листы, которые на подпись, – на своем, раз и навсегда определенном месте. Посередине – и чуть правее, чтобы удобнее было писать…

Наконец, Юрьевна закончила приготовления. Переставила пустой ящик на пол, к ножке стола, выровняла. Все должно быть идеально, симметрично и по линии. Юрьевна достала влажные салфетки и тщательно протерла руки, сложила их в отдельный пакет, убрала его в ящик.. Медь пялился на происходящее и иногда недоуменно моргал.

Юрьевна отодвинула стул, села и придвинула так, чтобы осевая линия стула совпала с осевой линией стола. Вот теперь хорошо. Она знала это за собой и не противилась.

Юрьевна посмотрела на Меднова и покачала головой.

– Врач сказал, ты на желудок жалуешься.

Медь неловким движением поджал губы, словно целиком подобрал подбородок. Острый кадык дернулся вверх и опал.

Медь посмотрел на Юрьевну. Глаза запавшие, с мучительным блеском.

Юрьевна сочувственно улыбнулась ему:

– А почему инвалидность себе не выбил? Хорохоришься все, а был бы идейным, в двадцать лет уже с инвалидностью ходил, чтобы в ШИЗО лишний раз не загреметь. Как, кстати, тебе пониженная норма питания? – она резко сменила тему. Медь поднял брови.

Медь угрюмо набычился.

– Пытку голодом в Совке еще отменили!

Она засмеялась. Медь набычился, замолчал.

Светлана Юрьевна ласково сказала:

– Ну, вот в Гаагский суд жалобу и напишешь. Бумагу с ручкой дать?

Медь отвернулся.

– Эй, Медь? Обиделся, что ли?

Медь угрюмо смотрел в сторону.

Юрьевна вздохнула.

– Ладно… Давай просто и вежливо. Мне, может, тоже неприятно с таким букой, как ты, здесь сидеть и разговаривать, но я же делаю над собой усилие. Кто это был? Постарайся, Сережа, блесни интеллектом. Не зря ведь книжки читаешь. А то будешь в «через матрас крутиться», пока язву не заработаешь. Оно тебе надо?

Жила на шее Меди дернулась. “Через матрас” – это когда заключенный отсиживает максимальный срок в штрафном изоляторе, ему дают переночевать одну ночь в общей камере, чтобы не нарушать нормы, – и снова засовывают на пятнадцать дней в одиночку, без общения, передачек с воли и солнечного света. На третий-четвертый цикл любой взвоет.

– Ты меня на понт не бери!

– А вдруг это рак желудка?

Медь замолчал. Сидел неподвижно, и только жилка под левым глазом, тонко задрожала.

– Врешь, – сказал он наконец.

Юрьевна пожала плечами. «Самое смешное, что мне даже врать не надо. Все так и есть. Ты сам за меня себе соврешь».

Она равнодушно улыбнулась. Медь насторожился.

– Как знаешь, – сказала Юрьевна. – Может, это просто запущенный дизбактериоз? Хотя можно было бы организовать проверку. Как считаешь? Если тебя что-то действительно беспокоит… можешь мне намекнуть, я пойму.

Медь молчал. Только его молчание теперь было другим. Юрьевна чувствовала запах этого страха – не перед ней, а перед тем, что сидит у Меди глубоко внутри, в кишках.

– А ты знаешь, что раковую опухоль представляют неправильно? – спросила она.

– Ч-что?

Медь растерянно огляделся.

– Это шаблон, – сказала Юрьевна. – Просто… Почему-то все думают, что раковые клетки – они черные. И опухоль черная. Возможно, это пошло от старых образов, еще из средневековья. Черная чума, черная смерть, черная весть… А она белая…

В глазах зэка вдруг заметались искры паники. Юрьевна кивнула.

– Даже не так. Раковая опухоль не белая, а нежно-розовая. Понимаешь? Она выглядит как совершенно здоровая ткань. Но при этом убивает. Не знаю, как тебе, а для меня это был шок.

Медь сглотнул, жилка у глаза дернулась.

– Хватит уже, – сказал он хрипло. – Спрашивай, что хотела.

– Розовая, а? Как тебе такое?

– Я сказал, хватит!

Юрьевна кивнула сочувственно.

– Я про то, Медь, что есть такие люди. Они как рак.

– Я вот что думаю. Ты не просто так отстал от этих двоих… – она помедлила, отметив, что Меднов как-то чуть напрягся, невольно выдавая себя. – Ты сбежал от них. И правильно, ты же нормальный человек, верно? А не эти… не этот… Я думаю, было так. Ты дождался, когда скорая притормозит на повороте, открыл дверь и выпрыгнул из машины. Ну, порезался, ну, побился. Ерунда. И правильно. Зато живой. Это я знаю, можешь не говорить. Но для меня вопрос, на который я никак не могу найти ответа. Зачем ты вообще в это дело влез? Зачем помог Реброву устроить побег, а?

Медь молчал. Но что-то в нем поменялось. «Сейчас», подумала Юрьевна. «Сейчас я его дожму».

Медь облизнул губы, быстро-быстро, словно змея высунула язычок. Она отслеживала его реакции. Вот руки на столе чуть задрожали. Ага, принимает решение.

Медь поднял взгляд – и открыл рот, чтобы заговорить…

С громким скрежетом металла открылась дверь. «Да блять», в сердцах подумала Юрьевна.

– Светлана Юрьевна… – сказали за спиной.

– Не сейчас, – произнесла она сквозь зубы. Юрьевна не оборачивалась, держа Медь взглядом.

– Медь?

«Не вовремя, он только собрался заговорить. Идиоты, везде одни идиоты».

– Ничего я не знаю, – сказал Медь. И закрылся. Юрьевна мысленно выматерилась – опять все придется начинать сначала. Она повернулась.

В дверях стоял Васин. Лицо молодого лейтенанта было странно напряженным. «Что-то случилось». Юрьевна кивнула ему и поднялась на ноги.

Васин тут же стремительно подошел – он был выше ее ростом и крупнее, наклонился к ней. Юрьевну обдало ароматом дорогого мужского парфюма, пота, хорошего кофе – и возбуждения. Васин, казалось, вот-вот взорвется от того, что знает. Знание бродило в нем и искало выход. Васин приблизил губы к ее уху – его дыхание защекотало шею. И наконец заговорил…

Юрьевна выслушала.

Затем повернулась и пошла к двери. Шаг у нее энергичный, почти мужской. За ней выскочил лейтенант. С грохотом захлопнулась дверь. Металлический скрежет замка.

Тишина.

Вещи разложены на столе перед зэком. Медь подождал, потом беспокойно оглянулся. Про него словно все забыли.

Медь растерянно повертел головой. В допросной было пусто.

– Э, а я?

Глава 2-3. Следачка

– Это правда? – спросила она за дверью. Васин торопливо кивнул.

– Хорошо, пошли.

Они поднялись на второй этаж. У дверей кабинета Юрьевна остановилась, оглядела посетителей. Пожилой заерзал, женщина в розовом привстала, собралась заговорить, но наткнулась на взгляд Юрьевны – и вдруг смутилась. Села обратно и зачем-то поправила юбку. Ноги у нее были красивые.

– Это кто? – спросила Юрьевна вполголоса. Мотнула головой в сторону посетителей.

Васин поморгал.

– А! Эти… – он с трудом вспомнил. – Вызвал как свидетелей.

– По какому делу?

Васин входил в особую группу Макарыча, и дело у них было только одно – дело Доктора Чистоты, он же Доктор Белизна. Тимофей Геннадьевич Ребров, серийный убийца. Правда, случаев до хрена – доказанных два, а сомнительных 18. Одних дел накопилось уже за 600 томов. Маньяк действовал на широкой территории, изобретательно и нагло, часто менял почерк, словно издеваясь над теми, кто за ним охотился.

– Ну, вон тот… потертый. Он вроде как видел Реброва, когда тот спускался от квартиры Свечникова… Или кого-то похожего…

– А длинноногая?

Васин моргнул. Брови его поползли вверх.

– Э… она, кажется, по делу Росликовой, какая-то там коллега по работе. Они в одном офисе работали, ну, прежде чем… Виделись, может, болтали у кулера… не знаю. Еще не снимал показания. А что?

Александру Росликову и Веру Чиркову убили после нескольких дней издевательств и пыток. Убийца заставил Росликову смотреть, затем пытать и увечить вторую, Веру. Росликова была сильная и не сдалась, отказалась И тогда Доктор Чистота поменял их ролями. И слабая Вера, плача и умирая от сепсиса (ее убийца поймал на две недели раньше и уже обработал), пытала Росликову и резала ее ножом и пилила пилой, пока убийца смотрел, командовал казнью и наслаждался зрелищем. Следы его спермы найдены на половине вещей в подвале, на стенах, на полу, на телах жертв и даже на потолке. К сожалению, оказалось, что группа спермы и группа крови не совпадают. Ребров оказался из тех редких людей, у кого они разные.

– Так сними показания, – велела Юрьевна.

Васин подался вперед и заморгал, не веря. Бедный “золотой мальчик”.

– Так я же с тобой… с вами… Я хотел на место…

Юрьевна покачала головой. Васин – он же “Васенька”, был новенький, толку на месте преступления от него было немного.

Васин никогда не работал на “земле”, его сразу после академии продвинули в область, он отработал (скорее числился, ядовито подумала Юрьевна) там три месяца, а потом папа через крутых знакомых продавил его в Главк, на резонансное дело (будь оно опять же неладно, подумала Юрьевна).

– Сделаешь, догоняй. Только все как положено, смотри, проверю. Без халтуры.

Васин нехотя кивнул.

– Вот и умница, солнышко. Да… Телефончик у длинноногой возьми, – заметила Юрьевна словно между делом.

– Что?!

– Вдруг мне тоже понадобится… снять показания.

Васин заметно повеселел. Решил, что нащупал слабую точку коллеги. Все-таки у этих, из высших сфер, свое мышление, слегка инопланетное. Везде ищут, кому выгодно, кто на чем сидит (от наркотиков до темных дел в прошлом), и нащупывают рычаги давления.

Васин – мальчик милый, но испорчен судьбой генеральского сына… или чей он там сын? Юрьевну это мало интересовало. Главное, что Васеньку толкали вперед, к вершинам следственной карьеры, аки Моисея через море – на пути аж вода сама, услышав имя папеньки, расползалась в стороны.

Интересно, Макарыч в курсе, что его хотят сплавить на пенсию (которую он уже выслужил), а вместо него поставить молодые наглые кадры? Конечно, в курсе. Старый боров свой хлев знает. И сожрет молодняк в очередной раз, не подавится. Хотя папаша у Васи силен, конечно. И все-таки Макарыч – это Макарыч. Даже представить страшно, как вот эти молодые стильные косточки нежно хрустнут на желтых выщербленных клыках…

– Все, я на место, – сказала она. – Займись свидетелями. Понял?

Васин обреченно кивнул.

Она надела пальто. Вот и сходила на выставку. Работа, работа. Прямо как на “земле”.

– Служебку заказать? – оживился вдруг Васин.

– Не надо, я на своей. Так быстрее.

Юрьевна сбежала по лестнице. И вдруг остановилась.

“Подожди, – сказала она себе. – А не забыла ли я кое-что? Ах, да. Мои переживания по поводу… Свечников, Свечников”.

Она достала из косметички зеркало, тщательно прорепетировала выражение своего лица, подумала, кое-что поправила… Бровь повыше, не пережимать. Еще раз прорепетировала… Вот, теперь убедительней.

“Девять тел, насильственное. Ребров убит. Свечников тоже убит”, – вот что сказал ей Васин в допросной.

«Эх, Свеча-Свеча, – подумала она холодно. – Допрыгался, дурак. Говорила я тебе…» Попыталась выдавить слезу – но не получилось.

Ладно.

Она вышла из СК, нашла за забором машину – белый “мерс” 1984 года выпуска. Юрьевна села за руль, вставила ключ в замок зажигания и завела двигатель. Он ровно и мощно заработал. Машина хоть и была почти антиквариатом, но это была крутая машина, старое немецкое качество. Тевтонские мощь, основательность и скорость. Классные кожаные сиденья, деревянная отделка салона, шесть цилиндров.

В такой ее в первый раз изнасиловали, а потом выбросили голой и избитой на дорогу. Зимой. Девчонку пятнадцати лет.

Она поднялась и пошла, истекая кровью, по дороге, чтобы выжить… Шла и материлась так, как никогда больше. И выжила.

Ладно, машина была не такая же…

Машина была та же самая.