Текст книги "Кукла дядюшки Тулли"

Автор книги: Шэрон Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Я осела прямо на пол, шерстяной подол платья неуклюже раздулся вокруг. Дядя сел рядом.

– Она что… как часы? – выдохнула я. Лэйн громко хмыкнул где-то позади, намекая о нежелательных расспросах, но я просто не могла удержать язык за зубами. Мне приходилось слышать о заводных игрушках, но я даже не думала, что их можно сделать настолько похожими на живых людей.

– Часы? – переспросил дядя. – Да, да, часы – это тоже здорово, и они всегда должны быть заведены, но вот игрушки – игрушки гораздо веселее! – Он одернул свой фрак. – Думаю, стоит поделиться с тобой одним секретом. Как считаешь? – Он подался ко мне и шепнул: – Ее зовут Марианна.

Мои глаза метнулись к рыжим волосам, поблескивающим под бантом уже знакомого необыкновенного цвета… карибской бирюзы. Получается, эта девочка – моя бабушка, мать моего дяди? Рука сама собой потянулась к рыжим кудряшкам, чтобы лишний раз убедиться в том, что они настоящие. Я знала это, ведь такие же волосы я видела в ящике гардероба этой ночью. Сзади раздалось предупреждающее покашливание, и я убрала руку. Дядя продолжал болтать, ничего не заметив.

– Марианна говорит, что если люди уходят, нужно хранить память о них. А я ведь такой забывчивый, да, слишком забывчивый. Но Марианна знает, как надо поступать, поэтому я делаю все так, как она говорит, и храню память. Я сделал ее не так уж много раз, и теперь она может играть и играть без конца, и ее пальчики никогда не устанут. Когда людям уже слишком много лет, они быстро устают, а Марианне так нравится играть на пианино…

– Дядя, – перебила я. – А ты… сам это сделал?

Он потянул фрак за рукава и покачал головой.

– Нет. Не эту игрушку. Не все детали. Я только делаю расчеты и чертежи. Потом Лэйн забирает их и приносит назад уже готовые детали, а я складываю их, пока не получается то, что должно получиться. Но я не изготавливаю деталей, и не я придумал эту игрушку. Нет. Эта идея родилась в чужой голове, хотя они и не объясняют мне, как это получается.

Маленькая фигурка моей бабушки остановилась, а затем продолжила музицировать. Лицо моего дяди посветлело.

– Сейчас я покажу тебе свою новую игрушку. Она из моей собственной головы. Вся целиком, каждая деталька. Лэйн? Лэйн! Покажем племяшке!

Меня снова рывком поставили на ноги и потянули за руки через бессловесную заводную толпу. Я подумала, интересно, многие ли из них продолжают жизни за тех, кто «ушел», как эта игрушечная пианистка? Таща меня за рукав, дядюшка Тулман напевал какую-то мелодию в полный диссонанс с игрой пианистки.

– Сначала маленькие, потом большие, маленькие, потом большие… секунду! – Он остановил меня резким рывком. – Лэйн!

Лэйн навис над нами унылой тенью отца Гамлета.

– Наоборот, Лэйн! Мы должны были сделать все наоборот! Сначала большие, потом маленькие! Давай же, давай!

Я посмотрела на молчащего Лэйна. Его лицо было так напряжено, будто он боролся с приступом нестерпимой боли. Но он покорно последовал за дядей, который бросился к центру зала, как дворовый мальчишка бросается после уроков к выходу из школы.

Мы остановились у огромной фигуры, лежащей навзничь на мощеном полу. Это был дракон, по-змеиному свернувшийся вокруг высокой белой башни. Такую картинку все мы видели в книгах с волшебными сказками. А еще я разглядела, почему он лежит навзничь. Внизу башня напоминала формой заостренный карандаш, уменьшаясь до площади меньше, чем моя ладонь. Статуя не могла устоять на такой опоре. Из основания башни вилась резиновая трубка, соединявшаяся с отверстием в круглом плоском пьедестале.

Дядя отпустил меня и подбежал к маленькому колесу, висевшему на стене. Он крутанул его, и из пасти дракона вырвалось шипение, похожее на шум гигантского кипящего чайника. Одновременно с драконьим шипением раздалось тихое пощелкивание, и затем не было слышно ничего, кроме продолжающегося менуэта, низкого шума под нашими ногами и странного, непонятного жужжания. Лэйн осторожно подтолкнул башню вверх. Я думала, он хочет поднять ее, но она встала сама собой, чудесным образом взмыла вверх на своем карандашном основании, а его острие идеально подошло к отверстию в пьедестале.

Мое сердце бешено застучало, я сделала шаг назад. Башня непонятным образом балансировала на своей удивительной подставке, красный глаз дракона злобно косился на меня с высоты более чем трех метров, и из его ноздрей вырвались облачка дыма. Дядя довольно запрыгал и захлопал в ладоши.

– Разве это не весело, племяшка? Разве не так и должно быть?

Я с трудом представляла себе механизм работы заводных игрушек, и то, что все эти колесики и шестеренки заставляют играть на пианино мою кукольную бабушку, казалось просто чудом. Вот только это… это было просто нереальным.

– А теперь самое главное! Смотри, дочурка Саймона! – Дядя подбежал к статуе и сильно толкнул ее. Дракон покачнулся, и я вздрогнула, готовясь отпрыгнуть подальше, если он упадет в мою сторону.

И он упал, неожиданно мягко, приземлившись на все четыре лапы и лишь слегка царапнув мощеный пол. Затем, отрицая все известные мне законы природы, он полез обратно. Моя ладонь непроизвольно взлетела ко рту, и я отступила к Лэйну, который сидел на столе, беспорядочно забросанном чертежами.

– Это не магия, – сказал он успокаивающе, не сводя глаз с дяди Тулмана. – Это просто механизм. Я не могу вам объяснить, потому что и сам толком не знаю. Но это – механизм, ничего больше.

– А вы… помогали ему сделать… это?

– Разукрашивал.

Я смотрела, как дядя снова сбрасывает дракона с башни.

– А сколько еще людей дядя вовлекает в эту работу?

Серые глаза строго посмотрели на меня.

– Пора поиграть во что-нибудь еще, – уклончиво ответил он, соскочил со стола и пошел к дяде.

Я осталась стоять у стола, и в то время, как мой дядя взахлеб болтал что-то про маленькие штучки, из которых собираются большие, а воздух в зале гудел и дракон шипел в сопровождении переливчатых аккордов менуэта, я стала потихоньку разглядывать чертежи.

Где-то здесь должны быть паровые машины, а еще литейный цех. Обязательно должен быть литейный цех… Затем я наконец приблизительно поняла смысл чертежей, в которые все это время вглядывалась. На них был изображен павлин, а внутренности его представляли собой хитросплетение шестеренок, колесиков и еще чего-то, мне неизвестного. Я подняла бумагу со стола, пытаясь разглядеть все в слишком ярком свете ламп. Цифры и расчеты переплетались со значками, как иероглифы. Какой-то непонятный математический язык. В голове у меня что-то щелкнуло.

– Дядя! – позвала я. – Дядюшка Тулман! Ты создаешь свои механизмы с помощью цифр?

Мой голос раздался громким эхом и затих, ударившись о кирпич и металл. Я подняла голову. Дядя стоял, вытаращив глаза на чертеж в моей руке, не моргая. Его лицо наливалось кровью, пальцы задрожали, и еще до того, как я успела понять, что происходит, что-то стеклянное вылетело из его ладони и разлетелось на тысячи кусочков в каких-то сантиметрах от меня.

Я стояла на месте, совершенно ошарашенная, а Лэйн, наоборот, молнией бросился к дяде, вытянув вперед руки. Тот весь ходил ходуном, и его лицо было страшно. Менуэт тем временем все продолжал играть.

– Нет! – завопил он ужасным голосом. – Нет, нет, нет!

– Бросьте! – крикнул мне Лэйн через плечо.

Я отшвырнула чертеж с павлином так, будто он жег меня раскаленным железом, но дядя уже кинулся в мою сторону, кувырком полетел какой-то ящик с шестеренками, и оглушительный лязг железа смешался с похрустыванием стекла на полу, в то время как Лэйн поймал дядю в охапку. Тот забился, как птица в силках, выплевывая бессвязные слова, и дрожащими руками потянулся ко мне.

– Убирайтесь, ради всего святого! – воскликнул Лэйн. – Бегите!

Я припустила со всех ног.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я выбежала из зала, захлопнув за собой зеленую дверь. Из-за нее теперь раздавались то ли стоны, то ли завывания. Для надежности я привалилась к двери и стояла так, жадно вдыхая пропахший угольным дымом и стоячей речной водой воздух, пока дрожь в коленях не утихла и не успокоилось бешено бьющееся сердце. Мне никак не удавалось собрать воедино все кусочки этой странной головоломки. Получалось, не считая литейного цеха, газового завода и паровых машин, где-то здесь должны были обитать плотники, каменщики и укладчики, чтобы построить все это. А еще кто-то должен был работать с фарфором, не говоря уже про обширную сеть труб и коммуникаций, которую кто-то тоже должен был изготовить, возвести и поддерживать в рабочем состоянии. И все это для того, чтобы мой дражайший дядюшка мог играть в игрушки. Они, без сомнения, были потрясающими, но все-таки игрушками. Меня волновал только один вопрос: останется ли толстому Роберту хоть что-нибудь от дядиного наследства?

Я открыла глаза. Адвокат и мировой судья, скорее всего, захотят узнать, сколько всего человек мой дядя обеспечивает работой. Мне нужно поскорее узнать это и оставить Стрэнвайн в прошлом. Я хотела поправить шляпку, но она пропала. Видимо, я оставила ее там. Ничего страшного. Вместо этого я распрямилась и поспешила в деревню.

Показался первый домик из выбеленного камня, совсем небольшой, очень чистенький и опрятный. Дверной проем укутывали плети красных и желтых роз. Девушка лет пятнадцати в повязанной на цыганский манер косынке полола грядки с лекарственными травами, слегка поникшими от жары. На заднем дворе дома какая-то женщина, скорее всего ее мать, развешивала выстиранное белье на просушку. Девушка в платке удивленно поднялась от грядок на звук открываемой калитки. Я откашлялась, стремясь выглядеть посолиднее.

– Прощу прощения. Не могли бы вы сказать мне, сколько человек…

– А я знаю, кто ты, – перебила она. – Ты та самая фифа, которую прислали за мистером Тулли. – Она улыбнулась во весь рот, растянув веснушчатые щеки. – Мама сказала, что ты черствая, бездушная кукла, но мне кажется, ты не очень похожа на такую. А с другой стороны, по внешности о подобных вещах сразу и не догадаешься. Говорят, ты здорово напугала бедного Дэйви, но он и сам по себе странный ребенок, а ты шаталась по этому огромному дому совсем одна… – И она подалась ко мне, вытаращив глаза. – Я думаю, если пожить в этом огромном доме одному, можно запросто слететь с катушек. Как считаешь? Я бы точно свихнулась. Интересно, как вообще можно узнать, сумасшедший ты или нет? Можно всю жизнь прожить в полном неведении, так что лучше не упускать свой шанс лишний раз проверить. Ты же в своем уме, так ведь?

Я глупо моргнула.

– Ну, даже если ты и из этих самых, ничего странного, у нас тут их предостаточно. Ты ходила в мастерскую мистера Тулли? Когда я была совсем малявкой, то попыталась подглядеть, что там творится, и прижала нос к оконному стеклу. Но наш мистер Тулли жутко расстраивается, когда обнаруживает чужие носы у своих окон, поэтому мы стараемся держаться подальше. Мистера Тулли очень опасно расстраивать. Мы…

Да уж, с этой болтушкой лучше держать ухо востро. Я решила перейти в наступление:

– Прошу прощения, а как вас зовут?

Ее глаза стали еще огромнее.

– Как, ну, Мэри, конечно же. Мэри Браун.

– А сколько вы уже живете в этой деревне, мисс Браун?

Она прыснула.

– Мисс Браун. Вы посмотрите на нее! Я живу здесь уже шесть лет, с того самого момента, как основали деревню, и все это время меня звали просто Мэри и никак иначе. Хотя в мастерской все было не так. В мастерской со мной обращались по-другому. Сначала туда пошел папа, затем мама, а мой папа не знал…

Я бросила быстрый взгляд в сторону заднего двора. Девушка была просто кладезем информации, и я опасалась, что солидная матрона, занятая сейчас развешиванием чьих-то оборчатых панталон, может попытаться заткнуть ее шикарный фонтан.

– Мисс Браун, – перебила я, – сегодня такой жаркий денек. Не могли бы мы присесть ненадолго?

Мэри важно надула щеки. Она проследовала со мной за угол дома, где под розами оказалась садовая скамейка. Она плюхнулась на нее, кокетливо расправив юбку, на которой остались грязные пятна от земли. Я села рядом и улыбнулась как можно обаятельнее. Нужно начинать потихоньку, иначе можно все испортить.

– Вы говорили, что живете здесь с самого начала, мисс Браун? И прошло уже шесть лет?

– О да, мисс. Тогда наш малыш Том еще не родился…

– А где вы жили до этого?

– В работном доме святого Леонарда, мисс.

– И сколько народу переехало сюда из работного дома?

Мэри наморщила носик, и веснушки на ее лице слились в одну сплошную рыжую массу.

– Думаю, я не могу сказать точно, мисс. Видите ли, мы…

Я нетерпеливо вздохнула. Если она даже не может точно сказать, сколько человек у нее в семье, я впустую трачу время.

– Может быть, вы скажете приблизительно, мисс Браун. Предположения иногда работают.

– Это что, означает, что я не могу ответить от балды?

Я кивнула, и она стала размышлять вслух.

– Ну что ж, в таком случае нас, наверное, было где-то человек триста.

Теперь настала моя очередь вытаращивать глаза.

– Триста?

– Ну да, мисс. А может, и еще больше. Мы ведь…

– Вы хотите сказать, что в поместье Стрэнвайн из работного дома святого Леонарда переехало триста человек?

Мэри от всего сердца рассмеялась.

– Вовсе нет, мисс! Из дома святого Леонарда переехали не все мы, множество народу приехало из других домов, в основном лондонских. Но я почти все забыла, я тогда была совсем маленькой. Припоминаю, что плохо пахло и что мистер Бэбкок стучал своей серебряной тростью по столу…

– А кто такой этот мистер Бэбкок?

Мэри удивленно посмотрела на меня.

– Ну, мистер Бэбкок, адвокат!

Я на всякий случай запомнила это имя.

– Это ведь он приезжал за нами. В тот день я пробралась в главный зал. Я искала маму. Знаете, нам ведь не позволялось встречаться с родителями, а братик так переживал, и я должна была сообщить маме. И тут пришел мистер Бэбкок, и встал прямо на стол, где обычно подавали кашу, и постучал своей тростью, объявив, что все желающие найти достойную работу и заработок могут подойти к нему и выстроиться в очередь. Папа так и сделал, и его имя записали в небольшую книжку, потом он забрал маму, а мама забрала братьев и меня до того, как нас успели перепродать. И теперь мой папа водит баржи по реке.

Я отвернулась, давая Мэри перевести дух, и стала разглядывать маргаритки, растущие вдоль садовой дорожки. Мне как-то довелось побывать в одном работном доме, лачуге из грязных кривых кирпичей. Это оказался настоящий рассадник страданий и невзгод для несчастных нищих, которые даже не могли выбраться оттуда, и ни один мешок со сношенными сорочками какого-нибудь толстого Роберта не мог облегчить их судьбу. Я отвлеклась от своих мыслей и обнаружила, что Мэри подозрительно смотрит на меня.

– Странно, что вы этого не знаете, мисс. Об этом ведь даже в сельских школах рассказывают.

Я полностью проигнорировала этот выпад.

– И сколько же людей живет сейчас в деревне, мисс Браун?

– Я не могу сказать точно, по пальцам не считала, да и понадобилось бы слишком много пальцев, я могу только предполагать. Да и вы наверняка заметили, что пальцев у меня обычное количество. А что касается Верхней Деревни, то понадобятся пальцы и на руках и на ногах, чтобы уследить сразу за всеми, потому что, как заведено, дети подрастают и у них появляются собственные дети, ведь вы и сами…

– Стоп. – Я нахмурилась, пытаясь выудить хоть что-то из потока этой белиберды. – Вы только что сказали «Верхняя Деревня». Мы сейчас в ней находимся?

– Великий боже! Вы что, даже не знаете, где находитесь? Это Нижняя Деревня, а Верхняя – в той стороне. – И она ткнула пальцем куда-то через реку. – Приблизительно в полумиле вниз по течению. – Она покачала головой, и кончики платка двинулись в такт. – Вы маловато знаете для родной племянницы мистера Тулли, мисс. Но думаю, это не ваша вина…

– А Верхняя Деревня такого же размера, как эта?

– Разве я только что не сказала, что дети обзавелись своими детьми, мисс? Здесь, в Нижней Деревне, все новички, во всяком случае, так нас зовут…

– И вас больше трехсот человек?

– Скорее даже больше шестисот. Верхней Деревне уже много лет. Их малыши уже даже не помнят работных домов, из которых приехали родители.

Я услышала достаточно и поднялась на ноги.

– Благодарю вас, мисс Браун. Было очень любезно с вашей стороны сообщить все это, вы мне очень помогли.

Мэри вытаращила глаза и разинула рот, но я не задержалась ни на секунду, а развернулась и ушла по дорожке мимо кивающих на ветру маргариток. Через белые ворота я вышла в деревню и зашагала вперед. В моей голове беспрестанно крутились мысли, как мне казалось, такие же неразрешимые, как проблема ставок в теории вероятности, над которой бился Паскаль. Деревенские дома сменяли друг друга, показалась небольшая церквушка и кладбище неподалеку. Я услышала характерное лязгание из кузницы и голос мамы, зовущей ребенка. Овцы пушистыми белыми пятнами усыпали зеленое пастбище. Я миновала стадо трубящих гусей. Ноздри приятно щекотнул запах свежеиспеченного хлеба. Девять. Девять сотен человек. Интересно, мог ли когда-нибудь папа вообразить такое. Тетушка Элис уж точно не сможет. Может быть, заляпанные подливой сорочки толстого Роберта и пожертвуют в работный дом, но вот его злополучное наследство там точно не окажется.

Ноги сами собой понесли меня к холму, и трава зашелестела о подол моего платья. Когда я расскажу в суде обо всем, что видела, дядюшку Тулмана заберут в приют для сумасшедших, если только неоправданным расходам в поместье не найдется какое-нибудь разумное объяснение. Существовал закон, защищающий полноправных наследников имущества. Поместье полностью перейдет к Роберту, а до тех пор, пока он не достигнет нужного возраста, у руля будет стоять тетушка Элис. А она точно всех разгонит, всех взрослых, детей и Мэри Браун.

Я остановилась на тропинке, застыв как вкопанная. Мне предстояло непростое решение. Они все прекрасно знали, зачем я здесь, как только я переступила порог дома. Вся жизнь Стрэнвайна висела на волоске, и этот волосок был у меня в руках. Я подобрала юбки и поспешила вверх по склону. Странная немногословность Лэйна и его враждебность больше не казались неожиданными, так же, как и слезы миссис Джеффрис или неприветливость матери Мэри Браун. Из-за меня девятьсот человек отправятся обратно бедствовать в работные дома. И все же, что бы ни осталось от наследства Роберта, я не могла позволить разбазаривать его дальше. Оно должно сохраниться в неприкосновенности. А если мне не удастся этого сделать, я потеряю последнюю надежду на независимость и нормальную жизнь. Я буду чахнуть медленно и мучительно, задыхаясь над бумажками в помпезной гостиной тетушки Элис.

Я подняла глаза от земли и обнаружила, что пропустила поворот на кухонный сад. Стрэнвайн высился надо мной, прямой и ярко-горчичный на солнце. От него веяло жаром раскаленного камня. Игривый бриз ерошил волосы у меня на затылке. Дорожка повернула, и я прошла в арку. Передо мной расстилалась подъездная аллея, невдалеке виднелся туннель в холме, и у парадных дверей поджидал экипаж. Позади уже лежал мой чемодан, на козлах скучал паренек. Я могла ехать обратно в Лондон. Обратно к тетушке Элис, адвокатам и судье.

Ветер распушил мои кудри. Я стояла в арке неподвижно, как статуя, и тут кучер увидел меня, подскочил и приподнял шляпу в приветствии, но я не обратила на него никакого внимания. Подобно травам на окружавших меня холмах, я приросла к земле. Я больше не чувствовала дороги под своими ногами. Паренек заерзал, крепче сжав поводья в руке. Из пустоши прилетел порыв ветра и словно подтолкнул меня к дому. Я быстро поднялась по ступеням и взялась за дверное кольцо.

– Можешь распрягать лошадь, – сказала я через плечо. – Она не понадобится. Не сегодня.

Кольцо было все изъедено ржавчиной, но от металла исходила прохлада, как от камней в том самом старинном зале. Мне послышался тихий смешок, уже знакомый, словно исходящий ниоткуда и со всех сторон сразу, а затем грустный вой у меня под окном. Я резко повернулась на каблуках.

– А когда разберешься с лошадью, сходи в Нижнюю Деревню и скажи, чтобы прислали мне сюда Мэри Браун.

– Ого, – только и вымолвила Мэри с сияющими глазами. Мы только что втащили чемодан наверх, пронесли его мимо портретов, охраняющих коридор, и открыли дверь в спальню. – Я никогда еще не видела ничего столь помпезного и столь грязного одновременно. Я…

Ее способность болтать без умолку оставляла моего почтенного дядю далеко позади. Я молча стояла, опираясь на дверной косяк, и не могла избавиться от чувства нереальности, фантасмагоричности происходящего. Всего лишь несколько часов назад я бежала из этой комнаты, поклявшись, что никогда сюда не вернусь, и вот я снова на пороге. Кстати, у комнаты было название: «Спальня Марианны». И сама по себе она больше меня не пугала. Скорее всего то, от чего у меня кровь стыла в жилах, находилось где-то снаружи. Я захлопнула дверь, повернула ключ в замке и нерешительно покосилась на Мэри. Я притащила ее сюда из чистой трусости, не более, просто чтобы не сидеть здесь одной. А теперь я не знала, что с ней делать.

– Мисс Браун… – неловко начала я.

Мэри повернулась ко мне, упершись руками в бока.

– Теперь вы должны звать меня Мэри. Если человек потащился за вами в дом, населенный привидениями, и помогал нести ваш багаж два лестничных пролета, лучше обращаться к нему по-христиански.

Я решила не пытаться понять эту логику, а просто вгляделась в лицо Мэри. Ее открытый, дружелюбный взгляд был мне совсем непривычен, на меня давно так не смотрели.

– Мэри, – медленно сказала я. – Я бы хотела… Я тут подумала… Знаете, когда я ночевала здесь, то слышала какой-то шум, и вот…

Мэри, как радостный ягненок на лугу, подпрыгнула и плюхнулась на кровать. Она восторженно уставилась на меня и подперла подбородок руками, вся обратившись в слух.

– И этот шум… – Я не смогла продолжить, у меня перехватило дыхание.

– Ну же! Просто скажите, на что он был похож!

– Ну как… – Я закусила губу.

– Бренчали цепями?

Я только покачала головой.

– Шепот? Скрипы? Звук шагов, а рядом никого?

– Больше похоже на… завывания.

Мэри пренебрежительно сморщила носик.

– Мисс, вы же говорите не о трогвинде?

Я растерянно посмотрела на нее, тут же нарисовав в голове что-то среднее между огром и злым духом. Мэри была явно разочарована.

– Трогвинд – это просто ветер, мисс! С севера, с пустошей, дует сильный бриз. Иногда очень сильный. Папа сказал, это его старинное название и он свистит в холмах уже многие, многие века. А когда появился туннель мистера Тулли, то ветер стал звучать так, будто бог забавляется и дует в горлышко пустой бутылки из-под эля…

Я опустошенно закрыла глаза. Ветер. Я плакала, свернувшись клубком от страха, из-за простого ветра. Мэри, не прекращая болтать, стала разгуливать по спальне, заглядывать за занавески, ковырять старинные орнаменты и совать свой носик во все шкафы.

– …а еще старики в Верхней Деревне говорят, что название имения на древнем языке обозначает что-то вроде «странные ветра», но сейчас все уже об этом позабыли. Мисс, вам срочно нужно принять меры, иначе что вы будете рассказывать внукам? А какой стыд, когда стареешь и не можешь… Ой, мисс!

Она взвизгнула так, что я бросилась к ней бегом. Оказалось, пока я стояла в оцепенении и размышляла о ветрах, она отперла дверь в соседнюю комнату и пошла туда хозяйничать. За дверью располагалась огромная ванная. Стены и пол были облицованы гладким сверкающим мрамором, как известно, не пропускающим влагу. Умопомрачительных размеров фарфоровая ванна позволяла растянуться во весь рост и занимала весь противоположный конец комнаты. Рядом свисал вентиль, прикрепленный к высокой цистерне. Кто-то разрисовал ее корпус трогательными розочками, а внизу виднелась небольшая дверца. Я открыла ее и увидела уголь и сажу на днище. Это бойлер, и здесь можно подогревать воду. Можно мыться, не устраивая беготни с чайником между кухней и спальней.

В это время Мэри благоговейно созерцала то, что моя тетушка кокетливо назвала бы «удобствами». Но такого ей точно видеть никогда не приходилось. Прямо над нашими головами к стене была прикручена еще одна цистерна, с нее свисала цепочка как раз на уровне моего носа. На цепочке красовалась кисточка, так и маня как следует дернуть. Мэри выразительно посмотрела на меня, и я пожала плечами. Она взялась за цепочку, довольно улыбнулась во весь рот и дернула изо всех сил.

Раздалось громкое журчание, от которого мы обе подскочили, и поток ржавой воды устремился в жерло «удобства». Мэри, предусмотрительно отпрыгнувшая к противоположной стене ванной, осторожно приблизилась и заглянула внутрь.

– Ой, а вода-то отравлена, мисс! Какая жалость.

Я смотрела на воду, с сожалением вспоминая все свои злоключения этим утром, во время поисков уборной.

– Подождите, Мэри. У меня идея.

Я подошла к вентилю и повернула его. Сначала лилась ярко-оранжевая вода, затем она побледнела и наконец стала прозрачной.

– Видите, она не отравлена, просто трубы…

Но Мэри меня даже не слушала. Сев на корточки у края ванны, она вглядывалась в сток.

– Мисс, а куда она вся потом девается?

Я не знала.

Мэри надо было назвать вовсе не Мэри, а Трогвиндом. Она успела отыскать таз и старое тряпье – подозреваю, до нас они были занавесками в соседней комнате – и стала с ужасающей энергией скрести и оттирать все доступные плоскости вокруг. Я сняла занавеси с кровати и отнесла их в библиотеку, где перебросила через бельевую веревку, которую Мэри раздобыла под изъеденным мышами матрасом, и затем тщательно выбила стареньким зонтом. Как же приятно было как следует отдубасить что-нибудь. Я считала про себя ритмичные хлопки о тяжелую розовую ткань, забив свою голову цифрами и пылью, чтобы там не оставалось места для чего-либо еще.

К закату мы открыли окна, развесили занавески, вывернули постельное белье, развели огонь в камине, и промозглая неуютная сырость отступила. Как только село солнце, похолодало, и мы с Мэри притулились у камина в потемневшей комнате, все перепачканные, с запутавшимися волосами, и прикончили остатки хлеба, сыра и чая, что я стащила из кухни заодно с дровами для растопки. Я смотрела на тлеющие уголья, ощущая всем телом приятную усталость, паря в каком-то тумане, уносившем прочь мысли о всяких наследствах, работных домах и восковых личиках давно ушедших людей.

– Мэри, тебе лучше уйти домой. Мама будет волноваться, – сказала я, совершенно забыв о том, что боялась спать в Стрэнвайне одна.

– Не глупите, мисс, – отозвалась Мэри с набитым ртом. – Я уже сказала ей, что не вернусь сегодня. Так что волноваться она точно не будет, зато очень сильно удивится, а вот если я не приду, как обещала…

– Но почему, – перебила я, что обычно было совершенно на меня не похоже, – вы подумали, что не вернетесь сегодня домой?

Она ответила с искренней жалостью:

– А как я могу быть вашей горничной, оставаясь у себя дома, мисс?

– Горничной?

– Ну да. Мне рассказали, что вы приехали совсем одна, а это подразумевает, что горничной у вас нет, а значит, она вам понадобится, а я как раз знаю, что нужно делать. Мама была прачкой в одном богатом доме, и у тамошней леди была горничная, и она рассказала маме все, что нужно, а мама передала это мне, разве не понятно?

Огоньки свечей затрепетали на сквозняке, и мой неуверенный протест затих, так и не начавшись.

– В любом случае время принимать ванну. Мама сказала, что леди часто принимают ванну, некоторые даже раз в неделю, а я не собираюсь пренебрегать своими обязанностями, мисс, ни за какие коврижки. Это ведь ответственное дело, – и тут она с серьезным видом вздохнула, – прислуживать леди.

Мэри проворно наполнила цистерну водой и перенесла уголья из камина в бойлер, и меньше чем через пару минут я наслаждалась теплой водой, в которую погрузилась до самого подбородка. Такого я и вообразить не могла. Вся усталость от многочасовой ходьбы исчезла, и я погрузилась в негу. Через пелену дремы я расслышала скрип половиц под чьими-то ногами. Кто-то прошел мимо портретов по другую сторону стены, и затем раздался стук в дверь спальни. Низкий голос выкрикнул что-то, и я разобрала «Мэри Браун».

– Убирайся по своим делам, Лэйн Моро, – прочирикала между тем Мэри. – Моя леди принимает ванну, и до таких, как ты, ей сейчас нет никакого дела. Она будет принимать посетителей по утрам, а если она не захочет тебя видеть, тебе придется оставить визитку, а еще…

Я съехала вниз, по уши погрузившись в воду, и все звуки поглотил ровный гул, а когда спустя некоторое время вынырнула, все уже стихло. Но когда вода вытекла из моих ушей, я услышала, как совсем тихонько поскрипывают половицы в коридоре, очень быстро, словно кто-то крался в мягких домашних тапочках в темноте по украшенному розами ковру.