Текст книги "Кукла дядюшки Тулли"

Автор книги: Шэрон Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Грязное лицо Лэйна было гладким и темным, прямо как камень на фасаде дома.

– Ничего не выйдет, – ответил он.

Я растерянно огляделась вокруг.

– Если вы не можете, то найдите кого-нибудь…

– Бесполезно, – сказал Лэйн. – В пределах полумили отсюда нет ни человека, ни лошади.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Солнце уже садилось, но в глухом коридоре без окон время суток невозможно было ощутить. Он никак не освещался. Впереди маячила спина Лэйна, выхваченная из темноты трепещущим огоньком свечи в моей руке. Он тянул за собой мой чемодан, водруженный на какое-то подобие деревянной тележки. Он безропотно втащил чемодан вместе с тележкой на два лестничных пролета вверх, и до сих пор так и не проронил ни слова. Тканые розы на пышном ковре заглушали звук наших шагов. Затем Лэйн резко остановился, встав как вкопанный, и от неожиданности я врезалась в собственный чемодан.

– Выбирайте сами, – обронил он.

Я огляделась. В конце короткого коридора виднелась лестница, ведущая вверх и вниз. Я не имела ни малейшего понятия, где мы находимся и как вернуться обратно в кухню. В полумраке я различила восемь дверей, все в левой части коридора, а справа на стене были развешены портреты, каждый ровно напротив двери, словно какие-то хранители или стражи. Лэйн безучастно встал неподалеку и скрестил руки на груди, давая понять, что не будет мне мешать, но и помогать тоже ни в чем не станет. Я наугад дернула ближайшую дверь.

Окна выходили на запад, и в них виднелись последние лучи солнца, заходящего за вересковые холмы. Хорошенько приглядевшись, я различила в полумраке книжные шкафы, большой письменный стол и несколько запыленных кресел. Две двери на противоположных концах комнаты, видимо, соединяли ее с соседними. Это была не спальня, а библиотека или рабочий кабинет. Я прикрыла дверь, посмотрела на портрет напротив, изображающий джентльмена с шикарными усами в пышном гофрированном воротнике, и быстро прошагала в конец коридора. Мне не понравилось, что все комнаты проходные, и, надеясь, что в угловой комнате будет только одна дверь, я уже взялась за ручку.

– Там крыша течет. – Лэйн наконец прервал молчание. – И в той тоже.

Я шагнула к следующей двери, прошелестев юбкой, снова пересекла коридор и хотела было войти в другую угловую комнату.

– Мыши, – заметил он.

Я приподняла брови и только крепче взялась за дверную ручку.

– Лезут прямо в кровать, – безжалостно уточнил он.

Я обессиленно уронила руку и снова посмотрела на коридор, только в этот раз не на двери, а на портреты. Через две двери от библиотеки висел портрет пожилой дамы. Я поднесла свечу поближе к холсту, чтобы как следует разглядеть изображение. Седые волосы, никаких украшений и только простой чепчик на голове. Такое же невыразительное лицо, как на остальных портретах, но все-таки что-то привлекало мое внимание. Вот в чем дело: большинство женщин никогда не попросят художника выписывать все их морщины настолько реалистично. Я решительно открыла дверь.

В самом центре комнаты стояла грандиозная кровать из красного дерева, над которой вздымался помпезный балдахин с занавесями из бледно-розового атласа и вельвета, тяжелыми пышными складками спускавшегося прямо на пол. Такие же занавеси закрывали четыре высоких окна. Последние лучи заходящего солнца освещали толстую паутину меж двух кресел и потолком, отделанным деревянными панелями. По левую сторону находилась дверь в соседнюю комнату, а справа стоял массивный гардероб, щедро украшенный резными ангельскими личиками, лиственным орнаментом и прочими финтифлюшками, занимавший все пространство от стены до отделанного мрамором камина. Даже если там и была дверь, она оставалась надежно перекрытой.

– Здесь, – коротко сказала я, и раздалось поскрипывание деревянных колесиков – мой багаж въехал в комнату.

Я поставила свечу на туалетный столик и отодвинула одну из тяжелых занавесей. Запах отсыревшей пыли защекотал у меня в носу. За окном показались гряды холмов, покачивающаяся на ветру трава, парочка деревьев и потрясающее красно-багряное небо. Но нигде до самого горизонта не было видно человеческого жилья, ни малейшего намека на дым от очага или что-то подобное. Проведя кончиком пальца по замшелой оконной раме, я прикинула, можно ли изобрести некий коэффициент накопления пыли, чтобы вычислить, за сколько времени она собралась в определенном месте.

Опустив занавеску на место, я обернулась. В центре комнаты одиноко стоял чемодан, на нем лежали моя шляпка и дорожная сумка. Бросившись к двери, я выглянула в коридор. Меня оставили совершенно одну.

Я захлопнула дверь и на секунду замерла, обдумывая все, затем схватила один из помпезных стульев и, оставляя следы на пыльном ковре, потащила его ко второй двери, соединяющей мою комнату с соседней. Сжав зубы, я надежно заблокировала спинкой стула дверную ручку, а затем такую же предосторожность проделала с дверью в коридор. Только после этого я отдышалась, немного успокоилась и посмотрела на свечку, которая уже становилась огарком.

Обыскав все семь ящиков туалетного столика, я исследовала содержимое комода, а затем старого сундука. Пришлось изрядно порыться в пыльной рухляди, видимо, копившейся здесь годами, прежде чем на каминной полке мне удалось нащупать полированный ящичек, набитый тоненькими, хлипкими белыми свечками, а в керамическом кувшине по соседству оказалась связка ключей. Я умудрилась зажечь свечи и запереть все двери еще до того, как последний луч солнца скрылся за горизонтом.

В неверном свете маленьких огоньков мебель отбрасывала на стены гигантские, монстрообразные тени и выглядела совсем жутко. Я посмотрела на свои ладони, перепачканные грязью, а затем на платье. У меня в голове сам собой зазвучал голос тетушки Элис: «Серая камвольная ткань из грубой шерсти… – она будто говорила у меня прямо над ухом, – …подходит тебе больше всего. Она никогда не сносится, да и грязи на ней не видно». Но единственное, чего это платье никогда не делало – не шло своей владелице и не подчеркивало ее, то есть моих, достоинств. Но для путешествия обратно в Лондон, которое я планировала начать не позже завтрашнего полудня, платье вполне годилось. Только бы поскорее увидеться с дядей и тщательно собрать всю информацию, что мне удастся выяснить.

Я вытерла ладони об изнанку юбки, где уж точно ничего не будет видно, стянула ее сразу вместе с тремя нижними юбками и швырнула их на чемодан. Затем дернула шнурок корсета и позволила ему упасть прямо на грязный пол, привольно раскинув руки и не ощущая на себе ничего, кроме мягкой сорочки, не сковывающей движений. Впервые с самого утра я могла наконец вдохнуть полной грудью. Теперь можно заняться и кроватью.

Я слегка толкнула ее, хотя понимала, что мне не удастся сдвинуть ее с места. Меня ужасал сам факт того, что за моей головой будет свободное пространство. Покрывала выглядели относительно чисто, видимо, благодаря портьерам над кроватью, но вот на ощупь оказались сырыми и липкими. В надежде найти сухое постельное белье я потянула дверцу шкафа. Заперто. Я взяла найденную связку ключей и стала пробовать их один за другим. На седьмом ключе замок щелкнул, и дверца открылась.

В лицо мне пахнул густой, теплый аромат лилий и корицы. Удивленно склонив голову, я уставилась не на стопки белья и прочей дребедени, которые ожидала увидеть, а на восхитительные платья, сложенные кипами высотой почти до самого потолка. Шелка нежнейшего лимонного, лавандового и пастельно-розового оттенков гладко поблескивали в полумраке шкафа. Кое-где они перемежались с белым батистом и светло-зеленой или лазурной шерстью, перехваченной шнурочками цвета взбитых сливок. Здесь будто слыхом не слыхивали про тяжелое хмурое небо и гадкий желтый туман, под которыми, как булыжники в серой мостовой, годами складывались и наслаивались занудная практичность, чопорная суровость и бесприютная тоска. Ничего общего с Лондоном. Это были вещи из совершенно другого мира.

Внизу лежала небольшая легкая лестница, и, не удержавшись и позабыв о том, что я благовоспитанная леди, а не восторженная сопливая девчушка, я поставила ее, взобралась наверх и потянулась к чему-то атласному, то ли изумрудному, то ли голубому. Этот завораживающий искрящийся оттенок мне приходилось видеть лишь однажды – на картине с Карибскими островами. Я вытянула это великолепное нечто наружу. Зашелестев, упала обертка из папиросной бумаги, и мягкой волной оно распростерлось на свободе, сияя в полумраке, такое же гладкое, как поверхность воды в штиль.

Жалобный стон раздался прямо над моей головой. Я чуть не упала с лестницы, но потом поняла, что это просто ветер в каминной трубе, такие звуки мне приходилось слышать тысячи раз. Видимо, за окном разыгрывалась непогода. Я шагнула назад, не в состоянии оторвать глаз от прекрасного платья, оно словно загипнотизировало меня. Я понимала, что пора спать, что завтра мне потребуются все силы для того, чтобы разобраться с делом, и что я буду плохо спать в этой комнате. Я все это знала, но тем не менее нырнула в платье, кое-где одернула его, подтянула пояс из лент и, откинув портьеру и смахнув пыль с зеркала на туалетном столике, уставилась на размытое, нечеткое отражение.

Платье подошло. И не кое-как, а будто его шили для меня. Талия слегка завышена по моде прошлых лет и обшита лентой, которая игриво поднималась к моей шее, плотно и уверенно обхватывая все, что полагалось. Подол спускался длинными волнами, как раз слегка касаясь кончиков моих ботинок, и никакой отделки ему не требовалось – ткань была восхитительна сама по себе. На фоне такого великолепия обувь выглядела просто по-сиротски, но вот я – нет. Уже не скованная серой шерстью, моя кожа лишилась болезненной зелени и стала нежно-сливочной, на щеках проступил персиковый румянец. А волосы… Я вынула шпильки, и локоны, словно обрадовавшись нежданной свободе, рассыпались по плечам, став не мутно-коричневыми, а золотисто-рыжими на фоне платья. Я никогда не чувствовала себя красивой, да и сейчас в принципе тоже, но я точно выглядела… необыкновенно.

Я бросилась к гардеробу, отставила лестницу и нашла ключ, который подходил к нижнему ящику. Ветер в каминной трубе снова взвыл, жалобно и одиноко, но его почти заглушало восторженное щенячье повизгивание у меня в душе. Ящик был заполнен роскошными туфлями и изящными башмачками всех возможных оттенков, а рядом располагался ящичек с высокими, до локтей, перчатками, слегка пожелтевшими от времени, но вполне пригодными для носки.

Я рывком сбросила свои калоши и нырнула в первые попавшиеся ботиночки. По полю цвета слоновой кости были вышиты маленькие зеленые и голубые цветы. Нигде не жало, ботинки подошли по размеру. Я смеялась от счастья. А волосы можно заколоть наверх и оставить пару локонов, чтобы они колечками спускались к лицу. Крутанувшись на месте, я послушала, как шелестит платье, и отперла ключом следующий ящик, уже окончательно обнаглев и рассчитывая найти в нем какую-нибудь шляпку.

Еще не до конца выдвинув ящик, я сунула туда руку и нащупала человеческие волосы. Кудрявые локоны, собранные пучками, обвивали друг друга, словно какие-то мертвые зверюшки. Я отдернула руку. В ящике были сложены шиньоны, перехваченные яркими лентами того же радостного карибского оттенка, и в неверном мерцании свечей они посверкивали золотисто-рыжим.

Я вскочила, пинком ноги задвинув ящик и панически прижав руку к голове, словно проверяя, на месте ли мои собственные волосы. Пятясь назад, я с ужасом почувствовала, что где-то в груди ворочается такое же жуткое чувство удушья, которое я испытала, когда плакал немой мальчик на кухне. Вой в каминной трубе перешел в душераздирающий вопль, и затем что-то похожее на стоны раненого зверя раздалось уже прямо под моим окном. Его жалобы одна за одной резали мой слух, и каждая переходила в утробный гул где-то за пределами человеческого понимания. Ничто живое на нашей земле не могло издавать что-то подобное.

Я рухнула на постель, под хлипкую защиту портьер, собралась в комочек и прижалась спиной к изголовью из красного дерева. Стенания под моим окном прекращались, чтобы начинаться с новой силой. Я заплакала от страха.

Когда утром часы пробили седьмой раз, я уже сидела за столом в кухне миссис Джеффрис, одетая в свое старое серое платье, с гладко зачесанными волосами, мои шляпа, перчатки и сумка лежали рядом. Я намазывала маслом четвертый кусок хлеба. Гардероб был накрепко заперт, бирюзовое платье лежало на своем месте, стулья убраны и пыльное покрывало аккуратно постелено на кровати. Думаю, в комнате не осталось никаких следов моего пребывания, за исключением моего чемодана и полос на пыли, и скоро здесь забудут о моем появлении. Хотела бы и я сделать то же самое.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась миссис Джеффрис, одетая в ситцевое платье и чепец с лентами. Увидев меня, она встала как вкопанная, разинув рот. На руке у нее болталась корзинка со свежевыкопанной морковью. Я едва сдержала тяжелый вздох – ее постоянное удивление уже начинало меня доставать.

– Ты сама нашла кухню, – наконец провозгласила она.

– Ну конечно, – отозвалась я. Если честно, я потратила на это почти час, но говорить об этом не собиралась. Я отложила нож. – Миссис Джеффрис, я должна извиниться перед вами. Признаю, вчера я вела себя не лучшим образом. Я переутомилась от путешествия и сама искала ссоры.

Она настороженно ждала, что я скажу дальше.

– Но нам обеим следует признать, что мне необходимо как можно скорее увидеться с дядей. Я не могу вернуться в Лондон с пустыми руками. Тетя непременно разозлится, и либо отправит меня снова, либо приедет сюда сама… – Я не без удовольствия отметила признаки отвращения на лице миссис Джеффрис, когда речь зашла о тетушке. – …А если я увижусь с дядей, то смогу уехать отсюда уже днем, как только мне найдут экипаж. Мне кажется, всем будет только лучше от этого.

Она смерила меня взглядом и задумчиво пожевала челюстями.

– В том, что ты предлагаешь, есть здравое зерно, – отрывисто сказала она. – И Лэйн тоже так считает. Бесполезно пытаться отсрочить то, что рано или поздно все равно произойдет. Он отведет тебя к мистеру Тулли, как только это будет возможно.

– Куда он меня отведет, миссис Джеффрис? Мой дядя что, не спит в доме?

Кухарка поставила корзинку на сервант, задумчиво провела пальцами по перепачканной землей моркови и пожала плечами.

– Чаще всего он спит прямо в мастерской, когда слишком увлечется игрой и не может остановиться. Мы специально поставили ему небольшой диван.

– А во что играет мистер Тулли в своей мастерской?

Она снова пожала плечами.

– Скоро сама увидишь.

Я поняла, что, продолжая мирно перебирать морковь, она прилагает нечеловеческие усилия, чтобы игнорировать тот факт, что я командую за ее столом. Я собралась с духом и выпалила:

– А в Стрэнвайне нет волков, миссис Джеффрис?

Она хмыкнула и обернулась ко мне:

– Вы что, в уме повредились, мисс? Во всей Англии уже давно нет волков.

Я уткнулась в хлеб. Конечно, она была права, и я сама это понимала. Но это было единственное рациональное объяснение тому, что я слышала сегодня ночью.

Дверь открылась, и в прямоугольнике солнечного света показался Лэйн. Я поняла, что его кожа напоминает цветом чай со сливками, даже когда чисто вымыта. Он стоял молча и ждал меня. Я сложила хлеб, завернула его в чистый платок и спрятала в свою дорожную сумку. Затем понадежнее закрепила шляпку булавкой и взяла со стола перчатки.

– Можете оставить сумку здесь, – нарушил он молчание. – Я помогу отнести ее в экипаж, когда за вами приедут из Милфорда.

– А мой чемодан? – поинтересовалась я.

– И его тоже.

Я постояла, внутренне готовясь к встрече с дядей – встрече, которая позволит мне наконец убраться в Лондон и сделать вид, будто ничего не произошло. Затем я шагнула к двери и обернулась к миссис Джеффрис.

– Ну что ж, счастливо оставаться, миссис Джеффрис.

Она даже не оторвалась от своей стряпни и, сгорбив широкую спину, продолжила ковыряться в моркови, так ничего и не сказав.

Когда я вышла на улицу, почувствовав одновременно теплое и прохладное прикосновение утреннего солнца и росы к своему лицу, то поняла, что миссис Джеффрис совсем не хотела быть грубой со мной, просто она плакала.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мы оказались в милом ухоженном садике, обнесенном стенами. Вдоль дорожки расположились грядки с капустой, салатом и фасолью, а одна сверкала свежей землей – видимо, там раньше росла морковь. И снова я шла следом за Лэйном, почти уткнувшись носом ему в спину. Я успела заметить пушистую русую голову мальчика, когда он спрятался от меня в теплице. За его спиной болтались лапы кролика. Ощутив болезненный укол совести, я опустила глаза и стала разглядывать старую дорожку с разбитыми камнями. Лэйн распахнул передо мной калитку.

Перед нами распростерлись вересковые пустоши, от земли поднимался жар, все пространство было залито раскаленным солнцем. Полевые цветы кивали головками на ветру, расцвечивая серо-зеленые травы веселенькими голубыми и желтыми пятнышками, и Лэйн, напяливший на голову красную кепку, широкими шагами двинулся по протоптанной среди качающихся стеблей тропинке. Я старалась не отставать от него, то и дело цепляясь своими пышными нижними юбками за что-нибудь на узкой дорожке, один раз даже спугнула семейство коноплянок. Лэйн поднялся на небольшой холм и скрылся с глаз.

Я остановилась на гребне холма, красная как помидор, и попыталась перевести дыхание. Неподалеку небольшая речушка изгибалась в красивую петлю между холмами, сверкая на солнце, и где-то в полумиле отсюда я увидела деревню: сбившиеся в кучу каменные постройки, хижины, перемежающиеся садами. Я нахмурилась. Почему мне никто не сказал, что так близко отсюда находится населенный пункт? Я на глаз отделила четвертую часть деревни, пересчитала снопы соломы и умножила на четыре. Не считая каких-то больших административных зданий, там было не меньше семидесяти двух дворов.

Красная кепка показалась уже у подножия холма и повернула в сторону. Я открыла было рот, чтобы окликнуть своего провожатого, но потом закрыла. Я даже не знала, как обращаться к нему по фамилии.

– Мистер Джеффрис? – попробовала я наугад, вспомнив его обращение «тетя Бит». – Мистер Джеффрис!

Красная кепка снова выскочила из-за поворота, и за пару кошачьих бросков Лэйн уже поднялся ко мне на вершину холма. Я ткнула в сторону деревни.

– А как называется это место, мистер Джеффрис? Я не понимаю…

– Моро. – Я, наверное, выглядела очень глупо, потому что он даже подскочил от нетерпения. – Да не деревня! Это моя фамилия – Моро.

– …А миссис Джеффрис…

– Сестра моей матери. Я француз по отцу. Наверное, раньше их фамилия была Мур.

Пользуясь прикрытием шляпки, я присмотрелась к нему повнимательнее. Мур, значит. Получается, не из-за летнего солнца его кожа цветом напоминает чай со сливками. Интересно, а зимой она становится светлее? Я снова посмотрела на ландшафт перед нами.

– А как тогда называется деревня?

– Это просто деревня. – Я ждала продолжения, и тогда он снял кепку и стал вертеть ее в руках. Его откровенное нежелание сообщать мне такой пустяковый факт абсолютно сбивало с толку. Когда молчание наконец стало просто неудобным, он сказал: – У нее нет настоящего имени.

Я посмотрела на городок, а затем на Лэйна.

– Как же так?

– Потому что на самом деле это не деревня, а просто еще одна часть имения.

Я озадаченно сморщила лоб. Мне сообщили, что в Стрэнвайне нет ферм, а если все люди в этом городке были просто прислугой, то казалось невероятным, как такое место могло оставаться неизвестным.

– А что именно, мистер Моро, стянуло сюда такое огромное количество людей?

Я с интересом наблюдала, как он снова и снова закусывал губу, пока наконец не вымолвил:

– Газовый завод.

Я проклинала себя за тупость. Действительно, откуда могли взяться все эти фонари?

– Значит, дядя отгрохал собственный газовый завод, – подвела я итог.

Он снова закусил губу.

– Да.

– А где он? Я не вижу дыма.

– За возвышенностью, у реки. Тут сильный ветер, и дым сносит.

Я кивнула, в то время как в моей голове уже проносились подсчеты, суммы, калькуляции…

– Значит, мой дядя платит работникам, чтобы они трудились на газовом заводе, а эту деревню он построил, чтобы их там размещать. Правильно?

Лэйн скрестил руки на груди и старательно избегал моего взгляда.

– И сколько же человек работает на заводе, мистер Моро?

– Четверо или пятеро, наверное.

– Мистер Моро, там, внизу, не меньше семидесяти домов.

Серые глаза посмотрели прямо на меня с тем же оценивающим выражением, что я заприметила еще вчера.

– Да, точно, – согласился он. – Ну тогда, наверное, человек двадцать.

– А сколько всего работников у моего дяди?

Он нахлобучил кепку на голову и начал грациозно спускаться с холма.

– Сколько, мистер Моро? – не унималась я.

– Спросите у него сами! – крикнул он сквозь неожиданный порыв ветра, который точно унес бы мою шляпу, не прицепи я ее булавкой. Я подобрала юбки и пустилась бегом с холма.

Мы шли очень долго. Точнее, шел он, а я бежала за ним вприпрыжку. По тропинке через деревню, мимо любопытных детишек, гуртом бегающих у школы, мимо удивленной женщины, доившей корову, мимо дока у реки и баржи, нагруженной углем. Собаки, тележки, ослы пересекали наш путь, а больше всего было мужчин, болтающих, кричащих что-то, тянущих какие-то грузы, весело занимающихся своими делами до тех пор, пока они не замечали меня. При моем появлении повсюду незамедлительно воцарялась тишина.

Лэйн не останавливался ни на секунду, пока мы не миновали деревню и не подошли к зданию, несуразнее которого я еще в жизни не видела. Три этажа, сложенные из серого камня, шиферная крыша, две непропорционально огромные трубы, еще выше, чем само здание, выплевывающие клубы белого дыма. Их длинные тени тянулись прямо ко мне, словно чьи-то жутковатые пальцы. Лэйн обогнул здание и подошел к двери, выкрашенной зеленой краской. Он потянул за цепочку, переливчато зазвенел колокольчик, и тут Лэйн вдруг обратился ко мне впервые после нашего разговора на холме:

– Вы что, собрались упасть в обморок?

Я хотела сказать что-нибудь колкое, но поняла, что воздуха в легких нет. Я совсем не привыкла ходить так быстро, и в этом дурацком платье было невыносимо жарко, пот так и струился по спине. Лэйн успел подхватить меня под локоть, и тут дверь открылась.

– Ну, и что же ты с ней сделал? – спросил бодрый, веселый голос. Произношение было абсолютно правильным, просто идеальный английский, вот только слова отдавались в моей голове гулким эхом и кружились в ней так же, как какие-то непонятные цветные пятна у меня перед глазами.

Когда гадкое кружение наконец прекратилось, я поняла, что лежу на низкой постели в углу полутемной комнатки, стены которой покрыты розовой штукатуркой. Занавески были задернуты, но из открытых оконных створок дул ветерок, приятно охлаждающий мою разгоряченную кожу. Чей-то намоченный платок лежал у меня на лбу. Откуда-то сбоку вынырнуло лицо.

– Вам уже получше? Здешнее солнце иногда может быть очень жестоким.

Это был тот самый голос, и он абсолютно подходил своему хозяину. Аккуратно подстриженные белые усы, коричневый пиджак и брюки вполне современного покроя, а лицо было гораздо свежее и моложе, чем я ожидала увидеть.

– Да, мне лучше, большое вам спасибо, – прошелестела я, игнорируя тот факт, что живот противно скрутило, сняла платок со лба и с трудом села. Молодой человек выпрямился и, непринужденно сунув руки в карманы брюк, открытым, бесхитростным взглядом стал наблюдать, как я пытаюсь привести в порядок волосы. Я заметила, что моя шляпа валяется на полу.

– А где мистер Моро?

– Он заскочил к мистеру Тулли. Знаете, вам очень повезло, ведь сейчас почти настало время игры. Кстати, меня зовут Бен Элдридж. И конечно же, мы все прекрасно знаем, кто вы, мисс Тулман.

Я открыла рот, чтобы спросить почему, но расслышала чей-то крик, едва разборчивый, шедший из-за двери прямо за спиной Бена. Я вскочила на ноги. Тетушка Элис рассказывала мне про приюты для сумасшедших, про все эти выкаченные глаза, пену изо рта, про этих полузверей и про то, как многие благовоспитанные леди втихомолку платят за то, чтобы посмотреть на них. Крик перерос в дикий рев, он точно шел из-за двери. Я вытянула руку, чтобы опереться о спинку стула.

Дверь распахнулась от пинка и ударилась о стену. Я покрепче ухватилась за стул, собирая все свое мужество. Но за дверью никого не оказалась, только тускло горел газовый светильник. Я вопросительно посмотрела на Бена и, когда повернулась назад, увидела ярко-голубой глаз, пристально глядящий на меня из-за дверного косяка. За ним очень, очень медленно показалась короткая белоснежная борода, и затем наконец вошел человечек в черном старомодном фраке и гетрах. Он нервно одернул фрак и бросился вперед так, словно его толкнули сзади, не сводя глаз с моих ног, которые будто приросли к полу. Он остановился в считаных дюймах передо мной как вкопанный.

– Лэйн, это что, она? – едва слышно шепнул он. – Правда она?

Лэйн низко прогудел что-то утвердительное, но я даже не поняла, где он сам находится, я могла смотреть только на чудаковатого человечка. Дядя в свою очередь глядел на меня ярко-голубыми глазами, словно видел ожившую горгулью или демона. Несколько секунд он пристально изучал меня, и вдруг его ладони взметнулись вверх и цепко схватили меня за руку. Я задохнулась от неожиданности, но он всего лишь поднес мою руку к губам и галантно поцеловал ее, снова опустив глаза к полу. Как солнышко из-за облаков, на его лице показалась улыбка. Я ошарашенно высвободила руку. Наверняка в этот момент я выглядела очень растерянно и глупо.

– Дочурка Саймона, – сказал он, покачиваясь на каблуках. – Но ты слишком взрослая, чтобы быть его дочуркой. Сколько тебе уже?

– Семнадцать, – прошелестела я. Он все еще стоял слишком близко, непривычно близко для меня.

– Лэйн! – завопил он так громко, что я подскочила. – У меня может быть семнадцатилетняя племянница?

– Да, – отозвался тот откуда-то из-за двери.

Старик слегка успокоился.

– Значит, так тому и быть. Лэйн всегда чувствует, если вещи идут своим чередом. А где твой папа, маленькая племяшка?

Я не успела еще разлепить губ, как за меня ответил Лэйн:

– Саймона больше нет, мистер Тулли.

По его лицу словно пробежала туча, и солнышко поблекло.

– Какой же я забывчивый. Слишком забывчивый. А ты такая молчунья. Я не люблю молчание, оно оставляет место для всяких неприятных подозрений и мыслей. Скажи-ка, племяшка, – и голубые глаза пронзили меня с новой силой, – как ты относишься ко всяким игрушкам?

Бен Элдридж заинтересованно смотрел на нас, оставаясь в прежней непринужденной позе, не вынимая рук из карманов. Я посмотрела на Лэйна, ожидая подсказки.

– Ну вообще, я уже большая для игрушек… – неуверенно начала я.

Лицо Лэйна тут же потемнело.

– …но я все равно их очень люблю.

Я правда люблю игрушки.

Солнце снова засверкало. Дядя взял меня под руку.

– Мистер Тулли, не забывайте, что юной леди еще недавно было нехорошо, – вмешался Лэйн. Он, как всегда, стоял, ухватившись за дверной косяк, и глядел на нас сверху вниз. – Может, лучше в другой раз?

Я решила бросить ему вызов и, посмотрев на него в упор, выпалила:

– Но, дядя, сейчас мне уже намного лучше. Мне наверняка понравятся ваши игрушки…

– Время! – завопил он так, что я снова подскочила. Он весь подобрался, снова схватил меня за локоть и стал подталкивать к двери, которую перегораживал Лэйн.

– Можно мне пойти с вами, мистер Тулли? – раздалось со стороны Бена. Дядя остановился.

– Но сегодня не суббота. – Он отпустил меня и кинулся к двери так, будто Бен мог броситься на него и попытаться ухватить за фалды фрака. Лэйн отступил, давая дяде дорогу, а Бен уныло улыбнулся мне и пожал плечами.

– Всегда до последнего надеюсь, что он не вспомнит про день недели. И не устаю пытаться.

Я пошла за дядей, но Лэйн вытянул руку и остановил меня. Он наклонился и шепнул мне прямо в ухо:

– Только ничего не трогайте, вы поняли? Ни к чему не прикасайтесь и не спрашивайте, как они работают. – В его голосе сквозило явное предупреждение.

– Как работает что, мистер…

Очередной вопль дяди эхом отозвался от стен коридора:

– Лэйн, быстрее! Время! Заставь ее как-нибудь поторопиться!

Лэйн выпрямился, и я прошла в дверь. Передо мной оказался узенький коридор, и голова моего дяди исчезала за ближайшей дверью слева. Я зашла за ним и остановилась на пороге, вытаращив глаза. Зал оказался огромным даже по масштабам Стрэнвайна. Низкий гул, стоявший в воздухе, я могла ощущать не только ушами, но и ногами – пол под подошвами ботинок заметно вибрировал. В самом низу стены были оштукатурены и увешаны ярко светящимися сферами, под потолком виднелся неоштукатуренный кирпич, обвитый сетью труб, коммуникаций и металлических лестниц, которые уходили куда-то вверх, в полумрак.

Я увидела несколько заляпанных краской верстаков и странную фигуру то ли из металла, то ли из дерева, затем пару подушек на усыпанном осколками полу, а затем залитую светом фонарей молчаливую толпу по другую сторону зала. Люди, звери и какие-то непонятные существа застыли в самых разнообразных позах. Свет фонарей поблескивал на восковых и фарфоровых деталях, и картинка получалась невероятной. Я оглянулась в поисках дяди – он стоял, сцепив руки за спиной, около гигантской статуи, напоминающей поверженного колосса, и покачивался на каблуках.

– Ну, племяшка, разве он не великолепен?

Картинка, ожидавшая меня, оказалась настолько экзотической, что все мысли из головы словно ветром сдуло. Не сводя глаз с павлина, я сделала несколько шагов вперед. Его перья отливали изумрудом.

– Я покажу тебе вот этого! – воскликнул дядя. Он потянул меня за рукав и повлек вперед, я неуклюже споткнулась о павлина и оказалась посреди немой, бездвижной толпы.

Я видела вокруг себя множество лиц, раскраской напоминающих стеклянного священника в храме. Мой дядя внезапно остановился перед фигуркой ребенка. Девочка восседала за фортепьяно, грациозно положив кисти рук на клавиши, глаза ее были задумчиво закрыты, рыжие кудри собраны пышным голубым бантом. Я наклонилась, чтобы рассмотреть ее поближе. Пианино было уменьшенной копией, но вот девочка оказалась совсем как настоящая. Будто она забрела сюда ненароком и заснула прямо за клавишами.

Дядя опустился на колени рядом со мной и протянул руку под пианино. Я услышала щелчок, едва разборчивое жужжание и задохнулась от удивления – глаза девочки медленно раскрылись. Она моргнула, повернула голову и склонилась к пианино, маленькие ручки забегали по клавишам, и каждый палец идеально попадал на свое место. Из-под корпуса красного дерева полились мелодичные звуки менуэта, девочка покачивалась в такт, словно захваченная прихотливым мотивом.