Текст книги "Последняя жертва"

Автор книги: Шэрон Болтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

9

К рассвету ужи благополучно обрели временный приют в нашей клинике. В понедельник утром, если они окажутся здоровыми, мы выпустим их на свободу. Я пообещала, что сделаю это подальше от поселка. Прежде чем покинуть клинику, я достала из холодильника маленький контейнер с противоядием на яд гадюки, решив подержать его в своем холодильнике пару недель. На всякий случай.

Дьявол из преисподней, как окрестил тайпана Мэт, все еще находился у меня. Я высадила Мэта у его дома, вернула ему куртку и поблагодарила за помощь. Сама, вернувшись домой, быстро приняла душ, позавтракала, вновь села за руль и двинулась в путь.

Приют фонда «Эол» [6]6
  Эол – в греческой мифологии: бог ветров.


[Закрыть]находится в окрестностях Бристоля, он создан для передержки рептилий. Этот фонд был основан добровольцами и существует за счет благотворительных взносов. Здесь принимают бывших домашних любимцев-пресмыкающихся: змей, ящериц, черепах. Раненых, брошенных или просто взрослых особей, которые выросли настолько, что хозяева уже больше не в состоянии с ними справляться. В случае необходимости предоставляется и ветеринарная помощь, потом большинство подопечных пристраивают в подходящие места.

Я узнала о приюте и людях из «Эола» – невоспетых героях ветеринарии, – когда училась на первом курсе ветеринарного колледжа, и с тех пор в меру сил оказывала им помощь. Там всегда были мне рады, потому что помощь в подобных делах лишней никогда не бывает. Намеренная жестокость или просто наплевательское отношение – этого пресмыкающимся всегда достается с избытком, чего они не заслуживают.

Однажды в канун Рождества я работала во вторую смену, тогда в приют доставили бородатую ящерицу – хорошо известное пресмыкающееся родом из Австралии. На всем ее теле были ужасные следы ожогов. Ее владельцы из самых лучших побуждений, но совершенно не зная, как обращаться со своим новым домашним любимцем, поместили ящерицу в сушильный шкаф, чтобы не замерзла. Бедняжка застряла между стенкой шкафа и баком с горячей водой. Когда хозяева ее обнаружили, кожа у рептилии настолько обгорела, что прикипела к баку.

Это был самый жуткий случай, с каким мне довелось столкнуться, но, к сожалению, далеко не единственный. За годы сотрудничества с «Эолом» я стала свидетельницей ужасных страданий, которых легко можно было бы избежать, если бы люди прочли пару книжек, или побродили бы по сайтам Интернета, или хотя бы проконсультировались в ближайшем зоомагазине.

В приемном покое было слишком многолюдно, как для субботы. Неужели весть о последнем «приобретении» уже облетела округу? Редкий любитель рептилий упустит шанс увидеть самую ядовитую в мире сухопутную змею.

Не успела я подойти к двери кабинета Роджера Теннанта, как она распахнулась и сам Роджер вышел мне навстречу. Мы с ним давно были знакомы; он читал у нас лекции, когда я училась в университете, и его энтузиазм сыграл не последнюю роль в выборе мною специализации. Он, как обычно, расцеловал меня в обе щеки. Он сделал это из лучших побуждений, но мне было неприятно – не люблю, когда люди прикасаются к моему лицу. Вместо того чтобы пригласить в кабинет, он увлек меня вглубь коридора, затем завел в один из смотровых кабинетов.

Я была здесь уже тысячу раз. В приюте два смотровых стола, вдоль стены – широкий металлический стол. На уровне головы, по периметру комнаты, размещены шкафы. На всех поверхностях ни пылинки, инструменты блестят, клетки готовы принять новых жильцов – совершенно обычный смотровой кабинет в обычной ветклинике, может, чуть больше размером. В таком кабинете я работаю каждый день. Исключением был лишь высокий чумазый мужчина, который, вытянувшись во весь рост, крепко спал на большем из двух смотровых столов.

– Шон, просыпайся, она приехала, – сказал Роджер. Проявляя старомодную учтивость, Роджер сразу же взял у меня контейнер с тайпаном, несмотря на то что тот не был тяжелым. С невозмутимым видом, как будто обычным делом было то, что на смотровом столе спит бродяга, Роджер понес контейнер к свободному столу. Я видела, что у него так и чешутся руки открыть его, но он оглянулся на проснувшегося гостя. Мужчина открыл глаза, дважды моргнул, огляделся и сел.

Я никогда не пялюсь на людей. Никогда. Слишком хорошо знаю, насколько неуютно чувствуешь себя под любопытствующими взглядами. Но в ту минуту, когда мужчина открыл глаза, я посмотрела на него и сразу узнала. В жизни он выглядел еще более потрясающим.

Между тридцатью пятью и сорока годами, кавказской внешности: лицо, форма головы; глаза яркие, каре-зеленые. Он настолько загорел, что его легко можно было принять за уроженца Африки. У него были длинные черные волосы, заплетенные в косички, ниспадавшие на плечи. Он был довольно высоким и очень худым. На нем были грязные порванные джинсы, выгоревшая голубая рубашка в клетку, кожаная куртка со следами десятка сражений и сапоги, выглядевшие так, словно он километров сто пробирался в них по джунглям. И это, как я вскоре узнала, было недалеко от истины.

– Клара, это Шон Норт, – представил Роджер. – Ты, вероятно…

Слышала о нем? Конечно же слышала! Кто же, имеющий отношение к миру рептилий, его не знает? Вот почему в приемном покое так много людей! Шон Норт – самый известный в мире герпетолог. Он англичанин, всеми уважаемый консультант по пресмыкающимся, сотрудничает с двумя или тремя крупнейшими нашими зоопарками. Но его никогда нет в Англии. Он путешествует по миру, обычно со съемочной группой, разыскивает редчайших – обычно и самых опасных – пресмыкающихся и снимает о них фильмы. Его конек – ядовитые змеи, но я видела, как он гипнотизировал варанов, крокодилов и хамелеонов. Его фильмы удивительны; о его способности выслеживать самых осторожных животных ходят легенды, а то, с какой смелостью он берет в руки опасные экземпляры, внушает почтительный трепет. Кажется, он ничего не боится – вновь и вновь рискует жизнью в самых неприветливых местах на земле. Он – гений. А кроме того, как заметил когда-то один мой коллега, он законченный псих.

Шон протянул мне руку. Не зная, что сказать, я пожала ее. Кожа была сухой из-за чрезмерного пребывания на солнце, вся в шрамах и следах укусов.

– Прошу прощения, – сказал он, сдерживая зевоту, – долгий перелет.

– Шон прилетел ранним утром, – пояснил Роджер. – Я знал, что он сегодня должен вернуться из Индонезии, поэтому оставил сообщение на его мобильном. Он тут же приехал. Лучшего специалиста мне не найти.

Мне тоже. Только жаль, что его присутствие настолько меня ошеломило.

Проснувшись окончательно, Шон взял контейнер с тайпаном, взвесил его в руке, осторожно перевернул и прислушался к доносящимся изнутри звукам. Потом опустил контейнер на стол, расстегнул замки. Роджер, стоявший слишком близко к столу, отступил назад. Оглянувшись, я заметила, что из коридора в смотровой кабинет через окно заглядывают несколько человек. Норт приподнял крышку на пару сантиметров. Я затаила дыхание. А если там окажется что-то совершенно безобидное? Какой тогда я буду выглядеть идиоткой! Шон Норт – сам Шон Норт! – тащился сюда из Бристоля, уставший и невыспавшийся, чтобы посмотреть на безобидного беглого домашнего любимца!

– Это малыш! – Норг просиял. – У тебя есть крюк, Роджер?

Роджер передал ему крюк для ловли змей, а Шон, пренебрегая способностью тайпана взвиваться пружиной, снял крышку и сунул крюк внутрь. Вытянув тайпана наружу, он надежно ухватил змею возле головы.

– Ого! – Роджер присвистнул, приблизившись. – Разве не красавец?

При свете дня, в надежных руках – не моих – тайпан и правда показался мне красивым. Его цвет был переливчатым, слишком темным для серебра, слишком ярким для другого металла, вдоль спины – полоска чеканной меди. Глаза напоминали два живых топаза, а круглые черные зрачки были намного привлекательнее, чем эллиптические, встречающиеся у некоторых видов змей. Норт держал тайпана за хвост, вытягивая в длину. По просьбе Норта Роджер нашел линейку.

– Длина до анального отверстия – 102 сантиметра, – сообщил Роджер. – Общая длина – 117 сантиметров. Я бы сказал, явно аспид. Взгляните на щитки на голове.

Аспиды – семейство ядовитых змей, которые водятся в тропических и субтропических поясах, включая острова Индийского и Тихого океанов. У них длинное тонкое тело, гладкая кожа и треугольная голова, кожа на которой имеет крупный узор, напоминающий по форме щит. У всех аспидов ядовитые зубы расположены в ротовой полости неподвижно, а ядовитые мешочки находятся в задней части верхней челюсти. Я стала благодарить свою счастливую звезду: по крайней мере, Роджер разделяет мое мнение, что это аспид. Какого бы вида ни оказалась эта змея, аспиду уж точно не место в детской спальне в Дорсете.

– Верно, это тайпан, – подтвердил Норт. Он стрельнул глазами в мою сторону, тут же переведя взгляд на змею. – Повезло, что вы его заметили.

– Я некоторое время работала в Австралии, – произнесла я, испытав огромное облегчение от того, что вновь обрела способность говорить. – Я раньше их видела.

– Это не австралийский тайпан, – сообщил Норт. – Из Папуа.

– Разве в Папуа-Новой Гвинее водятся тайпаны? – удивился Роджер.

Я тоже раньше об этом не знала. Норт кивнул.

– Да, некоторые подвиды. По правде сказать, там они представляют проблему намного серьезнее. В Австралии тайпан – редкое явление, а в южных районах Папуа-Новой Гвинеи от укусов тайпана каждый год погибает в среднем двадцать пять человек. – Он повернулся ко мне. – Есть подозрения, откуда он здесь взялся?

Я отрицательно покачала головой. Как раз перед тем, как Мэт вышел из моей машины сегодня утром, ему еще раз позвонили. На этот раз из полиции.

– Полиция проверяет всех, у кого есть разрешение на содержание пресмыкающихся, – сказала я, – но пока никто не заявил о пропаже.

– Маловероятно, что кто-то заявит, – заметил Роджер. – Вряд ли в Англии легально содержат много тайпанов. Не думаю, что местные власти могут дать подобное разрешение. Шон, в каком-нибудь английском зоопарке есть тайпаны?

– Несколько лет назад в Лондон привезли четырех, хотя в экспозиции представлен лишь один, – ответил Норт. – Про других мне ничего не известно. Может быть, в Бристоле. Думаю, что в Честере нет. Скоро узнаю, но если бы хоть один пропал, нам бы уже сообщили.

– Вы сказали, что это малютка, – обратилась я к Норту. – Можете определить возраст?

Норт поднял змею повыше, внимательно ее оглядел и попросил Роджера измерить ее в окружности.

– В первый год жизни они растут очень быстро, – ответил он. – Этому тайпану месяца четыре, может быть, пять. Вероятно, привезли в Англию яйцо, потом где-то хранили – в тепле, возможно, в инкубаторе.

Норт лишь подтвердил мои догадки. В стране бурно развивалась подпольная торговля ядовитыми змеями, чему, по иронии судьбы, во многом способствовало снятие таможенных ограничений по всей Европе. В Великобританию постоянно завозили и продавали на черном рынке опасных змей. Но перевозить живого тайпана из Австралии или Папуа-Новой Гвинеи чрезвычайно рискованно. А вот яйца провезти контрабандой намного легче.

– Ладно, посадим тебя назад, – проговорил Норт, обращаясь к змее.

Он перенес тайпана к железному столу, где уже ждал контейнер с прозрачными боковинами. Норт опустил туда хвост змеи, потом крюк, которым удерживал ее голову. Высвободив крюк, опустил крышку контейнера. Вспомнив, как я мучилась минувшей ночью, используя в качестве подручного средства футболку с «человеком-пауком», я не могла не восхититься той легкостью, с какой он обращался со змеей. Норт повернулся ко мне.

– Этого вы вчера сами поймали?

Я почувствовала, как вспыхнула, опустила глаза на контейнер со змеей, хотя там ничего интересного не происходило. Тайпан свернулся кольцом, как будто устал от всей этой суеты.

– Мне помогли, – выдавила я. И добавила, отдавая должное Мэту: – Помощник оказался довольно квалифицированным. Без него я бы не справилась.

– Как именно вам удалось поймать тайпана? – поинтересовался Шон.

Я вкратце описала, как мы ловили тайпана, умолчав о своем страхе, о неудавшейся попытке, о том, что мы были на волосок от смерти.

– Похоже, в ее возрасте ты действовал бы так же, – заметил Роджер.

– Чем вы обеспокоены? – спросил Норт, не сводя с меня глаз.

Я почувствовала досаду оттого, что этот мужчина, которым я так восхищалась, зациклился на моем физическом уродстве. Я почему-то ожидала, что такой человек не станет показывать, что заметил его.

– Я могу задать вам вопрос? – спросила я.

Он кивнул.

Я описала ему обстоятельства, при которых был пойман тайпан, рассказала о гадюке в кроватке Софии и о своем соседе Джоне Эллингтоне, который умер позавчера от укуса гадюки.

– Похоже, в Дорсете оживились змеи, – задумчиво проговорил Норт.

Я повернулась к своей сумке, которую оставила у двери, покопалась внутри и вытащила документы, оставленные мне Гарри Ричардсом, а также прозрачный полиэтиленовый пакет.

– Это же гадюка, верно? – спросила я, подняв пакет.

Норт взглянул на него и поморщился.

– Да, – подтвердил он. – Меня укусила одна такая малышка, когда мне было четырнадцать лет. На одном из представлений. Место укуса горело, будто опаленное огнем.

– Не сочиняй, ты даже в больницу не поехал, – перебил его Роджер.

– А кому бы я оставил еще трех, которые были тогда у меня? – отозвался Норт; он опять смотрел на меня.

Я протянула ему документы, он их взял.

– Это отчет гематолога, – начала пояснять я Норту, который отвернулся и склонился над столом, где было светлее. – Кровь для анализа была взята у Джона Эллингтона. Я уже ранее упоминала, что его укусила гадюка.

Норт даже головы не поднял.

– Именно эта гадюка, – добавила я, указывая на змею в пакете. – Замечу, – продолжила я, – что в образцах исследуемой крови явно содержится яд гадюки, это определили гематологи. Однако они не отметили, что концентрация его слишком высока. Я вспомнила об исследовании, которое проводили несколько лет назад в Швеции. Это касалось укусов гадюк. Поискала в Интернете. Самая высокая зарегистрированная концентрация яда составляет 64 мг/л. Кровь брали у маленького ребенка, масса тела которого была намного меньше массы тела моего соседа.

– А здесь мы имеем 200 мг/л, – откликнулся Норт.

– Вот именно! – бросила я. – Не могу представить, как одна-единственная гадюка могла выпустить столько яда.

Мой вопрос повис в воздухе. Норт выпрямился, давая возможность Роджеру ознакомиться с отчетом. Роджер несколько секунд изучал бумаги, потом пробормотал, что нужно посмотреть в книгах, и вышел из смотрового кабинета.

Оставшись наедине с Шоном Нортом, я тут же испытала непреодолимое желание бежать. Кофе! Я могла бы предложить ему кофе.

– Здесь можно где-нибудь выпить кофе? – спросил он. – Мне необходимо взбодриться.

– Конечно, я принесу вам кофе.

У двери я замешкалась – забыла спросить, какой кофе он любит. Но Норт стоял прямо у меня за спиной. Он протянул руку, открыл дверь, пропустил меня вперед и последовал за мной в кухню для сотрудников. У меня очень чуткое обоняние. Обычно у людей, которые часто работают на улице, острый нюх, так что в замкнутом пространстве кухни я чувствовала запах этого мужчины. Но он пах совсем не так, как, по моему мнению, мог пахнуть человек, который, судя по одежде, не мылся несколько недель. Шон Норт пах мокрыми листьями тропических растений, древесной корой и теплой шкурой животных. Я сосредоточенно наливала воду в чайник, усердно искала молоко в холодильнике. Говорить необходимости не было.

– Роджер сказал мне, что вы больше, чем кто-либо, знаете об австралийских ящерицах. А сами работаете с ежами и кроликами, – завел он разговор.

Проще всего было бы кивнуть головой, не поднимая глаз. Я обычно так и поступаю. Но мне не понравились насмешливые нотки в его голосе.

– А также с барсуками, лисами, оленями, практически со всеми видами местных птиц, а в последнее время все больше и больше со змеями, – добавила я.

Если он и понял, что задел меня, то виду не подал.

– Все же странный выбор для специалиста по рептилиям. Почему бы вам не сотрудничать с одним из крупных зоопарков?

Что у некоторых людей в голове? Почему они считают, что могут вмешиваться в личную жизнь совершенно постороннего человека? Разумеется, мне уже не раз задавали подобный вопрос. Обычно я бормотала в ответ что-то о том, что в зоопарках нет вакансий. Шон Норт тут же раскрыл бы эту ложь. Возможно, именно поэтому я решила сказать правду. Я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я уже работала. В Честере. Я просто устала от того, что чувствовала себя экземпляром экспозиции.

Я взяла свой кофе и вышла из кухни, дверь сама захлопнулась у меня за спиной, и плевать мне было на то, что прямо перед его лицом.

«Отлично!» – сказала я себе, идя по коридору. Ко всему прочему я только что нахамила одному из самых влиятельных в моей профессии людей. Неужели непонятно, почему я решила работать с ежами и кроликами? У них нет наглых, действующих из лучших побуждений хозяев, на них не приходят поглазеть тысячи посетителей. Когда работаешь с дикими животными, меньше шансов сталкиваться с людьми. Видите, что бывает, когда я с ними все же встречаюсь.

Вернувшись в смотровой кабинет, Роджер разложил на столе книги и, совсем как я вчера, стал заглядывать то в бумаги, то в книгу. Я надеялась, что он сумеет сделать более разумный вывод. Через пару минут я поняла, что меня ждет разочарование.

– Я уверен, что это яд гадюки, – произнес он. – Нет ни одного признака, характерного для яда аспидов. Это первое, что я проверил. На тот случай, если это укус тайпана. Но нет. Яд также отличается от яда ужовых. И уж точно это не яд морской змеи.

Роджер действовал так же, как и я: методом исключения отметал виды змей. Почти все ядовитые змеи на земле принадлежат к семейству ужеобразных, к которому относятся пять основных подсемейств: бородавчатые змеи – неядовитые змеи; настоящие ужи – большей частью неядовитые змеи, сюда же относятся несколько видов змей с задним рядом зубов; шпильковые змеи – небольшая, трудно поддающаяся классификации группа рептилий, о которых я мало что знаю. Еще два семейства объединяют самых опасных ядовитых змей. Это аспидовые змеи, к которым относятся мамбы, кобры, морские змеи и, конечно, тайпаны, и гадюковые – это собственно гадюки, ямкоголовые змеи и гремучие змеи.

– Посмотри, Шон, – окликнул он коллегу. Норт примостился на железном столе и большими глотками пил черный кофе, как будто тот не был обжигающе горячим. Он не пошевелился. – Я совершенно уверен, что это не яд ямкоголовой змеи. Он обладает свойствами, присущими яду гремучек, но…

– Нельзя ли покороче, Роджер? – попросил Нот. – Гематолог попал в точку – это яд обыкновенной северной гадюки. Я таких повидал тысячи.

Северная, европейская, или обыкновенная гадюка – все это различные названия одного пресмыкающегося: Virepa berus. Но…

– Гадюка обыкновенная не может впрыснуть в жертву такое количество яда, какое показали анализы, – возразила я, на миг забыв, что злюсь на самого Норта.

– Не может, – согласился он. – Кстати, я рад, что вы опять со мной заговорили.

Роджер быстро перевел взгляд с Норта на меня, потом опять на Норта.

– Значит, мы имеем дело с…

– Либо с громадной гадюкой-мутантом, яда у которой хватит на десяток обычных гадюк, – в чем я очень сомневаюсь. Или кусали несколько змей, – подытожил Норт.

– Я уже думала над этим, – призналась я. – И задавала себе этот же вопрос. Укус был один.

– Известно, что гадюки кусают одним клыком. Вероятно, на остальные следы от укусов не обратили внимания. Или ошибочно приняли за кровоподтеки.

Я об этом не подумала, но он был прав. У гадюки клыки располагаются в передней части рта на верхнечелюстной подвижной кости. Клыки, пока они не используются, отведены назад и закрыты пленочной оболочкой. Левый и правый клыки могут выдвигаться независимо друг от друга. Я ощутила дрожь возбуждения: вот где кроется разгадка! Ну конечно же, это очень непривлекательная разгадка: в сад Джона Эллингтона проник десяток гадюк, и они одновременно напали на старика. Вот уж действительно шутка природы!

В эту секунду зазвонил мой мобильный. Я извинилась и вышла в коридор, чтобы ответить. Услышанное меня не обрадовало. Я две минуты поартачилась, говорила, что устала, что не знаю, чем могу помочь, что есть люди более компетентные, чем я. Но потом сдалась и согласилась приехать незамедлительно. Нажала на кнопку отбоя и вернулась в смотровой кабинет.

– Роджер, неотложное дело, я должна ехать, – сообщила я, когда оба коллеги поверглись ко мне. – Как быть с тайпаном? Я могу оставить его у тебя?

– Разумеется, – нахмурившись, ответил Роджер. – Не уверен, что удастся найти ему новое место жительства, но мы, конечно же, можем какое-то время подержать его здесь.

– Я заберу его, – сказал Норт.

– Мы оба повернули к нему головы.

– Осенью я лечу в Папуа-Новую Гвинею, – продолжил он. – Если эта особь здорова и я улажу все формальности с властями, то отвезу ее на родину. В любом случае, пусть лучше побудет у меня.

– Что ж, ты, пожалуй, прав. Но ты уверен? – В голосе Роджера слышалась тревога. – Ты не воспримешь это как наказание?

– Не волнуйся, приятель, – ответил Норт и посмотрел на меня. – Что случилось?

Я не собиралась удостаивать его ответом. Это их не касалось. Это даже меня не касалось, но…

– Звонили из дорсетской больницы, – сообщила я. – Мужчине, которого вчера укусил… Я думала, что уж…

– Ну, и что произошло? – спросил Роджер, а Норт нахмурился.

– Ему стало хуже.