Текст книги "Шарон Крич. Отличный шанс"

Автор книги: Шарон Крич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Чем ты можешь пожертвовать ради другого человека?

Эта тема вызвала настоящую бурю. Мы все просто с ума посходили. Сначала раздавались высказывания вроде: “Я бы, наверное, пожертвовал свою магнитолу, если бы она была нужна моему другу” или: “Если бы кому-то понадобилось скопить денег на покупку, я бы пожертвовал на это свою стипендию”.

Тогда я сказала:

– А как насчет пищи? Кто пожертвовал бы своей едой, если бы другой человек был голоден?

Кейсуки спросил, какое точно количество еды я имела в виду.

– Хорошо, а как насчет своей почки? Кто пожертвовал бы свою почку, если бы в ней нуждался, скажем, ваш брат? – спросил Гутри. И добавил: – А своей жизнью пожертвовали бы?

И так далее. Дома тетя Сэнди или дядя Макс, заглядывая ко мне в комнату, иногда заставали меня чертящей на листе бумаги бессмысленные каракули.

– Разве у тебя нет домашнего задания? – спрашивали они.

– Я как раз его делаю, – отвечала я. – Я думаю.

И действительно думала, думала, думала все время. Ночью мне не всегда удавалось перестать думать, и мысли оставались в голове, проникая в мои сны.

Сны Доменики Сантолины Дун

Я лежала на операционном столе, и врач спросил меня: “Динни, ты разрешила взять одну или две твои почки? Можно, мы возьмем и ногу? И еще, может быть, ухо. А сердце можно?”

“А кому оно понадобилось?” – спросила я.

“Крику”.

Я не знаю, что я отдала Крику, потому что проснулась.

29. Андерматт

Моя поездка в Андерматт на выходные дни чуть не сорвалась, потому что каждый участник должен был найти себе партнера по лыжам такого же уровня, как он сам, и я не могла отыскать никого из начинающих, кто хотел бы поехать. И тогда Гутри сказал:

– Я буду кататься с тобой, Динни.

– Я умею съезжать только с детских горок, – сказала я. – Я не смогу забираться так высоко, как ты.

– Все в порядке, – ответил Гутри. – Я буду с тобой, пока ты не устанешь и пойдешь в хижину греться, а я тем временем покатаюсь с остальными.

Наша группа получилась совсем маленькая: я, Гутри, Белен, Кейсуки, Мари, Фади и синьора Палермо. В последнюю минуту Лайла тоже решила поехать.

– Мне надо обязательно закрепить то, чему я научилась в Санкт-Морице, – сказала она. – Это будет замечательно!

Вообще-то мне не хотелось, чтобы Лайла ехала с нами. Я никак не могла привыкнуть к этой новой Лайле. Мне почему-то было проще воспринимать прежнюю, вечно недовольную Лайлу. Теперь, когда она постоянно улыбалась и всех обнимала, так и излучая бодрый, задорный оптимизм, я чувствовала некоторую ревность. Мне хотелось сказать: “Эй, ребята, ведь это я, Динни, все та же дружелюбная, симпатичная девочка, какой была всегда!” Но рядом находилась Лайла, такая яркая и трепетная, жадно привлекающая к себе всеобщее внимание. Прежняя Лайла нуждалась во мне как в подруге, а у этой, нынешней, казалось, все вокруг были лучшие друзья.

Мы сидели в том же поезде, на котором в августе приехали с дядей Максом и тетей Сэнди. Он так же извивался и петлял, поднимаясь в горы Швейцарии в обратном направлении к Андерматту. На полдороге за окном начали падать большие пушистые снежинки. За каждым поворотом возникали новые горы с острыми, скалистыми уступами, открывались все более живописные виды домиков-шале в снегу, а по заснеженным долинам неслись лыжники, и, казалось, из-под их лыж до слуха долетало характерное сфшш-сфшш-сфшш.

Гутри не мог отвести глаз от пейзажа за окном. Он перебегал с одной стороны поезда на другую.

– Guardate! – говорил он. – Видишь ту долину? Могу поспорить, она образовалась в результате схода ледника. Глянь, какие отвесные скалы! – Или: – Посмотри-ка вон туда! Хорошо видно, что эти крутые склоны образованы потоками воды, падающими сверху!

– Эй, мистер Профессор! – окликнула его Мари. – Ты не хочешь передохнуть?

– Передохнуть? – переспросил Гутри. – Это и есть отдых! Я как раз отдыхаю! Guardate! Вон там, смотри – противолавинные барьеры! (По всему склону горы, куда ни кинешь взгляд, были установлены барьеры.) Они не дают снегу обрушиться на город внизу, – пояснил Гутри.

На мне был красный шарф, подаренный бабушкой Фиорелли, и я потуже обмотала им шею. Лавины… Разрушенные города… Мне совсем не нравилось все это.

Наконец из-за поворота открылась обширная долина Урзерен, в самой низкой части которой располагался город Андерматт с его узкими улочками.

– Перекресток Альп! – воскликнул Гутри. – Magnifico!*

______________

* Замечательно! (Итал.)

Гутри сдержал слово и почти два часа катался со мной на самых низких и пологих склонах. Он все время подбадривал меня:

– Динни, у тебя здорово получается! Скоро начнешь съезжать с самой крутизны!

Это была неправда. У меня получалось не здорово. Я все еще то и дело “низпадала”, но все равно мне доставляло удовольствие слышать похвалы Гутри. И по прошествии двух часов я была готова отправиться в хижину и сидеть там с чашкой горячего шоколада в руках. Больше, чем готова. Умоляла Гутри позволить мне закончить на сегодня.

– Я поднимусь наверх и покатаюсь с остальными, – сказал Гутри, проводив меня до хижины. – А потом вернусь. Ты в порядке?

– В полном, – заверила я его. – Во всяком случае, здесь я не так часто буду падать.

Часом позже в хижину ввалились Белен и Кейсуки.

– Там, наверху, становится холодно, – сказала Белен. – Бр-р-р!

– А где Гутри? – спросила я. – Где Лайла и все остальные?

– Гутри катается вместе с Лайлой, – ответила Белен, закатив глаза. – Лайла все время бахвалится. Она считает себя великой лыжницей, но это совсем не так.

Чуть позже к нам присоединились Мари и Фади.

– О-о-о, raclette! – протянула Мари. – Как мне хочется поскорее съесть побольше этого горячего сыра!

– Где Гутри? – спросила я. – И Лайла?

– Ой-ой! У них там чуть не драка приключилась! – сказала Мари.

– Гутри все рвался прокатиться по piste*, а Лайла его отговаривала.

______________

* Горнолыжная трасса для скоростного спуска (итал.).

Через полчаса в хижину вошла Лайла. Она казалась рассерженной, но, когда Фади спросил ее, в чем дело, ответила:

– Ни в чем! Все прекрасно!

– Где Гутри? – спросила я.

Она махнула рукой куда-то в воздух.

– О, где-то там, наверху.

Вошла синьора Палермо.

– Все на месте? – спросила она. – Вы уже перекусили? Я просто умираю от голода!

– Гутри еще нет, – сказала я. – Он остался там.

– Один? – спросила она. – Он не должен кататься один. Кто его партнер?

Все разом посмотрели на Лайлу.

– Где он катался? – спросила синьора Палермо. – Кто последним видел его?

Лайла внимательно изучала свои пальцы, обхватившие чашку с горячим шоколадом.

– Я, – сказала она. – Ничего с ним не случится. Упрямый до невозможности! Все в порядке, просто fantastico! – По ее щеке скатилась слеза и повисла на губе.

Синьора Палермо схватила свои перчатки и шапочку.

– Все оставайтесь здесь, никуда не уходите! – И отправилась на поиски Гутри.

30. Ожидание

За окном хижины в Андерматте бушевала снежная буря, а мы сидели внутри, сбившись в тесную кучку, и ожидали возвращения синьоры Палермо и Гутри. В поисках убежища в хижину один за другим заходили лыжники, и каждый раз дверь с грохотом распахивалась под порывом холодного сырого ветра, а мы с надежной поднимали глаза на входящих.

Я теребила бахрому на своем красном шарфе, ощупывая пальцами каждую косичку. Я решила для себя, что к тому времени, как я поглажу все косички на обеих сторонах шарфа, Гутри вернется.

– Может быть, я тоже идти туда, – сказал Кейсуки.

– Синьора Палермо велела нам ждать здесь, – остановила его Белен. – Ее кондрашка хватит, если окажется, что надо идти искать еще и тебя!

На стене хижины загорелся сигнал лавинной опасности. Теперь два самых верхних спуска были закрыты, а подниматься на них запрещено.

Косички на одной стороне шарфа закончились, и я принялась за вторую.

Лайла раздраженно фыркнула, лицо ее приняло недовольное выражение.

– Я говорила ему, чтобы спускался вниз, – сказала она. – Говорила, что не надо кататься по piste.

– Я иду туда, – повторил Кейсуки. – Я не жду…

Белен схватила его за рукав.

– Не ходи!

По хижине еще раз потянуло холодом от распахнувшейся двери – вошла очередная группа замерзших лыжников.

– Бр-р! Fa freddo!* – раздались их голоса. – На улице ничего не видно!

______________

* Холодно! (Итал.)

На моем шарфе почти не осталось бахромы, до которой я еще не дотрагивалась. Последние косички я перебирала очень медленно.

Кейсуки обмотал шарф поверх рта и натянул вязаную шапочку до самых глаз.

– Я иду…

Белен по-прежнему держала его за рукав. Ветер завывал за окнами, сотрясая рамы.

Дверь снова распахнулась, и на этот раз в нее вошел Гутри, сбивая ледышки с ботинок и стряхивая снег со своей шапочки.

– Ух! – выдохнул он. – То, что творится наверху, – просто невероятно восхитительно!

– Где синьора Палермо? – спросила его Белен.

– Сейчас придет. Я ее немного обогнал – ecco!

Тут появилась синьора Палермо и, смеясь, принялась стряхивать снег с одежды.

– Вы что, даже не сердитесь на него? – спросила Лайла.

Синьора Палермо попыталась придать лицу более серьезное выражение.

– О! – произнесла она. – Si, si. Я велела ему не делать так больше. Ты всегда катаешься с кем-то еще, ты слышишь меня? – Она выжидающе посмотрела на Гутри.

– Si! Я вас слышу! – Он улыбнулся своей заразительной улыбкой. – Но вы не можете не согласиться, что последний спуск был fantastico! Такой самый лучший!

Я испытывала такое облегчение при виде живого и здорового Гутри, что просто потеряла дар речи.

– Ты loco человек! – сказала Белен, обращаясь к Гутри. Она ударила его своей шапочкой по руке. – Мы думали, ты уже мертвый!

– Я? – переспросил улыбающийся Гутри. – Да никогда в жизни! Sono potente! Я сильный! – Он согнул руки в локтях, словно демонстрируя бицепсы, и сел рядом со мной. – Я не хотел никого заставлять беспокоиться. Просто не мог остановиться, все съезжал и съезжал с горы. Я нашел совершенно классную трассу, когда-нибудь я обязательно возьму тебя туда!

– Ну, конечно! – ответила я. – Пройдет всего двадцать-тридцать лет, и я уже буду достаточно подготовлена!

На самом деле мне очень понравилась эта идея. Мы вместе будем нестись вниз по склону, только я и Гутри, и я не буду бояться, и я больше не буду “точкой Динни”.

Лайла хранила молчание. Она ни разу не взглянула на Гутри и по дороге на железнодорожную станцию через неутихающую метель плелась где-то в хвосте нашей группы.

В поезде на обратном пути большинство из нас дремали. Я зажала в кулаке свой счастливый шарф. Лайла сидела одна в стороне от всех и ни с кем не разговаривала. Гутри подсел было к ней, но она сказала ему исчезнуть.

– Ой-ой, – произнес Гутри, ни к кому не обращаясь, – Пистолет вернулся!

Сны Доменики Сантолины Дун

Мой тонкокожий пузырь катился, катился и катился под гору, подпрыгивая на сугробах. Он запотел изнутри, и мне приходилось все время протирать стенки, чтобы видеть. “Гутри! – позвала я. – Гутри!”

Вдруг раздался громкий оружейный выстрел, за ним последовал оглушительный взрыв, земля затряслась и вздыбилась, и я проснулась.

31. Тушеное мясо и планы

Тетя Грейс и тетя Тилли опять принялись за свое:

“Милая Динни!

Тилли призналась, что она так и не послала тебе мое рождественское письмо. Думаю, что когда-нибудь она получит у меня на орехи!

Теперь у меня обе коленки никчемные. Почему бы тебе не приехать и не пожить со мной? Заодно кое в чем подсобила бы! А я бы научила тебя готовить тушеное мясо.

С любовью,

твоя тетя Грейс”.

“Милая Динни!

У твоего папы все в порядке. Мы сейчас разрабатываем один план, и если он сработает, я тебе о нем сообщу. Это что-то потрясающее!

Крик прошел подготовку молодого бойца. Ничего, выжил. Говорит, что научился заправлять свою койку, гладить рубашки и играть в покер. Но на самолетах пока не летает.

Ты просто влюбишься в нашу реку, когда приедешь как-нибудь и увидишь ее.

Шлю тебе тысячу бочек с поцелуями.

С любовью от твоей тети Тилли,

чемпионки по приготовлению

творожного желе”.

32. Пистолет

Да, Пистолет, несомненно, вернулся!

– Я хочу домой! – причитала Лайла. – Домой, а не к родителям в Саудовскую Аравию. Динни, они собираются торчать там еще два года! Целых два года! Я хочу обратно в Штаты. Я хочу жить в нормальном доме и ходить в нормальную школу. Разве тебе не хочется того же, Динни? Вернуться в свой нормальный дом и ходить в нормальную школу?

У меня не было уверенности, чти я точно знаю, какой дом является нормальным или что из себя представляет нормальная школа. Иногда в моей памяти возникали картинки, связанные с местами, где мне пришлось жить в то или иное время, и я даже чувствовала что-то похожее на ностальгию и довольно сильное желание вернуться туда. Но эти воспоминания были не о самих домах, а о местности вокруг домов: о полях, реках, траве, воздухе, дорогах или сараях. Например, мне помнилась пыльная дорога в Теннесси и высокое кривое дерево в Огайо. Я помнила лоток в Индиане, с которого продавали хот-доги, и парк в Висконсине.

Годами я повсюду таскала за собой в коробке разное барахло. Среди прочих вещей там имелись две потрепанные тетради, одна желтая, другая голубая. У обеих на обложке была картинка, на которой девочка ловила рыбу. В желтой тетради я записывала свои сны. Там были даже сны, приснившиеся мне в семилетнем возрасте. Первый сон, к примеру, такой:

“Мне приснилась что я лигушка. Я была очень противная”.

Судя по записям, мне не часто снились сны в семь, восемь и девять лет, или, если снились, я их забывала, когда просыпалась. Но потом у меня были горы снов, и все они поместились в эту желтую тетрадь.

В синюю тетрадь я аккуратно записывала адреса и телефоны (как правило, у нас дома всегда был телефон) всех наших мест проживания. Я начала делать это также в возрасте семи лет, поэтому о всех предшествующих адресах и телефонах мне пришлось расспрашивать маму.

Первая запись была о Байбэнксе, штат Кентукки, где я родилась. В адресе значилось только название улицы: Морли-роуд. Телефона тогда у нас не было. В моей памяти ничего не сохранилось о Байбэнксе.

Затем следовали записи о Виргинии, Северной Каролине и Теннесси. Значились также Огайо, Индиана, Висконсин. Потом шли Оклахома, Арканзас, Орегон, Техас, Калифорния и, наконец, Нью-Мексико. Но о Швейцарии я еще ничего не написала, потому что в список попадали только те места, которые я покидала навсегда.

Время от времени я перечитывала названия городов и поселков: Байбэнкс, Динуидди, Суаннаноа, Суитуотер, Юклид, Уобэш, Энтиго, Кингфишер, Калико-Рок, Роузберг, Одесса, Чико и Эйбикуайю. Стоило мне вслух произнести название города, как в моей голове сразу возникала картинка, появлялся кратковременный образ, и так один за другим, словно кто-то быстро переключал слайды на экране. У меня была мечта когда-нибудь побывать во всех этих местах и найти там маленькие частицы Доменики Сантолины Дун.

В коробке с пожитками имелась также складная удочка, которую подарил мне отец. Я помнила себя сидящей с этой удочкой в руках на реках Суитуотера и Кингфишера, Калико-Рока и Роузберга, и так далее, и так далее, и мой отец тоже всегда сидел с удочкой рядом со мной на берегах этих рек.

Я посмотрела на Монтаньолу, потом на Лугано и подумала: что мне запомнится об этом месте? Наверняка я буду вспоминать горы, и узенькую Виа-Попорино, и озеро. Может быть, в памяти останутся ящерицы, хурма, ставни на окнах, перины, вывешенные на подоконники проветриваться.

– Я хочу американской воды, – простонала Лайла. – Как во Флориде, – добавила она. – У воды во Флориде правильный вкус. Я – человек с очень чувствительными вкусовыми рецепторами.

Я вспомнила вкус воды в Оклахоме с едва уловимым запахом земли и прохладу и чистоту воды в Орегоне. Буду ли я помнить вкус швейцарской воды с легким запахом гальки?

– Я хочу пойти гулять на бульвар, есть тако и гамбургеры, настоящие гамбургеры, – продолжала Лайла.

Я вспомнила стайки ребят на бульварах и девочку, пойманную в то время, как она пыталась украсть с лотка лак для ногтей. Я вспомнила, как бродила среди толпы и думала, откуда у людей берутся деньги, чтобы все покупать, и что они собираются делать со всеми этими вещами, когда им надо будет переезжать на новое место. Я вспомнила тако в Нью-Мексико, наполненные горячей острой начинкой, от которой во рту и горле полыхал пожар.

Буду ли я всегда помнить капучино и пиццу cuattro stagione*, которые подавали в кафе “Федералес” в Лугано? Буду ли я помнить твердые, как камень, biscotti?**

______________

* Четыре времени года (итал.).

** Печенье (итал.).

– Динни, неужели тебе не хочется вернуться домой? – спросила Лайла.

А я подумала: а где он, вообще-то, этот дом?

Лайла жаловалась не только мне. Она жаловалась Белен, Мари, почти всем вокруг, за исключением Гутри. Однажды Мари призналась в разговоре со мной:

– Мне хочется порубить ее на котлету. Я от нее с ума сойду!

Спустя две недели после поездки в Андерматт Лайла перехватила меня на выходе из столовой. Она помахала перед моим лицом каким-то письмом.

– О, это ужасно, просто ужасно! – воскликнула она и громко разрыдалась.

– Что случилась? – Я подумала, что, может быть, кто-то умер.

– И они посмели сообщить мне об этом в письме! Мне необходимо позвонить! Уговори своего дядю разрешить мне позвонить, Динни, пожалуйста!

– Да что случилось? Что такое ужасное произошло?

– Моя мать возвращается в Штаты! Ей опротивела Саудовская Аравия! Она ненавидит эту страну!

– Но ведь это не так уж плохо? – спросила я.

Она хлопнула письмом мне по руке.

– Динни! Это означает развод! Я просто уверена! Но это не самое худшее. – Она снова принялась громко рыдать.

– А что самое худшее? – вновь спросила я, мысленно перебирая возможные несчастья.

– Самое худшее, что мне тоже придется уехать! Мне придется вернуться с матерью в Штаты!

Я решила, что чего-то недопоняла, пропустила какую-то существенную деталь в рассказе Лайлы.

– Но, Лайла, ведь именно этого ты всегда хотела – вернуться в Штаты, пить воду, есть гамбургеры и все такое!

Снова рыдания.

– Только не сейчас, – всхлипнула она. – Мне ведь придется ехать немедленно! На следующей неделе! Я – такой человек, которого надо предупреждать заранее!

– И все же, я думала, ты хотела…

– О, Динни, ты всегда споришь со мной! Никто не может понять! Никто меня не слушает! – И она побежала по коридору, на ходу отбросив в сторону сумку с учебниками.

Из-за угла с той стороны, куда убежала Лайла, появился Гутри.

– Что опять не так на этот раз? – спросил он. Когда я пересказала ему то, что узнала от Лайлы, он с минуту молча смотрел на меня, а потом сказал: – Итак? Разве ты не собираешься умолять меня уговорить ее не уезжать?

– Да, конечно. Уговори ее не уезжать.

– Что-то не похоже, чтобы ты очень этого хотела, – заметил Гутри.

– А тебе не кажется, что Лайле просто нравится привлекать к себе внимание своими истериками?

– Динни, раньше ты никогда ни о ком не говорила гадости! – сказал Гутри.

Я смутилась:

– Разве я сказала гадость? Я думала, это просто наблюдение.

Он застегнул молнию на куртке, взял меня за руку и повел за собой.

– Динни, ты обладаешь потрясающим качеством давать людям, которые с тобой общаются, возможность оставаться самими собой. Ты не часто высказываешь свое мнение об окружающих, и это твое наблюдение – что-то новое. Даже не знаю, как к этому отнестись…

– Ты хочешь сказать, что мне не следует вслух говорить о своих наблюдениях? – спросила я.

– Неужели именно так это и прозвучало – что я прошу тебя не высказываться о своих наблюдениях? Non е vero!* Очевидно, человек время от времени должен говорить о своих наблюдениях.

______________

* Это не так! (Итал.)

У меня возникло странное ощущение, как будто оболочка моего пузыря стала настолько тонкой, что окружающий мир начал вдавливаться внутрь, а то, что внутри, принялось выпирать наружу. Я почувствовала слабость, и мне даже немного захотелось спать.

– Послушай, у меня появилась отличная идея! – сказал Гутри. – Поехали в Доломитовые Альпы в эти выходные! Может быть, это будет последняя лыжная экскурсия сезона. Мы можем поехать все вместе – ты, я, Белен, Кейсуки, Мари, Фади и Лайла тоже. Устроим праздничное прощание для Лайлы! Как ты думаешь? Разве не блестящая идея?

– Fantastico, – сказала я, хотя на самом деле так не думала. Я вдруг ощутила приступ ревности по отношению к Лайле.

– На этот раз, – продолжал Гутри, – ты съедешь на лыжах с самой вершины!

“Нет, не съеду”, – подумала я. Я вообще еще никогда не была на вершине, с лыжами или без них. Все остальные побывали на вершине в Санкт-Морице и Андерматте, или даже на вершине горы Сан-Сальваторе здесь же, в Лугано, но только не я. Мне было страшно подниматься на вершину, и до этой минуты я не понимала почему. Но теперь, рядом с Гутри, мне в голову пришла странная мысль. Вдруг я поднимусь на вершину, так что смогу заглянуть по другую сторону горы, а там ничего не окажется? Что тогда?

Словно прочитав мои мысли, Гутри показал на верхушку Сан-Сальваторе и сказал:

– А на следующий выходной я возьму тебя с собой вон туда. Ты не поверишь своим глазам! Ты даже представить себе не можешь! Это так… так… так fantastico, meraviglioso, splendido!

Сны Доменики Сантолины Дун

Оболочка моего пузыря так растянулась, что я не могла достать рукой до стенки. Я висела в воздухе возле горы Сан-Сальваторе, и огонек на ее вершине превратился в горящую свечу. Рядом какие-то люди веселились на пикнике, а мой пузырь приближался к свечке и был готов вот-вот лопнуть. Он подплывал все ближе и ближе к обжигающему пламени, но я не знаю, лопнул он или нет, потому что проснулась.

33. Визит Лайлы

В тот же вечер, около десяти часов, в дверь нашего дома постучала Лайла, хотя в это время она должна была находиться в спальном корпусе, и потребовала встречи с дядей Максом. Протиснувшись в дом мимо меня, она прошла на кухню, где дядя Макс и тетя Сэнди сидели за столом и ели пирог.

– Это суперважно, – выпалила она с порога. – И не говорите мне, что я должна уже спать. Я никуда отсюда не уйду. – Последовали громкие рыдания.

Тетя Сэнди сказала мне тоненьким голосом:

– Динни, думаю, нам с тобой надо кое-чем срочно заняться в… В твоей комнате! – Закрыв за собой дверь моей комнаты, она прорычала: – Гр-р-р! Не слушай меня, Динни! Я знаю, что она твоя подруга, но у меня от нее кровь в жилах закипает! Иногда мне хочется ее задушить. Я, конечно, понимаю, у нее семейные проблемы, и все такое, но…

– Семейные проблемы? – переспросила я. – Вы имеете в виду возвращение ее матери в Штаты?

– Ну, это самая незначительная из всех проблем Лайлы! В этой семье проблем не меньше, чем в мешке с… – Она внезапно замолчала, закрыв рот рукой. – Ой!

– Каких проблем? – спросила я. – Расскажите.

– Не могу, Динни. Извини. Мне не следовало даже заикаться об этом.

– Но хотя бы скажите, какого рода проблемы? – Я постаралась вспомнить, о чем мне раньше говорила Лайла, и была уверена, что все ее жалобы касались только школы. Она никогда не делилась со мной тем, что происходит в ее семье, а я не рассказывала ей о своей. – Неужели вы мне ничего не скажете? – не отставала я от тети Сэнди.

– Динни, это было бы неправильно, – продолжала сопротивляться она, но без прежней твердости. Было ясно, что тетя Сэнди колебалась, сказать мне или нет, судя по неуверенной интонации ее голоса и по тому, как она покусывала губу.

– Я никому не скажу, – пообещала я. – Я никогда никому ничего не рассказываю. Вы когда-нибудь слышали, как я говорю о том, что происходит в этом доме? Я кому-нибудь рассказала о любовных похождениях мистера Лейланда, или как мисс Флетчер пришла к нам ночью пьяная, или когда?..

Тетя Сэнди обняла меня.

– Этот дом иногда превращается в театральные подмостки для мыльной оперы, правда, Динни? Люди то и дело приходят без всякого спроса жаловаться, плакать, орать, требовать – настоящий цирк! Ты просто молодец, что стараешься не замечать происходящего, и я очень сожалею, что тебе приходится слышать все это. Если бы я оказалась на месте Макса, то чувствовала бы себя совершенно беспомощной. По правде говоря, я на самом деле совершенно беспомощная, поэтому мне и не приходится заниматься тем, что делает он!

– Так вы мне расскажете про Лайлу?

Тетя Сэнди приоткрыла дверь в коридор и прислушалась. Стало слышно, как Лайла кричала на дядю Макса. Тетя Сэнди закрыла дверь и сказала:

– Динни, я не могу. Если бы Лайла хотела, чтобы ты знала о ее проблемах, она сама рассказала бы тебе. Может быть, ей как раз нужно, чтобы рядом был кто-то, кто не знает о ее проблемах, кто считает ее нормальным ребенком из нормальной семьи. – Она придвинулась ближе ко мне. – С другой стороны, кто может поручиться, что знает, какой человек является нормальным, правда? Лично я не могу, теперь не могу!

В дверь постучал дядя Макс.

– Я отведу Лайлу в спальный корпус, – сказал он устало. – Ты не могла бы пойти с нами? – обратился он к тете Сэнди.

– Сейчас приду, – ответила она, а мне сказала: – Вот что, Динни. Когда Лайла уедет домой в Штаты, я расскажу тебе о ее проблемах, договорились? Но при условии, что это навсегда останется с тобой, ладно?

Я легла на кровать и попыталась представить себе проблемы Лайлы. Я стала думать о действительно ужасных, кошмарных вещах. И чем дольше я думала и воображала себе, тем больше Лайла представлялась мне жертвой практически всех несчастий, о которых я узнала во время месячника глобальных бедствий. Я уже сожалела, что в разговоре с Гутри упомянула о ее истериках, и радовалась его идее о праздничном прощании. Я дала себе клятву быть с Лайлой по-настоящему доброй и приветливой.

Впрочем, известно, что давать обещания гораздо проще; чем их выполнять.

34. Доломитовые Альпы

Сопровождающими нашей группы на экскурсии в Доломитовые Альпы были синьора Палермо и мистер Боннер. Мы выехали на школьном автобусе еще до рассвета, в тревожном черно-синем полумраке. В Лугано все растаяло, но, по словам Гутри, который накануне слушал сводку погоды, в Доломитовых Альпах за ночь выпало тридцать сантиметров снега.

Мистер Боннер торжественно вручил каждому по передающему устройству. Школа приобрела их совсем недавно. Они были желтого цвета и похожи на маленькие переносные радиоприемники. Мистер Боннер объяснил, что их следует повесить на пояс, “а когда лавина вас накроет, они будут издавать тоненький сигнал”.

– Лавина? – переспросила я. – Ожидается лавина?

– Нет-нет-нет, – сказала синьора Палермо. – Это защита, мы просто проверять их!

– Тогда что же обнаружат спасатели? – спросила Мари. – Мертвое тело? Я хочу сказать, если ты уже мертвый, какой смысл?

– Ты можешь выжить, – вмешался Гутри, – даже если тебя засыпет снегом. Можно сделать вот так… – И он стал демонстрировать, как надо уминать снег вокруг себя, чтобы создать воздушное пространство, но я не стала слушать, а закуталась в свой счастливый красный шарф и уснула в черно-синем полумраке под убаюкивающее раскачивание автобуса.

Сны Доменики Сантолины Дун

Я стояла на горе и направляла передатчик на солнце. Он тоненько пищал. Солнце послало яркий, теплый луч прямо мне на лоб, словно божие благословение, и мне стало очень хорошо.

От Лугано мы, кажется, повернули на юг и в Кьяссо пересекли границу с Италией. Я почти не помнила дорогу, только покачивание автобуса, да когда просыпалась время от времени, краем глаза видела то озеро, то долину, то старинный замок, повисший над ущельем. Иногда я улавливала обрывки разговоров в автобусе. Слышала, например, как Гутри объяснял Кейсуки, что доломиты – это известняковая горная порода. А мистер Боннер говорил, что мы будем проезжать неподалеку от городов Верона и Падуя, где жили Ромео и Джульетта. Еще он хотел задать какой-то вопрос для обдумывания, но Белен запротестовала:

– Никаких обдумываний! Сегодня думать не разрешается!

Лайла в своем ярко-розовом лыжном костюме прикорнула в одиночестве на сиденье передо мной. Она казалась очень озабоченной, ни с кем не общалась и все время смотрела в окно. Я чувствовала, что мне следует поговорить с ней, но не могла заставить свои глаза оставаться открытыми, а мозг – придумать, как начать разговор.

“Позже, – пообещала я себе. – Как проснусь, сразу поговорю и буду с ней очень доброй”.

Приехав на лыжный курорт, мы высыпали из автобуса, со стонами облегчения разминая затекшие ноги и спины, и принялись разбирать перепутавшиеся лыжи и палки, разыскивать свои очки и перчатки, искать, куда бы прикрепить ярко-желтые коробочки передатчиков.

– Вызываю Марс, – постучал пальцем Кейсуки по своему передатчику. – Вызываю Марс! Есть кто-нибудь дома?

Нам раздали билеты, и мы сгрудились возле подъемника.

– О’кей! – сказал Гутри. – Слушайте все: сегодня день Лайлы!

Лайла плотно сжала губы и спрятала подбородок поглубже в воротник куртки. Она выглядела смущенной и одновременно довольной, оказавшись в центре внимания. Я заметила, как Белен локтем слегка подтолкнула Кейсуки. Очевидно, она была не слишком обрадована тем, что этот день посвящался Лайле.

– Я считаю, что сегодня мы должны держаться все вместе, а Лайла будет нашим лидером, мы последуем за ней всюду, куда бы она ни направилась! – сказал Гутри.

Мое сердце вдруг стало биться сильными ударами – стамп, стамп, стамп, – а я не могла произнести ни слова. К счастью, на помощь мне пришел мистер Боннер.

– Подождите-ка, – заговорил он. – Я, например, не умею так хорошо кататься на лыжах, и Динни ведь тоже новичок, не правда ли? Нам с Динни, очевидно, следует оставаться внизу, на этих пологих склонах.

– Да нет же, – начал спорить Гутри. – Наверху не намного круче.

Мы все разом посмотрели наверх. Ближайшее сиденье подъемника остановилось примерно на четверти пути; предыдущее начало движение и поднималось все выше и выше над склоном. Все вокруг было очень ярким и контрастным. Всюду, куда ни кинешь взгляд, сияла белизна, белее белого, а на ее фоне чернели канаты и сиденья подъемника, протянувшиеся вверх вдоль склона горы, а вниз летели красные, желтые и черные куртки лыжников – сфш-ш, сфш-ш, сфш-ш-ш…

– Хотя бы поднимитесь с нами, – настаивал Гутри. – Доедете до верха, а там решите, съезжать вам или нет, в крайнем случае сядете опять на подъемник и спуститесь вниз. Так как?

– Динни, – обратился ко мне мистер Боннер, – ты как считаешь?

– Динни! – сказала Лайла. – Не будь такой трусихой!

Это практически не оставило мне выбора. Я была совсем не в восторге от того, что Лайла могла называть меня трусихой.

35. Громкий снег

Пока мы поднимались на подъемнике до первой остановки, мне приходилось все время напоминать себе, что нужно дышать, так как я инстинктивно задерживала дыхание и вообще застыла в полной неподвижности, намертво вцепившись в поручень сиденья. Мари, сидевшая рядом, учила меня: