Текст книги "Шарон Крич. Отличный шанс"

Автор книги: Шарон Крич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Когда мне на голову упала хурма, прервав мои размышления, я прикрикнула на нее, и на крону дерева надо мной, и на осу, с жужжанием усевшуюся мне на волосы. “Эй!” Ящерица с целеустремленным видом карабкалась вверх по стене. У нее была своя миссия. Могла она видеть небо? А у меня была миссия? Если бы я сидела в тюрьме и выглянула в окно, что бы я увидела – грязь или небо?

Я не находила ответа на этот вопрос и не понимала, что именно должна была видеть. Мне казалось, что в истории о пленниках, которую рассказал Гутри, не хватает какого-то существенного эпизода.

До начала занятий в школе была еще целая неделя. Гутри сказал, что его багаж вот-вот привезут, и после этого он сразу поедет к друзьям в Милан на все оставшееся время. Гутри будет учиться в этой школе уже второй год. Я думала, что он старше меня, но, как оказалось, ему тоже тринадцать.

– Ты поедешь в Милан один? – спросила я.

– Это совсем близко! Да его, наверно, видно с вершины Сан-Сальваторе. Милано! – воскликнул он, поцеловав кончики своих пальцев и воздев руку к небу.

Этот жест выглядел странно и непонятно, а сам Гутри показался мне каким-то очень взрослым. Я сделала то же самое, и он улыбнулся.

– А как туда добираться? – спросила я.

– Просто садишься на поезд и едешь – presto!* Оглянуться не успеешь, как уже в Милане. Сама попробуй. Хочешь – поехали вместе.

______________

* Быстро (итал.).

Гутри с таким же успехом мог предложить мне собрать вещи и поехать в Африку. Чтобы заблудиться, мне было достаточно и этого маленького кусочка Швейцарии, на который меня забросила судьба.

За неделю, прошедшую со дня нашего прибытия, я изучила местность, прилегающую к дому дяди Макса и тети Сэнди, разбив ее на отдельные участки. В первый же день я исследовала весь школьный кампус. На второй день прошла туда и обратно по улице Виа-Попорино, а сегодня взобралась на холм Коллина-д’Оро до деревни Монтаньола и теперь возвращалась домой окольным путем, по тропинке. Завтра я намеревалась спуститься вниз по склону до церкви Святого Аббондио. Я, как кошка, инстинктивно устанавливала границы зоны своего обитания. Так я поступала всегда и всюду, куда привозили меня родители.

Гутри спросил, где я собираюсь провести время до начала занятий.

– Нигде, – ответила я. – Я вынуждена жить здесь с новым… с моим дядей. – Мне не хотелось говорить, что я живу в доме директора школы.

– Вынуждена жить здесь? – повторил за мной Гутри. – Да я бы правую руку отдал, чтобы жить здесь все время, круглый год.

– А я бы не отдала, – сказала я.

Тогда-то он и рассказал мне историю о двух пленниках.

Когда в тот день я вернулась домой, тетя Сэнди показала мне комнатное растение, подаренное ей соседкой, которое называлось клеома. У него были тонкие бледно-зеленые и белые листья, тянущиеся вверх, и множество ростков – деток, как назвала их тетя Сэнди. С деток свисали маленькие корни, они болтались в воздухе, словно пытались дотянуться до земли. Вот и я такая же, подумалось мне, маленькое растение с корнями, болтающимися в воздухе.

Вечером я стала искать слово “похищенный” в моем новом словаре. Нашлось несколько вариантов, и я выбрала portare via aforza, а потом написала новое объявление.

Тетя Сэнди сказала:

– Мне кажется, то, что ты написала, означает “взять силой”, и больше похоже на команду, словно ты просишь кого-то прийти к нам в дом и похитить тебя. Ты именно это хотела сказать?

Нет, не это. Но мы обе не имели понятия, как переделать “взять силой” во “взята силой”.

Затем я стала искать слово “помогите!”. Но в словаре предлагалось так много вариантов перевода, что в итоге я просто прицелилась карандашом и ткнула в первый попавшийся. “Servitevi!” – написала я на плакате.

Когда пришел дядя Макс пожелать мне спокойной ночи, он посмотрел на мою работу и сказал:

– Думаю, что это означает “угощайтесь!”. Звучит так, словно ты приглашаешь воров в дом, чтобы забрать все наши вещи. Ты это имела в виду?

5. Почтовые открытки

У моего отца есть две сестры, Грейс и Тилли. Они по-прежнему живут в Байбэнксе, штат Кентукки, в городке, где родились и отец, и я. Грейс и Тилли всегда любили посылать нам почтовые открытки и письма, в которых рассказывали о всех своих новостях, и все же получить от тети Грейс открытку всего лишь через несколько недель после приезда в Швейцарию было для меня сюрпризом.

“Милая Динни,

надеюсь, вы добрались до Швейцарии без всяких приключений и ваш самолет никто не пытался угнать. Если бы я заранее знала, что ты уезжаешь, я бы помолилась за тебя.

Как там, в Швейцарии? На каком языке там говорят, на швейцарском? Ты уже была на рыбалке? А что там едят? А я сегодня приготовила тушеное мясо, любимое блюдо Лонни.

С минуты на минуту придет Тилли и принесет свое ужасное творожное желе. Опять придется притворяться, что оно мне нравится.

Шлю тебе целую бочку объятий.

С любовью,

твоя тетя Грейс”.

На следующий день пришла открытка от Тилли, сестры тети Грейс:

“Милая Динни,

мне позвонил твой папа и сказал, что ты уехала в далекую Швейцарию. Он очень переживает, но считает, что это твой шанс и что ты проведешь там незабываемое время.

Интересно, носишь ли ты там кожаные шорты и носки до колен, или эта одежда только для мальчиков? Ходишь ли ты, как прежде, на рыбалку?

Сегодня мне надо идти на ужин к Грейс. Я буду угощать ее своим творожным желе. Знаешь ли ты, что я получила за него премию на конкурсе? Грейс приготовила тушеное мясо, которое у нее обычно не слишком хорошо получается, однако она очень старается.

Шлю тебе тысячу поцелуев:

XXX ХХХХХХХ ХХХХХХХ

х хххх хххххххх хххх

ХХХХ XXX XXX ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХХХХХ XXX

С любовью,

твоя тетя Тилли”.

От родителей не было никакой весточки. Они забыли обо мне.

Я бы не удивилась, если бы они на самом деле совершенно обо мне забыли. Однажды, когда мы ехали из Оклахомы в Орегон (а может быть, из Орегона в Техас), мы ненадолго остановились на стоянке для отдыха, а когда я вышла из туалета, нашей машины не было.

Я увидела на стоянке фургон, в который карабкались трое ребятишек, и подумала, не попроситься ли и мне туда. Если мои родители не отыщутся, то, может быть, эти люди позволят мне жить с ними.

Но я не отважилась подойти к ним и уселась на столе для пикников. На стоянку то и дело заезжали машины с фургонами-прицепами, а я все сидела и сидела, пока от усталости не начала клевать носом. И тут вдруг раздался голос Крика, который звал: “Динни! Динни!”, – и я увидела, как все наши выскочили из машины, окружили меня, стали ерошить мне волосы, а мама плакала, а папа смеялся, а Стелла сказала: “Динни! Никогда не делай так больше! Ты перепугала нас до смерти!”

Больше я из машины не выходила до самого окончания поездки, даже в туалет или чтобы перекусить.

6. Девочка

Я бежала вниз по склону Коллина-д’Оро, а вокруг меня колыхался густой и горячий воздух, каким он бывал иногда в Техасе или Оклахоме, и облака нависали низко над долиной. Обогнув школьный кампус, тропинка резко повернула налево, нырнула вниз мимо группы древних каменных строений, а затем ушла вправо. Отсюда была видна церковь, а за ней склон холма спускался к самому озеру. Прямо напротив церкви через озеро возвышалась Сан-Сальваторе.

Было удивительно, что, откуда ни посмотришь на эту гору, все время кажется, до нее рукой подать. Глядя из окна своей спальни, я думала, что Сан-Сальваторе расположена прямо передо мной, перед домом. Теперь же я видела ее с другой точки, и вот она снова, гора, но уже перед церковью.

Бум! Бум-бум-бум! Утром я стояла на балконе комнаты дяди Макса и тогда впервые услышала этот звук. Бум! Он был похож на громкий, глухой раскат грома, эхом отозвавшийся по всей долине.

Я убежала в комнату.

– Нас бомбят! Мы погибнем!

Дядя Макс вышел за мной на балкон. Вскоре вновь раздалось: “Бум! Бум-бум-бум!”

– Мы погибнем!

– Динни, – дядя Макс положил руку мне на плечо, – это не бомбы. Это военные учения. Здесь каждую неделю проводятся военные учения. У меня была примерно такая же реакция, когда год назад я приехал сюда впервые.

– Правда? – не поверила я.

– Я, конечно, не думал, что погибну, но звук действительно был не из приятных.

– Но почему они проводят военные учения? Швейцария – нейтральная страна.

– Нейтральная не означает, что ей не надо быть готовой защитить себя, – сказал дядя Макс.

Бум! Я стояла на дороге возле церкви и прислушивалась к непрекращающейся канонаде в долине. К церкви вела длинная, узкая дорожка с двумя рядами кипарисов по краям. Деревья были высокие и тонкие, словно темные незажженные свечи, тянущиеся к небу. Тропа упиралась в церковь, прямоугольную, построенную из желтого камня, с возвышающейся посередине башней с часами.

По тропинке, на полпути к церкви, шла девочка в шортах и белой рубашке. Она медленно передвигала ноги, как будто ее тянули за невидимую веревку. К тому времени, как я поравнялась с тропинкой, девочка вошла в церковь. Стояла полная тишина, если не считать далекого шума машин на автостраде на другом краю долины. Ни пения птиц, ни людских голосов, только этот шум. Часы показывали без пяти десять.

Дверь церкви была открыта. Внутри оказалось прохладно и темно, только золотистый лучик света проникал через круглое окошко, расположенное высоко в дальней стене. Здесь стояла еще более глубокая тишина, поэтому я ожидала услышать ту девочку, но думала при этом о Стелле и ее ребенке, о Крике, о родителях, и мне хотелось слышать и их тоже.

Я остановилась у входа, пока глаза не привыкли к темноте. Постепенно стали видны ряды темных скамеек, проход посередине, а потом, в дальнем конце, я увидела девочку. Она сидела, положив на колени руки со сплетенными пальцами, голова поднята кверху, к окошку с золотистым лучиком. Я представила, что это Стелла сидит там и что мы совсем не в Швейцарии, а в Америке.

Я вышла из церкви и прислонилась к холодной стене. На башне стали звонить колокола, когда девочка только показалась в дверях. От неожиданности она вздрогнула и воскликнула:

– Ой! – Потом увидела меня и посмотрела вверх, туда, где раскачивались колокола. – Ты только послушай! Это звучит так… так…

– Жутко? – спросила я.

– Нет, не жутко, – сказала она. – Удивительно! Невероятно! И… – Она сделала шаг мне навстречу. – Ты американка? Я – американка!

– Я тоже.

Мне не хотелось, чтобы она спросила, из какого я города. Этот вопрос всегда ставил меня в тупик. То ли называть город, в котором я родилась, то ли в котором жила в последнее время или перед этим?

– Я учусь в местной американской школе. А ты? – спросила девочка.

– Думаю, что тоже.

Она посмотрела на меня искоса.

– Ты думаешь? Ты что, не знаешь?

По моим расчетам, я либо совершу побег до начала занятий в школе, либо мои родители приедут и заберут меня, но вместо этого я сказала:

– Мой дядя – директор школы, так что – да, я буду в ней учиться.

– Вот здорово! – воскликнула девочка. – Я здесь начну заново!

Мне было не совсем понятно, что она хотела этим сказать, но разъяснения не последовало, как я ожидала. Вместо этого девочка продолжала оживленно рассказывать о том, что она вместе с родителями остановилась в гостинице в Монтаньоле, и что они собираются в поездку по стране на несколько дней, и что она возвратится к открытию школы, а родители опять уедут в Саудовскую Аравию, где работает ее отец.

– Меня зовут Лайла, – представилась она. – А тебя?

Мне понравилось, как звучит ее имя – Лай-ла.

– Меня? – переспросила я. – Меня зовут Динни.

– Какое смешное имя! – рассмеялась она, но прежде чем я успела обидеться, девочка схватила меня за руку. – Пойдем! – сказала она. – Пойдем в Лугано пешком!

Из деревни, которая оказалась практически сразу за церковью, Лайла позвонила родителям. Я слышала ее голос: “Говорит, что она дочь директора. Я уверена, что с ней безопасно, мама!”

По дороге в Лугано девочка сказала:

– Ты, выходит, будешь жить здесь весь год? Представляю, каково жить здесь целый год. Это как… как… не знаю… как в раю!

– Иногда здесь идет дождик, – пробормотала я.

Она рассмеялась. Смех каким-то мягким бульканьем зарождался у нее где-то глубоко в горле, потом выкатывался и выплескивался изо рта в воздух, обволакивая деревья и кусты. Я бы с удовольствием рассмеялась тоже, но уверена, что издавала бы гораздо менее приятные звуки по сравнению с ней.

Я спросила Лайлу, познакомилась ли она уже с кем-либо из школьников.

– Только с одним, – ответила она. – Недавно, с мальчиком. Гутри, вот как его зовут. Представляешь, что он мне сказал? Он пригласил меня поехать с ним в Милан. В Милан! Сумасшедший какой-то! Как будто родители позволят мне ехать в такую даль, как Милан, с совершенно чужим человеком! И все же он довольно милый, ты знаешь…

Значит, Гутри пригласил с собой в Милан и Лайлу! Я только что познакомилась с этим мальчиком, практически ничего не знала о нем, и все-таки мне было досадно, что он пригласил не только меня. Мне хотелось сказать об этом Лайле, но я на собственном горьком опыте убедилась, что не следует чрезмерно доверять людям, которых недостаточно хорошо знаешь. Когда мы переехали в Калифорнию, я на второй день пребывания в новой школе сказала девочке из моего класса, что мне нравится один из мальчишек. К наступлению большой перемены уже вся школа была осведомлена об этом. По дороге домой меня остановили две девочки и заявили с угрозой в голосе: “Думаешь, раз ты новенькая, то лучше других? Так вот, запомни. Этот парень уже занят. А ты ничем не лучше остальных!”

Поэтому, хоть мне было и досадно, что Гутри пригласил с собой в Милан и Лайлу, я не сказала ей об этом.

На широкой площади в центре Лугано мы сели за один из столиков, стоявших на открытом воздухе перед входом в кафе, потом вместе с официантом долго тыкали пальцами в меню и наконец заказали пиццу. Мне принесли пиццу, в начинке которой были какие-то странные коричневые штучки. Лайла сказала, что это анчоусы.

– Это – что?

– Ты не знаешь, что такое анчоусы? – переспросила Лайла. – Это такие крошечные рыбки. Очень соленые.

Я стала их разглядывать. Рыбки были похожи на раздавленных сороконожек. Я вытаскивала их из пиццы и прятала за поджаренной с краю корочкой.

– Ты только подумай! – воскликнула Лайла. – Здесь никто не знает английского. Мы можем говорить, что хотим, и ни один человек не догадается.

– А дядя Макс сказал, что большинство людей здесь понимают по-английски. Это мы не понимаем их.

– Правда? – удивилась Лайла. – Хорошо, что ты мне сказала, а то бы я ляпнула что-нибудь, а потом сама же жалела.

Мне даже в голову не могло прийти что-то, о чем Лайла сказала бы и потом пожалела, и даже если бы такое случилось, я бы не возражала. Мне просто нравилось сидеть с этой девочкой за столиком на открытом воздухе и казалось, что я обрела друга среди стольких чужих людей вокруг.

Посреди площади стоял жонглер и подбрасывал красные мячики. На тротуаре суетились и клевали крошки голуби. По всем четырем сторонам площади стояли высокие здания. Оттуда, где мы сидели, я не могла видеть гору. Я знала, что она была там, за домами, за деревьями, но не видела ее и чувствовала себя здесь в безопасности.

Мне всегда казалось, что гора, такая темная и огромная, неотступно следит за мной, нависая над окрестностями, загораживая собой все, что находится за ней. И еще она невольно заставляла меня постоянно помнить о моих родных, с которыми я жила когда-то среди таких же гор.

Иногда я задумывалась о чем-то своем – слушая, например, звон колоколов церкви Святого Аббондио или разглядывая узкие, извилистые швейцарские улочки, – и тогда мой взгляд вдруг падал на гору, и я снова вспоминала о нашей семье и чувствовала себя виноватой за то, что думаю не о них и что мне на самом деле многое нравится здесь, на новом месте.

Что будет, если я совершенно адаптируюсь, если забуду о них, а они – обо мне?

Я проводила Лайлу до гостиницы в Монтаньоле. Ее отец сидел на террасе, повернув лицо к солнцу. Лайла представила меня.

– Американка? – произнес он. – Твой дядя – директор? Надеюсь, он знает свое дело. – Отец Лайлы засмеялся, но смех его был не добрым, как у дочери, а холодным и ироничным. В небе над его головой появился небольшой реактивный самолет “кроссэйр”, похожий на тонкую, красно-белую летучую рыбу, и на низкой высоте пронесся над долиной.

Когда я уходила, то обернулась и посмотрела на них обоих. Лайла стояла лицом к отцу, а он как будто внушал ей что-то, уставив на нее указательный палец. Она успокаивающе похлопала его по плечу и засмеялась. Этот смех стоял у меня в ушах, когда я шла вниз по склону холма. Я слышала его еще долгое время на всем пути по Коллина-д’Оро, дольше, чем можно было бы фактически слышать его, если бы Лайла продолжала смеяться.

Сны Доменики Сантолины Дун

Я была анчоусом и плавала в облаке, а мимо летела птица. Она все время смеялась, смеялась, смеялась. Птица могла врезаться в гору. Мне хотелось предупредить ее: “Осторожно! Осторожно!”, но я была анчоусом, который не умел разговаривать. А потом я провалилась в дырку в облаке и стала падать вниз, вниз, вниз. Но так и не долетела до земли, потому что проснулась.

7. Королева

Миссис Стирлинг, основательница и владелица школы, объявилась в городе за день до начала занятий. Глядя, как суетились учителя и персонал, готовясь к ее приезду, можно было подумать, что ожидался визит самой английской королевы. Впрочем, у всех, кто встречался с этой дамой, создавалось впечатление, что перед ними действительно настоящая королева.

Я не знаю, сколько ей лет на самом деле. По некоторым предположениям, от шестидесяти пяти до семидесяти, а сама она в шутку как-то сказала, что ей исполнилось сто пять. Ничего не могу добавить по этому поводу, только если судить по тому, как она держится, ей не дашь и шестидесяти.

Ее черные с проседью волосы уложены в пышную прическу. Одета, как правило, в черное платье с глубоким вырезом, на шее – длинное жемчужное ожерелье, в ушах – огромные сверкающие серьги, а на ногах – черные туфли на высоких каблуках-шпильках. Такой наряд служил для нее своего рода форменной одеждой, в которую лишь иногда вносились небольшие изменения, например, красные туфли на шпильках вместо черных. Она всегда выглядела очень элегантно, и все невольно поворачивали головы в ее сторону, стоило ей войти в помещение. Миссис Стирлинг знала всех по имени и свободно говорила на английском, французском и итальянском языках, причем переключалась с одного на другой, не моргнув глазом.

Ее дом, “Каза Стирлинг” – бесформенное четырехвековое строение с высокой башней-звонницей, стоял на краю кампуса. Еще у нее были дома на территориях других принадлежавших ей школ во Франции, Испании и Англии, а также вилла в Италии. Всю жизнь миссис Стирлинг переезжала из одной школы в другую (или из одного дома в другой), задерживаясь на одном месте обычно не более недели.

Она сама управляла своим голубым “Вольво” и славилась тем, что увлекалась быстрой ездой на поворотах и превышала любые ограничения скорости. Она также могла сорваться с места без всякой подготовки, сказав: “Я уехала в Англию!” – и проделать на машине весь путь без отдыха, днем и ночью, через Швейцарию и Францию, затем на пароме в Англию, а там без остановки до самой школы. Если же дело было срочным, она пользовалась самолетом.

Впервые я встретила миссис Стирлинг в день сбора учащихся на открытии учебного года. Во дворе своего дома она устроила грандиозное чаепитие, люди постоянно подходили и уходили. Дядя Макс велел мне идти вместе с ним и тетей Сэнди, добавив, что миссис Стирлинг ждет не дождется познакомиться со мной. Мне было непонятно, зачем ей это надо, и представилось, что, как только она меня увидит, сразу прикажет: “Отрубить ей голову!” От такой мысли мне стало не по себе.

Но ничего подобного не произошло. Она взяла обе мои руки в свои и сказала, что у меня очаровательное лицо и очаровательное имя, и ей необыкновенно приятно, что я буду учиться в ее школе, и ей необыкновенно приятно, что дядя Макс и тетя Сэнди тоже будут в этой школе.

Я тогда подумала, что, возможно, миссис Стирлинг была чем-то вроде свадебного генерала, как королева в Англии, что она, возможно, на самом деле ничего не делала и не решала, но я ошиблась. Дядя Макс объяснил:

– Она в курсе всего, что происходит, и, если ей это не по нраву, велит изменить или улучшить, причем сразу, без промедления! – Произнося эту фразу, дядя Макс выглядел немного обеспокоенным.

– А я думала, вы здесь начальник, – сказала я.

– Нет, – возразил дядя. – Начальник – миссис Стирлинг, и я рад этому.

– Почему?

– Потому что она хорошо знает свое дело. Я, конечно, могу не во всем с ней соглашаться, время покажет, кто прав, однако вижу, что она обладает прекрасным чутьем. Только посмотри, как она здесь все организовала! – Дядя Макс сделал жест рукой в сторону кампуса, указывая на виллу, террасы газонов, крытый бассейн и спальные корпуса, на учащихся и их родителей разных национальностей, бродивших по территории. – А начинала она с нуля, с двух учеников, ее собственных детей. Зато теперь – смотри…

Миссис Стирлинг легкой походкой направлялась в нашу сторону, по пути выискивая что-то в складках платья. Наконец она достала губную помаду, на ходу открыла ее и подкрасила губы, не глядя в зеркало (это произвело на меня большое впечатление), а затем засунула помаду обратно.

– – Макс, дорогой, – сказала она дяде. – Поищи, пожалуйста, эту очаровательную семью, которая приехала из самой Осаки сегодня утром. Похоже, у них возникла проблема с оплатой. Ты не мог бы уладить это дело с бухгалтерией? – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Доменика – какое чудесное имя!

– У вас действительно есть дом в Италии? – поинтересовалась я.

– Да! Он находится в самом замечательном месте на всем свете, и мы с тобой обязательно съездим туда вместе очень скоро. И Макс и Сэнди тоже.

– А как называется это место в Италии? – снова спросила я.

Она не успела ответить, потому что увидела Гутри.

– Питер, дорогой! – позвала миссис Стирлинг.

Питер? Я что, неправильно расслышала его имя?

Питер, он же Гутри, покраснел и подошел к ней.

Миссис Стирлинг постучала пальцем по бейджику у него на груди, на котором было написано: “Гутри”.

– Милый, у тебя замечательное имя. Почему тебе обязательно нужно, чтобы тебя звали по фамилии? – Она похлопала меня по плечу. – Доменика, дорогая, ты уже познакомилась с Питером? Питер Ломбарди Гутри Третий.

– Гутри, – пробормотал он в мою сторону.

– Питер – самый очаровательный молодой человек, – сказала миссис Стирлинг. – Принц!

Гутри не проявил никакого восторга по поводу того, что его называют принцем, однако улыбнулся миссис Стирлинг.

– Гутри! – послышался чей-то призывный голос. Из-за его спины появилась Лайла. – А-а, привет, незнакомка, – сказала она мне.

Незнакомка? Это слово неприятно кольнуло меня. С какой стати я – незнакомка? Я такая же незнакомка, как и она. Это напомнило мне, как каждый раз, когда я оказывалась в чужом городе, в чужой школе, в чужом классе, кто-нибудь обязательно говорил: “А это что за чужая девочка?” И я чувствовала себя именно так – чужой. И в ответ смотрела на всех как на чужаков и спрашивала себя: кто они такие?

– Меня зовут Динни, – напомнила я Лайле.

– Я знаю, – сказала она.

На ней было белое хлопчатобумажное платье и сандалии, и она вся была какая-то очень чистенькая. На моем рукаве размазалось пятно от съеденного вишневого пирога.

– А ты кто, милая? – спросила миссис Стирлинг, беря Лайлу за подбородок.

“Незнакомка, – хотелось выкрикнуть мне. – Она такая же незнакомая и чужая, как и я”.

Лайла протянула вверх руку и дотронулась до маленькой жемчужной сережки миссис Стирлинг.

– Я Лайла, – как ни в чем не бывало сказала она. – Я американка.

– Да, очевидно, – произнесла миссис Стирлинг.

– А вы – собственница этой недвижимости? – задала вопрос Лайла.

– Недвижимости? – обиженно переспросила миссис Стирлинг. – Ты хочешь сказать – школы? Я ее основала.

– И владеете ею, ведь так? – настаивала Лайла.

Миссис Стирлинг повернулась к дяде Максу:

– О, эти американцы, иногда они бывают такими прямолинейными!

– Могу я поговорить с вами насчет моей комнаты? – не отставала Лайла.

Миссис Стирлинг помахала кому-то на другом краю дворика.

– Макс, – обратилась она к дяде, – не могли бы вы обсудить с этой юной леди жилищные вопросы? – Она улыбнулась каждому из нас и отошла к другой группе гостей.

К тому времени, как дядя Макс вырвался, наконец, в тот вечер домой, в руках он держал список из двадцати трех пунктов, по которым, в соответствии с просьбами миссис Стирлинг, нужно было что-то уладить или исправить.

– Она не упустит ни единой мелочи! – воскликнула тетя Сэнди.

– Да, с ней не соскучишься, – согласился дядя Макс, но в его голосе не было разочарования, наоборот, он выглядел настроенным на деловой лад, готовым к действию, словно хотел скорее взяться за работу и добиться успеха, доказать миссис Стирлинг, что она в нем не ошиблась.

В эту минуту дядя Макс напоминал мне маму, которая становилась такой же возбужденной и деятельной каждый раз, когда мы приезжали в новый город. “Пора за работу! – говорила она всем нам. – У нас много дел!”

Я спросила тетю Сэнди, знает ли она, где в Италии находится дом миссис Стирлинг.

Тетя Сэнди в этот момент пыталась прочитать инструкцию на упаковке со смесью для выпечки пирога.

– Точно не знаю, но где-то недалеко от Флоренции, – сказала она. – Никак не могу понять, что пишут в этой инструкции. Надо добавить либо два яйца, либо чего-то еще. Подай мне, пожалуйста, словарь.

Поскольку у миссис Стирлинг был дом в Италии, я невольно вспомнила о бабушке Фиорелли. Ведь вполне возможно, что они были когда-то знакомы. А вдруг мне удастся увидеть места, в которых выросла моя бабушка? Хотя бабушка Фиорелли знала меня не больше, чем тетя Сэнди или дядя Макс, мне все же хотелось посетить ее родину, ее дом. Если бы я очутилась там, то кто-нибудь, возможно, увидел бы меня и сказал: “А я тебя знаю! Ты – внучка госпожи Фиорелли!”

А я бы прошла по улицам, где ходила бабушка, зашла в дом, где она жила, и тоже почувствовала бы себя как дома.

Сидя на кухне с тетей Сэнди, я спросила:

– Вы знаете, где в Италии жила бабушка Фиорелли? Вы знаете, откуда она родом?

Тетя Сэнди вылавливала из миски попавшую туда яичную скорлупу.

– Мама? Откуда она родом? Хороший вопрос. Название начинается с “Кампо-“, а дальше не помню.

– Вы слышали, что миссис Стирлинг пригласила нас в гости в свой дом в Италии?

– Слышала. Думаю, что мне для начала надо поучиться хорошим манерам. И еще я хочу убедиться, что мы все еще будем здесь через неделю. Я не уверена, что справлюсь с этой работой. – Она посмотрела на дядю Макса, который сидел за столом со своим списком неотложных дел. – Надеюсь, что он справится! – сказала тетя. – Нести круглосуточную ответственность за несколько сотен подростков – я бы не смогла! – Тетю Сэнди передернуло от этой мысли. – Я не способна даже кошку вовремя покормить!

– У вас нет кошки, – сказала я.

– Вот видишь! Я даже не помню, что у меня нет кошки!

8. Язык итальянки

Гутри был весь как живой сгусток наэлектризованной энергии. Все приводило его в восторг – учеба, спорт, походы на природу, еда, люди. Но более всего он восхищался Швейцарией. “Svizzera! – произносил он драматическим голосом. – Bella, bella Svizzera!”* В такие минуты мне вспоминался отец, который тоже мог скакать и дурачиться от избытка восторга и энтузиазма.

______________

* Швейцария! Прекрасная, прекрасная Швейцария! (Итал.)

Я спросила у Гутри, как по-итальянски “меня похитили”, и, вернувшись домой, переписала свое воззвание. Но тетя Сэнди, увидев его, сказала:

– Мне кажется, то, что ты написала, означает “меня постригли”. В итоге у нас здесь может образоваться очередь из желающих привести в порядок свои волосы.

Я попыталась по-другому написать то, что услышала от Гутри. Тетя Сэнди полистала мой словарь и сказала:

– Это значит “репа”. И еще “тупоголовый”.

По национальности Гутри – американец. Он учился в этой школе уже второй год и знал кучу итальянских слов. Однако, по выражению дяди Макса, Гутри разговаривал на своей собственной версии итальянского языка. “Иногда он безжалостно коверкает слова, но делает это с таким gusto*, что это не вызывает неприятных ощущений, – сказал дядя Макс.

______________

* Здесь: обаяние (итал.).

Меня завораживали люди, общавшиеся на итальянском. Я не могла оторвать глаз от ребятишек, прогуливающихся вдоль озера со своими родителями и болтающих между собой по-итальянски. Они казались мне такими умными! Я понимала, что это был их родной язык, другого они просто не знали, и все же дети представлялись мне невероятно способными и талантливыми. А когда какой-нибудь мальчик подавал своей собаке команду “сидеть” – siediti! – и собака ее выполняла, я поражалась: “Ого, здесь даже собаки понимают по-итальянски!”

Что касается меня, то я могла изредка блеснуть знанием некоторых слов, например, ciao! (чао! – что означает одновременно “привет!” и “пока!”) или andiamo! (пойдем!). Если нужно было задать вопрос, я могла начать фразу: “Dov’e?..” (“Где находится?..”), однако не знала, как ее завершить, поэтому в итоге у меня получалось что-то вроде: “Dov’e автобусная остановка?” – и люди с недоумением смотрели на меня. И даже если мне удавалось полностью сформулировать вопрос на итальянском, в ответ я слышала только нечто невразумительное типа мамбл-мамбалино…

В школе большинство из нас посещали уроки итальянского. Три раза в неделю мы изучали грамматику. Это была пытка… Я совершенно ничего не понимала. Мой мозг отказывался воспринимать то, что в итальянском языке слово, соответствующее, например, английскому red*, может меняться в зависимости от другого слова, которое оно определяет. Иногда red означает rossa, иногда – rosso**. А крошечный английский неопределенный артикль a в итальянском языке превращается когда в una, когда в uno, а когда в un.

______________

* Красный, красная и т. д. (англ.). В английском языке имена прилагательные и существительные не изменяются по родам.

** Красная, красный (итал.).

В итальянском языке, в отличие от английского, одни слова имеют женский род (например, una macchina – машина), другие – мужской (un battello – корабль). Соответственно “красная машина” звучит как una macchina rossa, а “красный корабль” – un battell rosso. Разве можно определить, какие слова мужского, а какие – женского рода? Как получилось, что машина стала женского рода, а корабль – мужского? Ну почему не назвать все вещи существительными среднего рода, как в английском? Уму непостижимо, как все это могут выучить бедные маленькие итальянские дети!