Текст книги "Эти несносные флорентийки"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Первым порывом Адцы Фескароло было возмутиться и всё отрицать, но под взглядом Тарчинини она опустила голову и сообщила еле слышным голосом:

– Десять тысяч лир в месяц.

– И в течение какого времени?

– Пяти месяцев.

– Как он узнал настоящий адрес ваших родителей?

– Я не знаю.

– Десять тысяч лир, это было тяжело для вашего бюджета, да?

– Очень тяжело.

– Теперь, когда он умер, вы, наконец, освобождены.

– Это настоящее облегчение!

Потом, внезапно поняв, что мог подумать полицейский, молодая женщина взволнованно спросила:

– Но вы ведь не думаете, что я его убила, чтобы освободиться?

– Я не знаю.

– О! Вы...

– Адда, я очень симпатизирую вам, но мне известна реакция несчастных, которых шантажируют. Они боятся довериться полиции из-за возможной огласки, боятся выдать свой секрет, секрет полишинеля... Тогда может случиться, что они теряют голову и, не видя другого выхода, убивают своего мучителя. Если это случилось, Адда, вы должны мне признаться, и я помогу вам.

– Благодарю вас, синьор комиссар. Я глубоко сожалею, что вы можете думать подобным образом обо мне. Я клянусь вам, что предпочла бы тысячу раз сказать правду своим родителям, чем убивать кого-то. Теперь, если вам не о чем больше у меня спрашивать, я бы попросила вас оставить меня. Мне нужно отдохнуть.

Тарчинини печально покинул комнату. Он чувствовал, что только что потерял друга, но говорила ли Адда правду? Для Ромео работа была прежде всего, она была важнее безрассудств сердца, которые могут лишь затмить разум.

***

Инспектор Бергама после долгого выслушивания юного Фабрицио, чьё воображение не уступало родительскому, спрашивал себя, не водит ли он за собой сына принца, или, вопреки тому, что ему сказали, комиссар веронской полиции получает жалование, позволяющее ему жить во дворце? Малыш не казался очень увлечённым памятниками Флоренции, которые показывал ему его гид, заявляя по поводу каждого из них, что в Вероне есть и получше. Имея весьма апатичный характер, Бергама начал скучать и уже подумывал о том времени, когда папочка заберёт своего карапуза. Только папа не появлялся. С назначенного времени свидания прошло уже более четверти часа, и инспектор решил вернуться во дворец Биньоне, чтобы узнать, чем там занят комиссар.

Прибыв в Сан-Фредьяно, Бергама обратил внимание на царившую там суматоху. Его невероятные размеры подействовали так, что тишина была восстановлена, хотя он не произнёс ни слова. Он обратился к консьержке:

– Синьора, я инспектор Бергама, помощник комиссара Тарчинини.

Графиня перебила его:

– Хорошо, что вы пришли! Бедняга комиссар! С ним произошёл несчастный случай!

– Несчастный случай? Здесь?

– Здесь! На лестнице в погреб.

Удивлённый великан тупо повторил:

– На лестнице в погреб?

– Я же вам говорю... Я готовила спагетти, как вдруг услышала шум падения... только на этот раз звук шёл снизу лестницы... Тогда я спустилась... Я увидела открытую дверь в погреб... Я подошла... Я закричала: «Есть кто-нибудь?» Мне ответили, и это было похоже на стон... Я стала искать свет... Когда тебе выпало счастье делить существование с героем, то не надо бояться, правда? Я спустилась и что же я увидела внизу, под лестницей? – Она подождала несколько секунд, чтобы усилить эффект: – Бедный синьор Тарчинини лежал, свернувшись в клубок, и кровь растекалась возле его головы.

Инспектор скверно выругался, и синьора делла Кьеза скривила рот. Раздался дрожащий голос Фабрицио:

– Папа умер?

Адда Фескароло взяла его на руки:

– Ma qué! Конечно, нет! Он в своей комнате наверху. Врач заверил, что это не страшно. Ему нужно только отдохнуть. София Савоза ухаживает за ним.

Успокоенный, Фабрицио спросил себя, не нарочно ли папа растянулся, чтобы почувствовать заботу столь мало одетой женщины? Ему, Фабрицио, этого хотелось бы, так как эта София очень ему нравилась.

Несмотря не свой объем и вес, инспектор Бергама преодолел четыре этажа, держа за руку Фабрицио, который, казалось, летел рядом с ним. Полицейский ворвался в комнату, занимаемую Тарчинини, как если бы его начальник нуждался в немедленной помощи. Он удостоверился, что это не тот случай. София в бикини обмывала лоб Ромео, взгляд которого говорил о том, что он находится не при последнем издыхании. Инспектор издал звук, выражавший одновременно и удивление и удовлетворение тем, что комиссар находится в добром здравии. При виде своего временного помощника и своего сына Ромео вроде бы полностью успокоился и пустился в сложную импровизацию:

– Когда меня привели сюда, синьорина Савоза, принимавшая солнечную ванну, прибежала впопыхах, в чём была... У неё такое доброе сердце...

Фабрицио положил конец отцовским затруднениям, бросившись ему на шею и объявив:

– Я очень доволен, что ты не умер.

– Я тоже.

Тогда Фабрицио обернулся к Софии:

– Тебя я очень люблю. Ты должна поехать с нами в Верону. Правда, папа?

Не очень убеждённый, Тарчинини заверил:

– Замечательная идея...

И в тот же момент он представил себе, чем может обернуться для него присутствие в доме на via Пьетра девицы, которая чаще всего считала одежду излишней роскошью.

Бергама, успокоившись, поинтересовался:

– Что же с вами стряслось, синьор комиссар?

Прежде чем ответить, Ромео обратился к Софии:

– Я не хотел бы вас долее задерживать, малышка. Вы были так добры, благодарю вас от всего сердца.

– Нет, что вы, мне это было только в радость. Постарайтесь быть осторожней в будущем и смотреть, куда ставите ногу, ладно?

Без малейшего кокетства она наклонилась и запечатлела быстрый поцелуй на носу веронца, чьё лицо сразу сделалось пунцового цвета. Не осмеливаясь взглянуть на инспектора, он заявил:

– Флорентийки, решительно, очень милы.

Славному Бергаме показалось, что Тарчинини вынес немного скороспелое заключение о его землячках; он уже хотел было предостеречь комиссара от некоторых иллюзий, но София Савоза, остановившись перед ним, с восхитительной непосредственностью поведала ему:

– Можно сказать, что вы очень красивый мужчина! Вы должны исполнять стриптиз, я уверена, что это понравится!

Застигнутый врасплох, Энрико Бергама не нашёлся, что ответить. За время своей карьеры он слышал всё, но никогда ещё ему не советовали исполнять стриптиз. Подобное предложение озадачило его. Голос веронца вернул его к действительности.

– Знаете, инспектор... это не было несчастным случаем!

– Что?

– Моё падение.

– Нет? Но тогда, значит, кто-то хотел...

– ...меня убить, да, мой любезный.

Очарованный, Фабрицио слушал, разинув рот. Он не очень хорошо понимал, в кино он или нет, настолько реальность и фантастика смешались в его сознании. Всё, что он слышал, связывалось у него с виденными раньше фильмами. Слишком привыкший к своему отцу, чтобы представлять его в образе древнего героя, он видел его стражем, сражающимся с преступниками. Покушение на отца переносило Фабрицио в мир вестерна. Он ничуть не удивился бы, если бы его отец был облачен в классический мундир со знаменитой звездой шерифа на груди.

Более приближённый к реальности, инспектор Бергама нуждался в объяснениях, которые Тарчинини с удовольствием ему представил.

– Выходя от Адды Фескароло, я подумал, что кто-то скользит за мной, стараясь быть незамеченным. В этот момент я вспомнил, что в то время, как я говорил с молодой женщиной, я вроде слышал тихое движение за дверью её квартиры. В этот момент, признаюсь, я не обратил на это должного внимания и не волновался. Звук этого скольжения напомнил мне подозрительные шумы во время нашего разговора. Для меня стало ясным, что кто-то подслушивал нас и теперь спасался бегством. Естественно было думать, что это не иначе как убийца или, по крайней мере, его сообщник, и он где-то близко, и я бросился по следам беглеца. Я дошёл до первого этажа. Никого! Дверь на улицу была заперта, а в погреб открыта. Я приблизился к ней, наклонился, чтобы уловить шум шагов, шорох подсказывал мне, что моя дичь пыталась укрыться именно там. Я приготовился было спуститься...

– Без оружия!

– Ma qué! Мы все такие в Вероне! Ну вот, только я приготовился спускаться, как меня с силой толкнули в спину, и я упал вниз головой.

– Dio mio[12]12
  Diomio – Бог мой (итал.)


[Закрыть]!

– Как я не убился? Я не знаю... Надо думать, что наверху есть кто-то, кто следит за мной. Инстинктивно я свернулся в клубок и покатился... Я отделался царапинами... Но тут раздался крик встревоженной графини – она нашла меня. Вот и все.

– Вы хорошо отделались, синьор комиссар. Позвольте вас с этим поздравить.

– Спасибо. Фабрицио, что бы ты делал, если бы убили твоего бедного папу?

– Я бы плакал.

Растроганный Ромео погладил каштановую головку сына.

– У этого ребёнка такое же сердце, как у меня... а потом?

– А потом я бы взял твои большие золотые часы, которые звонят каждый час, чтобы Ренато их не взял раньше меня.

Спущенный с небес на землю, веронец горько вздохнул и объяснил Бергаме:

– Ренато – это мой старший сын.

Инспектор спросил:

– Должен ли я известить комиссара о том, что с вами произошло?

– Нет, я собираюсь передохнуть пару часов, а потом снова примусь за работу. Мне нельзя терять время, дружок. Фабрицио побудет возле папы, верно?

Фабрицио, полный решимости, заявил:

– Я найду убийцу, папа, и на него наденут наручники!

Лицо Ромео озарилось улыбкой. Он произнёс:

– Вот что значит порода. Идите отдохните, инспектор, и приходите ко мне к вечеру.

– Вы не думаете, что я должен оставаться у вашего изголовья, синьор комиссар, чтобы быть начеку?

– Успокойтесь, никто не решится прямо нападать на меня. Более того, у меня есть защитник в лице моего сына.

Успокоенный, Бергама покинул комнату. Оставшись наедине со своим отпрыском, Тарчинини предложил:

– Может быть ты хочешь есть, Фабрицио?

– Нет. Инспектор купил мне два сандвича и лимонад.

– Тогда, может быть, ты напишешь маме.

– С удовольствием.

– Естественно, не говори ей о том, что произошло, это её обязательно взволнует. Я же буду размышлять о случившемся. Не шуми, ладно?

Фабрицио послушался его, и через пять минут Ромео уже спал. В течение четверти часа малыш старательно писал, но, не приняв в расчёт отцовские пожелания, поведал на свой лад о происшедших событиях, и так как он был сыном своего отца, то прибавил кое-какие подробности, представив себя героем в глазах мамы, что, конечно, придало пикантность рассказу. Когда он закончил письмо, у него не хватило храбрости разбудить своего отца, усы которого подрагивали от сильного равномерного дыхания. Фабрицио помнил, что почтовый ящик находится недалеко от дома. Он взял из отцовского портфеля штемпель, заклеил конверт и вышел волчьими шагами.

Опустив письмо, Фабрицио вернулся во дворец и на пороге был перехвачен графиней, жаждущей новостей о своём госте.

– Как себя чувствует папа, Фабрицио?

– Он спит.

– Хвала Мадонне! Если бы я только знала, кто его толкнул!

– Я один найду его!

– Ты? Ma qué! Мы ещё мал, Фабрицио mio!

– Вот именно: раз я мал, никто не будет остерегаться меня.

– А как ты хочешь этим заняться?

– А это мой секрет!

На этом замечании он покинул графиню и удалился, как Святой Георгий, идущий на встречу с драконом. Графиня заломила руки и крикнула:

– Хранит тебя Бог, Фабрицио. Ты напоминаешь мне моего покойного мужа, так ты смел и отважен!

Растроганная, она поспешила к себе, чтобы выпить стаканчик граппы и обрести хладнокровие.

Следуя логике подростка, Фабрицио решил, что проще всего узнать, кто же убийца, это спросить об этом у самих подозреваемых. Он сразу же отбросил консьержку, потому что она была слишком старой и некрасивой, чтобы участвовать в такой истории, и Софию Савозу, потому что она ему очень нравилась. Оставались все прочие. Полный решимости, Фабрицио позвонил в дверь Марио Таченто, который отдыхал перед вступлением на ночную службу. Невозмутимый Таченто открыл ребёнку.

– Здравствуйте, синьор.

– Здравствуй, малыш. Что ты хочешь?

– Задать вам вопрос.

– Хорошо, проходи.

Таченто провёл мальчика в гостиную, такую же унылую, как и он сам.

– Иди сюда. Я слушаю тебя.

– На каком основании вы убили Антонио Монтарино?

Даже для такого флегматика, каким был Марио, этот вопрос оказался, что называется, на засыпку. Придя наконец в себя, он воскликнул:

– Ma qué! Странный вопрос, а?

– Кто-то же прикончил Антонио, так почему же не вы?

– И каковы, по-твоему, у меня были мотивы, чтобы убить этого несчастного?

– Этого я не знаю, и мне это всё равно. Все, что мне надо знать, вы или не вы сделали это?

– Нет, это не я.

– Не может ли это быть ваша жена, как вы думаете?

– Думаю, что нет. Если Паола захочет кого-то убить, то, я думаю, она выберет в первую очередь меня.

– Это было бы смешно!

– Есть и другое мнение. Скажи мне, это твой отец послал тебя задать мне этот вопрос?

– Папа? Он спит, его ведь ударили по голове. Кстати, это не вы столкнули его с лестницы в погреб?

– Я очень сильный, знаешь. Если бы я столкнул твоего отца, то сейчас он был бы уже мёртв.

Фабрицио поднялся.

– Ладно, раз это не вы, то я пойду спрашивать остальных.

Провожая мальчика, Таченто спросил:

– Ты, конечно, пойдёшь в полицейские потом?

– Естественно!

– Ты будешь прав, потому что у тебя есть призвание к этому, хотя пока ещё нет метода.

Фабрицио пересёк лестничную площадку и позвонил в дверь делла Кьеза.

Розалинда открыла ему, взглянув весьма недружелюбно.

– По какому праву ты позволяешь себе мешать нашей сиесте?

– Я хотел бы знать, не вы ли убили мясника?

Сраженная таким вопросом, синьора делла Кьеза открыла свой огромный рот, стараясь перевести дух. Когда наконец ей это удалось, она взревела:

– Маленький негодник! Грязный хулиган!

Подняв руку, она приготовилась было ударить наглеца, но тот в целях самозащиты прибёг к своему коронному приёму, иными словами, отвесил удар ботинком по берцовой кости своей собеседницы, которая сразу же завыла. Показался Пьетро, её муж:

– Что происходит?

Его жена показала на ребёнка и закричала:

– Он осмелился ударить меня!

Синьор делла Кьеза недоверчиво спросил Фабрицио:

– Ты позволяешь себе...

– Ma qué! Она хотела дать мне оплеуху!

Муж повернулся к своей жене:

– Это правда?

– Он оскорбил меня!

– Он?

– Конечно! Он обвиняет меня в убийстве Монтарино!

Пьетро делла Кьеза взял мальчишку за воротник куртки:

– Мерзавец!

– Я не сказал, что она убила этого типа! Я только спросил, она ли это? Кстати, может это вы, а?

– Что? Сейчас увидишь, грязный мальчишка! Чёртово отродье!

Фабрицио уже готов был спасовать перед напором супружеской пары, объединённой общим гневом, если бы графиня, привлечённая руганью, не пришла ему на помощь. Она вступила в битву, подобно танку. Синьор делла Кьеза катапультировался в комнату, дверь которой оставалась открытой, а хорошая пара оплеух вывела из битвы Розалинду. Это победа сопровождалась активными проклятиями:

– Несчастные извращенцы, теперь вы мучаете детей? А если я сейчас позову полицию?

С пола, на котором она сидела, слегка ошарашенная, синьора делла Кьеза возмутилась слабым голосом:

– Он обвинял меня в убийстве Антонио Монтарино!

– Ну и что? Кто докажет, что он не прав? Этот несчастный умер возле вашего порога или почти рядом, да?

– Это неправда! Он был на лестнице вверху!

– Может быть, это вы с муженьком туда его проводили?

Перед таким коварством Розалинда отступила, а её муж, показавшийся из комнаты, заикаясь, произнёс:

– Я... я вас... слышал... Кле... клевета... Позор... Нападение на хозяина... в его же доме... вам до... дорого обойдётся.

– Вы что же, думаете, что напугали меня? Давайте! Идите, жалуйтесь: посмотрим. Вот увидите, что они поверят честной женщине, чей муж умер за свободу родины, скорее, чем подозрительной парочке убийц!

Увлекая за собой Фабрицио, консьержка вышла на лестницу и с такой неистовой силой захлопнула за собой дверь к делла Кьеза, аж штукатурка посыпалась на пол.

– Пойдём, моя крошка, и если кто-то ещё станет обижать тебя, то позови меня!

Считая свой долг стража дворца выполненным, Мария Филиппина Теджано делла Ува удовлетворённо ушла к себе.

На верхнем этаже Фабрицио остановился в нерешительности: должен ли он звонить в правую или левую дверь? Он слышал, что комнаты на втором этаже занимал адвокат – господин Бондена, а этого человека он слегка боялся. Он решился и позвонил в левую дверь. Ему ответили не сразу. Он приготовился было повторить, как раздался приглушенный голос:

– Здесь не закрыто на ключ, входите.

Мальчик вошёл и очутился лицом к лицу с дамой, сидевшей в кресле на колёсиках и улыбавшейся ему:

– Кто ты, малыш?

Голос был необычный: тихий, но со странными переливами. Фабрицио смутился:

– Я... меня зовут Фабрицио.

– Фабрицио... а дальше?

– Тарчинини.

– Ты сын полицейского, о котором мне рассказывал мой муж?

– Да, синьора.

– А что ты от меня хочешь?

Фабрицио набрался храбрости:

– Спросить вас, не вы ли убили этого мясника?

Калека разразилась смехом, и смех этот заставил ребёнка вспомнить о стенных часах его тётки, бой которых он как-то слышал. Звонкий и в то же время очень старый шум.

– Ты смешной мальчик. А почему это тебя интересует?

– Я заменяю своего отца.

– О! Я вижу... Ты попросил у него разрешения?

– Нет.

– Ну хорошо! Фабрицио, я рискую тебя разочаровать, но я не преступница. Впрочем, ты можешь заметить, что для меня в том состоянии, в котором я нахожусь, это довольно трудно.

Ребёнку было немного стыдно, он сам не знал, почему, и он совсем уж не знал, почему ему вдруг захотелось плакать. Дона Луиза поняла его смущение.

– Как ты думаешь, Фабрицио, я могу позволить себе поцеловать полицейского, ведущего такое серьёзное дело?

Решительно, подозреваемые чересчур много целовались, но это не так уж не нравилось будущему Шерлоку Холмсу. Он приблизился и склонился над бедной дамой и вдохнул тонкий запах ее духов. Синьора Бондена коснулась лба мальчика тонкими губами.

– Теперь иди и приходи навещать меня... Мне будет очень приятно поболтать с тобой.

Юный Тарчинини был не очень доволен собой, стучась в дверь напротив. Теперь перед ним стояла красивая синьорина, с которой они с отцом встретились на лестнице, и он слегка потерял почву под ногами. Маргарита Каннето, секретарша господина Бондены, пришла к нему на помощь.

– Чем обязана?

– Господин Бондена?

– Его здесь нет. В этот час он ведёт тяжбу в суде... Что ты хотел?

– Попросить его сказать мне, не он ли убил Антонио Монтарино.

Секретарша с любопытством посмотрела на него:

– Ma qué! Ты правдолюбец, честное слово! Ты пришёл по просьбе своего отца?

– Нет, он спит после того, как его ударили по голове.

– Тогда, если я хорошо понимаю, ты его заменяешь?

– Да...

– А почему ты обращаешься к господину Бондене? Ты считаешь, что он похож на убийцу?

– О! Нет! Я всем задаю этот вопрос.

– И как они реагируют?

– Делла Кьеза хотела меня побить, но я хорошо ей врезал по ноге!

– Я вижу, что у тебя приятная манера вести следствие. Послушай, ты такой смешной, мне необходимо тебя поцеловать!

Желая немедленно привести в исполнение своё намерение, синьорина Каннето звонко расцеловала в обе щеки Фабрицио, с раздражением спросившего про себя, что это все его целуют! Покончив с нежностями, Маргарита отпустила от себя будущего полицейского:

– Ты непременно будешь великим детективом, Фабрицио, но в данный момент мне надо продолжать печатать. Счастливо!

Слегка растерянный, юный Тарчинини поднялся на следующий этаж. Ему не надо было наведываться к синьорине Фескароло, так как она ему нравилась почти так же, как София. Он чувствовал, что ему будет тяжело, если Адда признается в убийстве грузчика-мясника и её арестуют. Она была такая ласковая... Только Фабрицио принадлежал к той породе полицейских, которые уважали закон, хотя это порой и дорого им обходилось.

Адда любезно приняла его:

– Что такое, Фабрицио? Твоему отцу не плохо, надеюсь? Хочешь, я позову доктора Вьярнетто?

– Нет-нет... Папа сказал, что будет размышлять, а на самом деле заснул. И вот я его заменяю.

– Ты заменяешь его?

– Чтобы найти того, кто убил Антонио Монтарино.

Молодая женщина улыбнулась.

– Ты не думаешь, что ещё очень молод, чтобы вести подобное расследование?

Фабрицио выпрямился:

– Мне одиннадцать лет!

– Извини, я не знала, что ты уже такой старый. Ты из-за этого расследования зашёл ко мне?

– Да.

– Тогда входи.

Когда они расположились в кухне, хозяйка попросила своего посетителя:

–Говори тихо, чтобы не разбудить Джакомо. Хотя ты на службе, могу я тебе предложить стаканчик гранатового сиропа?

– Конечно!

Синьорина Фескароло, обслужив своего гостя, спросила:

– Чем теперь могу быть тебе полезна, Фабрицио?

– Скажите мне, не вы ли убили Антонио?

Слегка ошарашенная, Адда не удержалась от смеха:

– Ma qué! У тебя своеобразная манера вести следствие. Ты думаешь, что если бы я совершила это убийство, то призналась бы в этом?

– Я думаю, вы не лгунья.

– Ты думаешь, что люди признаются в своих грехах по первой же просьбе? Позднее ты изменишь своё мнение, poverello... А пока, чтобы успокоить тебя, скажу, что я абсолютно непричастна к смерти бедного молодого человека.

– Тем лучше!

– Почему такой энтузиазм?

– Мне бы очень не хотелось вас арестовывать.

– Ты очень мил, Фабрицио. Позволишь мне тебя поцеловать?

Наперекор тому, чего можно было ожидать, принимая в расчёт сложившееся у Фабрицио мнение о женщинах, всё время почему-то пристающих к нему с нежностями, он бросился на шею Адде с таким пылом, который нельзя было подозревать и у его отца.

Если бы не чувство строгого, профессионального долга, ребёнок не пошёл бы к Тоске дель Валеджио, внушавшей ему некоторый страх. Отвечая на оклик мальчика, прорицательница возникла на пороге своей квартиры и, сверкнув взглядом, пророкотала:

– Кто осмеливается беспокоить меня, когда я нахожусь в прямой связи с потусторонними силами? Не сын ли это нахала-полицейского? Почему ты нарушаешь мой отдых, несчастный?

– Я... я хотел... поговорить с вами.

– Не думала я, что в твоём возрасте можно хотеть узнать будущее или сверить своё несуществующее прошлое... Ну, входи! И пеняй на себя, если выйдешь отсюда на четырёх лапах!

– На четырёх лапах?

– В случае, если я решу превратить тебя в собаку, в кошку или крысу!

Фабрицио, однако, имел благоразумие не принимать на веру слова доброй женщины, но всё же глухое волнение охватило его. Он предпочёл бы остаться снаружи и не входить.

– Следуй за мной, пока я не забыла про тебя!

Она увлекла юного Тарчинини в своё жилище и, показав на чучело орла на жёрдочке, зашептала:

– Осторожно! У меня есть чувство, что Уголино смотрит на тебя дурным глазом! Мне надо замолчать...

Под недоверчивым взглядом ребёнка она взяла кусочек сахара и провела им по клюву птицы, скрыв сахар ловким движением карманной воровки, так что мальчик не заметил.

– Теперь, когда он принял сахар, у него уже не такое плохое настроение. У тебя, может быть, есть шанс остаться маленьким мальчиком. Слушаю тебя.

– Это не вы убили Антонио Монтарино?

В ответ наступило гробовое молчание, потом Тоска стала притворяться, что говорит сама с собой.

– Не знаю, в лягушку лучше или в котёнка... А может, из него получится великолепный уистити[13]13
  Уистити – вид обезьяны.


[Закрыть]?

Фабрицио охватила настоящая паника. Никогда папа его не узнает, если он будет квакать или мяукать под дверью, а то и паясничать, как обезьяна! Хотя он и знал, что все это невозможно, но Фабрицио был одарён ужасным веронским воображением.

– Итак, ты принимаешь меня за убийцу?

– Нет, я вас только спрашиваю.

– Но если ты пришёл ко мне, то это потому, что слышал, как твой отец говорил со мной как с потенциальной преступницей?

– Нет, мадам, я заходил ко всем жильцам.

– А кто тебе посоветовал предпринять эти походы?

– Никто!

– Нехорошо лгать!

– Я не лгу, синьора! Я хотел, чтобы, когда мой папа проснётся, я смог бы ему сказать: я знаю, кто убил Антонио Монтарино, и мы бы вернулись в Верону.

Тоска дель Валеджио прокаркала:

– Вы никогда не вернётесь в Верону, если твой отец должен сначала найти виновного! Твой отец неспособен на это!

– Неправда! Он лучший полицейский в Италии!

– Замолчи! Ты говоришь глупости! Когда ты ещё не положил руку на плечо убийцы, у тебя нет права называться хорошим полицейским!

– Папа найдет того, кто сделал это!

– Он не найдёт его!

– Да!

– Нет! Он его не найдёт!

– Откуда вы знаете?

– Я знаю имя человека, обагрившего свои руки кровью Антонио.

– Откуда?

Прорицательница указала на чучело хищной птицы:

– Уголино шепнул мне это сегодня ночью!

– Неправда!

Фабрицио выкрикнул это, скорее, чтобы успокоиться, нежели утверждать ошибочность этого вымысла.

– А! Ты мне не веришь, нахал! Ну хорошо! Ты сейчас превратишься в лягушку!

Тоска рывком вскочила, подняла руки над головой, сцепив пальцы в замок, но малыш уже пулей вылетел за дверь и побежал по лестнице со скоростью поезда.

Ромео, пробудившись, ощупывал свою голову, когда дверь с силой отворилась и влетел запыхавшийся Фабрицио, который тут же запер дверь на ключ.

– Ma qué! Что с тобой стряслось?

– Она хотела превратить меня в лягушку!

Опешивший Тарчинини переспросил:

– В лягушку? И кто же это?

– Колдунья, живущая этажом ниже!

– Ну, Фабрицио, ты уже достаточно большой, чтобы не верить в эти глупости! Это простительно детям! Кстати, что ты делал у этой ненормальной?

– Я хотел знать, не она ли убила бедного Антонио.

Супруг Джульетты не поверил своим ушам:

– То есть, пока я спал, рассчитывая, что ты последишь за своим старым раненым папочкой, ты бегал по соседям? Ты, кстати, не был у Софии?

– О! Нет, это и не нужно... Она слишком славная, чтобы убивать кого-то...

Ромео с облегчением продолжал расспросы:

– И как же ты рассчитывал заставить гадалку признаться тебе в преступлении, если она его совершила?

– Ma qué! Спрошу её!

Перед такой наивностью Тарчинини почувствовал, как у него увлажнились веки. Откуда-то появилось предчувствие, что жизнь заставит страдать его сына, и он должен приготовиться к огорчениям, которым отец уже, может быть, не будет свидетелем, если Бог призовёт его к себе. Мысль о собственной смерти ввергла комиссара в меланхолию, из которой он не надеялся выйти, хорошенько не поплакав. Дурной пример заразителен, и Фабрицио, в свою очередь, залился слезами. Отец и сын, тесно обнявшись, с удовольствием рыдали над несчастьем, которое пока ничто не предвещало. Когда наконец Тарчинини и сын успокоились, Фабрицио заявил:

– Знаешь, колдунья сказала мне, что ты никогда не найдёшь убийцу, потому что ты искал не там, где надо!

Веронец пожал плечами.

– Что она понимает во всем этом, эта полоумная?

– Она говорит, что знает имя того, кто убил Антонио.

– Да? И как же она его узнала?

– Уголино нашептал это ей.

– Уголино?

– Чучело птицы, которая сидит в её комнате, на жёрдочке. Она кормит ее сахаром.

Ромео привлёк сына к себе.

– Не думай больше обо всех этих глупостях. Эта злая женщина хотела только попугать тебя и посмеяться над тобой. Почему ты пошёл именно к ней?

– Но я звонил ко всем.

– И у всех ты спрашивал, не убивали ли они Монтарино?

– Конечно.

– Ma qué! Фабрицио тю, не ожидал от тебя подобной дерзости! И что же, никто не обидел тебя, нет?

– Только синьора делла Кьеза. Мы подрались.

– Что?

– Она хотела влепить мне пощёчину, но я прежде дал ей пинка!

– О! А её муж ничего не сказал?

– Он пришёл на помощь своей жене, но тут мне на выручку подоспела графиня!

В нескольких словах ребёнок обрисовал красочную картину битвы, закончившейся полной победой консьержки над четой делла Кьеза, и восторженно прибавил:

– Ух, как она им показала!

Энтузиазм Фабрицио был внезапно прерван появлением инспектора Энрико Бергама, пришедшего за поручениями своего временного начальника. Тарчинини гордо поведал ему о подвигах своего ребёнка, которые он дополнил увлекательными деталями, как если бы присутствовал при этом сам. Бергама, однако, оставался непроницаем. Он был, как мраморная глыба, и слушал терпеливо о выходках юного Тарчинини, раз его отец этого хочет.

– Что нужно делать, синьор комиссар?

– Мой Боже... На этой стадии расследования мне от вас ничего не нужно. Я хочу одеться и идти расспрашивать жильцов, которых я ещё не посещал. Погодите, в это время, дабы избежать того, чтобы этот молодой человек опять не применил на практике свои методы, вы погуляйте с ним. Я уверен, что вы покажете ему Флоренцию лучше, чем кто-либо. Вас это не огорчит?

Да, это очень огорчало Бергама, который абсолютно не питал любви к детям, но он знал, что его шеф – друг Тарчинини.

– В котором часу мы должны вернуться?

– Ну, скажем, к восьми, к обеду?

– Мы будем здесь.

– Если вы будете свободны, то я буду счастлив вас пригласить разделить с нами трапезу.

Бергама постоянно хотел есть. Перспектива сопровождать веронца в ресторан, где можно хорошо и много поесть, скрасила его горечь. Однако, выходя, он не мог не подумать, что эта веронская полиция со своими привычками превращать инспекторов полиции в детских нянек, должно быть, использует какие– то особенные методы.

***

Ромео Тарчинини занимался своим туалетом: подравнял усы, попрыскался слегка одеколоном, что было его слабостью, надел чистую рубашку и с удовлетворением разглядывал себя по частям в маленьком зеркале, что не помешало ему остаться вполне собой довольным. Готовясь встретиться с женщинами, Ромео уделил повышенное внимание своему внешнему виду. Комиссар был так влюбчив и учтив, что для него не имел значения возраст той, с кем он говорил. Важно было лишь то, что эта особа принадлежит к прекрасному полу, чтобы он тут же принялся красоваться, как тетерев в брачный период.

Проходя перед дверью Тоски дель Валеджио, Ромео испытал желание войти, чтобы спросить у этой ненормальной, испытывала ли она хоть какой-нибудь стыд, когда, злоупотребив простодушием ребёнка, грозилась превратить его в лягушку и уверяла его в том, что знает имя убийцы Антонио Монтарино. Но время не терпит, и если Тарчинини хотел закончить своё предварительное расследование этим же вечером, то нужно было поспешить. Он оставил прорицательницу с её секретами, чтобы постучаться в дверь синьоры Луизы Бондена.

Голос, необычный тембр которого так сильно поразил Фабрицио, разрешил полицейскому войти. Супруг Джульетты знал, что жена адвоката была калекой. Однако он на мгновение растерялся перед таким юным и хрупким созданием, напоминавшим фарфор XVIII века, которое сидело в кресле, виртуозно им управляя. Он слегка подался назад.

– Я испугала вас, синьор комиссар?

– Ничуть, синьора, но я не хотел бы надоедать вам... Впрочем, я пришёл поговорить с господином Бонденой.

– Прекрасно! Синьор комиссар, мне бы хотелось немного поболтать с вами.

– С удовольствием, синьора, если...

– Вы что же, менее отважный, чем ваш сын, который запросто пришёл перекинуться словечком к больной?

– О, синьора, я прошу вас извинить Фабрицио за его дерзость... его бесцеремонность... его наивность.