Текст книги "Эти несносные флорентийки"
Автор книги: Шарль Эксбрайя
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Ну хорошо! Тогда, мой котик, не нужно волноваться из-за пустяков!
Она провела рукой с наманикюренными ногтями по подбородку Тарчинини, который затрепетал, как молодой жеребец, и потом, наполнив кувшин, ушла в свою квартиру, слегка покачивая бёдрами, естественно и бесстыдно. Веронец, у которого слегка кружилась голова, сделал несколько дыхательных упражнений, чтобы прийти в себя, прежде чем вернуться к сыну.
– Ну, папа, ты видел эту даму?
Ромео, застыдившись, нагло соврал мальчику, как не врал даже своей жене:
– Нет.
– Хочешь я пойду поищу её?
– Ты с ума сошёл! Ты ведь прекрасно знаешь, что мама запрещает тебе говорить с незнакомыми людьми!
– Так это не я, это она со мной заговорила.
– Ну хватит! Ты добавил что-нибудь к моему письму?
– Да, и даже запечатал его!
Опустив послание в карман, Тарчинини решил нанести визит своему другу Луиджи Роццореда, шефу криминальной полиции Флоренции и своему старому однокашнику.
– Мне надо по делам, Фабрицио. Это ненадолго. Ты спокойно меня подождёшь, а когда я вернусь, мы пойдём обедать в ресторан.
Ребёнок всплеснул руками.
– Это же шикарно!
– Я попрошу графиню посидеть с тобой, пока меня не будет.
– Ты не хочешь, чтобы я остался с той дамой напротив?
– Ни за что на свете!
– Почему?
– Это тебя не касается!
Крепко взяв мальчика за руку, Ромео стал спускаться по лестнице. Между четвертым и третьим этажами он столкнулся с очаровательной молодой женщиной, которая выглядела весьма прилично и которая ему настолько понравилась, что он поприветствовал её широким жестом, взмахнув своей серой фетровой шляпой на манер мушкетёров при дворе короля Людовика XIII. Удивлённая Адда Фескароло не смогла удержаться от того, чтобы не улыбнуться в ответ и вернуть, хотя и более сдержанный, поклон пылающему веронцу.
Польщённая приветствием своего гостя и расхваливанием комнаты, графиня согласилась посидеть часок с Фабрицио, что пришлось явно не по вкусу мяснику, который был опять здесь. Не глядя на Тарчинини, он громко заметил:
– Есть люди, не имеющие даже представления о том, что значит слово «деликатность».
Графиня тихо его перебила:
– Ну, Антонио... Это же неприлично!
– А он, может быть, он ведет себя прилично? Ни стыда у него, ни совести!
Ромео чопорно спросил:
– Это вы на меня намекаете, синьор?
– Знает кошка, чьё мясо съела!
– В таком случае, позвольте вам заметить, что в вопросах деликатности именно вы нуждаетесь в уроках!
– Я?
– Разумеется, вы! Невозможно и подойти к графине, чтобы вас не было рядом!
– Я не рассчитывал вас принимать!
– Я разве говорю о том, чего нет?
– Ну, что вам от нас нужно?
– Я пришёл только попросить донну Марию последить за моим сыном, пока я буду делать официальный визит.
– Ma qué! Если вы не способны заниматься своими детьми, то незачем было их заводить!
– А если я отдеру вас за уши, чтобы научить вежливости?
– Попробуйте, если у вас есть желание оказаться в больнице!
– Вы воображаете, что напугали меня?
– Ну ладно, замолчите, дяденька, а то я уж и сам испугался!
В этом заявлении было столько презрительной иронии, что Тарчинини, забыв о своём возрасте и о Фабрицио, уже готов был ринуться в бой с грузчиком, когда чей-то голос осведомился:
– Я вам не помешаю?
Атмосфера тут же изменилась, и каждый обрёл своё хладнокровие. Графиня заверила:
– Совсем нет, синьор Таченто.
Вошёл очень здоровый, расплывшийся мужчина, чей вид производил впечатление бычьей невозмутимости:
– Мне надо на службу, и я вернусь не раньше девяти часов вечера. Я забыл сказать об этом, когда Паола уходила утром на работу. Не будете ли вы так любезны передать ей это, когда она придёт?
– Положитесь на меня, синьор Таченто, как я полагаюсь на вас в отношении нашей сегодняшней вечеринки.
– Сразу же, как только освобожусь.
Таченто покинул комнату не без того, однако, чтобы не бросить странного взгляда на Тарчинини и его соперника. Служащий префектуры ушёл, Ромео сделал то же самое, как если бы грузчика-мясника не существовало, дав перед уходом последнее наставление своему сыну. Веронец не прошёл ещё и ста метров от дома, как Монтарино заявил:
– Ладно, раз вы играете с детьми, то я сматываюсь.
– Хорошо, Антонио... Я тебе увижу вечером?
– Конечно, нет! Я оставлю вас со всеми этими ничтожествами, вы ведь друг другу все так нравитесь!
– Я дорожу своим местом, Антонио, и потом...
Она сделала благородное движение головой в сторону портрета дона Гастона.
– ...здесь тот, кто умер за нас и кого я не имею права покинуть!
Монтарино усмехнулся:
– Вы потрясающая, графиня!
Когда донна Филиппина осталась наедине с Фабрицио, она принялась старательно расспрашивать его о матери, о сёстрах, братьях, об отце, о квартире, которую они занимают в Вероне – короче, обо всём, что могло позволить поглубже их узнать. Сообщения мальчика были прерваны неоднократными вторжениями жильцов, которые, казалось, проходя мимо двери консьержки, не могли не заглянуть в неё. В глазах Фабрицио самым интересным визитом был, бесспорно, визит синьорины делла Кьеза. Этот визит начался самым церемонным образом. После того как они обменялись нескончаемыми «синьора», настал черед обмена любезностями, но ребёнок не мог угадать скрытого сарказма и яда, содержащихся в каждой фразе. Очень быстро ситуация чрезвычайно накалилась. Этой перегруженной электричеством атмосфере не хватало только искры, чтобы разгорелось пламя. Такой искрой оказалась Адда Фескароло, просунувшая голову в приоткрытую дверь, чтобы сказать:
– До вечера, донна Мария, и спасибо!
– Доставите мне большое удовольствие, синьорина!
Розалинда делла Кьеза подняла свои острые плечи и усмехнулась:
– Странная синьорина, если вам угодно знать моё мнение! Позор для дома, что вы приютили девицу такого сорта!
Графиня прикинулась непонимающей:
– А почему?
– Простодушие к вам очень не идёт! Как будто вы не в курсе каждодневных, и большей частью ночных, визитов, которые ей наносит один приятный мужчина, который...
Донна Мария взорвалась:
– А какое отношение личная жизнь Адды Фескароло имеет к вам, жалкое создание?
– Жалкое создание? Я? Вы осмеливаетесь?
– А! Конечно, вы ведь не можете быть такой же, как она! Кто на вас обратит внимание? С вашей черепашьей грудью и козьей задницей!
– О! Вы считаете лучше быть похожей на вас, развалившуюся башню?
– Башню, способную ещё выкинуть вас в окошко, старая ведьма!
– Решительно, принимая у себя грузчиков, вы позаимствовали ещё и их язык!
Графиня схватила большую фарфоровую вазу в восточном стиле и, потрясая ею, заорала:
– Убирайтесь, грязный матрац, не то я вас раздавлю!
Розалинда с воплем исчезла, а Фабрицио, будучи не в силах обуздать свой энтузиазм, закричал:
– Урра! Вы выиграли!
– Это только половина того, что ей следовало бы знать о себе! Погоди, я сейчас выпью немножко, чтобы прийти в себя!
С обожанием, которое вызвало бы у его мамы продолжительный обморок, Фабрицио смотрел на графиню, одним махом опустошившую два стакана граппы, после чего она почувствовала себя в полной готовности принять Пьетро делла Кьеза, мужа Розалинды, явившегося потребовать объяснений относительно того, как обошлись с его законной супругой. Пьетро был очень высокий, очень худой, постоянно носил пелерину, напоминающую ему, конечно, романтические плащи театральных персонажей. Он сохранил бас благородных отцов и торжественную дикцию с резкими интонациями. Он вошёл без стука, чтобы сразу же показать свою агрессивность. Графиня удовольствовалась только замечанием в сторону Фабрицио:
– Все в полном составе, вот и другой ненормальный явился.
Фабрицио уселся поудобнее на стуле, чтобы полностью насладиться спектаклем, который обещало это замечание. Синьор прочистил горло, прежде чем заявить глубоким голосом:
– Графиня, я возмущён!
Та изобразила наивность:
– Чем, синьор?
– Тем, как вы обошлись с донной Розалиндой, моей супругой.
– Ma qué! Дон Пьетро, вы общаетесь с вашей несчастной женой много дольше, чем я, и вы не знаете, что она ненормальная, а?
– Ненормальная?
– Абсолютно!
– Я не позволю вам...
– Скажите-ка, ведь не я же пришла к вам, а? Идите, кричите за дверью, иначе я рассержусь!
Дон Пьетро призвал в свидетели невидимого зрителя, как он это делал раньше, на сценах провинциальных театров.
– Вы только послушайте эту нахалку! Рассердится! По правде говоря, это будет интересно, если только не нестерпимо вульгарно!
Не отвечая, донна Мария схватила половую щётку и, как дон Кихот на мельницу, бросилась на дона Пьетро, предварив свой бросок ультимативным предупреждением:
– Быстренько освободите площадь, мокрица, или будет хуже!
– Я хотел бы, однако, чтобы...
Графиня рванулась, и синьор делла Кьеза, уклонившись от удара, выскользнул наружу с такой скоростью, что Фабрицио показалось, будто он прошёл сквозь закрытую дверь.
***
Не подозревая о том, каким развлечениям предавался его сын, Тарчинини жаловался своему коллеге Роццореда на ловушку, в которую он попался в слободе Сан-Фредьяно. Описание дворца и некоторых его обитателей страшно насмешило флорентийского полицейского:
– Ты уверен, что не преувеличиваешь немножко, Ромео?
– Я преувеличиваю? Можно подумать, что ты меня не знаешь, Луиджи!
– Да нет же, это как раз потому, что я тебя знаю, мой друг.
– Клянусь тебе головой Джульетты...
Роццореда перебил:
– А как она, твоя Джульетта?
В том, что касалось его жены, Тарчинини был неистощим. Он принялся расписывать её физические достоинства с наивным бесстыдством, а нравственные качества – с полнейшим отсутствием скромности. Для него Джульетта была образцом, ангелом, который, если верить его словам, специально сошёл с неба, чтобы одарить его блаженством. Слушая его, Луиджи старался не смеяться. Ведь он знал эту славную толстую матрону Джульетту и её ребяческую ревность, и его не очень убеждал энтузиазм Ромео.
– Ну а ты?
– О! Я... потихоньку – бюро, досье, писанина...
– Лжец...
– Но...
– Ромео, не так уж скучны все эти бумаги, эти справки для администрации, которую ты прославил, а?
– Ты преувеличиваешь, Луиджи...
Этот протест был произнесён столь неубедительно, что скорее походил на признание.
– Я следил за твоей карьерой, Ромео, и мне ничего не остаётся, как только восхищаться тобой.
Веронец, сидя в кресле, казалось, увеличился в два раза.
– У тебя потрясающее чутьё... Хотел бы я изучить твой метод. Как ты это делаешь?
Тарчинини проворковал:
– Как я это делаю? Интуиция, мой любезный, вот и всё... Я стараюсь понять главных действующих лиц драмы, которую от меня требуется разъяснить, и пытаюсь себя поставить на их место, чтобы угадать, что бы я стал делать сам. Для меня все преступления делятся на любовные или же из-за денег. Прежде всего любовные.
– Вечно влюблённый, да?
– Ma qué! В Вероне нельзя быть другим!
Роццореда вздохнул:
– Хотел бы я хоть разок поработать с тобой.
Счастливый Ромео рассмеялся:
– Не думаю, что это будет возможно. Ты ведь не хочешь, чтобы я покинул Верону, а?
– Нет, конечно... Кстати, о тех, кто покинул Верону. Есть ли у тебя хорошие новости о твоей старшей дочери?
Вся эйфория Ромео сразу исчезла. Веронец запричитал:
– Вечная узница американцев! Боже! Как подумаю, что это генуэзец открыл Америку... Впрочем, это меня не удивляет, генуэзцы все время вмешиваются, куда их не просят! Если бы этот проклятый Колумб сидел дома, то американцы были бы ещё дикими, и моя дочь вышла бы замуж за итальянца, и у них были бы прелестные дети, и я бы видел, как они растут!
– Послушать тебя, Ромео, так можно подумать, что Колумб открыл Америку только для того, чтобы тебе навредить!
– Я не сказал, что он нарочно это сделал, но и это бы меня не удивило! Что ты хочешь, Луиджи, когда я смотрю учебник по истории Ренато, моего старшего, и вижу гравюру, которая изображает генуэзца, высаживающегося в Сан-Сальвадоре со знаменем в руках, то это не может помешать мне думать, что в то же самое время он лишил меня моей дочери!
– С разницей в пять веков, однако же!
– Ну и что? Для несчастного отца времени не существует!
Луиджи поднялся:
– Я счастлив был тебя повидать, Ромео. Надолго ли ты остаёшься у нас?
– Хочу немного показать Флоренцию малышу.
– Постарайся навестить меня перед отъездом.
– Обещаю тебе.
***
Встретив Фабрицио в комнате у графини, Тарчинини и не догадывался о сценах, которые происходили в его отсутствие и которым его сын был страстно увлечённым свидетелем. Он поблагодарил донну Марию и объявил ей о своём намерении выехать на следующий день. Он солгал, что телеграмма, ожидавшая у его друга Роццореда, вынуждает его вернуться к делам службы. Графиня ещё не успела спросить мальчика о профессии его отца, а потому приняла новость без эмоций. Из вежливости она отпустила несколько ленивых возражений, которым ни её гость, ни она сама не придавали никакого значения.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, Ромео и его отпрыск оказались на третьем этаже лицом к лицу с весьма примечательной персоной, вид которой заставил Фабрицио теснее прижаться к отцу как к возможной защите. Тоска дель Валеджио была огромной женщиной с серыми волосами, которая, должно быть, была красивой в молодости. Облачённая в нелепые пёстрые лохмотья, с боа вокруг шеи, в тюлевой шляпке на голове, с которой свисали пыльные розы, она ещё сохранила несколько изящных черт. На её плиссированном, много раз чиненом корсаже позвякивало колье из чёрного янтаря. На руках у неё были черные кружевные митенки, в правой руке она держала выцветший зонтик. Она была похожа на древнего идола, выброшенного за ненадобностью в хлам. Она пристально вглядывалась в мужчину с ребёнком, поднимавшихся по лестнице. Когда же они достигли её, она протянула руки, чтобы остановить их, и, обращаясь к Ромео, воскликнула:
– Кто ты, чужеземец? И кто этот прекрасный ребёнок, чей лоб озарён светом?
– Меня зовут Тарчинини, а это Фабрицио, мой сын.
Воздев руки, как будто она произносила заклинание, Тоска дель Валеджио прогремела:
– Счастлив тот, кто любим Богом и творит во славу своего дома. Есть у вас 500 лир, чтобы потратить их, синьор?
– Простите?
– За 500 лир я открою вам всё, что вас ждёт, все, чего вы сможете ещё избежать, и всё, что вам придётся всё же перенести! 500 лир, да? Чтобы избежать ловушек судьбы!
Фабрицио потянул отца за рукав:
– Что говорит эта синьора, папа?
– Ничего.
Это был ответ, который одинаков для всех отцов, желающих избежать навязчивых вопросов, но который поставил мальчика перед дилеммой: либо его папа глухой, либо он врёт. Ромео хотел пойти дальше, но прорицательница вовремя загородила ему дорогу. Полицейский, словно этакий Лаокоон, пытающийся освободиться от опутавших его змей, старался высвободиться из рук Тоски, которая провозгласила:
– О! Ромео, неужели ты не любишь свою Джульетту?
– Какую?
– Ту, что дала тебе этого гениального ребёнка!
Гениальный ребёнок, объятый неосознанным страхом, предпочёл покинуть отца, чтобы скрыться в комнате милой особы, столь легкомысленно одетой, а Тарчинини уступил, охваченный волнением всякий раз, когда его спрашивали о жене. Любовь взяла верх над недоверчивостью.
– С ней что-нибудь случилось?
Прорицательница схватила левую руку своего собеседника и, плотоядно усмехнувшись, стала изучать его ладонь.
– С ней все в порядке, но я вижу большие облака, скопившиеся на ее небе.
– А? Что за облака?
– Те, что несёт демон ревности.
Успокоенный, веронец пошутил:
– Если только это, то тогда нет особой опасности.
Вдруг Тоска издала нечто вроде хрипа и отбросила руку Ромео.
– Что такое, синьора?
– Кровь! Я вижу кровь!
– Да? Какую? Где?
– На тебе! Вокруг тебя! Ты человек крови!
Комиссар подумал, что она угадала его профессию или же, уже имея сведения, играла перед ним комедию.
– Ну, я человек крови, а дальше?
Она сипло прошептала:
– После крови остаётся только... только смерть!
Бросив своего клиента и забыв потребовать 500 лир, она убежала и закрылась в своей комнате, и во внезапно установившейся тишине слышно было, как она поворачивала ключ в замке.
Оказавшись у себя, Ромео упал в кресло и воскликнул:
– Нам, кажется, досталась в соседки сумасшедшая!
Фабрицио серьёзно выразил своё мнение:
– Мне больше нравится дама, которая гуляет совсем голая.
– А если я тебе сейчас отвешу пощёчину?
Потрясённый такой чудовищной, несправедливой угрозой, которую, в его глазах, ничто не оправдывало, мальчик спросил себя, не сходит ли его отец потихоньку с ума. Внезапно, охваченный естественным желанием мести, он заявил:
– Раз так, то я тебе не расскажу, что было у графини!
Подумав о грузчике-мяснике, Тарчинини решил, что его сын, может быть, присутствовал при проявлениях нежности, и от одной мысли об этом холодный пот выступил на его спине.
– Как, Фабрицио, ты ничего не скажешь своему папочке?
– Нет!
– Ты больше ему не доверяешь?
– Нет!
– Почему?
–Потому что ты сказал, что дашь мне пощёчину, а я ничего не сделал!
– Это была шутка!
Мальчик смерил своего отца подозрительным взглядом.
– Странные шутки!
– Ну, забудем об этом, и расскажи мне!
– Нет!
– Ну хорошо! Не будем больше об этом говорить! Тем более, я думаю, что ты всё сочинил и что, в общем-то, ничего и не произошло.
– О-ля-ля! Если бы ты видел Розалинду с её черепашьей грудью и козьей задницей!
– Как ты смеешь...
– Это графиня сказала ей, что у неё...
– Замолчи! Хватит!
– Ma qué! Папа, это только начало!
– Я запрещаю тебе продолжать!
Да, Ромео запомнит школьных друзей Джульетты!
– Пойди умойся, Фабрицио, мы уходим.
– Куда?
– Сначала гулять, потом обедать.
Такая программа улучшила настроение мальчика. В этот момент постучали в дверь и, не дождавшись ответа, вошла София, и Ромео почувствовал, что бледнеет. Однако на этот раз на ней был очень короткий домашний халатик. Она всего лишь забыла его запахнуть. Тарчинини, послушный своему долгу, загородил собою Фабрицио, которого совсем не заботили отцовские проблемы и который, напротив, хотел встретить ту, кого считал уже своим другом. В результате все трое со стороны выглядели так, будто танцевали какой-то немыслимый балет-импровизацию.
– Я принесла книжку для Фабрицио.
– Очень любезно с вашей стороны, но не могли бы вы...
– Что же?
Соответствующими жестами веронец старался дать понять своей посетительнице, что она должна завязать пояс на своём халатике. Она не понимала смысла в мимике, которую сочла весьма странной. Полицейский наконец решился:
– Одеться.
– Одеться? Но я и так уже оделась, чтобы прийти к вам, ведь у вас ребёнок.
Ромео сдался и, сев на стул, провёл рукой по лбу, сказав себе, что флорентийки довольно странные создания.
– Послушайте, синьорина...
– Всё нормально... Не утомляйтесь!
Она завязала поясок.
– Вот! Вы довольны? У вас извращённый ум, наверное! Ma qué! Не надо принимать меня не за то, что я есть. Я раздеваюсь, это точно, но никогда на публике!
– А здесь, сейчас?
– Здесь сейчас я, кажется, одета?
Ромео вспомнил старое правило, что одни и те же слова не имеют равного смысла для всех.
– Простите, синьорина.
– Зовите меня София. Вы придёте вечером к графине?
– Да, ненадолго.
– Я не смогу показать там свой номер, его не оценят. До вечера!
И прежде чем окончательно удалиться, София сочла нужным поцеловать Фабрицио и его покрасневшего отца. Как только молодая особа скрылась, мальчик принялся перечислять десертные блюда, которые он рассчитывал попробовать в ресторане. Отец возразил:
– Ma qué! Фабрицио! Ты с ума сошёл! Ты будешь есть только мороженое и всё?
Сын комиссара цинично заявил:
– Тогда я скажу маме, что молодая девушка пришла в нашу комнату, чтобы поцеловать тебя.
Ужаснувшись, Тарчинини вынужден был констатировать, что в его семье растёт шантажист.
***
Отец и сын вернулись во дворец Биньоне около десяти часов вечера. У графини было очень оживленно. Мальчика, у которого уже слипались глаза, Ромео отправил спать, а сам спустился, чтобы немного побыть на вечеринке у подруги Джульетты. Его приняли очень тепло. Представили Паолу Таченто, бледную и ничем не примечательную особу, Адду Фескароло, которую веронец нашёл очень даже в своём вкусе, мэтра Бондена, сорокалетнего мужчину, сангвиника с выбритым до голубизны подбородком и бегающим взглядом. Он тут же привязался к Тарчинини.
– Вы, наверное, удивились, встретив такого человека, как я, в подобной обстановке, а? Ma qué! Жилищный кризис, мой дорогой... во Флоренции он ужасен!
Ромео с облегчением заметил, что мясника-грузчика не было; отсутствовали также и Розалинда с мужем. Все попивали асти, заедая весьма сухими пирожными. Адда запела. Ромео тоже не захотел остаться в тени и продемонстрировал свой красивый баритон. Ему захлопали. Он повторил на бис. Ему снова зааплодировали, и вечер продолжался в том же бешеном ритме. Время от времени супруги делла Кьеза стучали сверху и им отвечали неодобрительным свистом и шиканьем. Адвокат вышел, чтобы подняться к себе посмотреть, как себя чувствует его несчастная калека, и вернулся, чтобы поволочиться за Аддой, которая, в свою очередь, пошла удостовериться, спит ли её маленький Джакомо. Тарчинини вполне сознавал, что сон Фабрицио может быть нарушен шумом снизу, но преодолеть четыре этажа... Тоска дель Валеджио, сидя в углу, у камина, с самого начала вечера увлечённо произносила длинный монолог, адресованный кошке, спавшей у неё на коленях.
Около одиннадцати часов раздался визг Розалинды:
– Если вы не прекратите немедленно этот базар, то мой муж вызовет полицию!
Графиня открыла окно, чтобы высказать всё, что она думает по этому поводу, потом вернулась к своим гостям и предложила тост за дона Гастона, которого вдобавок ещё и почтили минутой молчания. И вот в этот момент затишья все услышали, как кто-то ступенька за ступенькой катился с лестницы. Все озадаченно переглянулись. Прежде чем кто-либо из присутствующих смог выразить свое мнение, тревожный крик заставил всех оцепенеть. Ромео, первым пришедший в себя, поспешил туда, а за ним последовали и все остальные. На лестничной площадке первого этажа с трудом поднимался какой-то очень красивый человек, к которому подошла Адда:
– Джанфранко, что с тобой случилось?
Тот провёл рукой по лбу и, задыхаясь, ответил:
– Я споткнулся и упал. Я мог бы свернуть себе шею.
– Ты ничего не сломал?
– Нет, не думаю.
На этот раз Марио Таченто перебил:
– А что это вы держите в руке, синьор?
Розалинда, оказавшаяся тут же, заикаясь от страха, вымолвила:
– Рево... револьвер.
И она упала на руки своего мужа, который увёл её в квартиру.
Неизвестный недоверчиво взглянул на оружие:
– Чёрт его знает... Я упал сверху и, наверное, подобрал его здесь машинально.
Он угадал единодушное сомнение и, отчаявшись, заключил:
– Я не могу ничего другого сказать.
Тарчинини, вновь ставший комиссаром веронской полиции, взял слово.
– Нет, синьор, вы можете нам ещё кое-что сказать. Обо что вы споткнулись?
– Я не знаю... что-то мягкое и твёрдое одновременно.
– Вы совсем не видели того, о чем говорите?
– Я падал в темноте.
– Любопытно!
Ромео обратился ко всем тоном, который заставил Софию задрожать, хотя на этот раз она была в платье.
– Оставайтесь здесь. Я пойду посмотрю, что это было.
Он удалился вверх по лестнице. По звуку его шагов все поняли, что он достиг всего лишь второго этажа. Он вскоре показался с озабоченным видом:
– Я знаю, обо что вы споткнулись, синьор...
– Доктор Вьярнетто.
– ... доктор Вьярнетто. О труп!
– О...
– ... труп. Труп Антонио Монтарино.
Марио Таченто упал на внезапно появившуюся за его спиной потрясённую графиню.
