Стихотворения. Поэмы
Текст книги "Стихотворения. Поэмы"
Автор книги: Шандор Петефи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
КОГДА СОРВЕТ СУДЬБА…
Когда сорвет судьба
Оковы с ног раба,
Он долго на ногах
Их чувствует обузу,-
Так он, бедняк, привык
К мучительному грузу.
Ты, сердце, много лет
Терпело столько бед,
Что, наконец, когда
Сошла к тебе отрада,
Ты радо,– но не так,
Совсем не так, как надо.
О сердце, веселись!
Гляди же, оглянись:
Кому еще судьба
Здесь выпала такая?
Кто на земле достиг
Еще такого рая?
Колто, конец октября – начало ноября 1846 г.
НЕПРИЯТНО ЭТО УТРО…
Неприятно Это утро,
Необъятна эта муть.
Дождик льется,
Будто хочет
Сам в той мути утонуть.
В это утро
В хмуром доме
Я да скука – двое нас.
Отвратительная
Гостья,
Обману тебя сейчас!
Я с таинственной улыбкой
Прошепчу:
«Душа, лети
Далеко
На милый запад
По воздушному пути!
К старикам
Под кров родимый
Ты, душа моя, лети,
Прилети
К моей любимой,
Всех, кто мил мне, посети.
И обратно
Возвращайся
В час, когда сгустится мгла,
Как с цветочным
Сладким соком
Возвращается пчела!»
Колто, конец октября – начало ноября 1846 г.
МЕЧТАЮ О КРОВАВЫХ ДНЯХ…
Мечтаю о кровавых днях:
Они разрушат все на свете,
Они на старого руинах
Мир сотворят, что нов и светел.
Звучала б лишь, о, лишь звучала б
Труба борьбы, все громы множа.
О, знака битвы, знака битвы
Едва дождаться сердце может!
И вскакиваю я в восторге
На жеребца, седла не чуя,
В ряды бойцов скачу я с жаром,
С свирепой радостью лечу я.
И если грудь пробьют мне пули,-
Найду, кто рану забинтует,
Кто будет боль моих ранений
Лечить бальзамом поцелуев.
И есть кому – в плену ли буду –
Прийти в темницу, к изголовью,
И осветить ее, как светом
Звезды предутренней,– любовью.
На плахе если же умру я,
Под боевой паду ль грозою,-
Найдется, кто с груди пробитой
Кровь смоет светлою слезою.
Неркес, 6 ноября 1846 г.
ГРАФУ ШАНДОРУ ТЕЛЕКИ
Ты, изучая книгу рода,
Обильем предков утомлен,-
А я, по правде, и не знаю,
Кем был мой дед, что делал он.
В дворце на бархатных пеленках,
В сиянье люстр рожден ты был,-
А я родился на соломе,
Светильник в хижине коптил.
В карете мчишь ты на прогулку,
Чудесны кошт, кучер лих,-
Я по-апостольски гуляю,
Хожу я на своих двоих!
Ты утопаешь в изобилье,
Всё, всё спешат тебе подать,-
А я сейчас вот сыт, но завтра,
Быть может, буду голодать.
Короче: ты – магнат, я – нищий!
Но говорю тебе – гордись,
Милейший граф, мой добрый тезка,
Что мы с тобою обнялись:
Не выпадет такого счастья
Салонному пустому льву,
Чтоб называл его я другом,
Вот как тебя сейчас зову!
К чему все это? Нет, не стану
Вести твоих достоинств счет…
Гордись хотя бы тем, что имя
Твое в стихах моих живет!
Колто, 7-10 ноября 1846 г.
НОЧЬ ЗВЕЗДНА Я, НОЧЬ СВЕТЛО-ГОЛУБАЯ
В окне раскрытом блещет ночь без края,
Ночь звездная, ночь светло-голубая.
Безмерный мир простерся между ставен.
Мой ангел красотою звездам равен.
Ночь звездная и ангел мой – два дива,
Затмившие все, чем земля красива.
Красот я много видел средь скитаний,
Но ли одной не встретил несказанней.
Бледнеет тонкий серн луны и скоро
Зайдет за синий выступ косогора.
Как горя след забытый, незаметно
Совсем исчез он в дымке предрассветной.
Уже почти над головой Стожары,
Достигло пенье петухов разгара,
Проснулся день, и свежий ветер, вея,
Легко мне обдувает лоб и шею.
Пора бы растянуться на кровати
И от окна уйти. Но сон некстати.
Зачем мне спать? Какой мне сон приснится,
Который с жизнью наяву сравнится?
Колто, 7-10 ноября 1846 г.
В АЛЬБОМ БАРЫШНЕ Р. Э.
Весною выбеги на волю.
Послушай, как полно раздолье
Вечерним лепетом ручья,
Прохладой, нолем, ароматом
Цветов, угаснувшим закатом,
Луною, пеньем соловья!
Как звезды слушают с любовью
Его ночное славословье,
И сколько на земле добра!
Вбирай его в себя и слушай,
И, пропитав вселенной душу,
Беги домой, спи до утра,-
И пусть с тобою все случится,
Что в эту ночь тебе приснится.
Дебрецен, 15 ноября 1846 г.
Я ДОМОЙ ВЕРНУЛСЯ…
Я домой вернулся, бросил
Посох странника… А лиру
В руки взял… Она молчала…
Вот и снова зазвучала,
Чтобы песню спел я миру.
Скорбные найду я струны,
Пальцы этих струн коснутся,
И от пальцев эти струны,
А от струпных звуков сердце –
Содрогнутся, разорвутся.
Был я всюду, видел много,
Но одно познал в печали:
Что страна теряет силы,
Что стоим мы у могилы,
Что мадьяры измельчали.
Вся законность наша – рынок,
Где и честь и полномочья –
Купишь все без исключенья
За чины, за угощенье…
Эй, отчизна, доброй ночи!
Не с высот падем мы в бездну,
Чтобы утонуть в пучине,
Как подстреленная птица…
Можем ли с высот свалиться,
Коль высот не знаем ныне?
Мы – как низменные черви
Посреди дорожной пыли!
Ведь достоинства людского
Не найдешь в нас никакого,-
Как червей нас и давили!
Горе сыновьям отчизны!
Горе тем, кто непослушны,
Кто свою отчизну любит
И не смотрит равнодушно,
Как страну родную губят.
Пешт, конец ноября 1846 г.
КУСТ ЗАДРОЖАЛ…
Куст задрожал оттого,
Что птичка задела листы.
Сердце дрожит оттого,
Что мне припомнилась ты,
Снова припомнилась ты –
Девочка с нежной душой,
Самый большой алмаз
В этой вселенной большой.
Полон до берегов
Наш многоводный Дунай,
Сердце мое любовью
Пенится через край.
Любишь ли ты меня?
Как я люблю тебя!
Сильней, чем отец твой и мать,
Могут любить тебя.
Прежде,– счастливое время!
Прежде меня ты любила.
То было теплой весною,
Нынче зима наступила.
Если не любишь меня -
Благослови тебя бог!
Если ты любишь – стократно
Благослови тебя бог!
Пешт, конец ноября 1846 г.
ДУША БЕССМЕРТНА
Что душа бессмертна – знаю!
Но не где-нибудь на небе,
А вот здесь, на этом свете,
По земле она блуждает.
Между прочим, вспоминаю:
Кассием я звался в Риме,
В Альпах был Вильгельмом Теллем
И Камиллом Демуленом
Был в Париже,– и возможно,
Здесь я тоже кем-то стану!
Пешт, конец ноября 1846 г.
ВЕНГЕРСКАЯ НАЦИЯ
Обойдите земли этой
Богом созданной планеты,
Не отыщете вы наций,
Что с венгерскою сравнятся.
Как с ней быть, что делать с нею?
Презирать ли, сожалея?
Край же, рассуждая строго,
Как букет на шляпе бога.
Дивный край, подобье сада,
Глазу и душе отрада.
А богатство! Ветру бросив
Океан своих колосьев,
Зыблется и золотится
Tia полях ее пшеница.
А сокровищ сколько щедрых
В рудниках и горных недрах!
То добро, что там таится,
И во сие вам не приснится.
Но парод средь пив богатых
Ходит сиротой в заплатах,
Терпит голод, униженье
И идет к уничтоженью.
Перлы мудрости бесплодно
Прячутся в душе народной,
Если же из тьмы дремучей
Их наверх выносит случай,
Никого они не тронут
И в грязи безвестно тонут.
Или горькая судьбина
Их уносит на чужбину
В глубь хранилищ заграничных
И трудов иноязычных.
И когда мы там свой гений
Открываем в изумленье,
Рады мы, что это чудо
Перешло туда отсюда.
Вот та гордость, смысл которой
Равен горькому позору,
И которой, как величьем,
Все мы в нос друг другу тычем.
Чем хотите тешьте сердце,
Но не гордостью венгерца.
Вот уже тысячелетье
Обжили мы земли эти.
И когда бы нас не стало,
По каким чертам анналы
Сохранят векам известье
О венгерцах в этом месте?
Что внесли мы за событья
В ход всемирного развитья?
Чем мы можем на странице
Летописи похвалиться?
Вот что скажут летописцы:
«Здесь селилось возле Тисы
Племя, сотни поколений,
В вечной трусости и лени».
Родина! На наше имя
Брось два-три луча, и ими
Вновь зажги под мутью ржавой
Чести блеск и доброй славы!
Пешт, декабрь 1846 г.
ОДНО МЕНЯ ТРЕВОЖИТ…
Одно меня тревожит: неужели
Среди подушек я умру в постели;
Увяну тихо, как цветок, точимый
Какой-то тлёю, еле различимой;
Истаю, как свеча средь комнаты пустой…
Нет, господи, хочу кончины не такой!
Пусть буду я как дуб, а смерть – как молний пламя;
Пусть буря налетит и вывернет с корнями:
Пусть буду, как утес, низвергнут я с высот
Грозой, которая все в мире потрясет
От недр земных до небосвода!
Когда невольники-народы
Терпеть не пожелают боле
Постыдного ярма неволи
И выступят на поле брани
Под красным знаменем восстанья,
И гневом воспылают лица,
И на знаменах загорится
Святой девиз: «Свобода мировая!»;
Когда от края и до края
С востока к западу раздастся трубный глас
И при последнем издыханье тираны ринутся на нас,-
Пусть упаду тогда я,
Пусть хлынет кровь младая,
Из сердца моего пускай она польется!
И если с уст моих крик радости сорвется,
Пускай его поглотит канонада!
Я упаду! Жалеть меня не надо!
К победе завоеванной скача,
Меня растопчут копи сгоряча.
…Настанет день великих похорон,-
И мой найдется прах, и собран будет он
И унесен под траурное пенье
В сопровожденье траурных знамен
К могиле братской всех сынов народа,
Погибших за тебя, всемирная свобода!
Пешт, декабрь 1846 г.
ЛЮБОВЬ И СВОБОДА…
Любовь и свобода -
Вот все, что мне надо!
Любовь ценою смерти я
Добыть готов,
За вольность я пожертвую
Тобой, любовь!
Пешт, 1 января 1847 г.
МУЖЧИНА, БУДЬ МУЖЧИНОЙ…
Мужчина, будь мужчиной,
А куклой – никогда,
Которую швыряет
Судьба туда-сюда!
Отважных не пугает
Судьбы собачий лай,-
Так, значит, не сдавайся,
Навстречу ей шагай!
Мужчина, будь мужчиной!
Не любит слов герой.
Дела красноречивей
Всех Демосфенов! Строй,
Круши, ломай и смело
Гони врагов своих,
А сделав свое дело,
Исчезни, словно вихрь!
Мужчина, будь мужчиной!
Ты прав – так будь готов,
Отстаивая правду,
Пролить за это кровь!
И лучше сотню раз ты
От жизни откажись,
Чем от себя! В бесчестье
К чему тебе и жизнь!
Мужчина, будь мужчиной!
Ведь не мужчина тот,
Кто за богатства мира
Свободу отдает!
Презренны – кто за блага
Мирские продались!
«С котомкой, по на воле!» –
Пусть будет твой девиз.
Мужчина, будь мужчиной!
Отважен будь в борьбе.
И ни судьба, пи люди
Не повредят тебе!
Будь словно дуб, который,
Попав под ураган,
Хоть выворочен с корнем,
А не согнул свой стаи!
Пешт, январь 1847 г.
КУТЯ КАПАРО
Бог весть где шинок затерян.
Ошибется каждый,
Кто здесь утолить намерен
Голод или жажду.
Пить захочешь на ночлеге –
Проклянешь с досады
Ноя, спасшего в ковчеге
Ветку винограда.
Длинный узкий стол в трактире
Поперек каморки
Так и рухнет, растопыря
Хилые подпорки.
Вдоль стола но стенке криво
Лавка протянулась,
Но не от гостей наплыва,
А от лет согнулась.
Тут же рядом край постели;
Свежесть одеяла
Никого еще доселе
Спать не побуждала.
Как у сгорбленной торговки,
У кирпичной печи
Трещины на облицовке
И вдавились плечи.
Сам корчмарь молчит, ни звука
Не издаст годами.
Рот дан чудаку, чтоб скуку
Выражать зевками.
Деметер угрюм и жалок,
А жена – на славу.
Меж былых провинциалок
Почиталась павой.
Но лишенья потрепали
Бедную корчмаршу,
Хоть пяти десятков краля,
И никак не старше.
Взбиты волосы растрепы,
Словно от погони,
И лицо страшней циклопа –
Пугало воронье.
Все ворчит, что власти строги,
Что буянов стаю
И воров с большой дороги
Истребили в крае.
В золотые дни разбоя
Был барыш солидный,
А теперь житье какое?
Пятака не видно.
Так идут дела в питейной
В полусне и дреме,
Чередой одноколейной
Во дворе и в доме.
Лишь одно окно в светлице,
Да и то разбито.
Календарною страницей
Скважина прикрыта.
Я был крошкой без штанишек
В день, когда на пасхе
Ливень смыл с корчмы излишек
Извести и краски.
Но, наверное в отплату
За ее пропажу,
На простенках чертенята
Выведены сажей.
Вместо вывески над зданьем
Обруч с тонкой жердью,
Словно висельник, качаньем
Говорит о смерти.
Сам корчмарь от прежней славы
Сохранил немного:
Заспанного волкодава
Дома у порога.
Какова корчмы картина,
Такова и местность.
Лишь холмы грядой пустынной
Бороздят окрестность.
На песчаных их вершинах,
Где лишь ветры косят,
Несколько кустов бузинных
Ягоды приносят.
Здесь колоколов далекий
Отзвук умирает.
Залетевшая сорока
В страхе улетает.
Даже солнце дышит грустью
И глядит унылей
На корчму и захолустье
Из-за тучи пыли.
В ста шагах от поворота
Статуя святого;
На плечо повесил кто-то
Ей мешок холщовый.
Это словно увещанье:
«Не мечтай о многом!
Не дождешься подаянья,
Проходи-ка с богом!»
Пешт, январь 1847 г.
ГРУСТНАЯ НОЧЬ
Вот опять я бодрствую средь ночи –
Мысль баюкаю, уснуть она не хочет.
Что с отчизной будет, что – со мною?
Ведь и так сомнений много в жизни,
Что ж на плечи взял еще одно я?
Ты томишь меня, любовь к отчизне!
Видно – такова судьба поэта!
Ведь как будто в океане где-то
С бурями он борется все время,
А выходит на берег скиталец -
Вновь тревога: что же будет с теми,
Кто на кораблях еще остались?
Эх, отец, зачем послал учиться?
Лучше б мне за плугом волочиться!
Фея книг прелестна, но жестока:
Глянешь в книгу – фея схватит душу
И на звезды вознесет высоко,
И не спустит, а столкнет, обрушит!
Чем склоняться к этим самым книгам,
Глянь на солнце и ослепнешь мигом.
Ну, а книга, коль сидеть над нею,
Дальнозоркость сообщает оку:
Все на свете кажется крупнее
И милей… коль смотришь издалека.
Ах, остаться, ах, остаться мне бы
Земледельцем, как велело небо,
Не была бы вот такой тяжелой
Эта ночь, что бесконечно длится,
Сны да грезы с песнею веселой
Надо мной летали бы, как птицы!
Был бы пахарем иль стадо пас я,
Где-то в пуште я нашел бы счастье,
Шло бы с колокольчиками стадо,
Я в кусты залег бы, где прохлада…
Свищет флейта – вот и сердце радо,
Слушателей вовсе и не надо!
В воскресенье можно нарядиться,
Поджидает пастуха девица;
Хороша она, трудолюбива
И свежа, как веточка весною,
С ней проводит день пастух счастливо,-
Вот и верит в счастье мировое!
Пешт, январь 1847 г.
ДВОРЕЦ И ХИЖИНА
О замок, чем гордишься ты?
Ты чванен, как владелец твой,
Который всю свою ничтожность
Скрыл под алмазной мишурой.
А если мишуру срываем мы
С кафтана, с шляпы, с голенищ,-
Воистину неузнаваемый
Стоит владетель, духом нищ.
А как возвысился ничтожный?
Как раздобыл он силу, власть?
О, так же, как и ястреб птичку,
Чьей кровью он напьется всласть.
Мчит ястреб, горлинку преследуя,
А где-то в гнездышке птенец
Ждет мать свою, еще не ведая,
Что ей пришел уже конец!
Дворец! Все то, чем ты богат,
Разбоем приобретено.
Но не гордись богатством этим,-
Дни сочтены твои давно!
Надеюсь, что увижу скоро я
Твои руины, исполин,
А также черепа, которые
Покоятся среди руин.
А ты поблизости дворца,
О хижина, бедна ты столь,
Что прячешься среди деревьев
От скромности. Но ты позволь,
Непритязательная хижина,
Войти в тебя. Ведь наконец
Под этим кровом и увижу я
Пыланье трепетных сердец.
Свят небогатый сей очаг!
Я преступил через порог.
Не под соломенным ли кровом
Порой рождается пророк?
Спаситель вышел в мир из хижины,
Из хижин вышли мудрецы,
И все ж забиты и обижены
Вы, хижин скромные жильцы!
Не бойся, бедный, добрый люд!
Все ближе он, счастливый час.
Страдали встарь вы, бьетесь нынче,
Зато грядущее – для вас!
Да! Преклоню свои колени я,
Вошедши в скромное жилье.
О, дайте мне благословение,
А я вам подарю – свое!
Пешт, январь 1847 г.
ПЕСНЯ СОБАК
Воет вихорь зимний
В облачные дали,
Близнецы метелей -
Дождь со снегом валят.
Нет забот нам – угол
В кухне есть согретый,
Господин наш добрый
Дал нам место это.
О еде забот нет,-
Ест хозяин сладко,
На столе хозяйском
Есть всегда остатки.
Плеть – вот это правда –
Свистнет – так поплачешь!
Но хоть свистнет больно –
Кость крепка собачья.
Господин, смягчившись,
Подзовет поближе,
Господина ноги
Мы в восторге лижем!
Пешт, январь 1847 г.
ПЕСНЯ ВОЛКОВ
Воет вихорь зимний
В облачные дали,
Близнецы метелей -
Дождь со снегом валят.
Горькая пустыня -
В ней нам век кружиться,
В ней куста нет даже,
Где б нам приютиться.
Здесь свирепый холод,
Голод в брюхе жадный,-
Эти два тирана
Мучат беспощадно.
Есть еще и третий:
Ружья с сильным боем.
Белый снег мы кровью
Нашей красной моем.
Хоть прострелен бок наш,
Мерзнем днем голодным,
Пусть в нужде мы вечной,
Но зато свободны!
Пешт, январь 1847 г.
ПОЭТАМ XIX ВЕКА
Не для пустой забавы ной
В угоду суетному миру!
Готовься к подвигу, поэт,
Когда берешь святую лиру.
И если хочешь воспевать
Свою лишь радость и страданья,
Не оскверняй заветных струн,-
Нужны ль тогда твои созданья?
В пустыне знойной страждем мы,
Как Моисей с его народом,-
За божьим огненным столпом
Он шел по землям и по водам.
А ныне огненным столпом
Поэт людей ведет в пустыне.
Господь поэту повелел
Вести их к новой Палестине.
Иди же, если ты поэт,
С народом сквозь огонь и воду!
Проклятье всем, кто, кинув стяг,
Изменит своему народу!
Проклятье всем, кто отстает!
Проклятье трусости и лени,
И тем, кто, бросив свой народ,
Ушел искать прохладной тени!
Пророки лживые твердят,
Что мы пришли в предел желанный,
Что здесь окончен долгий путь
И мы – в земле обетованной.
Ложь! Говорю вам: это ложь!
Не миллионы ль страждут ныне
И терпят голод, жажду, зной,
Скитаясь в огненной пустыне?
Когда любой сумеет брать
От счастья полными горстями,
Когда за стол закона все
Придут почетными гостями
И солнце мысли, воссияв,
Над каждым домом загорится,
Мы скажем: вот он, Ханаан,
Пришла пора остановиться!
Но до прихода новых дней
Не будет нам успокоенья.
Быть может, не оплатит жизнь
Нам эти битвы и боренья,
Но смерти кроткий поцелуй
Смежит нам взор, и благосклонно
Она на ложе из цветов
Опустит нас в земное лоно.
Пешт, январь 1847 г
ИДИ СЮДА!..
Иди сюда! Давай-ка потолкуем!
Авось меня подаришь поцелуем,
А то – двумя! Чего уж там скупиться?
Вдруг поцелуй да в грошик превратится!
Иди сюда! Сказал тебе – иди же!
Ведь я насквозь тебя, голубка, вижу.
Не лицемерь! Не надо притворяться,
Ведь все я знаю! Любишь целоваться!
Что? Ты не знаешь в поцелуях толка?
Я научу! Узнать в них толк недолго,
Я растолкую, как за дело взяться,-
Ведь с детских лет я мастер целоваться!
Да! С детства был я мастер целоваться,
Любил я за девчонками гоняться.
Девчонки в школе, я – вблизи, на страже,
Как выйдут – расцелую их тотчас же!
Так дай же алый ротик! Сделай милость,
Ты видишь? Мать твоя в сарае скрылась.
Пусть ищет яйца! Будет час копаться!
Успеем досыта нацеловаться!
Пешт, январь 1847 г.
ЯНОШУ АРАНЮ
«Толди» написавшему – душу шлю свою.
Как тебя я обнял бы, как пожал бы руку!..
Друг поэт, поэму я читал твою,
Каждому внимая с наслажденьем звуку.
Если же душой моей обожжешься ты,-
Сам ее зажег ты, сам виновен в этом.
И откуда взял ты столько красоты,
Что в твоей поэме блещет щедрым светом?
Кто ты, появившийся сразу, как вулкан,
Вставший неожиданно как со дна морского?
Всем другим от лавров только листик дан,
А тебе по праву – весь венок лавровый.
И кому обязан ты этим мастерством?
Был учитель? В школе ты учился годы?
Ни при чем учитель, школа ни при чем,-
Вижу, ты учился у самой природы.
Песнь твоя простая – как колокол степной,
Колокол, пленивший сердце чистотою.
Он звучит над степью, надо всей страной,
Не тревожим шумной суетой мирскою.
Только тот народный подлинный поэт,
Кто народ небесной насыщает манной.
Ведь народ не часто видит солнца свет
Сквозь густые тучи, сквозь покров туманный.
И никто бедняге труд не облегчит.
Значит, нам, поэтам, петь народу надо.
Пусть же утешеньем наша песнь звучит,
Пусть на ложе жестком будут сны усладой.
Вот о чем я думал, встретившись с тобой
На горе поэзии гордой, величавой.
То, что было начато не бесславно мной,
Дорогой товарищ, продолжай со славой.
Пешт, февраль 1847 г.
ВЕНГЕРЕЦ Я!
Венгерец я! На свете нет страны,
Что с Венгрией возлюбленной сравнится.
Природой все богатства ей даны,
В ней целый мир, прекрасный мир таится.
Все есть у нас: громады снежных гор,
Что из-за туч глядят на Каспий дальный,
Степей ковыльных ветровой простор,
Бескрайный, бесконечный, безначальный.
Венгерец я! Мне дан суровый нрав,-
Так на басах сурова наша скрипка.
Забыл я смех, от горьких дней устав,
И на губах – лишь редкий гость улыбка.
В веселый час я горько слезы лью,
Не веря в улыбнувшееся счастье,
Но смехом я скрываю скорбь мою,
Мне ненавистны жалость и участье.
Венгерец я! За морем прошлых дней
Я, гордый, вижу скалы вековые -
Деянья славной родины моей,
Твои победы, Венгрия, былые.
Европу сотрясала наша речь,
Мы были не последними на свете.
Дрожали все, узнав венгерский меч,
Как молнией напуганные дети.
Венгерец я! Но что моя страна!
Лишь жалкий призрак славного былого!
На свет боится выглянуть она:"
Покажется – и исчезает снова.
Мы ходим все, пригнувшись до земли,
Мы прячемся, боясь чужого взора,
И нас родные братья облекли
В одежды униженья и позора.
Венгерец я! Но стыд лицо мне жжет,
Венгерцем быть мне тягостно и стыдно!
Для всех блистает солнцем небосвод,
И лишь у нас еще зари не видно.
Но я не изменю стране родной,
Хотя бы мир взамен мне обещали!
Всю душу – ей! Все силы – ей одной,
Сто тысяч раз любимой в дни печали.
Пешт, февраль 1847 г.
ЖИЗНЬ ГОРЬКА, СЛАДКА ЛЮБОВЬ
Я всегда хочу добра другим,
Но всегда обижен и гоним.
Одеяло рвут на мне, в подушку
Мне шипы суют, срывая злость,
А потом хохочут и с издевкой
Спрашивают, хорошо ль спалось.
Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка,
Капни, подсласти питье слегка.
Сердце – лира; и, по ней скача,
Горе струны треплет сгоряча,
И нестройно громыхает лира,
Как набат, ревущий на ветру,
Редко входят два-три чистых звука
В ту шальную, дикую игру.
Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка,
Капни, подсласти питье слегка.
Знаю я, что только ты, любовь,
Душу треснувшую склеишь вновь.
Ты как дуб; отчаянья потоки
Этот дуб ветвистый не зальют,
И мои изгнанницы-надежды
На его ветвях найдут приют.
Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка,
Капни, подсласти питье слегка.
Я – как солнце осени. Любя,
Девушка, смотрю я на тебя.
Нет во мне былой весенней силы,
Но едва я на тебя взгляну,
Как твой милый, твой прелестный облик
Мне напоминает про весну.
Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка,
Капни, подсласти питье слегка.
Пешт, февраль 1847 г.
