355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шамиль Ракипов » Звездные ночи » Текст книги (страница 11)
Звездные ночи
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 18:24

Текст книги "Звездные ночи"


Автор книги: Шамиль Ракипов


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Ночь четыреста тридцать вторая

Фашистского аса за сбитые четыре самолета представили к награде, обещали ему в ближайшее время внеочередной отпуск, его портрет напечатали в газете, но с той памятной ночи в его душе поселился страх. Во время полетов ему казалось, что его высматривают горящие ненавистью глаза советских летчиков, которые ждут только удобного момента, чтобы расправиться с ним. Один из его приятелей выбросился из горящего самолета с парашютом, ветром отнесло его прямо в окопы малоземельцев – теперь русские наверняка знают номер его машины. Страх усилился, «победитель ночных ведьм», как окрестили его газетчики, чувствовал себя обреченным. Впрочем, это чувство испытывал не он один: огромные потери в воздушных боях, изумительная отвага и мастерство советских летчиков, потрясающая живучесть их новых машин, катастрофа на Курской дуге, необъяснимая, нечеловеческая стойкость малоземельцев – все это превратило многих вчерашних крикливых, компанейских забияк в настороженных, угрюмых одиночек.

Глаза мстителя, которые виделись ему в ночных кошмарах, он увидал наяву – советский истребитель летел ему навстречу, лоб в лоб. «Не сверну!» – решил Эрих Вайнер, но не выдержал, рванулся вверх, подставив брюхо «мессера» под снаряды и пуля. Последнее, что он увидел, – еще один «Ла-5», пикирующий на него…

Закончив полеты, мы направились в столовую и увидели там группу летчиков-истребителей из соседнего полка. С ними был незнакомый пожилой человек в штатской одежде. Летчики коротко рассказали нам, как они выследили ночного стервятника.

– Он пошел вниз, как комета, – сказал один из них, – взорвался над плавнями.

Мы поблагодарили летчиков, стали спрашивать, какие истребители лучше – немецкие, американские, английские или наши. Они как-то странно посмотрели на человека в штатском. Заинтригованные, мы тоже, как по команде, уставились на него.

– Что же, девушкам надо знать, – он оглядел нас серьезными, усталыми глазами. – Я из конструкторского бюро, специалист по истребителям. Попробую коротко ответить на ваши вопросы… Наши истребители встретились с «Мессершмиттами-109» впервые в испанском небе. Ястребки Поликарпова, который сконструировал и ваш замечательный «По-2», дрались с «мессерами» на равных, даже кое в чем превосходили их. Это в какой-то мере пошло нам во вред. Драматизм успеха. Мы не учли, что немецкие конструкторы сразу же стали устранять недостатки своих машин, выявленные в ходе боев. Задержка с созданием новых моделей истребителей, отвечающих самым высоким требованиям современной войны, дорого обошлась нам.

Мессершмитт – умный конструктор, убежденный фашист. В гитлеровскую партию вступил одним из первых. Его истребитель, длиннохвостый, такой неуклюжий на вид, очень прост, послушен в воздухе, умеет вертеться и доступен пилотам самой низкой квалификации.

Мы довольно быстро поняли свою ошибку. Перед конструкторами была поставлена задача – в короткие сроки создать истребители, превосходящие лучшие зарубежные машины. В 1940 году из десятка проектов было отобрано для серийного производства три. Победу в конкурсе несколько неожиданно одержали молодые конструкторы: Яковлев, Микоян с Гуревичем и Лавочкин с Горбуновым и Гудковым.

Истребитель «ЛаГГ-1» в серию не пошел, его создателям было предложено довести машину, увеличить дальность полета вдвое. Усовершенствованный истребитель «ЛаГГ-3» – четные номера, как вы, наверно, знаете, даются у нас бомбардировщикам, поэтому «ЛаГГ-2» не было – на испытаниях пролетел тысячу километров и пошел в серию.

Летом 1940 года немцы продали нам несколько своих боевых самолетов. Никаких секретов они, конечно, не открыли: эти машины уже участвовали в массовых боевых операциях. Хотели, по-видимому, убедить нас в своем миролюбии, хотя в это время их генеральный штаб уже разрабатывал план нападения на нашу страну, план «Барбаросса». Мы смогли убедиться – наши истребители ничуть не хуже, а кое в чем и лучше. Но «мессеры» были более доведенными. К началу войны «МиГов», «Яков», «ЛаГГов» у нас было еще очень мало. Мы успели обновить свои военно-воздушные силы менее чем на 20 процентов.

В чем превосходство наших истребителей? Главным образом в живучести. Приведу пример. В феврале 1942 года в воздушном бою под Сталинградом летчик Алексей Гринчик атаковал группу «мессеров». Одного сбил, второго подбил. Немцы стреляли по нему со всех сторон – попадания одно за другим, снаряд разорвался в моторе. Гринчик стал планировать. Фашисты расстреливали «ЛаГГ», как учебную мишень. Крылья и фюзеляж – как решето, из перебитых трубопроводов хлещет бензин, течет масло, фонарь кабины сорван, а самолет летит. Взбешенные гитлеровцы стреляли почти в упор. Один из них увлекся, оказался впереди «ЛаГГа», Гринчик чуть-чуть довернул машину и дал длинную очередь. «Мессершмитт» взорвался. «ЛаГГ» приземлился на своем аэродроме. Алексей Гринчик и сейчас летает.

От фронтовых летчиков, однако, поступало много нареканий. Лавочкин учел все пожелания и претензии летчиков, сконструировал новый отличный скоростной истребитель, но как внедрить его в производство, не снижая выпуска уже освоенных машин? Серия есть серия. Война – фронт требует тысячи самолетов. Если задерживается выпуск хотя бы одного самолета, об этом докладывают Верховному. Заменить даже одну гайку – огромная проблема. Надо учитывать и труд ремонтников, которые во фронтовых и прифронтовых условиях возрождают за считанные часы и минуты поврежденные самолеты.

Конструктор Лавочкин сумел, не меняя технологии, не снижая выпуска боевых машин, дать летчикам новый истребитель «Ла-5» – качественно новый, еще более живучий, чем его предшественник, И скорость «Ла-5» на 50 километров в час выше, чем у «мессера». Битву умов выиграли наши конструкторы. Как утверждают зарубежные газеты и журналы, Гитлеру пришлось испытать величайшее разочарование.

Надо еще учесть, что нам пришлось эвакуировать большое число авиационных заводов на восток. У каждого завода – около двухсот заводов-смежников. Тысячи эшелонов…

Превосходство наших истребителей над всеми зарубежными неоспоримо, и мы продолжаем совершенствовать их, постоянно поддерживаем связь с фронтовыми летчиками. Вот так обстоят дела. Есть у вас еще вопросы ко мне?

За вопросами бы дело не стало, но мы понимали, что у нашего гостя лишнего времени не бывает. За всех ответила Лейла:

– Нам все ясно. Спасибо.

Уже после войны я узнала, что трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб все свои шестьдесят два вражеских самолета сбил, летая на истребителях дважды Героя Социалистического Труда Семена Алексеевича Лавочкина. Одним из первых прославленный советский летчик на модернизированном «Ла-5» настиг и разнес в куски появившийся в 1944 году реактивный «мессер». Другой прославленный советский ас Александр Покрышкин, лично уничтоживший 59 немецких самолетов, в конце войны тоже летал на «Ла-5». Два воздушных богатыря истребили более 120 вражеских самолетов – смели с неба целую армаду!

Проводив гостей, мы вернулись в столовую. Настроение было приподнятое, девушки оживленно обменивались репликами:

– Кошмарная работа у авиаконструкторов.

– Может быть, это был сам Лавочкин? На «ЛаГГи» нажимал.

– Весной в газетах была его фотография, вроде не похож.

– Значит, его зам.

– По живучести мы первые, это самое главное.

– Молодцы истребители, угробили того пирата, недолго радовался…

Позавтракать мы не успели – в открытое окно заглянула дежурная по аэродрому и крикнула:

– Воздушный бой!

Я всю жизнь восхищалась Летчиками-истребителями и не упускала ни одной возможности понаблюдать, как они на огромной скорости, с изумительным мастерством плетут свои немыслимые кружева в глубинах неба. Истребитель – летающее оружие, слитое с пилотом, у него нет вращающейся турели, как у бомбардировщика, пушки и пулеметы закреплены намертво и стреляют только вперед. Чтобы поразить врага, летчик должен прицеливаться в него всем самолетом. Удивительная легкость, с которой истребитель выписывает головокружительные фигуры, – кажущаяся, нервы пилота, все его жилы натянуты до предела. Воздушные бои были для нас не зрелищем, а высшей военной школой.

Обычно воздушные сражения происходили вдали от нашего аэродрома и на большой высоте, ничего толком разглядеть было нельзя даже в бинокль, но самолеты, преследуя друг друга, пролетают десятки километров, отдельные схватки мы наблюдали во всех подробностях.

Утро была тихое, ясное. Первое, что мы увидели, – окантованный огнем, чадящий немецкий бомбардировщик, с тоскливым воем и нарастающей скоростью несущийся вниз. Он скрылся за холмом, и к небу взметнулись пламя взрыва, дым, земля дрогнула. В ту же минуту раздалось наше дружное «Ура!» В саду с деревьев посыпались яблоки.

От «голубой линии» в наш тыл направлялись одиннадцать «Юнкерсов» – теперь их было десять – в сопровождении четырех «мессеров». Наших истребителей было шесть. Строй бомбардировщиков распался. Почти одновременно зачадили еще четыре «Юнкерса», остальные разлетались врассыпную, сбрасывая бомбы куда попало. Один из «мессеров» превратился в огненный шар, второй, кувыркаясь, падал, как нам показалось, прямо на наш аэродром.

Мы, как всегда, активно поддерживали наших летчиков, неистово хлопали в ладоши, кричали, давали советы, предупреждали об опасности.

– Цепляйся за хвост!

– Не сворачивай, жми!

– Долбани сверху!

– Так его!

– «Мессер» справа!..

Если бы наши соколы могли слышать нас, у немцев на Таманском полуострове не осталось бы ни одного самолета.

Задымил наш истребитель, вспыхнуло крыло. Мы замерли. Летчик пытался сбить пламя, резко, уверенно маневрировал, клочья огня отлетали прочь от самолета, казалось, еще усилие, и все будет в порядке, но огненные змейки упорно ползли к кабине.

– Прыгай! Прыгай! – отчаянно кричали мы, уверенные, что летчик нас слышит.

Его борьба с огнем продолжалась очень долго, секунд пятнадцать, пламя сбить не удалось, и он выбросился с парашютом. Белый купол опустился на вершину далекого кургана, мы снова задрали головы, но ни одного самолета уже не было видно.

Молча постояли мы у ямы, в которой догорали останки одного из поверженных «мессеров». Попинали обломки, бросили в яму несколько камней и пошли в столовую.

Но оказалось, воздушный бой еще не кончился. Из-за облака показались два истребителя: «мессер» и «Ла-5». Наш летчик висел на хвосте у немца и находился чуть выше – идеальная позиция для атаки. Мы ждали, что вот-вот грянет очередь, и конец еще одному стервятнику. Но советский летчик не торопился. Ожиданию, сказалось, не будет конца, девушки не выдержали, заговорили разом:

– Хочет в упор, наверняка.

– Может, идет на таран?

– Точно!

Мы замерли. Таран нам видеть еще не приходилось. И вдруг – та-та-та… – раздалась короткая очередь. Пули прошли над самой кабиной фашистского истребителя.

– Промазал…

– Чуть бы пониже.

– Наверно, ранен, кровь заливает глаза, потому и промахнулся…

Я готова была поверить этому, но «Ла-5» прибавил скорость, обошел «мессера» справа, сделал боевой разворот – на 180 градусов с набором высоты – и снова оказался позади и выше вражеского самолета. Маневр был выполнен безупречно – не похоже, что летчик ранен.

– Он прижимает «мессера» к земле, – предположила я. – Хочет посадить на наш аэродром.

Девушки дружно поддержали меня:

– Правильно, Магуба. Правильно!

– Указал дорогу и снова сел на хвост!

– У немца кончился боекомплект, но вдруг он сам пойдет на таран?

– Не пойдет, фашисты таран не применяют, кишка тонка…

Еще одна короткая очередь – на этот раз пули прошли справа от «мессера», он послушно отвернул влево и, снижаясь, направился прямо на нас.

С пистолетами в руках мы выстроились вдоль посадочной полосы.

Оба самолета приземлились с интервалом в несколько секунд. Из «Ла-5» выпрыгнул коренастый, смуглолицый летчик, кинулся к «мессеру», вскочил на крыло. Когда мы подбежали, к нашим ногам вывалился долговязый немец. Все это произошло очень быстро.

– Хенде хох! – хором крикнули девушки, направив на поверженного врага пистолеты.

Немец встал и, прижавшись спиной к фюзеляжу, медленно поднял руки.

– Рус-мадам… Рус-мадам… – залопотал он.

Кто-то из девушек язвительно заметил:

– Какой галантный.

Наш летчик уже успел обезоружить врага – бросил на траву «вальтер» и нож. Подойдя к пленному, сорвал с него планшет, ощупал карманы.

– Это Ахмет, – шепнула мне на ухо Лейла. Глаза ее сияли, щеки разрумянились.

«Вот он какой», – подумала я, разглядывая летчика. Суровое, скуластое лицо, огненно-карие глаза, между бровями – резкая складка, на лбу – капельки пота. На вид ему было лет двадцать пять. Повернувшись к нам, он сдернул с головы шлем, улыбнулся.

– Общий привет!.. Лейла?!

– Ахмет… здравствуй. Ты ранен?

Только теперь мы заметили, что с левого рукава летчика капает кровь.

– Пустяки. Не думал, что встречу тебя. Явился без подарка. Впрочем, вот, – он показал здоровой рукой на «Мессершмитт». – Дарю!

Лейла приложила руку к груди, слегка наклонила голову, улыбнулась.

– Я тебя провожу в медпункт, идем.

– Царапина, я даже не почувствовал, – в нем еще не остыл жар боя. – Где ваш командир? Надо сообщить в штаб…

– Она все видела, сообщит. Пошли.

Девушки наперебой поздравляли Ахмета с победой, давали шутливые советы Лейле:

– Не отказывайся от подарка, на «По-2» обменяем.

– Можно и не менять, перекрасим, освоим, в гости будем летать.

– В санаторий – туда и обратно.

– Почту возить.

– В хозяйстве пригодится…

Ахмет и Лейла ушли, мы снова обступили немецкого летчика. Он, видимо, понял, что расстреливать его мы не собираемся, стоял, заложив руки за спину, и с любопытством разглядывал нас.

Девушки оживленно заговорили:

– Что с ним делать?

– Женя, спроси у него, нравятся ли ему ведьмы.

– Отвоевался, гад летучий!

– Очухался, а когда нас увидел, душа в пятки ушла.

– Женя, ты что молчишь? Допрашивай!

Подошла Бершанская с двумя солдатами из батальона аэродромного обслуживания. Они увели пленного.

– Техникам осмотреть оба самолета, заправить, – распорядилась Евдокия Давыдовна. – Их скоро заберут. Накормите нашего сокола, скажите, что его ждут в штабе дивизии. Пленного тоже доставят туда. Этот «язык» очень кстати.

– Наш летчик ранен, – сказала я. – Рана, видимо, не опасная.

– Отправим на санитарном самолете. Это Ахмет Султанов, старший лейтенант, у него три ордена.

– Вы его знаете? – раздался удивленный голос.

– Нет, – улыбнулась Бершанская. – Я сообщила в штаб номер его машины, мне сказали, кто ее хозяин. Перед отлетом пусть зайдет ко мне…

Ахмету сделали перевязку, и мы наконец приступили к завтраку. Перед гостем поставили полную кружку сухого вина, он чокнулся с нами, но пить не стал. А мы выпили свою норму – по сто граммов. Крепче спать будем.

– Расскажи, как тебе удалось притащить сюда «мессера», – попросила Лейла.

Она сидела слева от Ахмета, спокойная, сдержанная, как всегда. Он тоже не проявлял своих чувств, даже как мне показалось, избегал смотреть на Лейлу. «Боится выдать себя, – подумала я. – Надо оставить их вдвоем».

– Я вел огонь по «Юнкерсу», – Ахмет оживился и, как все летчики, рассказывая, начал жестикулировать, видимо, рана дала себя знать, он поморщился и рассмеялся, – «Мессер» налетел сбоку, зацепил меня. Ушел вверх, – он очертил здоровой рукой в воздухе полукруг. – Я слежу за ним краем глаза. Вижу: атакует одного из наших, скалится, а огня нет – то ли отказало оружие, то ли кончился боезапас. Отвернул от меня и – деру. Я за ним. Догнал у самой линии фронта. Дал сверху короткую очередь, пули прошли у него перед носом. Начал вилять, я еще очередь, почти в упор, но мимо, с упреждением. Думаю: не поймет что к чему, третьей очередью продырявлю ему башку. Он понял, закатил шикарный разворот. Остальное вы видели.

Он поднялся, но Лейла снова усадила его.

– Доешь плов, выпьешь компот, тогда отпущу, – решительно заявила она. – Ты потерял много крови, девушки говорят, в кабине целая лужа.

– Подчиняюсь, – улыбнулся Ахмет и за две минуты управился с остатками завтрака. – Задание выполнено!

– Молодец.

– Служу Лейле Санфировой!..

Они вышли, а мы задержались в столовой. Самые любопытные прильнули к окнам. Я сидела за столом и слушала их репортаж:

– Пошли в сад…

– Дистанция два метра…

– Красивая пара!

– Просто созданы друг для друга.

– Глаза у него, как прожекторы, держись, Лейла!

Я рассмеялась и вышла на крыльцо. Следом за мной выпорхнули девушки. Ахмет и Лейла бродили по саду, он что-то говорил, взмахивая рукой, она, наклонив голову, слушала.

Сон не приходил. Вспомнились строки из письма Ахмета, которое Лейла получила несколько дней назад:

«У каждого человека должна быть своя звезда, звезда надежды. Представь, ты летишь одна в бездонной тьме, полной угроз. И вдруг в вышине, среди черных туч, вспыхивает звездочка. Она словно говорит: над тучами – чистое звездное небо, здесь я, твой верный, вечный друг. Лети сюда, ко мне, ничего не бойся. Тучи уйдут, а я останусь… Для меня такая звезда – ты, Лейла».

Она уже не рвала его писем. Даст прочитать, спросит, вроде, небрежно: «Что скажешь?» А глаза серьезные, полные каких-то тайных дум. Я отвечала коротко: хорошее письмо. И спрашивала сама: а ты что скажешь? В ответ она лишь улыбалась да пожимала плечами…

Только стала засыпать, пришла Лейла.

– Проводила? – сонным голосом спросила я.

– Проводила. Спи. Поеду с ним в Алупку. Ты одобряешь?

Я так и подскочила, сна как не бывало.

– Вы что, оба спятили?

– Тише, девочки спят, – Лейла тихонько рассмеялась, зашептала:

– Не сейчас, конечно, а когда освободим Крым. Он говорит, ждать недолго. В Алупке у него родители. Отец – партийный работник, мать учительница. Никаких известий. Оба, наверно, в подполье. Ну, если мне дадут отпуск, почему не съездить?

– Ты серьезно?

– Да как сказать… В Крыму немцы, отпуска может и не быть.

– Выйдешь за него замуж? – мне хотелось поставить точки над «и».

– Об этом я и не думаю, – беззаботно ответила Лейла.

– Но он-то думает!

– Пусть, – Лейла скользнула под одеяло. – Я ему сказала: будет возможность, побываю с ним в Алупке. Самолет подарил, неудобно было отклонять приглашение…

Лейла заснула раньше меня, а я, слушая ее ровное дыхание, никак не могла унять смутную душевную тревогу.

Ночь четыреста пятьдесят шестая

Лейлу назначили командиром эскадрильи, я сердечно поздравила ее и в шутку поинтересовалась:

– С чего начнешь свою командирскую деятельность?

– С беседы, – серьезно ответила она.

Собрались в саду на лужайке. Лейла внимательно, строго оглядела нас и, поигрывая карандашом, начала свою «тронную» речь:

– В некотором царстве, в некотором государстве жила королева, у нее был единственный сын, и когда он подрос, она решила подыскать ему невесту…

Мы слушали нового командира с недоумением, девушки стали переглядываться, подталкивать друг друга локтями.

– Узнав об этом, – как ни в чем не бывало продолжала Лейла, – одна благородная женщина решила показать королеве своих четырех дочерей. К дворцу подкатила карета, из нее одна за другой вышли четыре красавицы. Королева приняла их и сразу указала на третью по возрасту девушку: «Вот она будет женой принца».

Все, конечно, удивились, в том числе мать девушек. «Не удивляйтесь, – сказала королева, – я видела, как они выходили из кареты, в окно наблюдала. Старшая, спрыгнув на землю, споткнулась, вторая застыла на месте, открыв рот, четвертая, как коза, взбежала по лестнице. А третья сошла с достоинством, красиво, потому я ее и выбрала. Старшая, видимо, больна, вторая глупа, младшая ветрена… Догадались к чему я клоню? Война кончится, я буду выдавать вас замуж… – Лейла выждала, когда стихнет смех, – а некоторые будущие невесты до сих пор ходить правильно не научились. – Она выдержала паузу. – И как я вас на парад поведу?.. Ничего смешного нет. С завтрашнего дня начнем заниматься строевой подготовкой по-настоящему. Посмотрите, как ходят Никулина, Чечнева, Смирнова, Меклин, Макарова – как богини! И они же регулярно делают зарядку, играют в мяч…

Лица у слушательниц стали серьезными, кое-кто надул губки – Лейла назвала богинями девушек из других эскадрилий.

– А что делать тем, – раздался недовольный голос, – у кого фигура от природы напоминает не веретено, как у некоторых, а снежную бабу?

– Таким тем более надо усиленно заниматься спортом, строевой подготовкой, – спокойно ответила Лейла. – Вы знаете, какая я была толстая? Вот… – она нарисовала в воздухе такую фигуру, что все рассмеялись. – Если не верите, спросите у Магубы, она подтвердит.

Я подтвердила. В самом деле Лейла в шестнадцать-семнадцать лет была пухленькой, круглолицей девушкой. От той Лелечки остались одни глаза да волосы.

– Гимнастика, спортивные игры, ежедневная зарядка, – Лейла оставила шутливый тон, – помогут вам сохранить не только внешнюю привлекательность, но и молодость души. Бессонные ночи, нервные перегрузки, горечь утрат ложатся на наши плечи тяжким гнетом, и чтобы не упасть, не сломиться, необходимо, понимаете, совершенно необходимо держать себя в руках, следить за собой, высоко нести голову, чеканить шаг. Мы не на прогулке, на войне, мы гвардия.

Вы же сами видите, что иногда происходит в общежитии: падает девушка на койку, обливает слезами подушку, рыдает, подруги кидаются к ней, спрашивают, что случилось, почему плачешь, а она утирает слезы, смеется и говорит: «Сама не знаю…»

– Это разрядка, – важно заметила одна из техников. – Вещь в наших условиях необходимая.

– Может быть, не спорю, – согласилась Лейла. – Но на других это действует удручающе, правда? Если уж так необходимо, можно порыдать где-нибудь в одиночестве.

– В одиночестве неинтересно, – возразила та же оппонентка. – Полной разрядки не получится.

– А вы представьте, что будет, – невозмутимо, не обращая внимания на общий смех, продолжала Лейла, – если мы все начнем вот так разряжаться. Наше общежитие превратится в Бахчисарайский… водопад. А если к нам присоединится майор Бершанская…

– Не присоединится, – уверенно заявила девушка-техник. – Никогда.

– Вот именно. Хотя она нуждается в разрядке, пожалуй, больше чем мы. На нее и надо равняться. Мы должны мужественно переносить все тяготы, все горести, которые выпали на нашу долю, такая уж у нас судьба, мы ее сами выбрали. И хватит об этом.

Я буду строго следить за состоянием вашего личного оружия. Кое-кто смотрит на пистолет, как на обузу. Пора кончать с этим. Завтра проведем внеочередные учебные стрельбы…

После беседы все взялись за пистолеты, – разобрали, вычистили, собрали. И в тот же день произошло ЧП…

Бершанская предложила штурману Кате Рябовой перейти в другую эскадрилью, та вступила с ней в пререкания и получила предупреждение.

Катюша – скромная, спокойная девушка, не представляю ее спорящей с командиром полка.

– Нетипичный случай, – сказала Вера Белик. Это было ее любимое выражение наряду с противоположным по смыслу «типичный случай», она часто употребляла их не к месту, но на этот раз все с ней согласились. Характер у Кати мягкий, ровный, никогда не увидишь ее раздраженной, сердитой. Движения легкие, первая плясунья, руку протянет, хлопнет ресницами – любой парень побежит за ней по снегу босиком… Летчик-истребитель Григорий Сивков влюбился в нее с первого взгляда, письма пишет каждый день, арбузы присылает, изюм. Конечно, Лейле и всем нам очень не хотелось отдавать Катю в другую эскадрилью, но начальству, как говорится, виднее, интересы полка превыше всего.

Лейла совсем расстроилась, когда узнала, что нашего штурмана будут обсуждать на комсомольском собрании полка. Ходит по комнате, как Бершанская по аэродрому.

– Две шкуры с одного медведя не спускают! – заявила она. – Разве предупреждения мало?

– Может быть, и мало, – я решила подзадорить немножко Лейлу. – Говорят, Бершанская недавно опять получила предупреждение от начальства, в который раз, не действуют они на нее. Вот и на Катю…

– Не предупреждение, а замечание, – уточнила Лейла.

Наш командир полка чаще, чем это необходимо, сама вылетала на боевые задания, причем на самые трудные участки, чтобы, как она говорила, разобраться в обстановке, а начальству это не нравится.

– Пойду на собрание, выступлю! – решительно заявила Лейла. – Индивидуальный подход нужен. Катюша… Она же влюблена в своего Григория, беспокоится, переживает, он летчик отчаянный.

На собрании она присутствовала, но не выступала, потому что никакого взыскания Рябова не получила, ограничились обсуждением. Но ей, конечно, досталось. Переживала она ужасно. Лейла думала-думала и пошла к Бершанской. О чем они говорили, не знаю, но минут через пятнадцать, сияющая, она прибежала ко мне и объявила:

– Катюша поедет отдыхать в санаторий! Вопрос о переводе в другую эскадрилью пока остается открытым.

На Кавказе были санатории для летного состава, некоторые наши девушки там побывали. «Молодец, Лейка», – подумала я, вслух сказала:

– Конечно, надо ей отдохнуть, такое потрясение перенесла: чуть в другую эскадрилью не перевели. Да еще любовь к отчаянному летчику. Ты, наверно, такие аргументы выдвинула, когда просила для нее путевку?

– Да, что-то вроде этого, – рассмеялась Лейла.

– Если бы еще Григорию Сивкову дали путевку в тот же санаторий, – пошутила я, – совсем было бы хорошо. Отдыхать так отдыхать.

Лейла мою шутку приняла всерьез.

– Это, идея, – многозначительно сказала она. Прошлась раз-другой по комнате и вышла.

«Неужели побежит к командиру полка с этой «идеей?» – подумала я. – Сама схлопочет предупреждение».

Наступил вечер. Погода была неважная, заданий не поступило, но Бершанская распорядились начать тренировочные полеты. Ну что же, начальству виднее.

Я полетела с Катей Рябовой. Полет, хотя и тренировочный, оказался довольно сложным, тем более что видимость была никудышной. Никаких ошибок Катюша не допустила. Выслушав мой рапорт, Бершанская освободила нас от дальнейших полетов и обеих направила к полковому врачу.

Первой на прием пошла Рябова. Вышла из кабинета взволнованная, бледная.

Врач осмотрела меня, измерила давление, прослушала сердце – все в норме.

– Как сегодня ваш штурман ориентировалась в полете? – официальным тоном спросила она:

– Вполне удовлетворительно, – ответила я.

– Удивительно…

Почему удивительно, я не поняла. Задавать вопросы врачу не положено.

Не все отнеслись одобрительно к тому, что Катюша поедет в санаторий. Когда полеты закончились и все собрались в общежитии, кто-то из девушек негромко пропел:

 
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет…
 

Смех, шутки. Кто-то язвительно заметил:

– Только любовь…

Девушки явно намекали на то, что летчик Сивков будет сражаться с фашистами не на жизнь, а на смерть, а его любимая Катя – «загорать» в санатории.

Катю было не узнать: осунулась, опустила голову, прикусила губу, вот-вот заплачет. Я думала, Лейла призовет девушек к порядку, но она, оторвавшись от своего альбома, спокойно сказала:

– Не обращай внимания, Катенька. Они же тебя разыгрывают.

Женя Руднева, читавшая письмо, хмыкнула, что-то раздраженно проворчала. Потом рассмеялась.

Общее внимание переключилось на нее:

– Читай вслух!

– От кого письмо, Женечка?

– От папы, – Женя, растерянно улыбаясь, подняла голову. – Сколько раз писала: не называй меня героиней, а он опять свое. Читать неловко.

Ну и зашумели. Дело в том, что в письмах домой мы, конечно, не писали всей правды о своих полетах, чтобы не пугать родных. Но наши отцы и матери, братишки, сестренки всех нас поголовно считали героинями Советского Союза. И не только они – все их знакомые, наши односельчане. Я, например, писала маме, что занимаюсь исключительно подготовкой молодых девушек к полетам, объедаюсь фруктами и шоколадом, а она: «героиня наша, Гвардеец – непременно с большой буквы – вся деревня гордится тобой…»

Слово за слово – разгорелась дискуссия на тему «Что такое героизм?»

– А ты, Женечка, и есть самая настоящая героиня, – сказала Руфа Гашева. – Для меня это ясно, как день.

– Глупости, – Женя пожала плечами. – Я самый обыкновенный штурман. Летаю, рассчитываю курс, бросаю бомбы на цель. По-моему, герой это тот, кто в самый напряженный, решающий момент проявляет необычайное мужество, совершает подвиг, вырывает из груди пылающее сердце, как Данко, и освещает дорогу к победе своим товарищам.

– А Покрышкин и Кожедуб? – возразила Руфа. – Они же не вырывают свое сердце. Тоже могут сказать: мы самые обыкновенные летчики, летаем, сбиваем фашистские самолеты.

Я не выдержала и тоже вступила в спор:

– Покрышкин и Кожедуб – выдающиеся летчики-истребители. Разве они не освещают путь к победе своими подвигами? Не рискуют своей жизнью в каждом полете?

– Мы тоже рискуем, – сказала Руфа.

– Да, конечно. На фронте каждый солдат рискует своей жизнью. Но герои-летчики не просто рискуют, они наносят врагу огромный урон. Десятки бомбардировщиков, истребителей – это не шутка. А сколько они уничтожили самолетов в групповых боях – мы даже не знаем. По-моему, героизм – это какое-то сверхусилие. Лейтенант Горовец – единственный в мире летчик, сбивший в одном бою девять вражеских самолетов: если не ошибаюсь, восемь бомбардировщиков и один истребитель. Вот это настоящий героизм. Или Мересьев. Восемнадцать суток, тяжело раненый, пробирался к своим из немецкого тыла. Ему ампутировали обе ступни, а он вернулся в строй и под Курском сбил три самолета противника…

– У героизма могут быть разные формы, – вступила в спор Нина Ульяненко, наша северяночка, спокойная, рассудительная удмуртская девушка. – И стремиться к смертельному риску совсем не обязательно, исключительные обстоятельства тоже в общем-то явление сравнительно редкое.

Нина подлила масла в огонь. Она в самом деле не похожа на некоторых наших решительных, отчаянно храбрых девушек, семь раз отмерит, один раз отрежет, но если уж возьмется за что-нибудь, сделает все безупречно. Была хорошим штурманом, сказала: буду летчицей. И стала. Два ордена на груди, десять благодарностей от командования.

Пошумели, поговорили, основательно запутали вопрос, который поначалу всем казался простым и ясным. Попросили высказаться Лейлу.

– Каждый мечтает совершить подвиг, стать героем, – сказала она. – Это естественно. Но к подвигу надо готовиться. На одном желании далеко не уедешь. Висит, например, яблоко на яблоне, хочется достать, но рост маловат, подпрыгнешь и схватишь рукой воздух. Надо очень любить дело, которым занимаешься, и совершенствовать свое боевое мастерство – изо дня в день, из ночи в ночь. Да и чтобы дело было не мелкое, а значительное. Случайных подвигов не бывает.

Мы не заметили, когда в общежитие вошла Евдокия Яковлевна Рачкевич, наша «мама».

– Интересный у вас разговор получился, – сказала она.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю