Текст книги "Иерусалим"

Автор книги: Сесилия Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Как раз в то время, когда Сибилла размышляла, вошёл распорядитель двора, прокричал представление, и в дверях, ведущих с галереи, появился граф Триполитанский.

Этот уж точно не на её стороне. Крупнейший из баронов королевства, он был регентом в дни младенчества её брата, и принцесса до сих пор помнила, как Триполи боролся за сохранение своего влияния, когда её брат в четырнадцать лет стал совершеннолетним, как Бодуэн использовал все – угрозы, просьбы, закон, – чтобы принудить Триполи отдать власть. Граф вошёл в сад среди роя прислужников, которые освобождали для него дорогу, и он шёл как бы в центре смерча. Его коричневая бархатная куртка не была расшита; не носил он и укращений. Говорили, что он не тратит денег – только копит. Он направился к графине, чтобы поприветствовать её.

   – Что тебя так увлекло? – спросил Бодуэн д'Ибелин. – Я только что спросил, не хочешь ли ты вина. Вон, видишь – вынесли свежее.

Сибилла сказала:

   – Я наблюдала за кузеном Триполи. Размышляла, как с ним быть.

   – Ах, Боже мой, Сибилла, не тревожься об этом. – Бодуэн коснулся губами её уха, и его рука вновь легла на её талию. – Когда мы поженимся, я сам позабочусь о нём. Оставь Триполи мне.

   – Ступай принеси мне вина, – сказала она.

Она смотрела, как Бодуэн идёт за вином – высокий, светлокудрый, красивый... и невыносимо скучный. Сибилла уже знала, что никогда не выйдет за него, но он нужен, чтобы дразнить её мать. Агнес погрузилась в беседу с графом Триполи. Сибилла снова оглядела сад, оценивая собравшихся, и тут в дальнем конце мозаичной площадки, поодаль ото всех, заметила Жерара де Ридфора.

Маршал тамплиеров глядел через сад на Триполи, и лицо его было стянуто маской злобы; судя по всему, де Ридфор готов был вцепиться зубами в горло графа Триполитанского.

Сибилла опустила глаза, скрывая внезапно вспыхнувший интерес. Вернулся Ибелин, неся по кубку в каждой руке. За ним плёлся паж с подносом сластей. Сибилла сказала:

   – Я забыла, почему этот фландрийский тамплиер, де Ридфор, так ненавидит моего кузена Триполи.

Бодуэн рассмеялся:

   – Женитьба де Ботрана, помнишь?

   – Ах да. – Сибилле захотелось вновь взглянуть на де Ридфора, но вместо этого она опустила глаза на кубок, полный красного крепкого вина. Теперь она вспомнила: Триполи обещал де Ридфору наследницу, а потом отдал её кому-то ещё. – Значит, он не монах. Когда же он стал тамплиером?

   – После этого. Да ну же, Сиб, довольно этих разговоров, давай лучше уйдём отсюда. Твоя мать так и ест меня глазами.

   – Я жду брата, – сказала она, хотя и знала, что король не придёт. Было уже далеко за полдень. А это значит, что его болезнь обострилась. Сибилла выдернула руку из пальцев Ибелина и поднялась на несколько ступеней. Одарила резким взглядом Триполи, имевшего наглость быть здоровым. Потом, ощутив на себе чужой тяжёлый взгляд, повернула голову – и глаза её на миг встретились с глазами де Ридфора.

Он тут же отвернулся, однако Сибилла поняла – маршал наблюдал за ней. Она неотрывно смотрела на него – по праву будущей королевы. Оценивала его весомость. Он предводительствовал двумя сотнями рыцарей, лучшими бойцами в Приграничье. Он ненавидел Триполи и тем самым оказывался на её стороне. Сибилла отвела взгляд и увидела недовольную гримасу Ибелина.

   – Ты хоть немного слушаешь меня? Я сказал: если хочешь повидать короля, отправимся туда. – Он в раздражении махнул рукой.

   – Неплохая мысль, – одобрила Сибилла. В любом случае всё это надо ещё обдумать. – Пошли пажа за моим плащом и вели привести коней.

ГЛАВА 7

Храм жил по монастырскому Уставу: тамплиеры засыпали и пробуждались, молились и ели, пели хором и выезжали в дозоры по звону церковного колокола. Сейчас колокол звонил Третий час, и, как все остальные, Стефан л'Эль направился в трапезную и занял своё место в строю перед её дверями, чтобы идти на обед, – один из двух сотен равных воинов.

Равных – однако Стефан был среди них один. Все они были чужими ему. Он пробыл в Иерусалиме больше месяца, но даже те, с кем он приехал сюда, всё ещё оставались для него только лицами и именами. Он чувствовал себя здесь ненужным, неизвестным, оторванным от корней.

Поэтому Стефан обрадовался, когда в ряд вместе с ним встал, улыбаясь, Герман де Монтойя – хотя интерес Германа и насторожил его.

   – Рад тебя видеть, Стефан, – сказал прецептор. – Тебя уже назначали в патруль?

   – Ещё нет, сэр, – сказал Стефан. – Я обихаживал коней и приводил в порядок доспехи.

Герман пригладил усы, под которыми таилась неизменная улыбка. У него были светлые проницательные глаза.

   – Что ж, – сказал он, – посмотрим. Возможно, я смогу дать тебе поручение. – И тут к ним, как назло, подошёл ещё один рыцарь.

Он не обратил на Стефана никакого внимания и без околичностей обратился к Герману:

   – Я только что получил весточку из Нижнего Города. Пришёл караван из Каира. Спустись со мной в город.

Стефан отступил, оскорблённый. Это был тот самый черноволосый рыцарь, что стоял перед общим собранием – юноша позабыл его имя. Понятно было, почему столь многие ненавидят его; он был грязен и груб, да к тому же норманн.

   – Я не могу никуда отлучаться, – сказал Герман, – мне надо заниматься с новичками. Возьми Медведя или Фелкса.

   – Они в патруле. Не заставляй меня грешить. Мне нужен хоть какой-нибудь спутник. Кто здесь есть?

По лицу Германа мелькнуло огорчённое выражение, и на миг он заколебался; но тут в трапезной зазвонил колокол. Звали к обеду.

   – Нет, – сказал прецептор, – я голоден. Вот что – возьми Стефана.

   – Что? – удивился черноволосый. Стефан поражённо вскинул голову. Мимо них в зал потекли воины.

Герман заступил им дорогу, улыбаясь всем и каждому, и снова обратился к черноволосому:

   – Возьми его. Он новичок в Иерусалиме. Покажи ему местные чудеса.

   – Милорд, – пробормотал Стефан, – я ещё не ел сегодня. – Он в панике покосился на черноволосого рыцаря, который следил за ним с явной насмешкой.

   – Он научит тебя закупать продовольствие, – заверил Герман. – Иди. Я приказываю. И обещаю, тебе будет над чем подумать.

   – Я не люблю думать, – сказал Стефан. Черноволосый развернулся и большими шагами пошёл прочь, словно рад был избавиться от Стефана. – Думать так трудно...

Ему пришлось почти пробежать несколько шагов, чтобы нагнать норманна₅ Тот ничего не сказал, просто повёл его через внутренний двор к конюшням.

Это была старая каменоломня, расположенная под одним из углов площади; рыцари спускались и поднимались по лестнице, вырубленной в грубом камне. У её подножия ступени заворачивали за угол, и скальная стена открывалась в огромную, неправильной формы пустоту, уходящую глубоко под самую Храмовую Гору. Некогда эта пустота была самой обычной пещерой, но из стен брали известняк на блоки, подобные тем, из которых был сложен и весь комплекс Храма, а выбирая камень, каменотёсы подпирали свод массивными столбами и колоннами и продвигали пещеру глубоко в недра горы. Рыцари называли это место Конюшнями Соломона и держали здесь своих коней. Кони были привязаны по четыре к стволам в лесу каменной колоннады. Вся большая, окутанная тенями пещера была полна шорохов от их движений, фырканья и ржания.

Рыцари оседлали коней и выехали в город. На улице яркое солнце ослепило Стефана, и он заслонил глаза рукой. Над ними вздымалась Храмовая Гора. Купол трапезной отбрасывал резкую тень до середины улицы. Они повернули влево вдоль западного края кладки – массивной стены из шлифованных каменных блоков, которые поросли похожими на бороды плетями зелени.

Неожиданно для себя Стефан сказал:

   – Я всегда думал, что улицы Иерусалима вымощены золотом. Когда я впервые попал сюда, был очень разочарован.

Норманн рассмеялся и быстро глянул на Стефана. Они повернули вниз по улице. С двух сторон тянулись шеренги садов. По верху стены справа вилась тёмным шнуром череда каменных арок. Рыцари двигались в неиссякаемом потоке людей, большей частью пеших – носильщики с грузом на спинах, купцы, мелкие торговцы. Навстречу им прошли несколько пилигримов. Облачённые во власяницы, пилигримы на ходу рыдали, молились и бичевали себя, как безумные. На узкой улочке Стефан придержал коня, пропустив вперёд черноволосого спутника, и теперь ехал, ослабив повод и глазея по сторонам. Они въехали под арку ворот – и стук подков изменился, глухо застучав в темноте.

Перед ними лежала широкая рыночная площадь, один её конец перекрывала высокая арочная крыша, другой был открыт солнцу. Лавки располагались в аркадах по обе стороны площади, а в толпе мелькали носилки знатных дам и всадники на великолепных конях. За рынком, на углу, возвышалась первая из тяжеловерхих башен Иерусалимской цитадели, где жил король.

Миновав площадь, двое тамплиеров подъехали к Давидовым Вратам, главной дороге сквозь городскую стену, – двойному порталу с решётками, что, опускаясь, становились ловушкой. Стражник, сидевший на ступенях, махнул рукой рыцарям, чтобы проезжали мимо шеренг людей, ждущих своей очереди заплатить пошлину.

За воротами освещённый солнцем склон полого уходил вниз. Стефан встряхнулся и ехал теперь бок о бок со своим спутником по узкой, точно рана, белой дороге. Они обогнули клиновидную впадину с прямыми, неестественно ровными стенами. Её до половины наполняли камни. Ещё одна каменоломня. Землю усыпали обломки голубой плитки. Стефан вертелся в седле озираясь.

На кромке хребта над их головами, на фоне ослепительно синего неба выступал город цвета мёда. Стефан видел над крышами купола Храма, а слева вдали открывалась небу глава Храма Гроба Господня. Были и другие шпили и купола, которые он не мог распознать, – и все их замыкала в себе жёлтая стена.

Под стеной выгибался прорезанный тропами склон. Его покрывали могилы, плоские камни, каменные короба, изящные маленькие усыпальницы с островерхими крышами; а меж могил были погребены и иные вещи. Дверь с прогнутыми косяками, с притолокой, обрушенной на порог. Стена. Колонна, наполовину торчащая из земли. Пять ступеней лестницы, ведущей в никуда.

   – Под этим городом есть иные города! – выпалил Стефан то, что пришло ему в голову.

Черноволосый рыцарь искоса глянул на него.

   – Это древнейшее место в мире. – Он сказал это так гордо, словно выстроил его сам. – Иные постройки разрушились настолько, что никто уже не в силах заставить их возродиться.

Дорога снова выпрямилась. Впереди громоздились дома, наползая друг на друга, как плывущие по реке деревья. Не дворцы, не большие городские особняки, утопающие в садах и окружённые стенами, – это были убогие домишки и хижины, притиснутые друг к дружке, их грязные фасады поросли травой и сорняками. И всюду – в окнах, в дверях, на улицах – кишел народ: женщины толпились у колодца, мужчины на перекрёстках, сапожник стучал молоточком, медник – чеканом, женщина сидела в маленьком дворике за ткацким станком, тощая коза объедала с подоконника цветы... Кто-то прокричал: «Аль-Вали!» Впереди улица вливалась в широкую пыльную базарную площадь – сук.

Площадь эта была вытянутой в длину и с одного конца шире, чем с другого. У узкого её края находился водоём с фонтаном. Вдоль всей площади стояли крохотные навесы и прилавки, все в пятнах и царапинах, но кричаще яркие под грязью, которая покрывала дощатые строения базара. Здесь не было носилок и редко мелькали всадники. Люди толклись меж прилавков с овощами и потрошёнными цыплятами. По углам площади, там, где к ней сходились улицы, кучками собирались омерзительные нищие: протягивая руки, они заунывно клянчили милостыню.

Норманнский рыцарь ехал по площади так, словно был родом из этих мест. Отовсюду на него кричали, вопили, показывали пальцами – он не обращал внимания. Он провёл Стефана через сук к фонтану, там выпустил повод и спрыгнул с седла – тут же невесть откуда набежали маленькие голые мальчишки, на ходу сражаясь за право подержать его коня.

   – Ты доверишь коня грязному темнокожему ублюдку, который даже не говорит по-французски?! – От волнения голос Стефана сорвался.

Черноволосый рыцарь одарил его косым взглядом. Пока мальчишки дрались за повод, он вытащил из-за пазухи кожаный кошель, выудил медяк и швырнул мальчугану, который выиграл бой.

Вид монеты заставил Стефана подавиться вторым опасным вопросом; он моргал, ошеломлённый, не зная, как отнестись к таким нарушениям Устава. Норманн спрятал кошель под куртку.

   – Слезай, мышонок, ты что, боишься улиц?

И пошёл прочь через базар. Стефан ещё помедлил в седле, озираясь, и тогда черноволосый рыцарь кинул на него из-за плеча хмурый взгляд и нырнул в толпу.

Стефан спешился. Мальчишка схватил его повод, и он бегом припустил за черноволосым.

   – Что это? – спросил он, догнав спутника.

Иерусалим, – пожал тот плечами.

Стефан схватил его за руку.

   – Тогда что же там, наверху? – Он указал на крутой склон над их головами, где закрывала небо городская стена.

   – Тоже Иерусалим. – Норманн повернулся к нему: – У каждого Иерусалим – свой. Есть Верхний Город, где живут только христиане. И есть этот, Нижний Город, где ютятся все остальные.

   – Тогда эти люди – сарацины?

   – Сарацины. Евреи. Мароны[13]13
  Мароны – приверженцы особой христианской Церкви. От имени основателя Мар Марона, возникли в V—VII вв. в Сирии.


[Закрыть]. Якобиты[14]14
  Якобиты – одна из христианских сект.


[Закрыть].

   – Почему мы дозволяем им жить здесь?

Черноволосый рыцарь пожал плечами.

   – Потому что так проще, чем пытаться их изгнать. Они всё равно возвращаются, к тому же от них есть польза. А теперь идём, и веди себя тихо.

Он зашагал по многолюдному суку. За рядом, где торговали верблюдами, лавки предлагали орехи в корзинах, подносы фиников, фиги, которые гроздями свисали с жердей. Зеленели груды лимонов, алели гранаты. Черноволосый рыцарь прошёлся вдоль ряда лотков, остановился, взял горсть фиников и заговорил с торговцем – не по-французски, а на какой-то смеси пения, плевков и шипения. Торговец подпрыгивал на месте, улыбался, кивал куда-то вглубь лавки.

   – Ты разумеешь в их тарабарщине? – удивился Стефан.

Норманн бросил в рот финик.

   – Здешний люд не говорит по-французски. – Он выплюнул косточку.

   – Значит, они должны его выучить. Мы их господа.

Рыцарь смерил его ледяным взглядом. Снова сплюнул.

   – Ты меня разочаровываешь, Мыш. Это не наш Иерусалим. – В лавку вошёл низенький гибкий человечек в шляпе. – Оставайся здесь и держи рот на замке. – Рыцарь пошёл по проходу между лавками.

Стефан неуверенно огляделся. Все эти люди уставились на него – торговцы за прилавками, толпа покупателей. Он чувствовал себя слишком заметным. И сильно проголодался. Ему вдруг вспомнилось, как его спутник брал с прилавка то, что ему понравилось. Ближе всего к нему стояла большая миска с гранатами. Стефан научился есть гранаты на Кипре, по дороге сюда. Он протянул руку, взял гранат и начал его чистить.

Спустя какое-то время вернулся черноволосый рыцарь. К тому времени Стефан съел три граната и несколько просяных лепёшек. Спутник вновь вывел его на площадь, и почти сразу к ним подошёл ещё один местный, в длинном полосатом халате и тюрбане, и настойчиво начал что-то говорить. Черноволосый выслушал и, вынув кошель, бросил ему несколько монет.

   – Что ты покупал? – спросил Стефан, когда человек в халате удалился.

   – Сплетни, – сказал рыцарь. – Новости. Слухи. – Он подал Стефану медяк. – Видишь? Это добрая монета.

Круглая монета была размером с ладонь. Хоть погнутая и неровная, отчеканена она была хорошо, изображения на обеих сторонах чёткие и ясные – не монета, а скорее украшение. Черноволосый рыцарь указал на профиль в металлическом круге.

   – Это микль. Греческая монета. Они здесь в чести. Остальные стоят много меньше, иные – вообще ничего.

Стефан брезгливо повертел в пальцах монету.

   – Зачем ты мне это рассказываешь? Нам запрещено иметь деньги.

   – Это деньги Ордена, не мои, – сказал норманн и пошёл дальше через площадь; Стефан следовал за ним по пятам.

   – По-моему, это не объяснение. Считается, что мы бедны.

Черноволосый рыцарь одарил его ещё одним из своих уничтожающих взглядов.

   – Знаешь, кое в чём ты прав. Тебе не стоит даже и пытаться думать.

Стефан приотстал, но чужеродность сука охладила его. Норманн знал, как себя здесь вести; небольшое оскорбление Стефан может и стерпеть.

   – Прости, – сказал он, когда они оба уже были в седле, – я запамятовал, как твоё имя.

   – Ещё и с памятью плохо? Герману изменило чутьё. Меня зовут Раннульф Фицвильям. Все называют меня Святым. – Он указал подбородком через площадь. – Домой – туда.

Стефан послушно двинулся сквозь толпу.

К концу дня колокола прозвонили Пятый час, и Стефан направился в тренировочный двор поработать мечом. Спустившись по лестнице во двор, он обнаружил, что все шесть деревянных манекенов уже заняты рыцарями, и остановился у основания лестницы подождать своей очереди.

Он услышал, что сзади кто-то подошёл к нему, и, не оглядываясь, понял, что это Герман де Монтойя. В затылке у него закололо. Интерес Германа становился слишком личным. Ничего не говоря, Стефан смотрел прямо перед собой.

Человек у ближайшего манекена был Раннульф Фицвильям, норманн. Он стоял прямо против мишени и наносил удары, рубя методично, как дровосек. За спиной Стефана Герман сказал:

   – Раннульфу недостаёт изящества.

   – У него сильны обе руки, – заметил Стефан.

   – Да, работает он прекрасно.

   – И тем не менее я не понимаю, почему все вы зовёте его Святым. – Стефан повернулся к прецептору. – Он носит с собой деньги, он прост и неотёсан, как крестьянин, манеры и поведение у него просто разбойничьи... навряд ли он может служить образцом святости.

Герман улыбнулся ему с неколебимых высот понимания.

   – Когда тебе потребуется это понять – поймёшь. Он брал тебя в Нижний Город? Что ты там видел?

   – Он крутился по базару. Местные говорили с ним. Он зашёл в дом и беседовал с кем-то из здешних.

   – С песчаной свиньёй, – пробормотал Герман.

Обеспокоенный, Стефан огляделся, не видит ли их кто-нибудь; но здесь, на лестнице, они были укрыты от посторонних взглядов. Раннульф ушёл из тренировочного двора. Чуть выждав, Герман положил ладонь на плечо Стефана.

   – Прости. Ты думаешь, я шпионю. Может, и так. – Рука его оставалась всё там же, пальцы мягко сжимали изгиб мускула. – Но лучший наш шпион – Раннульф. Он как-то узнает всё. Узнает первым. – Пальцы Германа мягко коснулись внутренней стороны локтя юноши.

Стефан резко развернулся и оттолкнул прецептора. С улыбкой, ничуть не смутившись, тот убрал руку.

   – Ты мне очень нравишься, Стефан.

   – Я пришёл в Орден, – сказал Стефан, – во исполнение епитимьи. Меня застали в постели с кузеном. – Он вызывающе смотрел в глаза Германа, желая, чтобы тот дрогнул, испугался или хотя бы прекратил улыбаться. – Я хотел оставить грех в прошлом.

Герман кивнул:

   – Моя история похожа на твою. Только это был наш домашний священник. – Он коротко махнул рукой, будто отбрасывая что-то. – Это всего лишь один грех.

   – Орден требует от нас целомудрия, – сказал Стефан.

   – Орден требует от нас избегать женщин. – Рука Германа вновь поднялась. Медленно, вкрадчиво повёл он кончиками пальцев вниз по тунике Стефана. – Вот уж что никогда не составляло для меня труда.

Во рту у Стефана пересохло. Он ощутил, как прежний жар разгорается в его чреслах. Тело снова предавало его. Он отвёл взгляд от Германа, посмотрел во двор.

   – А что Раннульф?

Ладонь Германа вновь скользила по его боку.

   – Раннульф, если помнишь, – Святой. – Голос его был ровен.

Стефан собрался с силами:

   – Если может быть целомудрен Раннульф – смогу и я.

Герман покачал головой:

   – Ты молод, Стефан, – и очень красив.

Стефан вспыхнул. Он твёрдо смотрел во двор, борясь с подступающим желанием. Снова чувствовать ласки, поцелуи, снова быть любимым... Он скажет «да». Он сделает это. Но не успел он заговорить, как Герман пошёл прочь. С горьким сожалением Стефан понял, что одолел искус. Выругавшись, он спустился во двор: пришла его очередь тренироваться.

Перед вечерней Герман де Монтойя вошёл в Храм Божий, чтобы помолиться. Он прошёл через амбулаторий и арку напротив в круглый неф церкви. Преклонив колени, он сложил ладони и попросил Бога либо отдать ему Стефана де л'Эля, либо сделать так, чтобы он перестал хотеть его.

Глубокий сумрак церкви обострил его зрение. Над ним вздымался к небесам купол, мглистый и светлый, как облако. Под ним лежал омфалос[15]15
  Омфалос (греч. Omphalos) – пупок, пуп Земли, центр мироздания; Камень Морийский – по мусульманским верованиям, камень в центре мира.


[Закрыть], центр мироздания, великий Камень Морийский, и его неровная поверхность почти наполовину потонула в свете ламп, проникающем сквозь окна амбулатория. Герман подумал о праотце Аврааме, приведшем сюда на заклание единственного сына, и снова перекрестился.

Внезапно он понял, что не один здесь; он повернул голову – и увидел Раннульфа Фицвильяма – тот сидел на корточках у края Камня.

   – Ну, Раннульф, – проговорил Герман, – ты нанёс мне удар в спину. Что ты сказал Стефану де л'Элю?

   – Не много. А что?

   – Твоя непереносимая святость, кажется, прилипла и к нему.

У Раннульфа был большой тонкогубый рот, некрасивый даже в улыбке. Сейчас он как раз улыбался.

   – Поверь мне, ни о чём таком я и не говорил. Он отверг тебя, да? Я думал, ты не знаешь поражений.

   – А ты что – ревнуешь? – проворчал Герман. – Я всё равно получу его!

Он знал, как обольстить Стефана; самая эта игра возбуждала его не меньше, чем надменная красота юного француза. Он отвернулся, склонив голову, пережидая внезапно нахлынувшее чувство вины.

   – Видишь, тени лежат на Камне, словно кровь. Разве не подходящее место для жертвоприношения?

   – Песчаные свиньи считают, что отсюда Магомет вознёсся на небо. А Камень пытался полететь за ним, и архангелу Гавриилу пришлось придержать его. – Подбородком Раннульф указал на точку перед собой. – Вот эта щербина и есть отпечаток архангеловой длани.

   – Как тебе только удаётся узнавать всё это? – Герман покачал головой, охотно переходя на эту неважную для него тему. Не желая выдавать своих мыслей, он говорил, не думая: – Ты ведь почти что любишь песчаных свиней, Святой. Да и сам ты такой, как они.

В холодном мраке он услышал, как эхо повторяет его слова, и сразу опомнился:

   – Прости. Я не хотел тебя оскорбить.

   – Делай что пожелаешь, Герман.

   – Ах, единственное, чего я желаю, – этот мальчик!

   – Говоришь, он не поддаётся? Что ж, если только ты не намерен связать и изнасиловать его, думаю, твоя проблема будет разрешена. – Раннульф отвернулся, глядя в другую сторону. – Все мы клялись любить друг друга.

Герман засмеялся:

   – Ну да – как ты любишь Жерара де Ридфора!

   – Существует и невозможное, – сказал Раннульф.

   – Стало быть, ты продолжаешь упорствовать в своём грехе; ну а я упорствую в своём. – Герман поднялся: до начала вечерни ему надо было кое-что сделать.

   – Я исповедуюсь тебе, – сказал он. – Когда возникнет нужда.

Раннульф сохранит исповедь в тайне. Если грех Германа – то, что Герман замыслил, – станет известен общему собранию, он окажется в серьёзной беде. За спиной прецептора, в амбулатории, раздались голоса: пришли сержанты, чтобы зажечь светильники и подготовить всё к вечерне. Герман вышел на воздух, оставив Раннульфа одного в святилище.