Текст книги "Иерусалим"

Автор книги: Сесилия Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Она говорила всё громче, голос её звенел так, что люди вокруг начали прислушиваться и даже слегка оживились. Король смотрел на неё в упор. Кожа у неё была гладкой, высокий лоб – чистым, как Небеса, глаза полны мужества неопытного новичка.

   – Мы должны побеждать раз за разом – снова и снова. Но ему достаточно победить только раз.

   – Бог не допустит твоего поражения, – возразила Сибилла.

Бодуэн оставил попытки замутить эту упрямую чистоту.

   – Ты останешься здесь, в Иерусалиме, пока мы не подыщем тебе подходящего супруга, – проговорил он и вдруг почувствовал себя стариком. Он никогда не обнимет женщину, никогда не женится, ему не дано зачать дитя. – Я позабочусь, чтобы тебя хорошо развлекали.

Тут она скорчила рожицу, показывая ему, как мало он знает о развлечениях, и плохих и хороших. А потом подняла на него смеющиеся глаза:

   – Во всяком случае, Бати, мы больше будем вместе. Ты сказал, что будешь учить меня. Мне это нравится.

   – Вот и хорошо, – сказал он и потянулся взять её за руку. Но прежде, чем она заметила это и отшатнулась, отдёрнул ладонь, – Расскажи, как тебе жилось в Кераке, – попросил он.

Сибилла расхохоталась и начала со сплетен и слухов, большей частью фривольных и скандальных. Триполи приблизился к трону, взгляд его стал внимательней. Лорд Керака был одним из его многочисленных врагов. Пока сестра болтала, Бодуэн откинулся в кресле, оглядывая придворных, и увидел, как в зал входит тамплиер из Рамлеха.

Герольд не объявлял о нём. Его сопровождал другой тамплиер. Храмовники всюду ходили если не компаниями, то по двое. Эта пара плечом к плечу пересекла зал, целеустремлённо, как псы, идущие по следу, пролагая себе путь через изнеженную толпу придворных. Тот, кто шёл слева, и был рыцарь, прозванный Святым. Его длинная куртка была серой от грязи, дырявой, лопнувшей по швам; рукава закатаны по локоть. Его можно было бы счесть деревенским пахарем – если бы не меч у пояса и не тяжёлые сапоги со шпорами. При его приближении лицо маршала стало замкнутым, напряжённым; он более не улыбался.

И внезапно короля осенило – не его сестра использовала маршала, а он использовал Сибиллу, начиная здесь новую битву в давней распре. Двое рыцарей остановились перед ним, не обращая внимания ни на кого больше.

Де Ридфор сказал:

   – Раннульф, принцесса Сибилла обвиняет тебя в неуважении к ней. Ты дурно вёл себя на тракте к югу от Рамлеха. Ты должен извиниться.

Рыцарь положил руки на пояс. Голосом, прерывистым от гнева, он осведомился:

   – И ты заставил меня проделать весь этот путь только ради этого?

Глаза маршала сузились.

   – Я отдал тебе приказ.

Мгновение они жгли друг друга взглядом в упор. Потом Раннульф Фицвильям бросил взгляд по сторонам, словно лишь сейчас заметил людей, стоящих вокруг. Глаза его встретились с глазами короля, и он замер. Раннульф сказал:

   – Я сделал то, что было необходимо. Если я причинил принцессе неудобство, то прошу за это прощения. – Его внимание вернулось к де Ридфору. – Могу я теперь идти? – В голосе тамплиера звенело открытое презрение.

   – Ты свинья, Раннульф, – сказал де Ридфор. – Ты воняешь.

Он с поклоном повернулся к Сибилле:

   – Принцесса, удовлетворена ли ты?

Замерев на табурете, она подняла брови. Её использовали в чужой игре, и она это поняла. Ответ её был холоден:

   – Я совершенно удовлетворена, милорд.

Маршал выпрямился, обратясь к королю:

   – А ты, сир?

Бодуэн подался вперёд, воспользовавшись лазейкой. Он обращался прямо к оборванному тамплиеру, стоявшему перед ним.

   – Так ты встретил мою сестру на тракте?

Де Ридфор шагнул было вперёд, чтобы вмешаться, но король жестом велел ему оставаться в стороне.

Раннульф Фицвильям стоял, опустив голову и держа руки за спиной.

   – Мы как раз потеряли коней. Мы наткнулись на принцессу и её эскорт и одолжили коней у них. – Он метнул яростный взгляд на стоявшего сбоку де Ридфора. – Я не хотел оскорбить её.

Бодуэн коротко хохотнул:

   – Клянусь Богом, Святой, ты, по-моему, не уважаешь никого из нас.

Рыцарь выпрямился, снова встретясь с ним взглядом.

   – Я уважаю тебя, сир.

Слова эти так обрадовали Бодуэна, что он не сразу смог ответить. Наконец он сказал:

   – Я постараюсь быть достойным этого. В Рамлехе и на пути туда ты был защитником Иисуса Христа и моего дела, и я не вижу причин, по которым ты должен извиняться. Ни передо мной, ни перед моей сестрой.

Казалось, рыцарь вдруг стал выше. Голова его вздёрнулась.

   – Спасибо, милорд.

   – Король благороден и милостив, – вмешался де Ридфор резким от неприкрытой злобы голосом; дело оборачивалось совсем не так, как ему бы хотелось. – Я тоже оскорблён и не склонен прощать так легко. Убирайся отсюда, Раннульф, вместе со своей ханжеской вонью. Я ещё разберусь с тобой в Храме – попозже.

   – Сюда меня позвал ты, – сказал Раннульф. Он повернулся и вместе с другим рыцарем пошёл к выходу из зала.

Де Ридфор сказал:

   – Я вынужден извиниться перед вами за этого рыцаря. У нас в Храме таких не много. Орден для них – последнее прибежище.

Граф Триполитанский приблизился к трону.

   – Ба! – сказал он. – Все вы таковы, только кое-кто больше вылощен. Ваши обеты – нищета, воздержание и убийство, и исполняете вы свою, а не Господню волю. – Он махнул пажу, и тот поднёс ему вина.

   – Убийство, – повторил де Ридфор. – Разумеется, милорд, ведь никто не разбирается в этом лучше тебя, не так ли?

Триполи повернулся к нему со словами очередного оскорбления. Бодуэн с усталым вздохом откинулся в кресле. Он думал об ужине, глотке крепкого вина и постели. Мать подалась вперёд в своём кресле, заговорила громче, вступая в словесную перепалку двух царедворцев.

Голоса вились вокруг короля; он чувствовал, что тонет в этих мелких ссорах, незначимых личных дрязгах. Сестра у его ног повернулась на табурете, подняла к нему лицо. Она протянула ему руку, он протянул свою, и их ладони соприкоснулись... У неё храброе сердце, у его сестрёнки, и он будет учить её. Он найдёт, как это сделать. Бодуэн расслабился в кресле, ожидая удобного момента, чтобы уйти.

ГЛАВА 5

Собрания тамплиеров проходили в трапезной, что прежде, до того как восемь лет назад христиане взяли Иерусалим, была сарацинской мечетью. Зал был почти так же высок, как глубок, и в нём, словно в пещере, пахло сыростью и летучими мышами. Два ряда восьмигранных колонн поддерживали сводчатую крышу. По стенам висели военные трофеи – копья, стрелы, мечи, щиты, шлемы, кольчуги. Лампы, что спускались на цепях с потолка, бросали, покачиваясь, полосы света в тёмную глубь огромного зала.

Рыцари вливались в трапезную громогласной волной. Раннульфу было не по себе: он помнил угрозы де Ридфора. Он прошёл на своё место в первом ряду братьев. По обычаю, новички стояли сзади и передвигались, когда тот, кто стоял впереди, погибал. Раннульф занимал место в первом ряду вот уже шесть лет.

Вошли офицеры и направились к свободному пространству в конце зала, где стоял похожий на алтарь каменный стол. Первым шёл магистр Иерусалима Одо де Сент-Аман, за ним – Герман де Монтойя и Жильбер Эрай, сенешаль Ордена, торговец и военачальник, и – самым последним – Жерар де Ридфор.

Он повернулся, чтобы встать рядом с остальными офицерами, и мгновение они с Раннульфом в упор смотрели друг на друга. Раннульф опустил взгляд. Сердце в его груди сжалось.

Голос Одо де Сент-Амана зазвенел в кличе:

   – Да пребудет со всеми нами Господь!

Плотные ряды тамплиеров отозвались единым гласом:

   – А души наши – с Ним в жизни вечной, в мире без конца, аминь!

   – Раннульф Фицвильям, встань передо мной.

Раннульф глубоко вздохнул и внутренне подобрался; он вышел вперёд, в пустоту меж шеренгами рыцарей и рядом офицеров. Встав перед Одо, он поклонился, а затем выпрямился и стоял молча, сложив руки за спиной.

Одо провёл пальцами по взлохмаченной золотистой бороде.

   – Жерар де Ридфор, выйди вперёд.

Маршал обошёл свой край стола и встал напротив Раннульфа. Суженные глаза Одо перебегали с одного воина на другого.

   – Милорд маршал! Ты выдвигаешь обвинение против сего рыцаря.

Наступила тишина. Маршал де Ридфор поворачивался из стороны в сторону, озирая собравшихся.

   – Он недостоин быть в нашем братстве. Он наглая свинья, и все знают об этом! Сама принцесса пожаловалась мне на него, и, когда я призвал его, чтобы потребовать в этом отчёта, он не дал удовлетворительного объяснения ни леди, ни мне. Он сделал из меня посмешище перед королём; он позорит нас всех.

Раннульф уставился в пол, стиснув зубы. Он жаждал вырвать из ножен меч и вонзить его де Ридфору в сердце.

   – Изгнать его из братства! – крикнул кто-то позади него, и слова эти подхватили ещё несколько голосов в разных концах зала – примерно с дюжину человек.

   – Свинья!

   – Низкородное отребье! Он же наполовину землекоп!

   – Вышвырнуть его! – Де Ридфор вскинул руку, пронзив ею воздух. – Очистим от него Орден – среди нас место лишь лучшим!

Теперь звучал уже целый хор голосов, словно лаяли псы, идя по горячему следу. Магистр поглядел на Раннульфа и тихо спросил:

   – Ты не станешь защищать себя?

   – Я поклялся, – сказал Раннульф, – биться только с врагами Господа моего Иисуса Христа и останусь верен этой клятве. – Он поднял голову, бросил обжигающий взгляд на Жерара де Ридфора и вновь опустил глаза долу.

   – Хорошо сказано! – пронёсся через зал гулкий рёв. – Славно сказано, Святой!

   – Изгнать его! – снова крикнул кто-то. – Он обратил против нас самого короля!

И тут – неожиданно – возвысил голос Герман де Монтойя:

   – Это не так! Я ходил с Раннульфом ко двору. Король возносил ему хвалы и называл его защитником Иисуса за то, как он дрался при Рамлехе.

   – Рамлех! – пробежало из уст в уста. – Рамлех...

И снова раздался тот же гулкий голос:

   – Верно! Раннульф дрался при Рамлехе, покуда мы все прохлаждались на севере! Бог даровал ему эту победу. Бог не против святых.

Эти слова исторгли у рыцарей прерывистые вопли, зазвенел пронзительный свист, иные затопали ногами.

   – Пусть решат спор боем! – крикнул кто-то.

   – Поединок! – подхватил сперва один голос, а за ним и другие. – Поединок!

С полдюжины воинов принялись топать ногами, ритм быстро распространился и зазвучал оглушающе громко.

   – Тихо! – гаркнул Одо де Сент-Аман. Шум мгновенно пресёкся. В наступившей тишине магистр повернулся к Раннульфу: – Что произошло между вами двумя, чтобы довести до такого? Я не потерплю свар в Храме. Разрешите это мечами или пожатием рук, – но разрешите здесь и сейчас.

Зал притих, но не угомонился: рыцари возбуждённо двигались, готовясь увидеть кровопролитие. Раннульф поднял голову.

   – Я не могу биться с тем, кто носит Крест. – Он медленно, будто не по своей воле повернулся к маршалу и протянул ему руку. – Я положу этому конец – если де Ридфор со своей стороны сделает то же самое.

Магистр хлопнул в ладоши.

   – Так и должно быть!

По залу пронёсся общий вздох, воины расслабились, немного разочарованные тем, что поединок не состоялся. Де Ридфор стоял, неотрывно глядя на Раннульфа, и в конце концов принял его руку.

   – Прекрасно, – заключил магистр. Он подошёл к рыцарям и положил ладонь на их стиснутые руки. – Отныне и впредь будьте друзьями и вместе встречайте общего врага. – Свободной рукой Одо осенил их крестом. – Теперь ступайте и будьте верны своим клятвам во имя Христа.

Раннульф высвободил свою руку из пальцев де Ридфора и перекрестился. Он направился на своё место в строю, а де Ридфор отступил, присоединясь к другим офицерам. Мгновение Одо наблюдал за ними, медленно покачивая головой, а потом продолжил собрание.

Казарменный зал, где спал Раннульф, назывался склепом, потому что располагался у северной стены здания, и в нём всегда было холодно. Когда после собрания Раннульф вошёл в битком набитый зал, все головы тотчас повернулись к нему.

Кое-кто тут же отвернулся. Но большинство окликало его, а Ричард де Мен, потрясая кулаком в воздухе, крикнул через весь зал:

   – Так хочет Бог, Святой!

Раннульф прошёл к своей койке под окном у стены.

Зал был полон народу – все возились у коек, готовясь ко сну. Кто-то стягивал одежду, кто-то уже лёг, другие, раздевшись до штанов, собрались у стола с умывальником, чтобы вымыть лицо и руки. Под высокими каменными сводами стоял ровный сильный гул голосов. Раннульф сел на койку и начал стягивать сапоги.

Вошёл Герман де Монтойя. Прецептора любили, хоть он и был начальством. Проходя через зал, он перебросился словом едва ли не с каждым; дойдя до середины, он остановился и заговорил с незнакомым Раннульфу рыжеволосым юношей, а затем они вдвоём направились в конец зала, к Раннульфу. Поздоровались, и Раннульф сказал:

   – Спасибо за поддержку. Меня не вышвырнули из Ордена только благодаря тебе и Ричарду Медведю.

Герман покачал головой.

   – Всё было не настолько серьёзно. Одо не допустил бы несправедливости. Ты наш, и куда больше, чем де Ридфор. Это известно всем. – Он подал знак юноше, что стоял за его спиной. – Я хочу познакомить тебя с этим рыцарем – его имя Стефан л'Эль, он прибыл в Иерусалим, когда ты был в Египте.

Раннульф встал. У Германа вечно любимчики.

   – Приятно познакомиться, сэр Стефан.

Рыжеволосый рыцарь смотрел отстранённо. У него был вылощенный вид высокорожденного.

   – Як твоим услугам, сэр, – проговорил он таким тоном, словно имел в виду прямо противоположное.

Герман кивнул ему:

   – Ты можешь идти, Стефан. Благодарю.

   – Милорд... – И рыжеволосый отошёл. Раннульф опустился на койку.

   – Ещё один твой мышонок.

   – Что, не понравился? – добродушно поинтересовался Герман. – Его дядя – сенешаль Франции, а мать – сестра герцога Бургундского. Тебе нужны друзья со связями.

   – Не очень-то он дружелюбен.

Герман пожал плечами:

   – Он тепло к тебе относится, если уж решил с тобой познакомиться. Что до де Ридфора – остерегайся. Он из тех, кому нет веры, и простое рукопожатие его не удержит. – Прецептор хлопнул Раннульфа по плечу. – Но на твоей стороне больше, чем ты думаешь.

Он повернулся и зашагал прочь; как у офицера, у него была своя келья.

Появился сержант и начал гасить лампы, висевшие по стенам зала, – все, кроме одной, которой предстояло гореть до рассвета, потому что Устав запрещал тамплиерам спать в темноте. Шёпот угасал. В похожем на пещеру зале прозвучал первый храп, тихий, подобный бульканью котелка. Раннульф встал, стянул рубаху и куртку и завернулся в одеяло. Сев на койку, он склонил голову, сжал ладони и попытался молиться.

Герман прав: ничто не решено между ним и де Ридфором, а только лишь ушло вглубь. В конце концов один из них убьёт другого... однако Устав не позволит ему биться с де Ридфором даже для спасения своей жизни.

Раннульф помолился, хотя и знал, что не дождётся от Бога помощи: Бог послал ему это испытание, чтобы он мог доказать свою добродетель. Раннульф знал, что он не добродетелен. Он дурной человек и рано или поздно сломается, схватит де Ридфора за жирную шею и выдавит из него мозги.

Однако покуда он произносил истёртые слова молитв, неожиданный мир снизошёл на него. Если кто-то в братстве против него, то кто-то и на его стороне. Война более велика, чем кто-либо из смертных, и когда-нибудь возьмёт их обоих – и его и де Ридфора, – обратит их в вечный прах. Он поднял глаза и посмотрел через зал на койку, где прежде спал Марк. Она была пуста: по обычаю, никто не ляжет на неё, пока не пройдёт ещё одна битва и не погибнет ещё один тамплиер. Раннульф вознёс последнюю молитву – то ли за Марка, то ли, быть может, Марку. Перекрестился и лёг, чтобы спать, покуда колокол не призовёт к пробуждению.

ГЛАВА 6

Как-то днём Агнес де Куртенэ вышла с придворными в сад, чтобы они могли поиграть с её внуком Бодуэном – для отличия от короля его называли Бодинетом. Она настояла, чтобы Сибилла вышла и посидела с ней и маленьким сыном, хотя та совсем не интересовалась ребёнком и с самого рождения почти его не видела.

Дитя было маленьким и бледным, с тонкими и лёгкими волосиками, такими светлыми, что казалось, их вовсе нет; вся его одежда была расшита алым и голубым шёлком, башмачки украшены золотыми лентами. Увидев бабушку, мальчик закричал от радости и протянул к ней ручки, но при виде матери расплакался.

Сибилла в замешательстве опустила руки на колени.

– Разве так радуются? – пробормотала она. Дитя вертелось на коленях Агнес, отыскивая взглядом кормилицу-сирийку, чьи груди внушительно колыхались под платьем, доказывая её несомненную пригодность для службы. – Он не любит меня. Свою мать.

   – Ты сбежала в Керак без него, – отозвалась Агнес. – Тебе следовало бы взять его в свои покои, позволить ему жить при тебе.

Агнес, воркуя, наклонилась к младенцу. Тот потянулся тоненькой ручкой к её волосам. Черты его лица напомнили Сибилле иное лицо. Она вдруг вспомнила, как зачала это дитя в угаре постельных битв.

   – Присматривай за ним. От него дурно пахнет.

Сибилла фыркнула. Ребёнок предал её. Он любит местную толстуху больше той, что произвела его на свет. Она родит ещё ребёнка – лучшего, чем этот. Принцесса встала и пошла через лужайку к саду.

   – Тебе следует быть ему больше матерью, – сказала Агнес. Она передала дитя кормилице и пошла следом. – Тебе следует быть больше женщиной, – прибавила она, метнув на дочь подобный кинжалу взгляд.

   – Ты женщина за нас обеих, матушка, – сказала Сибилла, указывая глазами на красивого молодого человека, поджидавшего их на террасе.

Мать сделала вид, что не слышит.

   – Почему ты хочешь быть мужчиной, Сибилла? Почему не довольно тебе быть тем, чем тебя сотворил Господь?

   – Я то, чем Господь сотворил меня, миледи. Но не то, чем меня изображают.

   – Ого, дитя пытается кусаться.

Сибилла почувствовала, как жаркая кровь приливает к щекам. Мать знала её слишком хорошо; даже когда Сибилла была уверена, что ведёт себя умно, мать умела заставить её ощутить себя маленькой дурочкой. Она посмотрела на сад, самое любимое своё место, хотя сейчас, зимой, он пожелтел. Розы нужно было подрезать, и всюду пробивалась сорная трава.

Мать не отставала от неё ни на шаг.

   – За что ты так любишь Бодуэна д'Ибелина?

Сибилла ожидала этого вопроса. Она вздёрнула голову и одарила мать холодным взглядом.

   – А что, по-твоему, он недостаточно молод или красив?

   – Он Ибелин. Ты спишь с ним?

Она ждала и этого, но всё же не смогла встретиться с матерью взглядом. Отрицать было бы бессмысленно.

   – Мне нет нужды отвечать.

   – Возможно, что так. Но запомни – если ты забеременеешь, все твои ожидания могут обернуться немного не так. А что мужчине нравится в любовнице, он может возненавидеть в жене.

   – Миледи, я собираюсь быть более чем женой. Я буду королевой Иерусалима.

   – Да-да, а королева должна быть чиста, как Святая Дева Мария. – Агнес побарабанила пальцем по колену; ногти у неё были вызолочены. – Что ж, тогда будь осторожней. Эти вещи значат больше, чем ты думаешь, и тебе их не изменить. Как говорится, что разорвано – тому не срастись. Я вполне устраивала твоего отца и как любовница и как жена – когда никто и не думал, что он может стать королём; но вот корона свалилась в его руки – и меня опорочили и отослали, чтобы он мог жениться на какой-то гречанке.

   – Отец по-прежнему любил тебя. Ничто не изменилось, – возразила Сибилла. Она любила отца больше, чем всех своих ухажёров; ей хотелось, чтобы он был благороден и безупречен. Но теперь, оглядываясь назад, она вдруг увидела события иначе, почти так, как видела их её мать. – Отец всегда говорил, что ничто не изменилось.

   – Король по-прежнему хотел спать со мной. – Голос Агнес был горек, как пиво. – Особенно когда обнаружил, что маленькая гречаночка в постели – точно доска с дыркой. И он по-прежнему любил вас. Тебя и Бодуэна. Всегда любил. Но я была недостаточно хороша для королевы.

   – Со мной у них не будет выбора, – сказала Сибилла. – Святая или шлюха, но я буду королевой.

   – Ба, глупышка, ты берёшь на себя слишком много! И отдаёшь всё это Ибелину!

Сибилла нагнулась и отломила от розового куста мёртвый побег. Это был обычный, бесконечный труд её мамочки-белочки: найти частичку того, сложить с частичкой этого, словно из тысячи мелочей может возникнуть нечто великое. Брат Бодуэна д'Ибелина Балан был женат на второй жене её отца, той самой греческой «доске» – Марии Комнине.

   – Что говорит тебе король, когда ты бываешь при его дворе? – поинтересовалась мать. – Или ты просто играешь с ним в шахматы? Почему ты вечно стремишься заниматься тем, что пристало мужчинам?

   – Я слушаю. Я не знала ни сколько приходится трудиться королю, ни как этот труд тяжёл. – Сибилла присела на корточки, подняла несколько жёлтых львиных зевов и встала, отряхивая с пальцев грязь. Она себе все руки испортит этой работой. – Я не стремлюсь заниматься тем, что пристало мужчинам. – Она и самой себе не могла бы объяснить, чего ей хочется. – Быть женщиной, по-твоему, – так мало и мелко, матушка. Мне нужно больше.

   – Ты эгоистичная девчонка, Сибилла, и нечестивая к тому же.

   – О нет, матушка! Избавь меня от проповедей. – Принцесса повернулась, высматривая пажа, и увидела выходящего из дверей Бодуэна д'Ибелина.

Он опоздал и потому улыбнулся ей с умоляющим видом. Как всегда, его внешность привела Сибиллу в восторг: плавные чёткие черты, широкие плечи, длинные ноги. Он куда лучше, чем любовник моей матери, подумалось ей, и она даже немного устыдилась этого сравнения. Она с улыбкой повернулась к нему.

   – Идём. Мне нужна твоя помощь, мой сад погибает, – Сибилла подхватила Бодуэна д'Ибелина под руку и повела прочь – искать слуг, которые исполнили бы для неё эту работу.

Бог предал Жерара де Ридфора: Бог дал ему душу короля и не дал трона.

Маршал тамплиеров стоял у края сада при дворце Ла-Плезанс, где со своим весёлым, легкомысленным двором обитали графиня де Куртенэ и её дочь. Он следил за Сибиллой Иерусалимской, наследницей короны Готфрида Бульонского, Бодуэна де Бура и Фулько Анжуйского, и размышлял, как бы мог он исправить Божескую несправедливость.

Сад лежал между задней стеной дворца и изгибом городской стены – полукруг мозаичной плитки, участки невскопанной земли, купа деревьев.

Графиня сидела в тени у края мозаики, гоняя прислугу туда и сюда ради исполнения своих прихотей. Один красавец юноша облокотился на спинку её кресла и что-то нашёптывал ей на ушко, другой устроился на траве за креслом. Де Ридфор уже оценил аппетиты графини и решил, что такой путь обойдётся слишком дорого и к тому же он ненадёжен.

Иное дело – принцесса.

Она не настолько красива, насколько жива, размышлял, наблюдая за Сибиллой, де Ридфор. Постоянно движется, постоянно что-то делает. Сегодня она согнала в сад маленькую армию слуг – полоть, копать, собирать ветки и листву, что опала с вишен, росших у стены. Она втянула в работу и своих друзей: толстушку, что всегда при ней, и высокого рыцаря со светлыми вьющимися волосами, который верно следовал повсюду за Сибиллой и исполнял все её желания. На принцессе было длинное голубое платье. Де Ридфор увидел, как она обернулась и помахала кому-то в саду, и в повороте её тела, во взмахе руки была такая неосознанная грация, что он испытал непритворное наслаждение.

Он следил за принцессой, терпеливо выжидая мига, когда сможет подобраться к ней, использовать её, эту жизнерадостную безрассудную девушку, владевшую тем, чего так жаждал он.

Де Ридфор привёл с собой из Храма двоих сержантов – надо же подчиняться Уставу, – и сейчас те бездельничали в уголке у стола, где пажи суетились вокруг кувшинов с вином и подносов с разными разностями. Устав требовал также, чтобы он не имел дела с женщинами – но он был здесь по делам Ордена, а эти женщины облечены властью, поэтому де Ридфор мог иметь с ними дело, и это не считалось грехом. Устав не был ему препятствием. Он проникся пониманием этого, разглядев за узостью буквы многообещающую цель. Маршал понимал это много лучше болванов наподобие Раннульфа Фицвильяма, рабски привязанных к клятве.

Мысль о Раннульфе обозлила его. Де Ридфор ненавидел неотёсанного норманнского рыцаря той глубинной ненавистью, что не объяснима словами; он желал растоптать эту убогую набожность, доказать всю её никчёмность, показать всем, что она есть не что иное, как прах и зола.

Появлялась и исчезала иерусалимская знать. Явился Жослен де Куртенэ, брат графини, глава семьи, добродушный толстяк, закутанный в русские меха. Принцесса подбежала приветствовать его, протянула к нему обе руки и звонко расцеловала в губы. Маршал переступил поближе к ней. Молодой красавец, тенью следовавший за принцессой, был, судя по гербовому значку, Ибелин – не сам лорд, скорее всего, его младший брат. Ибелины всегда соперничали с Куртенэ, и этому юнцу здесь было явно не по себе, хоть он и вился вокруг принцессы, точно шмель вокруг цветущей липы. Тут Жослен де Куртенэ кивнул де Ридфору, и маршал шагнул вперёд, присоединяясь к избранному обществу.

Он склонил голову перед главой дома. Не такого большого, каким он мог бы быть, имей Куртенэ побольше рыцарей.

   – Милорд граф...

Де Куртенэ всё ещё носил титул графа Одесского – по владению его отца, которое более двадцати лет назад перешло к сарацинам. Де Ридфор смотрел на него с самоуверенностью человека, чья власть была если не наследственной, то, по крайней мере, осязаемой.

Жослен спросил:

   – Как полагают в Храме – что Саладин намерен делать дальше?

Де Ридфор подбоченился, слегка приподняв одно плечо.

   – Что бы он ни сделал, милорд, это не важно, мы всё равно опередим его. – Он повернулся к графине, которая кокетливо поглядывала на него из своего кресла. – Миледи... – Теперь наконец де Ридфор мог подойти к принцессе. Улыбнувшись, он поклонился ей. – Принцесса, ты самый прекрасный из цветов этого сада.

Глаза её блеснули.

   – Сейчас зима, и здесь нет цветов.

Маршал понял: каждый комплимент, каждую льстивую реплику, каждую раболепную ложь Сибилла слышала по меньшей мере дважды.

Он вновь улыбнулся. Принцесса нравилась ему всё больше.

   – Как ты здравомысляща, принцесса. Истинное сокровище.

Юнец, торчавший за спиной принцессы, шагнул вперёд. Взгляд острый. Хочет показать, кто тут хозяин.

   – Сиб, – сказал он, – мы ещё нужны здесь?

Де Ридфор отступил, бормоча слова прощания, а принцесса повернулась и вышла вместе с юным Ибелином, смеясь и запрокидывая голову, чтобы не сводить с него глаз. За спиной де Ридфора не по-женски выругалась её мать.

   – Быть может, Рамлех покончил с ним, – сказал Жослен. Он всё ещё думал о Саладине. Нервно перехватывая кубок с вином то одной, то другой рукой, он продолжал: – Ты же знаешь, каковы сарацины. Стоит ему выказать слабость, как собственный народ и сбросит его.

   – Да, – подхватил стоящий за креслом графини её фаворит Амальрик де Лузиньян, – мы должны напасть на них сейчас, взять Дамаск или хотя бы Алеппо. Сейчас у нас преимущество, так, во всяком случае, мне кажется. Милорд граф, решительным рывком мы могли бы отвоевать Эдессу.

Глаза Жослена широко раскрылись от волнения, пальцы крепко обхватили кубок. Он побаивался решительных рывков.

   – Навряд ли король сейчас в состоянии вести нас на Эдессу.

   – Король! – презрительно и грубо повторила графиня. – Почему он не сдаётся? Ему давно уже пора отдать трон. Пора уйти в монастырь. Как он может кого-то вести? Зубы Господни, он похож на смерть в этих своих белых покровах! – Взгляд её обратился прочь, к дочери, которая под деревьями отдавала указания садовникам. – Кое-кто не думает ни о ком, кроме себя.

Любовник графини наклонился к ней, не прерывая пылкой речи, обращённой к Жослену.

   – Милорд, нам нет нужды ждать, когда король поведёт нас! Мы можем отправиться в поход и сами. – Черноволосая голова Амальрика повернулась, отыскивая де Ридфора. – Милорд маршал, вы с нами? Как поступит Храм в подобном случае?

Де Ридфор рассмеялся:

– В случае удара на Дамаск, Алеппо или Эдессу? Решите хотя бы, куда именно вы хотите ударить. И обратитесь к госпитальерам – быть может, у них найдутся лишние люди. – Краем глаза он видел, что в сад как раз входит магистр госпитальеров. Де Ридфор поклонился графине: – С твоего дозволения, миледи, – проговорил он и удалился, чтобы не кланяться тому, кого считал ниже себя.

Бодуэн д'Ибелин наклонился к Сибилле и прошептал ей на ухо:

   – Идём, покуда никто не смотрит.

Она подняла голову, и он тотчас поцеловал её. Сибилла засмеялась. Бодуэн вечно обнимал и целовал её. Она гибко выскользнула из обхвативших её рук и отошла на пару шагов, всё ещё глядя на придворных. Ей нравилось быть желанной, но не хотелось быть связанной.

   – Что – хочешь позабавиться с соколами?

Бодуэн шагнул к ней сзади, и его рука обвила её талию.

   – Хочу позабавиться с тобой. – Он снова заключил её в цепкие объятия. Через сад, отыскивая их взглядом между шёлковых платьев и котт, сфинксом смотрела Агнес де Куртенэ.

Сибилла оттолкнула любовника, чувствуя себя неуютно под взглядом матери. И спросила, тронув его за руку:

   – Что ты думаешь о моём дяде Жослене?

Бодуэн д'Ибелин поднял голову, взглянув на Жослена так, словно лишь сейчас заметил его. Сказал осторожно:

   – Он добрый человек и истинный рыцарь.

   – Трус, – отрезала Сибилла.

   – О, Сиб. – Он рассмеялся и слегка дёрнул её длинный локон. – Скажи: «благоразумный» – и будешь права. Следуя за Жосленом де Куртенэ, не погибнешь.

Сибилла сморщила носик.

   – Трус, – повторила она. Жослен был её дядей, главою семьи; ежели она будет королевой – ей не обойтись без его поддержки, однако поддержка эта ничего не будет стоить.

Будет королевой. Всю её жизнь корона лежала рядом с ней и, однако, всё время казалась далёкой, далёкой до несбыточности. Брат её был таким настоящим, таким несомненным королём. Сибилле почему-то казалось, что он вот-вот перестанет болеть, что произойдёт чудо. Он добр, он герой. Бог непременно спасёт его – однажды, очень скоро, они явятся к его двору и найдут короля очищенным, каким он был прежде, прекрасным и мужественным.

Но Бодуэн не поправлялся. Кулачок Сибиллы сам собой сжался при мысли, как это несправедливо. Как жестоко. И однажды, очень скоро, она станет королевой Иерусалима. А это меняет всё.

Она оглянулась на людей, заполнявших сад, оценивая, чем они могут быть полезны ей.

Прежде всего – её мать и материнские прихлебатели, прочно занявшие все посты на службе королевству. Агнес по-прежнему смотрела на дочь поверх жухлой бурой травы сада. Сибилла улыбнулась ей, взяла руку своего любовника и поцеловала. Лицо матери стало ничего не выражающим, словно у змеи.

Мать на её стороне. Конечно же графиня считает эту сторону своей собственной.