Текст книги "Иерусалим"

Автор книги: Сесилия Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 15

Король тяжело опёрся о переднюю луку седла, ладони его, затянутые в перчатки, были бесформенны, точно куски ГЛИНЫ.

   – На Масличной Горе есть часовня, которую начал строить отец. Хотел бы я когда-нибудь закончить эту постройку.

Он говорил, глядя не на Масличную Г ору, а на дорогу, где вот-вот должен появиться вестник. Если он вообще появится.

   – Так давай после заедем туда. – Сибилла повернулась, привстав в стременах, поглядела на восточный склон Масличной Горы. Мелочные торговцы в городе вовсю продавали чётки из оливкового дерева и косточек, взятых, как они клялись и божились, на самой священной горе, а на самом деле – на пологих холмах к югу от города – на Масличной Горе не росли оливы, только скрученные ветром и сушью кипарисы да уродливый жёсткий кустарник. Сибилла не смогла разглядеть ни единого признака часовни.

   – Что там надлежит сделать? – Она старалась не смотреть на дорогу.

   – Украсить её, – сказал король. – Там нужны статуи и инвентарь для мессы. Часовня стоит в красивом месте, и приятно было бы, думается мне, хоть что-то построить, вместо того чтобы вечно воевать.

Голос его был ровен. Вестник запаздывал. Над ними, у края стены, ждали и другие люди, и все молчали, и никто не смотрел на дорогу – кроме короля, который только туда и смотрел.

Сибилла всё ещё разглядывала Масличную Гору:

   – В Акре есть превосходные мастера, они могли бы заняться статуями. Позволь мне помочь тебе. Мы могли бы сделать это вместе.

   – Хорошо. Я так и надеялся, что тебе придётся по душе эта мысль. – Голос брата напрягся, стараясь перекрыть эту нестерпимую муку неуверенности и ожидания, и в этот миг кто-то над головой у них закричал во всё горло:

   – Едет!

Всё тело Сибиллы разом обмякло от облегчения; она шумно выдохнула, брат повернулся к ней, и глаза их встретились. На стене с дюжину людей, наблюдавших за дорогой, радостно вопили и хлопали в ладоши:

   – Э, да он не один! Гляди, кто там едет с ним?

   – Рыцарь... нет, целых трое рыцарей!

   – Кто это? – прошептал король, и Сибилла опустила взгляд на дорогу.

Далеко впереди вестник в бурой кожаной куртке изо всех сил погонял измученную лошадку, торопясь к городу; за ним ехали трое всадников на крупных конях. Рыцари. Один из них показался ей знакомым. Она узнала ссутуленные плечи, манеру держать голову – и не сумела удержать крика:

   – Это дядя Жослен!

   – Жослен? – пробормотал король. – Что он здесь делает? Должно быть, что-то стряслось. – Бодуэн наклонился вперёд, неотрывно всматриваясь в дорогу.

Вдоль всей стены пробежали радостные крики; всё новые люди бежали, толкаясь, вдоль края стены, выкрикивали новость тем, кто оставался на улице. Сибилла развернулась к подъезжающим всадникам, помахала рукой, и один из измученных путников, которые одолевали пыльную дорогу, приветственно помахал ей в ответ.

Было в этом жесте что-то такое, отчего душа принцессы возликовала. Она поняла вдруг – словно ангел шепнул ей на ушко, – что война окончена, по крайней мере пока. Сибилла глубоко вдохнула – это был первый её свободный вдох за многие и многие дни. Вестник молотил лошадку пятками по бокам, направляя её к королю и его сестре. Едва оказавшись в пределах слышимости, он во всё горло заорал:

   – Они ушли! Саладин ушёл!

При этих словах на стене поднялся такой радостный рёв, что конь Сибиллы прянул в сторону, и тогда король протянул руку и перехватил её повод. Сибилла рассмеялась, потешаясь над ним. Как будто она не управится с собственным конём!

   – Мы спасены, Бати! – легкомысленно смеясь, воскликнула она. – Спасены!

И вдруг, полуоглушенная исступлёнными криками ликующей толпы, увидела вдруг лицо брата, обмякшее от разочарования. Он выпустил повод её коня.

   – Я обречён умереть в постели, – тяжело пробормотал он. И, развернув коня, поскакал навстречу вестнику.

День был холодный, и пажи всё подкладывали дров в очаг. Король стоял рядом с ними. Он не чувствовал жара, но пляска пламени была приятна глазу, как незримая музыка. За его спиной, у трона, дядя Жослен беседовал с Сибиллой; Керак, только что вошедший в зал, злобно поглядывал по сторонам, что-то ворча себе под нос и откашливаясь. Камергер стукнул посохом по полу, объявив прибытие маршала Иерусалимского Храма, и в дверь вошёл Жерар де Ридфор. За ним, ссутулясь, следовал Раннульф Фицвильям. Король пересёк зал и уселся на троне.

   – Подойдите ближе, – сказал он, и люди, собравшиеся в зале, полукругом обступили трон – впереди трое лордов, за ними их приспешники. Принцесса молча подошла к трону и остановилась за спиной короля. Бодуэн подал знак камергеру закрыть дверь и обратился к собравшимся: – Благодарю, что пришли сюда. Мне нужен ваш совет. Прежде всего позвольте мне узнать, что вы думаете о последних новостях. Почему Саладин отступил?

Керак заговорил первым, хотя именно он ни дня не участвовал в прошедшей кампании.

   – Саладин – турок, и здравый смысл ему неведом. Всё, что он делает, не помается пониманию. – Керак дёрнул головой, кивком указав через плечо короля на Сибиллу, стоявшую за троном. – Сир, ей здесь не место.

   – Она моя наследница, – сказал король, – она будет править после меня. Она останется. – И тотчас повернулся к Жослену, не давая Кераку времени ответить: – Дядя, почему Саладин сдался, хотя ему довольно было лишь протянуть руку, чтобы получить Иерусалим?

   – Господь спас нас, – сказал Жослен. – Когда у реки Литани меня взяли в плен, сарацины твердили, что к Рамадану[21]21
  Рамадан, Рамазан – девятый месяц мусульманского лунного календаря, в течение которого мусульмане соблюдают строгий пост от восхода до заката.


[Закрыть] будут в Иерусалиме. Они захватили сотни пленников – среди них Ибелины и магистр тамплиеров, – и тех из нас, кто мог предложить добрый выкуп, они отправили в Дамаск. Казалось, нам суждено пробыть там целую вечность; но несколько дней назад вдруг явился султан и отпустил нас всех под честное слово.

   – Это какой-то трюк, – сказал Керак.

   – Ты видел Саладина, дядя? – спросил король.

   – Не при Литани, – ответил Жослен. – Но в Дамаске, считанные дни тому назад, я целый час с лишним беседовал с ним с глазу на глаз о выкупе. Он крепко держит власть в своих руках и никуда не торопится. – Жослен мрачно покачал головой. – Господь не допустит, чтобы Иерусалим попал в руки неверных, но на этот раз мы были чертовски близки к этому.

   – У меня есть замысел, как нам предотвратить эту угрозу, – сказал король, – и я вам скоро расскажу о нём, но этот план требует переговоров, а потому я рад, что Саладин запросил их. Кого мы пошлём в Дамаск?

   – Никого, – сказал Керак. – Говорю вам, это обман, и ничего хорошего он нам не сулит. Мы должны драться! Саладин слаб, если решил отступить. Если ударить прямо сейчас, мы переломим ему хребет.

   – Милорд Керак, – проговорил король, – если бы слова были воинами, в твоей армии оказалось бы людей больше, чем песчинок в пустыне. Но у нас сейчас только полторы сотни рыцарей, и, если Саладин желает переговоров, я склонен пойти ему навстречу.

   – Ба! – воскликнул Керак. – Все вы городские вояки. Греки. Евреи. – Он развернулся и широким шагом прошёл через зал, расталкивая свиту.

Король продолжал:

   – Для ведения переговоров я, пожалуй, пошлю Триполи.

   – Сир! – стремительно шагнул вперёд де Ридфор. – Не может быть, чтобы ты говорил это серьёзно!

   – Вполне серьёзно.

   – Сир, в битве при Литани он бросил нас лицом к лицу с врагом! Он друг Саладина, он много лет прожил заложником при его дворе...

   – Тем больше причин послать его, – сказал король. – Он понимает сарацин и хорошо с ними ладит.

   – Но он предал нас на Литани – и предаст вновь!

   – Переговоры в его же интересах, – сказал король. – Я всегда доверяю людям, которые защищают собственные интересы так же ревностно, как, по их же словам, готовы защищать мои.

   – Ну я-то не намерен возвращаться в Дамаск, – сказал Жослен. – Мне нужно вернуться домой, в Наблус, навести там порядок, да и у всех нас хватает забот. Только Триполи и должен ехать на переговоры – тут король прав.

Бодуэн благодарно глянул на него; как бы медлителен, мягкотел и труслив ни был его дядя, он один стоил шести Кераков. Де Ридфор упёр кулак в бедро, лицо его закаменело.

   – Тогда Храм настаивает, чтобы ты послал и кого-то из нас. Мы узнаем истинную цену этим переговорам. – Он кивком указал себе за спину. – В Дамаск мог бы отправиться Раннульф Фицвильям. Он знает язык сарацин и умеет, как управляться с ними.

Раннульф, стоявший в ряду свиты, поднял голову. Керак развернулся от окна и одарил его взглядом, острым как кинжал.

   – Согласен, – сказал король. – Мы пошлём и Раннульфа. А также какого-нибудь священника, к примеру, настоятеля Святого Георга – это же всё-таки Дамаск.

В горле у него пересохло; он протянул руку, и паж подал кубок с вином. Бодуэн собрался для следующего прыжка. До сих пор как будто всё шло неплохо. Собравшиеся в зале одобрительно перешёптывались; Керак всё ещё в упор глядел на Раннульфа. Король отпил тёмного крепкого вина. Его удивило, что де Ридфор сам назвал имя Раннульфа, но такой шаг слишком хорошо совпадал с собственными планами Бодуэна, чтобы сейчас ломать над этим голову.

   – Когда мы заключим перемирие, – сказал он, – я намерен послать в Европу и просить о новом крестовом походе.

Эти слова ошеломили всех; тотчас голоса зазвучали громче. Король вновь отхлебнул из кубка – вино смягчало тычки и ухабы его забот, а он устал, он чувствовал, как сила истекает из него, точно кровь из раны. Между тем наихудшее было ещё впереди. Керак выступил вперёд.

   – Сир, крестовый поход – ложная мечта. Никто не откликнется на твой призыв, а мы между тем будем сидеть праздно и непозволительно мешкать. Доверимся Господу, возьмём мечи – ив бой! Только так должны поступать истинные воины Креста.

Его свита разразилась согласными криками, кое-кто захлопал в ладоши. Де Ридфор хмурился, Жослен покачал головой.

   – Сир, милорд Керак отчасти прав. На Западе до нас давно уже никому нет дела. Они только читают проповеди о том, что мы погрязли в грехах и заслуживаем того, чтобы нас уничтожили.

Король подошёл к той самой минуте, которой страшился; он ощущал присутствие сестры, стоявшей за троном, и понимал, что откладывать больше нельзя.

   – Я, – сказал он, – намерен отыскать могущественного принца, который мог бы возглавить крестовый поход. И для того чтобы обеспечить его поддержку, я предложу ему величайшие свои сокровища: Гроб Господень, Иерусалим, свою корону и руку сестры, которая станет его женой и королевой. – Воцарилось напряжённое молчание; Бодуэн продолжал: – Румынский король холост. Есть ещё английский принц, Ричард Львиное Сердце, – известно, что он всячески поддерживает крестовые походы и о нём говорят как о втором Роланде.

   – Сир, – сказал Керак, – по-моему, это ложная надежда.

Хотя король сидел лицом к собравшимся, всё его внимание было обращено на стоявшую за троном сестру – она до сих пор не шевельнулась, не произнесла ни слова. Бодуэн лишь кивнул Кераку:

   – Говори, что хочешь, милорд, а я хочу лишь одного – сохранить это королевство.

   – Сир, – заговорил Жослен, – что бы ты ни решил предпринять, я последую за тобой. Господь дал эту ношу тебе, а не мне. Но сейчас позволь мне удалиться, если только я тебе ещё зачем-то не нужен.

   – Ступай, милорд. Благодарю тебя от всей души. Господь с тобой.

   – И с духом твоим, – отозвался Жослен. Обойдя трон, он что-то кратко сказал Сибилле, поцеловал её и вышел. Король сидел, оглядывая зал. Де Ридфор знаком подозвал к себе пажа и взял у него кубок с вином. Раннульф упорно смотрел в пол. Присутствие Сибиллы приводило его в смятение – как, неведомо почему, и явно присмиревшего Керака.

   – Милорд Керак, – вновь заговорил король, – теперь, когда опасность Иерусалиму миновала, ты, уверен я, тоже пожелаешь поскорее вернуться в свои владения.

Керак повернулся; теперь он стоял, окружённый своими людьми, и рядом с ним был его беловолосый сын.

   – Сир, кое-кто из моих людей хотел бы воспользоваться этим случаем для поклонения святыням. – Волк набожно склонил голову, и мгновение спустя его рука, как бы спохватившись, торопливо осенила грудь крестным знамением. Его глубоко посаженные глаза мерцали.

   – Не нарушай мира, милорд, – сказал Бодуэн. – И да ускорит Господь твоё возвращение.

   – Храни тебя Бог. – Керак отступил на два шага, повернулся и широкими шагами вышел из зала; по пятам за ним удалилась свита.

   – С твоего разрешения, сир... – Де Ридфор поклонился, собираясь уйти, но король, подняв руку, остановил его:

   – Нет. Задержись ненадолго. – Он выпрямился на троне. – Я ничего не услышал от тебя о крестовом походе, милорд маршал, – ни за, ни против.

Де Ридфор шевельнул широкими плечами, положив руки на пояс.

   – Сир, тамплиеры ежедневно отправляются в свой крестовый поход. Уже теперь к нам со всей Европы прибывают люди, и они не ждут принцев либо щедрых наград – короны и прекрасной королевы. – Маршал галантно поклонился Сибилле и, слегка повернув голову, коротким взглядом призвал Раннульфа Фицвильяма в свидетели своим словам. – Я и мои братья хотим лишь одного – служить. Мы предали себя в руки Господа, а не каких-то светских принцев.

   – Хорошо сказано, милорд, – одобрил король, поверх плеча де Рид фора глядя на Раннульфа. – А ты что думаешь об этом, Святой?

   – Милорд маршал сказал всё за меня, – отвечал Раннульф.

   – Как полагаешь, почему Саладин отступил?

Рыцарь дрогнул, словно этот вопрос ожёг его как крапива. Взгляд его встретился со взглядом Бодуэна.

   – Хотел бы я это знать.

И тут прозвучал ясный, полный горечи голос Сибиллы:

   – Быть может, он отступил, потому что устал от войны. Он прекратил сражаться, потому что желает мира. Он попросил переговоров о мире, а всё, что вы предлагаете ему, – неумолимая война.

Раннульф потупился и ничего не сказал.

   – Госпожа моя, – вмешался стоявший рядом с ним де Ридфор, – этот султан говорил, что очистит Святую Землю от самого воздуха, которым мы дышим.

   – Нет, – сказала Сибилла. Она шагнула вперёд и встала по правую руку от брата. Голос её звенел от едва сдерживаемого гнева. – Я хочу услышать это от человека, которого мой брат посылает говорить о мире с султаном. Если он вообще будет говорить о мире.

Бодуэн беспокойно шевельнулся на троне; он видел, как пальцы принцессы стиснулись в кулачок, и понимал, что причиной её гневу. Раннульф упорно молчал, отведя глаза от Сибиллы и уставясь в пол. Де Ридфор резко повернулся к нему:

   – Мужлан! Немедля ответь этой высокородной женщине. Это приказ!

   – Да, принцесса, – сказал Раннульф, не отрывая глаз от пола.

   – Как ты полагаешь, – продолжала Сибилла, – разве Саладин отступил не потому, что понял: Господь с нами и всегда будет хранить нас, а потому все его замыслы бесплодны? И быть может, потому он и ищет мира с нами?

   – Да, принцесса.

   – Это не ответ!

   – Да, принцесса.

Сибилла взмахнула рукой, сметя со столика королевский кубок, – тот со звоном и лязгом ударился о пол в дальнем конце зала.

   – Ты не отвечаешь мне, даже когда тебе приказали! Что же это за извращённая гордыня, которая прикрывается смирением? Ты красуешься этим обетом, словно ты лучше всех нас, точь-в-точь фарисей из притчи!

   – Да, принцесса.

   – Что же, святой воин, помяни меня в своих молитвах. Впрочем, если ты превращаешь смирение в гордыню, а покорность приказу в насмешку – что тебе стоит превратить молитву в проклятие?!

   – Да, принцесса, – сказал Раннульф. – Non militia, sed malitia[22]22
  Не война, но порок (лат.).


[Закрыть].

Бодуэн расплылся в улыбке, и Сибилла, сама того не ожидая, рассмеялась. Шутка обезоружила её; она разжала кулак, выпрямив тонкие длинные пальцы. Мгновение в зале стояла тишина. Бодуэн обмяк на троне – он слишком устал, чтобы сидеть прямо, мускулы его одрябли. Решив, что все его намерения исполнены, он сказал:

   – Господа тамплиеры, я дозволяю вам удалиться.

Рыцари вышли.

   – Зубы Господни, – сказала Сибилла, – этот Раннульф Фицвильям так злит меня, что рука тянется хорошенько его отколотить. И что только ты в нём нашёл?

   – Он честен, – сказал король. – Эта добродетель ценится превыше жемчуга, да и встречается куда реже.

   – Ты по отношению ко мне этой добродетелью не блещешь. Что это ещё за история с новым моим замужеством?

   – Крестовому походу нужен великий вождь. Румынский король или Ричард, принц Английский.

   – Прежде ты со мной об этом не говорил.

Король именно потому и не говорил, что предвидел её возражения; поэтому он объявил о своих намерениях прилюдно, чтобы связать сестру прежде, чем она сумеет ускользнуть.

   – У всех нас свой долг, Били. Этот – твой.

   – Я вдова. По закону я могу сама выбирать себе мужа.

   – Ты выберешь кого-нибудь, кого знаешь, и это будет катастрофой, и кого сможешь подчинить себе, – а это ещё страшнее.

   – Милорд, – сказала Сибилла, – ты предал меня. Всё это время ты учил меня быть королевой, а теперь снова хочешь превратить в пешку!

   – Я только хочу дать тебе короля, который будет править вместе с тобой, – чтобы спасти Иерусалим. Ты поступишь так, как я тебе велю, – потому что ты принцесса, потому что ты моя сестра. – Бодуэн знал, что если будет давить на неё, то сломит её сопротивление – и это единственный способ спасти Иерусалим.

   – А мне, стало быть, и вовсе не дозволено иметь своего мнения? Я не сделаю этого, Бати.

   – Сибилла! Ты же не девственница, так и не веди себя подобно девственнице. За Вильяма ты выходила с большой охотой.

   – Я была ещё девочкой! Всё, о чём я думала, – о свадьбе, нарядах, драгоценностях, восторгах, да ещё о том, как сильно он будет любить меня. Никто не говорил мне о... ну да почём тебе знать, Бати? Я-то не девственница, но ты – девственник. Ты не поймёшь.

   – Зато я знаю, что нам нужен великий вождь с Запада, с войском, какое под силу собрать только такому человеку, – иначе королевство падёт. И единственный способ привлечь сюда такого вождя – посулить ему, чего у него не может быть на Западе. И я не желаю больше слышать...

   – Ты готов отдать Иерусалим только для того, чтобы его спасти!

   – Я не желаю больше об этом слышать!

   – Да что ты знаешь об этом английском принце, кроме того, что у него есть свои владения, обширные и богатые, и что он славный воин, а потому, конечно, спасёт нас от сарацин! Но, сделав это, он станет выше нас, он ничем не будет нам обязан, а мы будем обязаны ему всем.

   – Сестра моя, – сказал Бодуэн, – я не желаю больше слышать от тебя ни слова об этом деле – кроме слова твоего согласия.

Мгновение они молчали. Затем Сибилла сказала уже другим тоном:

   – Я не согласна, милорд. – Она выпрямилась, и в дальнем конце зала зашевелились женщины из её свиты, готовые последовать за ней. – С твоего разрешения, сир, я ухожу.

   – Возвращайся, когда будешь готова дать согласие, – ответил брат, и принцесса удалилась.

На улице де Ридфор сказал:

   – Опасная женщина.

   – Все женщины опасны, – отозвался Раннульф.

Он смотрел прямо перед собой, на узкую улицу. Была середина дня, и весть об отступлении султана уже разошлась повсюду. Люди выходили из своих домов и толпились на мостовой; город кипел жизнью после долгих дней напряжённого ожидания. У фонтана старики играли в шахматы, и женщины выстроились в очередь с кувшинами. Виноторговец на углу разворачивал навес над входом в свою лавку. К вечеру в городе будет полным-полно пьяных. Мимо них прошёл пирожник, пронзительным голосом расхваливая свой товар.

Раннульф видел всё это, но лишь глазами. Голова его была целиком занята принцессой. Он не мог избавиться от мыслей о разговоре с ней, о её гневных словах; он вновь и вновь перебирал в памяти сказанное ею, истово, словно повторял молитву.

Вдруг он осознал, что де Ридфор что-то говорит ему.

   – Я дал обет, – сказал он. – Обет, путы которого принцесса разорвала легко, словно паутину.

   – Тем не менее, – сказал де Ридфор, – долг требует, чтобы ты был вежлив с принцессой. Она – наследница трона. Когда король умрёт, венец перейдёт в её руки. Но ты, Раннульф, – самый настоящий мужлан. Я всё ждал, сумеешь ли ты воспользоваться благоприятным моментом. Никогда ещё не видел человека, который был бы одновременно так исполнителен – и так нагл.

Раннульф искоса взглянул на маршала. Он не собирался обмениваться оскорблениями с де Ридфором. Нынешние проявления терпимости в маршале ничуть не убедили его, что с враждой между ними покончено. Де Ридфор снова повернулся к нему:

   – И всё-таки кое-что стоящее из тебя может выйти. Ты ведь знаешь, почему я включил тебя в это посольство?

   – Нет.

   – Хм, я-то был уверен, что до тебя дойдёт. Мне нужно знать обо всём, что предпримет в Дамаске Триполи. Особенно не упускай из виду, как отнесётся к нему султан.

   – Это не входит в мои обязанности.

   – Не знаю, что именно входит в твои обязанности, кроме как выводить меня из равновесия, но таков приказ, ты его исполнишь, понял?

   – Да, милорд, – сказал Раннульф.

   – И вот тебе ещё один приказ. Керак всё это время ходил по краю, и теперь, когда Саладин больше не грозит нам, он способен зайти куда дальше. Это желание поклониться святыням – не более чем предлог. Он ещё кое-что предпримет, и, когда это случится, ты должен позаботиться о том, чтобы ему никогда больше не захотелось соваться в Иерусалим. Надеюсь, это входит в твои обязанности?

   – Да, милорд.

   – Так займись этим, – велел де Ридфор.

Этой ночью Раннульфу приснилась принцесса Сибилла.

Он был в тёмном лесу и увидел её на тропинке. Теперь она не стремилась спорить с ним, как при дворе её брата; она убегала. Раннульф гнался за ней, нагнал её в чаще, повалил наземь и изнасиловал.

Лица принцессы он так и не увидел. Он тотчас проснулся. Он был в склепе, лежал на своей койке в мерцающем свете ночной лампы; вокруг спали его сотоварищи, наполняя склеп сонным дыханием и храпом. Сон был таким осязаемым, таким реальным...

Раннульф перекрестился. Его пенис болезненно отвердел в штанах. Он заставил себя произнести «Отче наш», надеясь победить взбунтовавшуюся плоть, но потерпел поражение. Он жаждал обладать принцессой. Он помнил сон, точно наяву: как её бёдра трепетали под тяжестью его тела, как светлые локоны намотались на его запястья. Немыслимо, чтобы принцесса не знала, что он сотворил с ней, чтобы на другом конце города, на шёлковых простынях ей не приснилось то же самое! Сама виновата. Искусительница. Явилась к нему во сне и соблазнила его. Рука Раннульфа сама собой скользнула между ног, и, чтобы не запятнать себя ещё большим грехом, он перекатился на живот и уткнул лицо в скрещённые руки.

Он никогда не сможет обладать ею, даже если будет свободен от обета; она достанется какому-нибудь принцу, золотоволосому владыке, который целыми днями ходит по коврам, а такие, как Раннульф, годятся лишь на то, чтобы придержать стремя его коня. Даже во сне ему пришлось взять её силой.

Даже во сне он совершил зло. И если принцесса и не знает этого, то уж Господу наверняка известно всё. Раннульф вынудил себя вновь и вновь повторять молитвы – до тех пор, покуда не зазвонили к заутрене. Тем же утром, позднее, он услышал, что принцесса покинула Иерусалим.

Люди Керака никуда не уехали. Они бродили шайками по городу, хватали в лавках и на лотках всё, что приглянулось, и изводили горожан. По приказу де Ридфора Раннульф вывел из Храма всех рыцарей, вооружённых шестами, и они силой загнали людей Керака в Нижний Город.

К закату начался мелкий беспрерывный дождь. Изморось и холод победили керакских забияк так же верно, как тамплиерские шесты; половина их сдалась и была сопровождена в храмовый карцер, остальные бежали из города.

Зимний вечер тяжкой дланью лёг на Иерусалим. Дождь усилился, намерзая потёками льда. На каждом шагу конь Раннульфа оскальзывался на обмерзшей мостовой. Городские нищие забились в щели и ниши в стенах, разбежались по закоулкам и тупикам. Тамплиеры шестами выгоняли их оттуда, сбивали в толпу и вели к площади, на которой обычно торговали овцами.

Там кто-то собрал гору кизяка, мусора и разбитых бочонков и сунул в неё факел. Скользя по наледи, бедняки теснее сбивались вокруг тепла и света. Одно то, что их было так много, уже согревало их. Появились несколько караваев хлеба, фляга с вином. Тамплиеры спешились, протиснулись в толпу и, стоя плечом к плечу с нищими и пьяницами, протягивали руки к живительному теплу пламени.