Текст книги "Содержимое ящика (Повести, рассказы)"
Автор книги: Сергей Юрский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы.
Да здравствуют нежные девы
И юные жены, любившие нас!
Местный радист включил «Боже, Царя храни!», и иностранцы вместе с толпой других гостей двинулись по лестнице к залу.
Наш предводитель Пал Палыч зачитал приветственную речь. Без лишней скромности скажу, что написал ее ему вовсе не «Интерспич» его сыночка, а я – по старой памяти (я ведь у него работал референтом еще тогда, в обкоме партии). Поэтому имею возможность привести здесь эту краткую речь полностью:
«Леди энд джентльмены! Господа! Позвольте от имени Оргкомитета Дворянского собрания Кировского района сказать вам: добро пожаловать на наш 1-й традиционный губернский осенний бал! Само название бала – «Бонтон-98» – определяет многое. Сегодня сюда съехались самые разные люди – как молодежь, так и ветераны, как мужчины, так и женщины, как живущие здесь, так и прибывшие издалека. Но всех нас объединяет одно – мы дворяне и должны высоко нести знамя нашего сословия. Хочется отдельно поздравить тех, кто получил титулы князей, графов и баронов на последнем пленуме нашего собрания в марте текущего года. Поаплодируем им!
Хочется поприветствовать и кандидатов на присвоение почетных титулов. Мы всегда с большим вниманием относились и будем относиться к проблеме кадров, к проблеме приема новых членов. Только за один третий квартал нам подано более 26 заявлений, и могу заверить, что все они будут рассмотрены до конца календарного года. Очень надеюсь, что комиссия примет 26 положительных решений, потому что рекомендации, скажем прямо, солидные, да и сами кандидаты вызывают доверие. Похлопаем нашей молодежи!
Развивая и укрепляя нашу структуру, мы никак не хотим замыкаться в клановую изоляцию. Я рад сообщить, что идут переговоры о совместных мероприятиях и с «Клубом Купцов 1–2 гильдий», и с «Фондом помощи заболевшим аристократам», и с родственными Дворянскими собраниями Тушинского и Ленинского районов.
Сейчас, когда либералы и так называемые демократы наглядно обнаружили полную свою несостоятельность как во власти, так и в средствах массовой информации, наше дворянское движение на глазах становится движением массовым, движением всего народа.
Пусть же сегодня будет весело на нашем губернском балу! Пусть 7 ноября снова станет праздничным днем, но уже в обратном, а не в том неприемлемом смысле, к которому мы с вами привыкли!
70 с лишним лет мы ждали этого дня, особенно молодежь. Так пусть же будет весело и радостно!
И заверяю вас, что средства, которые будут сегодня собраны, все до последней копеечки пойдут на благое дело укрепления дворянских корней. За каждую копеечку мы отчитаемся в дальнейшем перед пленумом, и да поможет нам в этом контрольно-ревизионная комиссия!
Заранее спасибо за вашу щедрость, господа!
Низкий поклон вам, леди, энд вам, джентльмены!»
Речь была очень тепло принята всеми присутствующими. Потом Пал Палыч подал руку супруге приехавшего из Парагвая Никитовского и открыл вместе с нею шествие. Грянул полонез, и все парами пошли к жертвенным ящикам. Их держали наши молодые активисты Лена Борисова и Леша Перцев, очень удачно одетые в костюмы Волка и Красной Шапочки. Были тут и другие интересные находки. Слева от ящиков находился помост с установленной на нем аркой. На помост снова выскочил Андрей Тулов с пушкинскими бакенбардами и крикнул под полонез:
Полнее бокал наливайте!
На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!
Жена Никитовского из Парагвая настолько расчувствовалась, что кроме того, что бросила 50 (пятьдесят) долларов USA, так еще действительно сняла с пальца кольцо и швырнула его туда же в ящик. Супруг Никитовский, который шел во второй паре, видно было, как несколько изменился в лице и попытался на ходу заглянуть в ящик и, может быть, даже обнаружить обручальное кольцо супруги, но уже летели сверху другие купюры разных достоинств и разные предметы, и гремел полонез, и Андрей Тулов, скрестив руки на груди, выкрикивал:
Да здравствуют музы!
Да здравствует разум!
Никитовского из Парагвая об руку с Лидией Кирилловной Бахметьевой понесло общее течение дальше к аукциону, где распродавали носильные вещи безумного Дмитрия Алексеевича Гагарина.
Потом всем предложили по рюмке и легкую закуску. Мужчинам – водку и анчоус, а дамам – ликер «Южный» и кусочек сыра. Причем забавно было сделано – сыр раздавала Нина Семеновна Остерлихер, сестра барона, одетая в виде вороны, что дало такой комический намек на басню Крылова.
Ну, а потом был концерт. Тут уж вовсю отличилась шестерка из театра «У Красных ворот». Они показали пародии на Брежнева, Горбачева и Ельцина – публика смеялась до колик. Очень задушевно спели на шесть голосов:
Оставьте печали, поручик Волынцев.
Корнет Оболенский, налейте вина!
И показали отрывки из спектакля «Золотой Дюк» с одесскими песнями, чудными шутками и пританцовками. Душой всего был опять Андрей Тулов. Он то срывал с себя бакенбарды, то опять их приклеивал. Выскакивал отовсюду – то в цилиндре, то в шинели, а то в одних трусах. При этом он не допустил ни малейшей пошлости. Он исполнял замечательные классические произведения, и в этом было большое уважение и доверие к нашей публике. Никаких упрощений и никакого примитива. Публика оценила это и была ему искренне благодарна.
Восторженную реакцию вызвало его исполнение стихотворения Пушкина «Дорожные жалобы»:
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Андрей Тулов (снова в бакенбардах) сумел наглядно показать – и как верхом, и как в кибитке, и как на телеге.
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Он неподражаемо передал хромого инвалида и так ясно представил шлагбаум и жуткий удар в лоб, от которого артист упал и прямо покатился по полу. А в конце, на словах:
То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай —
он показал опрокидывание рюмки рома с последующим утиранием губ и краткий сон на боку, поджав ноги, и прихлебывание обжигающего чая. Все было так наглядно и так по-новому, так понятно зазвучали непростые, откровенно говоря, строки Пушкина, что публика зааплодировала. А Андрей Тулов закончил, спросив прямо сидевшего в первом ряду Никитовского из Парагвая:
То ли дело, братцы, дома?
Ну, пошел же, погоняй…
И с этими словами соскочил со сцены и с криком «Но-о-о!» вприпрыжку помчался по проходу во входную дверь.
Тут была, просто сказать, настоящая овация. Вот вам, пожалуйста, молодой актер, без всяких там пока званий, а такой уже мастерский талант!
Выступил и классический «ГЛЮК-КВАРТЕТ», который сперва играл в салоне при раздаче ликера и сыра. Там это звучало хорошо. Но на сцене, надо признаться, получилось длинновато и скучновато. Когда их объявили, это как раз всех заинтересовало. Дело в том, что музыканты все как один оказались однофамильцами разных великих людей. Андрей Тулов (без бакенбардов) вышел перед занавесом и сообщил: «Выступает СТРИНГ «ГЛЮК-КВАРТЕТ» в составе:
Александр Блок – первая скрипка.
Андрей Белый – вторая скрипка.
Валерий Брюсов – альт.
Исаак Левитан – виолончель».
Все зрители подумали, что это какая-то пародия, и очень горячо приветствовали вышедших на сцену музыкантов. Тулов сказал: «Сибелиус. Квартет № 2 в трех частях».
Публика прямо покатилась со смеху. И первые несколько минут, когда музыканты уже играли, в зале все время стоял смех. Но потом стали догадываться, что тут не шутками пахнет. Притихли. Минут через десять музыканты остановились, и зал бешено захлопал. Но те даже ухом не повели. Оказалось, что это кончилась только первая часть.
Вторая была еще длиннее. А на третьей… не хочется сыпать соль на свежие еще раны, но многих Сибелиус, что называется, достал. И некоторые даже стали выходить из зала, что, вообще говоря, недопустимо и возмутительно. Я стоял в дверях и шипел в лицо: «Господа, опомнитесь! Вы же дворяне!» Но они отвечали: «А если мне в туалет надо или, допустим, покурить?»
Вспоминать неприятно, но чувствую себя не вправе сглаживать некоторые шероховатости нашего замечательного в целом вечера. Были, конечно, напившиеся. Этого не избежать. Но – слава Богу и слава, между прочим, нашей предусмотрительности – была заранее создана специальная команда из спортсменов, вроде такого свойского внутрисемейного ОМОНа. И ребята всех пьяных довольно успешно поперли вон, на набережную, без права возврата под угрозой получить по морде.
Это одна сторона неприятностей, так сказать, низменная. Была и возвышенная, но тоже хлопот с ней не оберешься! Граф Струганое публично сказал барону Каменскому, что он говно. Каменский вызвал его на дуэль. Поднялся страшный переполох. Все пытались их помирить, но Каменский говорил, что это не просто констатация, что здесь задета честь и ни о каком примирении не может быть речи. Струганое уже протрезвел и клялся, что он не это имел в виду. «Борис! – кричал он. – Ну хорошо, ну я сам говно! Ну все тут говно! Не обижайся!» Но Каменский полез в бутылку и требовал немедленно секундантов. Чтобы спасти дело, секундантами вызвались быть мы с Остерлихером. Мы уж и так и сяк, но Каменский совсем потерял ориентировку. Закрыв глаза и задрав подбородок, он кричал только: «Немедленно к барьеру! И если я говно, то это говно ответит вам выстрелом прямо в лоб!» В результате вызывали врача, делали укол… страшно вспоминать.
Не обошлось и без отвратительной антисемитской выходки. Когда второй раз принесли ящики и предложили собирать средства на восстановление погубленных большевиками дворянских усадеб, братья Новослободские – это все видели – каждый из них бросил по две стодолларовые бумажки ($100 + $100 – каждый!) – вот хочу подчеркнуть – каждый по две! И тут (ну просто краска стыда и сейчас заливает лицо) какой-то никому не известный хулиган крикнул: «А чего бы вам еще не кинуть по 7.40 на нашу христианскую бедность?» Надо отдать должное – в ту же секунду он получил от младшего из Новослободских по (не боюсь этого слова) рылу! Были еще выкрики в задних рядах о том, что «Христа распяли» и что «куда ни сунься, они во все дыры лезут», но Новослободский оказался настолько не слабаком и так гаркнул: «А ты сам не суйся во все дыры для проверки, вот и полегчает!» – что этот конфликт рассосался даже как-то весело.
Если отбросить эти небольшие в масштабе всего вечера недоразумения и срывы, то в целом губернский бал прошел великолепно, и по окончании мы – организаторы – слышали в свой адрес только самые теплые слова. А ведь в мероприятии участвовало без малого полторы тысячи человек. Можно было бы подводить итоги и пожинать плоды своих трудов. Средства от продажи билетов, доход от лотерей и аукционов, ящики прямых пожертвований, а также спонсорские и другие взносы российских и иностранных благотворителей – все это дало довольно солидную сумму, составившую основу будущего «Дворянского Фонда поддержки». Я сознательно не называю здесь цифры, ибо не хочу возбуждать лишние толки в наше непростое время и еще более запутывать то уголовное дело, которое возбудили против членов нашей счетно-ревизионной комиссии.
Все это, в кавычках говоря, «дело» возникло из нагрянувшего рейда налоговой инспекции. Можно было бы теряться в догадках: «Что? Почему? Откуда?» Но можно и не теряться!
С величайшим сожалением констатирую, что в дворянскую среду людей Чести и высокой Морали проникают субъекты нечистоплотные. Согласимся, что шпионство, наушничанье и всякая подлая мимикрия несовместимы с дворянским званием, тем более когда ты уже в списках на присвоение баронского титула!
Теперь придется перейти к персоналиям, и я вынужден сказать, что наш координатор, работавший не покладая рук и вызывавший наше общее восхищение, Валерий Карлович Гибельштраф оказался внедренным к нам работником налоговой инспекции.
Я уж молчу о том, что подобные методы работы уважаемого государственного учреждения вызывают, мягко говоря, недоумение, а грубо говоря, блевотное чувство всех порядочных людей. Но то, что оборотнем оказался Валера, это было страшным ударом и всеобщей долго не заживающей раной. Он же сам принес к нам в офис и факс, и компьютер, и принтер! Он сам дни и ночи выискивал нам партнеров во всех частях света! И все это оказалось притворством, агентурной подставкой!
Спрашивается, какие же 30 сребреников посулили этому иуде в ихнем Синедрионе, если он не только отверг сумму в $30 000, предложенную ему Бахметьевым, но еще обернул это взяткой и упек Пал Палыча в камеру Лефортовской тюрьмы под следствие по статье о взятке в особо крупных размерах?!
Простая логика обнаруживает здесь подтасовку. Гибельштраф (тьфу! – даже фамилию эту писать противно!) утверждает, что сумма была ему предложена как должностному лицу в виде подкупа. А вот адвокат Пал Палыча (Левитский Б.О.) справедливо доказывает, что это был гонорар сотруднику и премия за хорошо подготовленное мероприятие.
Так начались наши беды. Но на том не закончились. Под подозрение в присвоении крупных сумм попали такие уважаемые люди, как барон Остерлихер Иван Федорович, столбовой дворянин Пантелеев и даже святой человек, наш теоретик и бессребреник Георгий Сигизмундович Барыгго-Ольшевский.
Я заканчиваю. Уважаемый Петр Петрович, Вы, как депутат Государственной Думы и благородный человек, надеюсь, заметите и поймете всю предвзятость и несправедливость, которые проявляются по отношению к нам, дворянам-кировцам. Ваше веское слово, Ваше разъяснение г. Прокурору, что речь идет, несомненно, об ошибке, об оговоре и даже, мягко говоря, о клевете, могло бы в корне изменить ситуацию к обоюдному вздоху облегчения со всех сторон.
Не все ангелы в нашем сообществе, ох не все! Да, что-то, может быть, в какой-то степени и было. Кто-то где-то сорвался, перепутал, не туда положил. Но мы сами разберемся, дорогой Петр Петрович, сами! Разберемся и кого надо накажем, а кого, дорогой Петр Петрович, щедро наградим.
Я сознательно привел здесь подробную биографию нашего предводителя – Бахметьева Пал Палыча. Это потомок честных предков и сам честный коммунист, а впоследствии честный дворянин и борец за реформы. Не место ему в тюрьме, ну совсем не место!
Петр Петрович! Защитите! Оградите нас от разбазаривания кадров и утечки лучших наших мозгов за границу!
С надеждой на понимание, от имени инициативной группы член Оргкомитета Осеннего бала Дворянского собрания Кировского района —
БАШКОВАТ Сергей Артемьевич.
Дата. Подпись. Печать.
Сеюки
Приключения владельцев интеллектуальной собственности
Это было как землетрясение. Я имею в виду первые слухи, что будет принят закон «О защите интеллектуальной собственности». Все объединение прямо-таки раскололось. Трещина прошла через парочку наших ведущих рэп-текстовиков Кретинина и Савелиса.
– Больше я свои мозги дарить не намерен! – кричал Кретинин. – Каждое слово регистрирую, и точка – любая, малейшая часть текста за-щи-ще-на! Все права принадлежат автору!
Савелис открыл четыре бутылки пива и налил нам всем. Отпив не отрываясь больше полбокала, он облизал губы, закурил и сказал:
– В пасть крокодилу руку не суют. Откусит. С ВААПом баловаться дураков нет. Что ты, Юра, зарегистрируешь? Ну что ты там, Юра, зарегистрируешь? – Он потряс открытой ладонью под небритым подбородком Кретинина и пропел хрипло:
Ударь, Василий, по струне,
С гитарой по родной стране
Мы бродим…
Нам что Камчатка, что Тува,
Была бы речка да трава,
У нас нет родин…
Это? Я спрашиваю – это? Так это класс! Понял? Это класс! Ты сам никогда больше так не напишешь. Это хит навсегда. Понял? И ты это хочешь отдать серой шобле из ВААПа? И они будут сидеть и ждать, когда тебе капнет пять рублей из какого-нибудь Новосибирска, чтобы три рубля из этих пяти отобрать? За что? Нет, Юра, ты мне объясни – за что? Может, это они тебе устроили прокат в Новосибирске? Ах, не они? Ладно! Может, они рекламу тебе сделали, писали о тебе? Клип твой финансировали? Нет? Ни хрена этого они не делали! А что они делали? Почему они взяли эти три рубля? Да потому, что они крокодилы! А ты – дурак дураком – принес им своего собственного мяса. И они от тебя нормально откусили больше половины.
– А что же нам делать, если мы сами не можем защитить свою интеллектуальную собственность? – спросил самый глупый из нас Коля Чебулин.
Савелис встал и молча отошел от стола. Но отошел, как выяснилось, недалеко и ненадолго. Он взял у буфетчицы еще четыре бутылки пива «Stella Artois», громыхнув, поставил их на наш стол, низко наклонился над столом, почти касаясь подбородком пенящихся горлышек бутылок (а мы потянулись все со своих мест к нему, то есть к центру стола за словом правды и разума), и тогда только Савелис сказал:
– Мудаки! Были ими, есть ими и останетесь ими!
– Что значит «есть ими»? Что это значит? – воспротивился филологически безупречный Кретинин.
– Неважно! Важно, что мудаки. Почему вы не можете отказаться на фиг от этого совкового убеждения, что вам должны давать, вас должны защищать, вами должны интересоваться? Никто ничего не должен. Все счета погашены. Ноль! Голый ноль, и вы все должны сами себе. Хотите иметь? Имейте. Хотите защищать? Защищайте. Сами! А не выпрашивайте корм, как собачки у выжившей из ума старухи. Прошло время на задних лапах стоять.
– Ну, хватит обзываться, – обиделся самый глупый из нас Коля Чебулин. – Что нам делать-то?
– При-ва-ти-зи-ро-вать-ся!
– То есть? – твердо и честно спросил я.
– Создаем объединение – частный кооператив с некоммерческой благотворительной целью помощи начинающим поэтам и драматургам. Уставной капитал – один миллион рублей. Миллион рублей собрать можем?
– Это можем, – буркнул Кретинин. (Это было время, когда жетон в метро стоил две тысячи, а приличные брюки полмиллиона.)
– Директорат объединения – мы четверо, – продолжал Савелис, взасос затягиваясь сигаретным дымом. – Главный бухгалтер – жена Юрки. Адрес правления – служебный кабинет Сереги. Можно дать твой адрес?
– Не исключено, – смело и определенно сказал я. (Серега – это мое имя, а кабинет мой находится в отделе народных ансамблей Мосгорфилармонии, где я лаборант-инспектор. Правда, в моем кабинете стоит пять столов и, кроме меня, сидят еще четыре человека, но это другой разговор.)
– Заметано! – сказал Савелис и допил пиво.
– А о каких начинающих поэтах и драматургах идет речь и почему мы должны им помогать? – спросил самый глупый из нас Коля Чебулин.
– Так это мы и есть! – воскликнул Савелис и раскинул руки от удивления. – Кто же еще!
Кооператив был создан и зарегистрирован под названием СЕЮКИ – начальные буквы наших имен: Серега – Юра – Коля – Илья. Оформляя бесконечные разрешения, выписывая друг другу нескончаемые доверенности на право представлять, исполнять, отменять, продавать, покупать, предоставлять в аренду и ликвидировать без остатка, мы думали только о том, как бы дать знать о себе, как сделать так, чтобы нас заметили.
Но жизнь все пустила наперекосяк. У нас отбоя не было от владельцев интеллектуальной собственности, которые хотели всеми силами ее защитить.
Антон Антонов напечатал (на машинке) толстую пачку жутких стихов, вбил ее в скоросшиватель и тушью жирно вывел заголовок:
РАСПУТИЦА
И ниже – помельче, но тоже жирно: «Все права сохранены за автором. Перепечатка любой, даже малейшей части сборника карается по закону».
К нам в «Сеюки» он пришел с целью узнать выходные данные закона, по которому будет караться возможный перепечатчик «Распутицы» в целом или отдельных ее частей. Когда, где, кем издан такой закон и какой срок дают нарушителю?
Инга Сульц развелась со своим мужем Львом Сульцем. А они вместе (естественно, еще до развода) создали кукольный театр и даже ездили на международный фестиваль семейных театров в город Русе (Болгария). Теперь же надо было кукол поделить, и Инга искала у нас помощи в доказательстве того, что сама идея изготовлять кукол из хлебного мякиша принадлежит ей, а вовсе не ее бывшему мужу. Бывший же муж (видимо, ловкий парень) сумел со своими мякишами подобраться к фонду Сороса, схватил там грант, смылся к приятелю в город Мюлуз (Франция) и там лепит «Царевну-лягушку» из французских булок.
Пересказать всю путаницу и неразбериху чужих интриг, которые на нас свалились, нет никакой возможности. Рекордсменом был совершенно безумный человек с зарослью черных проволочных волос, вившихся вокруг ослепительно желтой лысины. Безумец принес кейс, который категорически отказался открыть, боясь пиратской кражи его идеи стосерийного телевизионного фильма. Более того, из страха плагиата он не открыл нам даже своего имени и фамилии. Он требовал вперед гарантию полной защиты его авторства и, когда мы твердо пообещали, сообщил только одно – что он из Домодедова и что (так он сказал) пока для нас этого достаточно.
Самый глупый из нас – Коля Чебулин – оказался прав: зачем и почему должны мы помогать всем этим людям? И когда, наконец, мы займемся собой?
«Сеюки» работал на пределе возможностей. То, что нам обещали заплатить клиенты, мы обещали заплатить за пользование факсом, ксероксом и прочей аппаратурой. Директор филармонии уже дважды вызывал меня к себе и грозил увольнением, если я не ликвидирую толпу посторонних возле нашей комнаты.
Тысячу долларов мы одолжили на текущие расходы и на чай с печеньем для клиентов и для себя. Половина всех денег ушла на трехдневную командировку Коли Чебулина в Петербург. Собирались открыть там филиал, а у Чебулина оказался в Питере родственник жены – большой энтузиаст в любом деле, человек, по словам Коли, нервный и недалекий. Надеялись залучить его в бесплатные постоянные представители «Сеюки». Но дело не заладилось. Энтузиаст так разнервничался от ответственного предложения, что угодил в больницу. Коле самому пришлось везти его, а нам оплачивать представленный Колей счет такси на двести с лишним тысяч, потому что больной долго копался со сборами, а водитель ждал у подъезда почти полчаса.
Филиала не открыли, а пятьсот долларов ухнули.
Бумагу для деловой переписки мы беззастенчиво крали в отделе поп-музыки. С авторучками – наоборот: на свои кровные мы купили двадцать штук «Made in France», а они мгновенно все исчезли и потом по одной обнаруживались все в том же отделе поп-музыки. Это уже мелочи. Пустяки. Важно одно – мы бдительно охраняли горы какой-то ерунды, которая никому не была нужна, а деньги таяли. Но тут…
Но тут случилось событие ослепительное и невероятное. Пришел пакет из USA. Целая пачка малопонятных бумаг на английском. И письмо на русском – Акционерной Компании «СЕЮКИ» и господину ЮРИЮ РЕТИНИНУ. Речь шла о песне «Ударь, Василий, по струне…». Автор письма – Василий Оскал-Оол – полагал, что эта песня адресована ему лично. Дело не только в имени Василий, дело в упоминании родины американского предпринимателя – Тувы.
«О Туве, о прекрасной Туве перестали вообще говорить и вспоминать с тех пор, как исчезли треугольные тувинские почтовые марки», – писал Оскал-Оол. Он покинул Россию, забытой частью которой является маленькая Тува, всего три с половиной года назад. В России он был жонглером в цирке, потом администратором. В Штатах расцвели оба его таланта, и он нашел себя в бензиновом бизнесе. Теперь, когда он ворочает большими деньгами, он хочет вернуться в Туву и сделать что-нибудь для своей родины. Страшно, писал он, когда даже названия страны, в которой ты родился, никто не слышал… И вдруг… эта песня! Она случайно проклюнулась в какой-то передаче по местному русскому радио. И эти слова:
Нам что Камчатка, что Тува,
Была бы речка да трава… —
и так далее. Хоть кто-то произнес по крайней мере это дорогое имя.
Но хватит сантиментов. Он не будет рассказывать о своих планах, но уверен, что сможет улучшить жизнь своего народа, а народ в свою очередь демократическим голосованием сумеет сказать свое слово. Короче, когда самостоятельной Тузе понадобится гимн, он – Василий – знает, что ей предложить. Конечно, текст придется подработать и кое-что изменить. Но первая блистательная строчка должна остаться:
Ударь, Василий, по струне… —
и Тува, конечно, должна в песне присутствовать.
Поэтому пока что он хочет купить все права на эту замечательную песню, включая все возможные будущие переделки. Нет сомнений, что о цене мы договоримся. Но он должен поставить уважаемому автору и фирме «СЕЮКИ» два условия…
– Стоп! Дальше не читай! – крикнул Савелис и накрыл текст рукой. – Поклянитесь! Вот самым что есть дорогим – поклянитесь – ни слова дальше не читать! Я схожу вниз за пивом, хлебом и сыром. Мы выпьем, закусим и поздравим друг друга. А потом спокойно, без поспешения, я подчеркиваю – без поспешения! – прочитаем, какие там условия он ставит. Клянитесь!
Мы поклялись, и Савелис сделал, как сказал. Он всегда и во всем был нашим лидером. Пива было много, и пили мы его долго. Вспоминали разные невероятные истории и много смеялись. И только потом – был десятый час вечера уже – Савелис сказал:
– Давай текст.
Потом мне сказал:
– Читай, Серега. С того места, где «мы сговоримся».
И я прочел:
– «Нет сомнений, что о цене мы договоримся…»
– Стоп! – снова сказал Илюша Савелис. – Юра, ты, конечно, автор, и речь о тебе. Ты с нами? Ты из «Сеюки» или ты сам по себе? Учти, что письмо адресовано и тебе, и «Сеюки» тоже. Так ты с нами?
– Я с вами, – с некоторым надрывом сказал Юра Кретинин.
– Читай текст, Серега.
И я прочел:
– «Нет сомнений, что о цене мы договоримся…»
– Громче читай и медленнее! – крикнул Савелис.
И я прочел:
– «Но я должен поставить два условия. Первое – «СЕЮКИ» обязуется исключить всякую возможность издания или исполнения песни в нынешнем виде. Второе – автор обязуется изменить текст в нужном направлении, а также изменить в нужном направлении свою фамилию…»
– Так я и знал! Ну вот чувствовал я это, вот прямо чувствовал, – вскинулся Юра Кретинин. – Да пошел он со своими условиями! Обычный жлоб и совок! Я горжусь своей фамилией! Он думает, что Кретинин – это от слова «кретин». А мы старинный итальянский род! Мы – Crettini! Cret – это хребет! Мы – за-хребетные… в смысле живущие за хребтом! Мы горцы – Crettini! Вот кто мы!
– Кончай! – крикнул Савелис.
– Правда, кончай, Юра, – спокойно и убедительно сказал я.
– Что ты, в самом деле, по пустякам-то? – продолжал Савелис. – Он же предлагает сразу, уже в обращении – он же пишет – ГОСПОДИНУ РЕТИНИНУ. И все, и вся проблема.
– Нет, не вся! И дело не в одной букве, а дело в оскорблении меня! Он меня хочет прямо с потрохами купить. А я не согласен. Все мои предки были Креттини. Их полно по всему миру – родственников, я имею в виду. Нас – Кретининых – навалом в Италии и в Штатах. А в Голландии – я вообще не говорю! Это случайность и несчастье, что вот нас – конкретно нашу семью – забросило в Россию, где каждый вздрагивает от моей фамилии!
– Черт догадал тебя родиться в России с талантом и итальянской фамилией! – прогнусавил издевательски Савелис.
Юра бросился на него и ухватил за лацканы пиджака.
– Да вы что, ребята?! – очень властно и очень вовремя сказал я. – Прекратите, господа! У нас же общее дело.
– А может, взять не Ретинин, а Картинин? – предложил самый глупый из нас Коля Чебулин.
Юра отпустил Савелиса и кинулся на Колю. Но тут уж мы все втроем на него навалились, и Кретинин погас… ослаб.
Уже утрело, и заголубело уже чистое, умытое апрельское небо, а мы всё не могли разойтись. То братались, то ругались, то клялись. Благородный Кретинин от своих слов не отказался – он подтвердил: да, «Ударь, Василий, по струне…» принадлежит в смысле собственности не ему одному, а «Сеюки» в целом, и если (тьфу-тьфу-тьфу!) будет гонорар, то каждому по четвертинке… Но… Но! Есть и другая сторона этого дела. Стихи ведь надо переработать! Логично это делать самому автору. А вот тут уже счет другой. Прежний текст по договору принадлежит «Сеюки» в целом, а новый текст – это новый труд. И по закону, и по справедливости это уже предмет НОВОГО ДОГОВОРА. Между АВТОРОМ, с одной стороны, и «СЕЮКИ» – с другой. И тут пошла путаница. Юрка Кретинин принадлежал одновременно обеим сторонам – он и ABTÔP, он и буква «Ю» в слове «СЕЮКИ». Что правда, то правда. Но ведь и мы (тоже забывать не надо) – мы тоже не из бакалейного отдела. Мы тоже поэты. И еще неизвестно, справится ли Кретинин без нас, чтобы ублажить Оскал-Оола. И еще обязательная перемена фамилии – это ведь условие ДОГОВОРА, а Юрка артачится и не хочет выполнять. Значит… Запуталось все вконец.
– Сколько просить за гимн?! Вот вопрос. Да, да, подчеркиваю – за гимн! Он, Василий, сам его так назвал в официальной бумаге. Не песня, а гимн. Сколько? – обозначил я проблему.
– Просить – так по максимуму! – решительно рубанул Савелис.
– Сколько это? Что значит «по максимуму»? Сколько это? – бубнил самый глупый из нас Коля Чебулин.
– «По максимуму» – значит не по минимуму! Не по средней зарплате учительницы литературы в средней школе.
– Ну сколько, ну сколько? – не унимался Чебулин.
– Откуда я знаю. Чего ты пристал? Сказано тебе: по макси-му-му!
– А может, пока эту тему не поднимать? – задумался вслух Кретинин. – Он не называет сумму, и мы не называем. Пишем просто: «Ваш факс получили. Рады будем с вами сотрудничать. Искренне ваши».
– Да! И еще целуем!!! – перебил Савелис. – Что значит «сотрудничать»? Он трудиться не должен, он должен платить…
– По макси-му-му! – подхватил я.
– Это как понимать… и как договоримся… но запрашивать надо сразу, без разных интеллигентских… (и Савелис вдруг завизжал на очень высокой ноте)… запрашивать надо по макси-му-му!
– Давайте определим понятия, – сказал самый глупый из нас Коля Чебулин, у которого в прошлом были два курса юридического института. – Мы продаем нашу интеллектуальную собственность, так? Ее хотят сделать гимном, страны, так? Значит, тут не просто договор купли-продажи: была наша интеллектуальная собственность – стала ваша интеллектуальная собственность… То есть нет… я спутал! Интеллектуальная собственность вообще не отчуждается! Покупатель, то есть народ страны, нуждающийся в гимне, может ею пользоваться, то есть петь гимн, но сама интеллектуальная собственность как была наша, так и остается…
– Почему наша? – вскочил с дивана Савелис. – Это собственность Кретинина. Придумал он.
– Но он же не соглашается менять фамилию, – возразил я. – А это пункт договора.
– Не будем про это! Вот про это давайте не будем! – говорил Кретинин, постукивая кулаком по столу, и чашки с недопитым чаем подрагивали на своих блюдцах.
– Мы посылаем факс или мы факс не посылаем? – подвел я итог сказанному.
– Посылаем факс и называем сумму по максимуму, – сказал Коля.
– Да? – спросил Савелис и выключил верхний свет. За окном было уже полнокровное утро. – Да? – снова спросил Савелис и закурил. – Возможно… Очень возможно… И вы представляете, как технически все это осуществить? Ну, вот мы пишем «по максимуму», и он принимает условие… дальше что? Он переводит деньги на счет «Сеюки»… да? А налоги! Триста пятьдесят долларов с каждой тысячи. Значит (допустим, допустим!), с десяти тысяч – три с половиной тысячи долларов. Вы готовы уплатить три тысячи пятьсот долларов? Готовы?
