Текст книги "Дети гарнизона"

Автор книги: Сергей Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

платили как положено. А если стрем какой у вас – айда к нам, турецкая братва! Спрячем,

накормим, обогреем! Братва всех стран, соединяйся! У меня все, короче...

Из портовых ворот вырулил Одис в съемочном автобусе, пройдя доскональную проверку

таможенников, подъехал к Самсону.

– Таможенники проверили, простукали дно, привели пса, натасканного на наркотики.

Убили на автобус без малого два часа, а в это время с борта на грузовики оптовики грузили свои

ящики, мешки, сумки – и хоть бы что-то для проформы открыли таможенники. Слыхал про эту

таможню всякое, но за два часа, на моих глазах, оформить сотни тонн разнообразного груза —

такое в реальной действительности не возможно! – перевела Лена.

– У нас все возможно, – отреагировал Самсон. – Зеленый коридор называется – платим

зелеными, и айда вперед. А вас шмонали для серьезности, для полноты первых впечатлений.

Чтобы не думали, что так легко пожаловать в Крым!

Охота за сюжетами

После въездных процедур команда ловцов сенсаций поехала в Массандру. Впереди Самсон

на старенькой иномарке, следом автобус с турками.

– За нами хвост, – привычно-спокойно объявил Одис, всматриваясь в стекло заднего вида.

– Тройка БМВ, серая, затемненная, держит на крючке…

– Возьми вправо, – велел Дениз. – Мы снимем план. Как гора называется?

Автобус притормозил и съехал на смотровую площадку у Аю-Дага. Над бухтой возвышался

огромный, поросший лесом каменный медведь с подушкой облаков на спине. Притормозил

следом и «опелек» Самсона.

БМВ проехал вперед, остановился.

– Мистер Самсон, скажите, кроме вас нас сопровождают? – встревожено перевела вопрос

Тарика Хелена.

– Эта тачка с людьми нашего депутата, большого друга и покровителя Минкультуризма,

господина Бесарабченко. Вы же у его парней интервью брали! Отличные пацаны. Не волнуйтесь,

вам ничего не будут стоить. Едут за нами в знак уважения и для вашей же безопасности. На

субботу Босс приглашает на Тарханкут, – Самсон ткнул пальцем на карте в самый западный мыс.

– Покажет все в лучшем виде, древние городища, раскопки, много чего интересного. Ему нельзя

отказать, ему у нас никто не отказывает никогда...

Вспомнила Бессараба, мощную фигуру, хищный взгляд, пиратскую прихрамывающую

походку – и содрогнулась. Неужели и Тарханкут теперь тоже его? Но ведь Тарханкут, эта суровая

земля вольницы, не может принадлежать кому-то в отдельности! Достояние всех!

– Это окаянный человек, – стала говорить Денизу, – очень опасный, нам нельзя ехать

туда...

Вовлеченный в сюжетно-съемочное действо, Тарик улыбнулся:

– Схватились за материал. Сумасшедший. А охрану приставили – так спокойней. Что

думаешь, Одиссей?

Одис смотрел влюбленно, прошептал: «Дорогая, ничего не бойся. Я с тобой...» Дотронулся

до ее руки губами.

Тревога не уходила. В динамике работы вроде все забылось, но оставалось чувство, будто

прокрался в душу совершенно чуждый, злой демоний, и раздражал своим бесцеремонным и

наглым присутствием...

Тарик Дениз беседовал с директором дворца, степенной заочкаренной теткой. Хелен увидела

на столе телефонный аппарат, дисковый, точно такой, как был у них, в гарнизоне. Захотелось

поднять трубку и услышать голос отца. Задержалась, когда все вышли, схватила трубку,

машинально накручивала родной домашний номер. Трубка не замедлила откликнуться:

– Да, слушаю? – Голос мамы. Снова вместе? Совсем так, как говорил отец...

– Алло, мама, это ты?

– Какая мама? Кто это? – неуверенно произнес детский голосок.

– Ты кто? – удивленно спросила Хелена.

– Я Дениз.

– А Александр Иванович где?

– Что папе передать, кто звонил?

– А что с мамой?

– Я за старшего, на хозяйстве. Что передать, кто звонил? – переспросил мальчишка.

Неожиданная теплая волна накрыла ее. Господи, чудо, да и только! Папа вместе с мамой, и с

ними ее братик, Денис! Совсем другая, неизвестная ей семья! Расцеловать, так много рассказать!

Нужно обязательно встретиться с ними. Маму жалко, Тонька набрехала про ее аутизм! Все

нормально! И Дениска, ее братик!.. Душу сжала неведомая ностальгическая грусть, слезки

наполнили глаза.

– Тетя, мне пора. Маме помогать, – в трубке запипикало.

…Во дворце-музее Дениз выбирал самое главное и запоминаемое. Через Хелену

интенсивно общался с экскурсоводом, нарисовал схему видеосъемок. И по переговорнику держал

связь с операторами. За два часа интенсивной съемки сняли все самое ценное изнутри и снаружи.

Собирался материал, на который бы у других ушли дни и недели. Волшебник прямого репортажа,

творец телеинтриги, снимал без дублей, с первого раза. И вся группа, зараженная его энергетикой,

работала как один организм, меняя пленку за пленкой, обновляя и корректируя монтажные

листки. Увлеклись группой немцев, престарелых туристов с круизного теплохода, серьезно

осматривавших фотографии и огромный дубовый стол, за которым решалась судьба мира и их

страны. Отсняли мастерски интервью у бойкой бабульки с ребенком, разыграли интервью, в

котором доверчивая и серьезная девчушка рассказывала о том, что была дача семьи последнего

русского царя, их расстреляли, и что ей, малышке, очень жалко этих людей, для которых был

построен такой красивый дворец, посажен удивительный сад…

Охота, день второй

Сюжеты упорно роились, съемки продолжались, но сенсация не шла в руки. Тарик

расстроился, было видно, что за сенсацией готов лезть в пекло. На третий день с оператором

Шахином, на оплаченном щедро вертолете, снимали побережье от мыса Айя, Кастель, Карадаг. В

Коктебеле, на вертолетной площадке поджидал автобус с невозмутимой свитой. На обратной

дороге завернули в голубую мечеть. Отсняли религиозный сюжет.

– Скучно! – констатировал Тарик., – Вроде и картинка яркая, но запала не хватает. Не то,

не то...

– Пусть твой босс не волнуется. Если драку с татарами организовать, это поможем. Но

погромов не обещаю, – предлагал Самсоненко.

– Не то, все не то, – расстраивался утомившийся Тарик.

– Может, армянский монастырь подойдет? – тихонько предложил Самсоненко.

– Разве что... – не скрывал разочарования Тарик. – Если по пути, можно посмотреть.

Узкая горная дорога, разбитая временем, тянулась все выше и выше. Остановился Самсон

на своем «опельке». Одис за рулем прошел все испытания бездорожьем и вывез на небольшое

предгорное плато, где располагался монастырь.

Визитеров встретил настоятель, седоволосый армянин, подозрительно рассматривавший

незваных гостей темными пронзительными глазами. Переводчица показала «индульгенцию» за

подписью Министра культуризма.

– Здесь распоряжается не министр, здесь правит Господь, – серьезно сказал настоятель.

Дениз предупредил группу, чтобы разговаривали только на английском, памятуя о страшной

резне армян в Турции в начале века. Прошло почти сто лет, но ненависть та носила поистине

генетический характер. Режиссер сильно рисковал, проводя эту съемку, однако велик был соблазн.

Осуждая и презирая любой национализм, готов был показать в своих репортажах возрождение и

армянской, и мусульманской веры на равных...

Настоятель позволил запечатлеть строение с длинными галереями и узкими сводчатыми

окнами. Внутри огромного, как бы опершегося одной стеной на склон горы здания, больше

похожего на средневековую неприступную крепость, была вымощенная каменными плитами

площадка. В дальнем ее углу виднелся вход в храм, основанный в раннем средневековье

армянскими христианами, которые, защищая веру, поднялись высоко в горы и просуществовали

здесь несколько сот лет.

Внезапно на площадку из темного прохода выскочил обезумевший от страха Самсон:

– Там армяне ваших убивают!

Настоятель, а за ним и Тарик с Леной, выбежали на ступени.

Рядом, на лесной поляне автобус обступила толпа людей с лопатами, мотыгами и цапками,

человек пятьдесят, возбужденно гудели, раскачивая автобус. Бледные телохранители держали

двери изнутри, жались к испуганному, но не прекращающему съемки Шахину, ассистентка в

страхе держалась за Одиса.

При виде настоятеля толпа почтительно замолкла. Тот что-то молвил по-армянски – а

послушники агрессивно подняли над головами лопаты. Угрюмый бородач стремительно

приблизился, размахивая руками на камеру, на автобус. Настоятель повернулся к режиссеру,

заговорил:

– Вы подлые обманщики, ненавистные враги. Как посмели осквернить наше святое место?!

– Позвольте... – высунулся со спасительной индульгенцией из министерства Самсон. – У

нас на руках разрешение, министром самим подписано! Я буду жаловаться!..

Толпа заволновалась, накаляясь до предела, стала напирать на незваных гостей. Вдруг Тарик

заговорил по-армянски, тщательно подбирая слова. Настоятель поднял правую руку, все замолкли.

Дениз говорил, показывая на себя, на всю съемочную группу, потом медленно приблизился,

склонил голову перед настоятелем.

Наступила тишина, только птицы в лесу перекликались, то тут, то там. Настоятель повернул

возбужденную толпу, та скрылась в лесной чаще, растаяла, как призраки, вернувшиеся в могилы.

Тарик тихо спросил по-английски у ошалевшего оператора:

– Ты все снял?

– Снимаю до сих пор. Я думал, нам конец.

Режиссер медленно говорил настоятелю, тот гордо кивнул седой головой и показав рукой в

сторону лесной дороги, поднялся по каменным ступеням наверх.

– У нас осталось три минуты, чтобы убраться отсюда, в следующий раз их ему не

остановить. Но сработали хорошо.

Под эти увещевания режиссера уехали по каменной дороге. Автобус кидало из стороны в

сторону. Чем дальше за спиной оставался монастырь со средневековыми нравами, тем веселее

становилось на душе.

Одис отчаянно рулил, объезжая острые каменные осколки. Спросил, прервав гнетущее

молчание:

– Тарик, ты – и по-армянски?

– Долгая история. Бабушка армянка. Ее во время резни совсем ребенком подкинули в дом

моего прадеда. И воспитали как родную дочь, выдали замуж за деда. Поэтому у нас в семье всегда

помнили о нашем армянском следе. Ну а потом, в семидесятых, когда упрятали за молодежные

беспорядки, сдружился с одним этничным армянином. Хороший парень, подучил армянскому. С

тех пор не практиковался, думал – забыто навсегда…

– А что ты сказал настоятелю, Чиф? – спросила Хелена Тарика.

– Сказал правду, что в моих генах есть частичка армянской крови, что приехали для того,

чтобы вспомнить и показать, что нет вражды между нашими народами. Говорил, наверное, не

очень-то убедительно.

– Послушники не похожи на кающихся, все молодые, тренированные. Если бы не

настоятель, расправились бы с нами. Знаком мне этот блеск в глазах, эта ярость – тугая ярость

убийц. Откуда они здесь? – за рулем Одис напрягся.

– Может, с Кавказа? Фанатики.

–Только зашли в монастырь, – подбодрил оператор, – взял общий план на фоне гор,

другим ракурсом. Там, в чаще, взял монахов и старинное кладбище. Копают, всей толпой, на фоне

дремучего леса. Подошел поближе, взял передний план, увидели, остановили...

– Я же говорил, предупреждал! – взвился Дениз.

– Извини, Тарик, увлекся, забыл. Но кадры – почти, как на войне, как с лопатами на нас

пошли, и как автобус раскачивали. И наших, с короткими прическами, сразу бросили на землю,

хорошо не затоптали…

Репортаж из Долины дев

Стемнело. Охотники за сюжетами вернулись на базу в Партенит. Ужин заказали в ресторане.

Несмотря на дряхлый интерьер залы, поданная камбала, жареная большими ломтями, была

превосходна, особенно под сухое «Каберне». Лена заказала на десерт «Мускат Красного камня».

Турки пробовали, цокали языками, восхищались.

– Что за божественный напиток! – удивлялся Тарик, считавший себя знатоком вин.– Ни

французское, изысканное, ни итальянские, сладкие и душистые, не похожи. Такого букета нигде

не пробовал.

Хелен подозвала официанта и заказала еще несколько бутылок.

– Пусть завернут все, что есть, я возьму с собой, – завелся, хмелея, Тарик.

Допили оставшееся и захмелевшей компанией вышли на ресторанную веранду, наслаждаясь

вечерним пейзажем Аю-Дага, вдыхая пряный морской запах, наполненный ароматами горных

трав.

– Что за чудесное место – Долина дев! – восхищался Дениз. – Тут можно отдохнуть по-

настоящему, вдали от мегаполисов с их шумным гомоном, толпой, выхлопами дорог, гулом машин

и самолетов.

Грянули звуки живого оркестра.

– О, музыканты, – удивлялись турки.

Лена улыбалась:

– Что, вживую играют только в ресторанах Стамбула? Но и мы не лыком шиты!

Публика пустилась в пляс. «Ялта... – пели оркестранты, – где твой свежий прибой…»

Следующим за рок-н-роллом объявили медленный танец.

– «В шумном зале ресторана...», – напевали хрипловато, и эти слова популярной когда-то

советской песенки проникали глубоко в душу, уносили в давнее, застойное время. Расслабленная

ужином и прекрасным вином, группа Тарика пустились в народ. Оператор и ассистент уже

зажимали симпатичных местных девах, Нилуфер пригласил на танец молодой подвыпивший

офицерик из санатория.

Одис пригласил Хелену, прижались друг к другу, обнял за талию нежными и сильными

руками, подалась, захмелевшая, обхватив за плечи. Он шептал на ушко:

– Хелен, каждый день вместе, я скучаю по тебе, твой запах снится мне каждую ночь.

– «Ах, какая женщина, какая женщина! – выводил тенор из оркестра. – Мне б такую!..»

Расслабилась, было хорошо и свободно на родной земле. И в этот момент любила всех и вся:

прекрасную Долину дев, этот совдеповский ресторан, долгожданную « кабацкую « музыку,

Тарика и его активную и талантливую группу, Одиссея – защитника и друга. Вдруг захотелось

наградить его, ответить взаимностью. Чтобы это случилось сегодня вечером, в этой волшебной,

санаторной Долине дев! И время остановилось, между прошлым и будущим, чтобы выплеснуть

наконец дремавшую страсть...

– Дорогой мой человек... – шептала, прикрыв глаза, захмелевшая Хелена, путая русские и

английские слова, – ночью мне так не хватает чего-то, самфинг эт найт, хочу чего-то... Может,

тебя?

– Говори, говори... – Одис прижимал ее к себе. Тепло молодых тел, соприкасаясь в танце,

наполняло желанием.

– Ты кул, классный мэн, смелый, сильный. Наверное, я тоже люблю тебя, – шептала

озорно захмелевшая подруга. – Пойдем со мной, я покажу тебе ночное море!

Затерявшись в толпе танцующих, заговорщики тихонько спустились по ресторанной

лестнице вниз, пробежали освещенный фонарями центр поселка к санаторской проходной, и

скользнули в приморский парк, наполненный благоуханием роз.

Как дети, игравшие в прятки, искали укромный уголок в душистых зеленых зарослях и

целовались на скамеечке, лаская друг друга. Время остановилось. Только сверчки и цикады плели

свои ночные трели под Луной.

Неожиданно в полумраке аллеи показалась мутная фигура:

– Попались! Так, это вы розы воруете?

Одис подался вперед, восприняв интонацию малознакомого языка как агрессию.

– А, коханцы! От холера, негде, что ли?.. Вот отдыхающие пошли!.. – заорал садовый

сторож, – потопчут, нарвут цветов и листьев, нагадят, а потом убирай за ними...

Они засмеялись, вскочили и как дети, застигнутые врасплох, понеслись по благоухающей

аллее прямо к пляжу, пустому в это время, только кое-где занятому влюбленными парочками.

Хелен сбросила с себя все и бросилась в теплое море, Одиссей счастливо засмеялся и последовал

ее примеру. Плескались в лунной дорожке, сближались, фыркали от наслаждения, будто

дельфины.

Любовники пребывали в раю чистого, природного блаженства, как это было здесь и сто, и

тысячу лет назад. Чудесная ночь, натуральная, девственная, яркая, природная. Ярко светила луна,

и шелестело море, и желание любить возникало снова и снова. Вдруг поняла, что это их «брачная

ночь». Но только не любила она его. «Ну и пусть!» – убеждала себя, проваливаясь в забытое

любовное наслаждение...

Вернулись довольные друг другом обратно в ресторацию незаметно, как будто только что

вышли. Только выдавал запах моря и свежести. Тарик был занят разговором с пузатым мужиком,

причем, прекрасно понимали друг друга и без толмача. Увидев ее, весело спросил:

– Что, освежились?

– Да, освежились, – немного смутился ее грек.

– Когда был молод, и у меня была потребность освежиться. О’кей, Хелен, знакомься:

неформальный мэр этого райского уголка, местный трибун, интересный человек. Зовут

Смотрящий. Не понял только: имя это или фамилия? Хочет много сказать, но я ничего не

понимаю. Помоги пообщаться.

– Дочка, скажи своему волосатому боссу, я просто смотрящий. И не фамилия это моя. Типа

– должность. Чтобы все было у нас по уму, по справедливость.

Елена улыбнулась:

– Тарик, Смотрящий – не фамилия, это местная общественная нагрузка.

– Во-во, – улыбался хозяин этих мест, краснолицый, плотный. – Для того и поставлены

здесь, чтобы развал шел по уму. Понятно, все равно развалится все, остальное украдут,

разворуют. Потому бьем изредка по рукам самых рьяных. А остальные уже сами знают, что

можно, что нельзя, – он был доволен высказанной мыслью. – Ваще, это большая честь для

всего поселка, – уверенно говорил подвыпивший дядька. – Спасибо, что посетили такие

значительные люди. К нам сейчас редко, все в Ялту норовят. Спроси, может чего ему надо, мы для

культуры все сделаем.

– Ему очень понравилось это вино – массандровский мускат, но его нет в буфете —

забрать с собой пару бутылок, угостить друзей, ну, и сделать рекламу вашему поселку. Это очень

известный в Турции человек.

– Да не вопрос, дочка! – Крепыш щелкнул пальцами, подозвал здорового, бритоголового

парня: – Возьми моего «мерина», найди директора, скажи, я сказал, ящик муската, ящик

шампанского, ящик водочки! Дочка, щас привезут!..

– Ну что у тебя, министерство, – спросил смотрящий, ткнув пальцем в животик Самсона,

– все в ажуре? Гости довольны?

– Очень, Валерий Иванович, очень.

– Ты это, скажи ему, что нам есть что туркам и сказать, и показать. Природа у нас, море,

фрукты, девки. Дочка, ты объясни ему, что девки у нас особенные, селекционные. В Ялте девка

какая? Избалованная, цены себе не сложит, а у нас потомство от лучших представителей военного

ведомства, девка выросла яркая. От старого поселения почти ничего не осталось. Здешние

постройки все сплошь после войны построены и в последние годы советской власти. После

войны название наше было Фрунзенское. Сам нарком Фрунзе никогда тут не бывал. В

пятидесятые годах построили первый лечебный корпус для военных. А в семидесятых —

санаторий отгрохали, для командного состава стран Варшавского договора. Только не приняли.

Горные ветры, спускаясь с гряды, создают потоки инфразвука. Низкие частоты. Слабонервные

часто тут собой кончают. Ученые до сих пор разбираются в причинах. Сейчас Партенит, долина

Дев, от греха подальше. Ветра меньше стало. Эх, нам бы сюда туриста турецкого побольше!..

Секс-туризма и инвестиций. А детишки у нас какие? Только отопления в детском садике нет —

сперли трубы на металлолом, козлы... Это не переводи!

– Дети... – взвился Тарик. – У меня программа: дети мира. Раз в месяц выдаю на всю

Европу и Ближний восток. Давайте завтра в 10 утра на набережной начнем съемку детского

праздника.

– Давайте, – согласился с переводом «смотрящий». – А какого праздника? До

октябрьских еще ого-го.

– Просто праздник детям устроим.

Позвали Нинуфер. Начали диктовать график на завтра:

– Организовать шарики, мягкие игрушки, сладкие напитки, мороженое и торт, —

переводила Хелен.

– Дорогой ты мой, басурман ты мой – организую тебе и сотню детей. Плати – и весь

детский сад на набережную пригоню!

Принесли ящики вина, шампанского и водки. Официанты поднесли свежую посуду, рюмки,

фужеры. Праздник превращался в традиционную русскую пьянку, но не простую, а по поводу,

вроде юбилея или похорон.

Дениз смотрел на батарею бутылок, выставленных на стол:

– Что это?

– Это старый русский обычай, – улыбалась Хелен.

– Что делать?

– Ничего, говорить тост – я переведу, забирать мускат, и уходить домой, как только грянут

танцы.

– Дорогой мистер «Смотрящий»! – Хелен переводила. – Мы в лице турецкого народа

покорены красотой, радушием и гостеприимством вашего поселка. За последние несколько лет

рухнули границы между нами, которые существовали много лет, и мы поняли, что очень похожи,

близки по духу и темпераменту. Так пусть же этот бокал и веселый танец сблизит больше. За

дружбу! Шерефе!

За накрытым столом и возле него собрался весь ресторан. Началось братание и продолжение

попойки.

«Господи, какими турки будут выглядеть завтра?», – подумала Хелена. Водка и шампанское

лилось рекой.

– Хочу познать загадочную славянскую душу, – хмельно смеялся Тарик.

– Боже упаси, – смешно пугалась Хелена,– это опасно для здоровья!

«Смотрящий» взял слово, говорил о будущем процветании нищего после развала

«Союзного гарнизона» курортного поселка, о счастливом будущем горожан и гостей. Кто

ностальгически всплакнул, кто пригубил, но в основном до дна. Одис норовил приобнять, терся

преданно колючей щекой. Ленка снова не обращала на него внимания, увлеченная своим

патроном, шумом беседы. Удивилась, когда увидела взгляд Оди, дикий, обиженный,

направленный к Тарику. Подумала: ревнует! Может, действительно любит?Под шумок команда

«охотников за сюжетами» оставила веселое поле боя, хотя танцы и песни в ресторане

продолжались до утра...

Черное море. Борт «Григория Сковороды»

– Заинтриговали! Хочу услышать вашу сагу до конца. А почему о муже так отрешенно, он

– в прошедшем времени?

Она отвечала, спохватившись:

– Что вы, с Оди все в порядке! Он у нас славный, сильный, порядочный – настоящий

герой, если по нынешним меркам. Но как раз его фотографии у меня и нет. Волею судеб, не

сложилось, – грустно усмехнулась. – Все-таки додавил, дожал меня. Чем? Казался надежным. С

ним пропадал всякий страх на чужбине. Уехал куда-то на Ближний Восток два года назад:

крупные сделки, отстаивание чьих-то бизнес-интересов. А может, борьба с терроризмом и все

такое... – не знаю, правда, – взяла в руку бокал, пригубила. – Первое время получала от него

весточки, а потом – молчание, только банковские переводы ежемесячно. Да разве могут заменить

деньги человека? Короче, ни жив, ни мертв, и я при нем – ни богу свечка, ни черту кочерга. Его

друзья сообщили, что может быть где-то рядом, но ему нельзя высвечиваться, чтобы не провалить

миссию. Прямо ерунда какая-то, да? Как в кино про шпионские игры. Пропал без вести, а потом

вдруг как звоночек от Штирлица. Повидаться в какой-нибудь старой босфорской таверне…

Попутчик оживился:

– Вы там, в чреве этого притона, «обалденная» танцовщица в газовых одеждах, – Нат по-

режиссерски «клубил натуру», показывая сцены руками, – играете в нарды, скажем, с дервишем.

А он там, при входе, якобы забрел не туда. И заунывная флейта, и турецкие барабаны. Ваши глаза

встречаются! Тут все смолкает… – Нат сделал паузу. – И вы ему – скупую слезу подруги, он

вам – воздушный поцелуй... Жди меня – вернусь...

Она усмехнулась с сожалением, вспоминая свои отношения с мужем. Только по наклейкам

на чемодане можно было пронаблюдать его маршрут: Ливан, Сербия, Ирак, Эмираты... Чем

занимался – спрашивать неудобно. Так повелось в личных отношениях: ничего друг у друга не

спрашивать. По приезду – ночь любви, подарки, ужины в ресторанчиках. А потом уезжала с

Тариком на съемки. Когда возвращалась – Одиссей был в тайных разъездах. Так и жили.

– Потому у нас нет детей? – стал наезжать на одной из вечеринок подвыпивший муж. —

Женщина должна сидеть дома и думать о семье. Тогда и дети будут. Мои родичи детей ждут… —

бурчал он.

Заводить с Одиссеем разговор о женской самодостаточности не имело смысла. Она только

отвечала в таких случаях: «Ты брал в жены не мусульманскую декханку в чадре».

Ревновал к удачному бизнесу, к публичности, к Тарику.

– Не умею я так любить...– она вздохнула, расстроенная немного воспоминаниями. – А

Патрик появился у нас неожиданно.

– Ясно, «подзалетели». Так бывает по молодости... – знающе кивал головой Нат. – Вы

кушайте, кушайте, – щедрым жестом обвел расставленные на столе фрукты и сладости.

– Патрик не наш ребенок, – призналась попутчица. – Усыновили. Позвонила Юлька с

ярмарки, сообщила, что ищет меня девчонка с крохой-карапузом.

Увиделись, та обрадовалась:

– Вы и есть Хелен? Я Айше, тоже из Крыма. Хелен, спасите моего сына... – и горько

зарыдала.

В общем, еще одна трагедия с нашими в Стамбуле: он – русский, она – татарочка.

Родители были против. А тут, как вы говорите, дети подзалетели. Беременность. Бежали в

Стамбул, поверили сладким речам работорговцев про выгодную работу. Преступных группировок

в это время было в Стамбуле не счесть: русские, молдавские, кавказские, украинские. И власти

особенно не вмешивались. Так, изредка, арестовывали или высылали кого-нибудь, когда уж

совсем наглели. Предъявили ее парню счет, поставили на счетчик. По системе пустили. Больше

его не увидела. Разобрали на «запчасти»…

– Слушайте, это как в «жутике» американском, – удивился Нат. – А она что?

– Родила в Стамбуле. Записали кучу долгов, заставили заниматься проституцией. А потом

решили и ее малыша... Слышали, наверное, о стволовых клетках и все такое? Страшно все это. Я

не знала, что делать с ней, без паспорта, еще и с младенцем. Она просила, умоляла, на колени

бухнулась. Ушла, рыдая. Что ждало ее? Больше я ее не видела. А вечером перед закрытием

ярмарки охранники нашли младенца, уложенного в корзинку, за одним из стендов. И с ним

записка: «Хелен, умоляю, спасите сына!»

Младенчик плакал и тянул ручонки. Не выдержала, прижала к груди. Теплый живой

комочек! Решила: мой, не отдам никому! Покрестила в православной церкви. И записала на свое

имя. Я, наверное, не вправе говорить об этом с первым встречным... – Лена нахмурилась. – Это

не моя тайна. Но вы ведь все равно… Согласились в эту бурную ночь унести все мои печали.

– И как настоящий мужчина гарантирую хэппи-энд! Ваше здоровье!

– Вы, мужчины – неугомонные скитальцы. Не можете усидеть долго на одном месте, —

она пригубила из бокала. – Тянет неведомая сила на приключения. А они не всегда бывают

веселыми. И имя у супруга подходящее – Одиссей, Одис. Гражданин Турции, греческого

происхождения. – Посмотрела Нату глубоко в глаза, опустила взор, добавила, немного виновато:

– Ловлю себя на том, что не могу вспомнить его лица. И тогда, во время крымского путешествия

Тарика, ни разу Мага не попал в кадр. Хотя выполнял четко свои обязанности и был мне ангелом-

хранителем…

Крым. Телегруппа Тарика Дениза

Солнце клонилось к закату. Машина уполномоченного Самсоненко вывернула на стоянку.

Автобус со съемочной группой последовал за ней. Первым вышел Тарик, за ним высыпали

остальные.

– Шахин, возьми всю панораму. И меня крупным планом.

– Уже сделано, Чиф... – Шахин медленно вел съемку.

– Наше путешествие подходит к концу. Вот мы уже на западном побережье полуострова.

Красивое место, – работал на камеру Дениз, – в нем мощная архаичная поэтика далекого

прошлого. Мгновение – и появится на гребне степного переката скифская конница, в набеге на

крайние эллинские форпосты. Снято! – поднял обе руки.

…Рассматривал богато накрытую придорожную площадку и ожидающих, в костюмах и при

галстуках, людей.

– Байрам в вашу честь, – довольно кивнул Самсоненко в сторону готового дать «туш»

духового оркестра. – Мои разминаются! Все по высшему разряду! Встреча запланирована на

сегодня. Забыли? Босс на субботу на Тарханкут зазвал, – суетился, нагнетая момент.

К съемочной группе приближался, прихрамывая, костистый мужчина.

«Легок на помине...», – узнала Хелен. Самсоненко перекрестился. И сама вздрогнула от

накатившей волны неясных предчувствий.

Бессараб выговаривал кому-то по мобильному:

– Все, Пончик, все забирайте у Гнилуши, понял, да? Я слов на ветер не бросаю!

Духовой оркестр грянул «Польку-бабочку».

– Рад приветствовать на своей территории, – мрачно радушничал Бессараб. Хелена

старательно переводила. – Решил, выходные проведу с вами. Пикничок, то да се, лясим-трясим.

Чем бог послал, – старался казаться приветливым, показывая на накрытые на стоянке столы.

Оркестр затянул «Амурские волны». Присутствовавшие приятно возбудились в

предвкушении вкусного продолжения.

Тарик вежливо мотнул седой вихрастой головой:

– Переведи, Хелен: у нас жесткий график, осталась одна суббота, завтрашний день. Надо

поработать! – Достал из наружного кармана рубашки черканный график маршрута, улыбнулся

Хелене, приглашая в игру. – Хороший персонаж, мощный. Пусть поволнуется.

Бессараб недоуменно смотрел, взявшись за стул, то на него, то на переводчицу:

– Чего харю морщит? Самсон, ты где?

Оркестр внезапно замолк. Самсоненко ввинтился в толпу, чтобы не попасть под горячую

руку хозяина.

Затянувшуюся паузу разрядил Тарик:

– Шахин!

– Понял, шеф, – оператор вставил в камеру новую кассету, лампочка камеры замигала.

– Благодарит за гостеприимство, с удовольствием разделит трапезу, – перевела немного

испуганная Хелена.

Все облегченно вздохнули.

Бессараб посадил рядом в кресла Дениза с переводчицей, Самсоненко устроился на

табуретке. Сзади толпились охранники.

– Так, со свиданьицем! – Бессараб поднял рюмку наперевес с наколотым на вилочку

грибочком, приосанился. – Историю люблю. Молодец, лохматый, даром время не теряет. О’кей,

гуд! Давай, замолоти приветствие, – повернулся к Самсону, – отрабатывай!

– Позвольте сказать несколько слов, так сказать, от лица министерства культуризма... —

приподнялся с табуретки уполномоченный.

– Гони, только не долго, – важничал Хозяин.

– Господа, соратники, друзья! – Самсоненко выпучил для важности глаза. – Мы рады

приветствовать группу кинодокументалистов из Турции во главе с известным мастером своего

дела, господином Тариком Денизом! Надеюсь, что материал, отснятый в ходе поездки,

подкрепленный нашей искренностью и радушием, поможет поближе открыться нашим народам,

проживающим на разных берегах одного моря, докажет, что берега нашего моря стали

гостеприимными для них здесь и для нас там. За дружбу и сотрудничество!

Присутствовавшие встали с поднятыми рюмками, «чокнулись», быстро опрокинули в

глотки.

– Слышь, как тебя, Хелена? – повернулся Бессараб. – Ты из наших, за «зверьком»,

водилой замужем? А расскажи вкратце про лохмастика седого, Тарилу Парилу. Туфту не гонит?

Хелена похолодела от страха памяти прошлого. Но пересилила себя. Кто для нее сейчас

безжалостный Бесараб? Персонаж, не более того.

– Мистер Тарик Дениз – очень известный и влиятельный человек не только в своей

стране, – рассказывала как могла бодро.

– Иди ты!

«Да, персонаж, – смело подумала, – на быка похож, комичный в своей роковой

трагичности». Теперь рассматривала отстраненно, с высокой экранной планки популярного

международного телеканала. «И вообще, этот Бессараб – животное, да пошел… бык!.. «

– Тарик Дениз – собственник известного евразийского телеканала, с аудиторией в сто