Текст книги "Прикосновения Зла (СИ)"

Автор книги: Сергей Власов

Соавторы: Маргарита Чижова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Гликка, – она смутилась не понарошку, безо всякого кокетства, подкупая этой простодушной искренностью.

– Нереус, – островитянин отдал пламени несколько поленьев и поднялся на ноги. – Пошли.

Узкая аллея тянулась от западного берега озера вниз по склону холма. Среди каменных глыб зиял черным провалом вход в рукотворную пещеру. Оратор и десяток невольников-слушателей расположились на валунах.

Теламону было за тридцать. Его курчавые пряди тронула ранняя седина. Мужчина рассуждал о зле, резко выбрасывая вперед мускулистую руку. Угловатое лицо вольноотпущенника несло на себе печать мрачной непоколебимости. Внимавшие витию рабы сидели тихо, не шевелясь. Гликка прокралась на цыпочках и заняла широкий камень как раз напротив грота. Нереус проследовал за ней и устроился сбоку, сомкнув руки на тонкой талии девушки.

– Жадность нобилей нельзя насытить, потому что Старые Боги создавали их по своему подобию: злыми, порочными и мстительными. Мы взываем о помощи, но Бессмертные остаются глухи к мольбам. Они требуют даров: золота и мяса. Если раб положит на весы всего себя, а богач загонит в чашу быка, известно, чья жертва перевесит. Наша жизнь, как облачная ночь. Лишь изредка мелькнет звезда и тотчас гаснет в непроглядном мраке. Даже смерть не оборвет мучений, – Теламон сжал кулаки. – Кто здесь бродил, подобно тени, того ждет вечная дорога по землям Мерта в слезах, отчаянье и безмолвии. Вот вся награда за покорность, пролитые пот и кровь.

Выдержав паузу, оратор продолжил:

– Веками мы носили черные одежды безысходности. И вот свершилось чудо! В мир пришел молодой Бог, многоногий и многоглазый. Афары зовут его Ананси, а мы говорим – Паук! Он принес людям огонь. На ковре из паутины Он способен подниматься к небу. Тот, на кого Он укажет в гневе – зачахнет от болезней, а угодный – исцелится от самых страшных недугов. Паук судит нас по делам. Услышавший его волю обретет счастье. Когда закончится путь служения, Паук призовет каждого и укутает белым саваном. Не будет печали, боли и страданий. Только отдых, вечный покой и светлые сны. В них вы увидите, как исполняются сокровенные желания, побываете в другом мире, где нет цепей и ошейников. Кокон – это последний одр тела и колыбель души.

Гликка прижалась к Нереусу, опустив голову на крепкую грудь юноши.

– Паук добр, щедр и милосерден. Он сказал: «Верьте и следуйте зову!», – Теламон улыбнулся слушателям. – Он приведет с собой Четырех. Первым будет Наставник. Его имя нам известно – Плетущий Сети, понтифекс Руф. Вторым явит свою мощь Воин, великий Восьмиглазый. Третьим станет Создатель, и сотворит из тлена – Четвертого или Непостижимого. Когда это случится, Зло падет, умрут Старые Боги и наступит Новая эра, царство Паука.

Голос проповедника зазвучал тише:

– Сейчас Старые Боги и их потомки чрезвычайно сильны. Приближается великая война. Многие падут в сраженьях. Услышав зов, нам придется взяться за мечи и убивать. Если мы сплотимся в единое войско против «отрицающих», дети увидят Создателя, внуки – Непостижимого, а правнуки лягут пировать за столами изобилия. Ради них я призываю вас быть стойкими. Потечет кровь, прольются слезы, тысячи останутся непогребенными. Эта жертва не для Паука. Она – вынужденная плата. Подумайте и ответьте себе: кто вы – безликие тени или творцы будущего!

– И кого нам предстоит убивать? – нахмурился Нереус.

Оратор подарил рабу взгляд полный отцовской благосклонности:

– Всех «отрицающих» Паука.

– Мой хозяин – полубог, наследник Веда. Когда закончится его земная жизнь, крылатые кони вознесут господина в Небесные чертоги, на пир Туроса. Поспорю с любым, что вино и девы будут ему милее вечного лежания в коконе. За эту слабость и охоту к развлеченьям я должен, презрев закон, поднять клинок на нобиля?

– Да, юный друг, – Теламон сделал скорбное лицо. – Твой владелец – с рождения носитель Зла. Он – тьма, жестокий зверь. Его природу не побороть, не изменить. Пусть лучше пирует с Туросом, чем истязает чужие тела и души.

– Мы столько лет… Плечом к плечу… – Нереус ощущал, как от вина начинает шуметь в голове и заплетаться язык. – Почти… одна семья.

– Есть много способов бескровного и безболезненного умерщвления, – сказал проповедник. – К примеру, кубок яда. Это гораздо лучше растерзания толпой, забивания камнями или распятия на кресте. Ты окажешь господину услугу и воздашь последние почести, если считаешь его достойным такого обращения.

– Я считаю его достойным наилучшего обращения! – сын торговца пряностями вскочил с камня, шатаясь и размахивая руками. – И никто не вправе лишать Мэйо жизни! Он часто несет чушь, когда напьется, однако до такого бреда не доходит! Мой господин – не зверь и не убийца! А вы – чудовища, культисты уродливого Бога! Надеюсь, он проглотит вас и на веки превратит в дерьмо!

Нереус, как рассерженный лось, проломился через кусты, невнятно бубня и сквернословя. Осмотревшись, он понял, что забыл дорогу к ротонде и двинулся наугад, в обход небольшого павильона со сводчатым куполом.

– Хозяин! – во все горло проорал невольник. – Господин Мэйо!

Блуждая по зарослям, геллиец несколько раз падал. Он скатился в какую-то яму и остался лежать на спине, глядя в закатное небо:

– Господин Мэйо!

Поморец бесшумно возник на краю оврага. Нереус замолк. У него отвисла челюсть от удивления. Лицо и руки брюнета покрывали кривые царапины. На шее виднелось множество синяков и засосов.

Отпрыск Дома Морган упреждающе выставил перед собой ладонь, когда островитянин попытался вымолвить хоть слово:

– Ни звука! Ты, жалкий негодяй, отказавшийся воздать положенное Пиксу, и мне пришлось стараться за двоих!

– Я верю, но кто возлег с тобой, господин? Терновый куст? Афарский пустынный кот?

– Тигрица по имени Хонора. Если сейчас же встанешь, то расскажу подробности, – Мэйо схватил раба за одежду, помогая вылезти из ямы. – Вед Всемогущий, да ты нажрался в слюни!

– Во славу Пикса…

– Фалему в зад! Я еле слез с нее. Сочная ведьма, да икнется ее рогатому супругу!

Геллиец сжал плечо хозяина:

– Неужто полубог влюбился?

– Нет, сбереги меня кварц от пагубной напасти. Просто хочу еще раз войти в эту реку.

– Сегодня?

– Дай отдышаться. Завтра. Через неделю. Как повезет.

– Не помню, чтобы ты с кем-то проводил две ночи кряду.

Поморец расплылся в счастливой пьяной улыбке:

– Взрослею. К тому же я еще ни разу не тискал демониц.

Увлеченный беседой, Нереус старался поскорее забыть о паукопоклонниках и их страшных идеях. Когда он смотрел на нобиля, в груди разливалось приятное тепло. Островитянин думал, что никакие посулы или угрозы не убедят его причинить вред этому веселому, славному парню.

Рабы расставили в саду высокие плетеные кресла. Понтифекс Руф уселся под раскидистой яблоней, прислонив посох к ее шершавому стволу. Храмовник задумчиво перебирал четки. Наблюдая за ним, Варрон мысленно сравнивал культиста со старым вороном, клюющим горох.

Эбиссинец Тацит в тонком схенти напомнил взысканцу белого ибиса. Эти священные птицы ежегодно прилетали в дельту Инты перед началом разлива, возвещая о приходе воды. Река несла жизнь, а Восьмиглазый – смерть. Он перебросил через локоть прозрачный синдон и глядел вдаль пустыми, стеклянными глазами.

Третий участник собрания паукопоклонников – легат Джоув – в полном военном облачении и при оружии схватился за подлокотники, будто кречет за колодку. Спустя некоторое время брюнет снял шлем. Взгляд Варрона привлекли крупные капли пота на лбу мужчины. Он сильно нервничал, но старался не выдавать этого.

Сегодня ликкиец осмелился примерить цвет воинов, отдав предпочтение короткой красной тунике. Плетущий Сети не рекомендовал взысканцу носить что-либо напоминающее о крови и убийствах во избежание пересудов. Варрон не хотел забывать случившегося. За дни, проведенные в храме, он несколько раз перечитывал легенду о фениксе – птице, победившей смерть. Этот символ возрождения тела и очищения души буквально преследовал юношу.

– Я рад приветствовать вас, – начал Руф. – Паутина крепнет, и мне отрадно видеть, как сплетаются нити. Поведай о своих снах, Тацит. Что ныне угодно Пауку?

– Скоро разразится буря и песок укроет Сокола желтым саваном, – проскрипел эбиссинец.

Варрон вздрогнул, понуро опустив голову.

– Сефу Нехен Инты, – понтифекс громко щелкнул четками. – Храбрый юнец наделен талантом умело расставлять фигуры на доске. Он ловко выбил с поля Лисиуса. Поступил именно так, как я ожидал. Но время его охоты вышло. Птице пора, смежив веки под клобуком, отправиться назад к Именанду.

– Вы предлагаете отпустить ценного заложника? – удивился Джоув.

– Он думает, будто оказывает влияние на Большой Совет, – улыбнулся Руф. – Еще один самоуверенный щенок. Мы уже определили, кто получит венец. Теперь Сефу и его прихвостни станут только мешать, путаясь у меня под ногами. Все, для чего он нужен – передать наместнику правильные слова, которые обеспечат Рон-Руан зерном.

– И как вы понудите его к этому? – легат промокнул испарину.

Плетущий Сети прищурился из-за внезапно упавшего на лицо солнечного луча:

– Однажды Тацит рассказал мне старое эбиссинское предание. Когда человек теряет трех близких друзей, он должен вернуться к месту, где родился, и помириться с водой: выкопать колодец или очистить имеющийся. Нужно всего лишь отрезать три нити, и Сокол сам возжелает поскорее отбыть в Таир.

– «Ядовитые» готовы исполнить волю Паука, – медленно произнес этериарх. – Назови имена.

Руф повернулся к Джоуву:

– Предлагаю вам, эмиссар, поучаствовать в этом деле. Смерть Всадников не должна выглядеть как убийство и вызвать подозрения. Устройте им несчастный случай или помогите захотеть свести счеты с жизнью.

– Непременно, – пообещал легат. – Кому назначено спуститься к Мерту?

– Правая рука Сефу, внук чати Таира, полукровка Юба, – понтифекс с силой стукнул ногтем по отполированной деревянной бусине. – И те двое, что приволокли свинью в курию. Мэйо из Дома Морган. Плато из Дома Силва.

Джоув расправил султан на шлеме:

– Хорошо. Я подумаю, как лучше с ними поступить и дам указания Креону.

– Обсудим ситуацию с Алэйром, – продолжил Плетущий Сети. – Верные люди нашептали мне, будто Неро приставил к нему охрану…

У Варрона пересохло во рту. Он вспомнил беседу с градоначальником Таркса и решил вступиться за молодого поморца.

– Послушайте… – голос в очередной раз подвел юношу. – Возможно ли сохранить жизнь наследнику сара Макрина и заменить на кого-то другого?

– Зачем? – раздраженно спросил Руф.

– Из уважения к его отцу.

– Это исключено, – Плетущий Сети переложил четки в левую ладонь. – Макрин отверг мои доводы и намерен голосовать за Фостуса. К тому же паразиты называют Мэйо любовником Сефу. Смерть рыболюда станет серьезным ударом по обоим нашим оппонентам.

Ликкиец с тоской взглянул в летнее небо. От чувства полнейшего бессилия опускались руки. Культисты творили, что хотели, наплевав на законы, но никто из Богов не пожелал вмешаться.

«Почему? – мысленно вопрошал у них Варрон. – Где вы, милосердные и справедливые? За что отвернулись от нас?»

– Фостус укрылся в Геллии и намеревается продолжить служение Эфениде, о чем сообщил в письме к сторонникам, – сказал Джоув, великий эмиссар Рон-Руана. – Они прячут это послание и не собираются его обнародовать.

– Выкрасть? – эбиссинец потер горло.

– Нет, – понтифекс досадливо поморщился. – Личные письма – ерунда. Хорошо бы перехватить гонцов и заполучить скрепленное печатью, оформленное по всем правилам отречение...

– Думаю, что Фостус легко откажется от мерила, если вежливо попросить, – заметил военачальник. – Только его партия никогда не пойдет на такой шаг.

– Я подменю запрос и привезу из Геллии нужные нам документы, – Тацит плотно сжал губы.

– Алэйр и Лисиус, – напомнил Руф.

Восьмиглазый ткнул в грудь длинным узловатым пальцем.

За шестнадцать дней заточения Варрон научился понимать большинство жестов эбиссинца. Этот означал «покойник».

– Если понадобится помощь, только намекни, – легат указал взглядом на ножны.

Тацит поочередно коснулся ладонью лба, губ и живота. Юноша уже видел подобное и знал, что так в низовьях Инты выражают благодарность.

– Гнилоречивый Фирм льститься надеждой на примирение с Неро, – раздраженно произнес Плетущий Сети. – А теперь главная новость, которая вам пока не известна. От переживаний дряхлую крысу Эйолуса разбил удар. Его приверженцы собираются пропускать заседания до тех пор, пока ему не полегчает. Мы поддержим их и тогда не наберется необходимый кворум. Пусть оба мерзких лизоблюда Клавдия давятся слюной от гнева. Они могут хоть целоваться, хоть бить друг другу рыла, но без меня им не избрать зесара. Возьмем Совет измором и заставим приползти сюда с извинениями.

– Лучше… – палец Тацита вновь уперся в иссушенную паучьими ядами грудь. – В подземельях Мерта хватит места для всех наших врагов.

Многие достойные мужи Империи мечтали посетить Сандаловую улицу в портовом городке Мариун. Он возвышался на итхальском полуострове, формой напоминающем огрызок яблока, всего в двух днях морского пути от Рон-Руана. Пресыщенные роскошью столичные сластолюбцы охотно плыли сюда в поисках новых удовольствий.

Среди местных ходила шутка, что богиня правосудия Эфенида ослепла именно здесь, увидев холодный блеск и разноцветье драгоценностей, украшавших продажные тела.

Младший брат Клавдия не знал меры ни в выпивке, ни в блуде. Он пробовал мужчин и женщин с неуемным аппетитом. Угодившим всем прихотям Лисиус платил щедро, буквально осыпая счастливчиков деньгами. Со строптивцами расправлялся без жалости.

В очередной раз злоупотребив крепким вином, наследник Правящего Дома завалился в комнату ликкийской блудницы Агриппы. Как и прочие знаменитые гетеры, она обладала манящей привлекательностью и слыла настоящей искусницей, способной доставить неземное блаженство любому, кто разделит с ней ложе.

Изображая легкий испуг и смущение, девушка кокетливо прикрыла рукой обнаженную грудь. Затем Агриппа прогнулась, широко расставляя ноги, чтобы гость мог в полной мере насладиться ее порочной красотой.

Застывший у входа Лисиус цокнул языком, оценивая накрытую шелками кровать, способную вместить целую коллегию Всадников, и соблазнительные прелести хозяйки комнаты: длинные, ухоженные волосы цвета спелой пшеницы, васильковые глаза под узкими дугами бровей, пахнущее заморскими благовониями тело, гибкое, податливое и охочее до ласк.

Старый развратник возжелал незамедлительно взять Агриппу. Шатаясь и сквернословя, он принялся стаскивать с себя одежду и сандалии. Девушка чуть изменила позу, томно застонав в притворном нетерпении и закусила губу, будто не хотела, чтобы он раньше времени услышал ее восторженную похвалу.

Неуклюжий, словно медведь, Лисиус влез на ложе, и гетера смиренно опустила затылок в его огромную ладонь. Так гостю было удобнее целовать сладкие губы прелестницы, ее тонкую белую шею и чуть выпирающую ключицу. Властная рука мужчины погладила ребра девушки, скользнула ниже по плоскому животу и легла на ее крепкие бедра.

Агриппа подалась вперед, отвечая на эти грубые и быстрые прикосновения. Через миг Лисиус навалился на нее всем телом, вдавил в расшитые золотом подушки и стиснул пальцами, словно клещами:

– Нравится, когда тебя берет зесар?

– Да, мой повелитель… – прерывисто дыша, отозвалась девушка.

– Ублюдки… в Рон-Руане… за все заплатят, – рычал носитель чистейшего ихора. – Я вернусь с войском… Поимею их… Как тебя!

– Конечно, мой повелитель!

– Еще! Шевелись!

Гетера надеялась измотать его хорошенько, чтобы провести остаток ночи в покое. Ликкийке давно опротивела бесконечная череда распутников. Деньги, которые девушка откладывала на будущее, слишком быстро теряли ценность, а посетители с каждым годом становились все развязнее и свирепее. Многих уже не возбуждали ни игры с плетками, ни опутывание ремнями, ни прочие изыски. Такие, как Лисиус, теперь были редкостью, и пусть он не мог доставить Агриппе никакого удовольствия, но, по крайней мере, не бил и не калечил ее.

Получив желаемое, мужчина упал на спину и удовлетворенно завел руки под голову:

– Не слишком-то расслабляйся перед вторым кругом, кобылка!

– Я полна сил, мой сладкий... – гетера прижалась к уже немолодому, рыхлому телу Лисиуса и вдыхала запахи пота, смешанные с ароматом чудесного поморского вина.

– Сефу – подонок… Руф раздавит его и Эйолуса, как червяков. А потом… Неро схлестнется с Пауками. Они баламутят нищих, бродяг и невольников. Я говорил с Фирмом. Если архигосы дадут команду легионам… Мечи – вот основа мощи Империи. У меня их достаточно… А потом… Вытащу сучонка и насажу его тощую задницу на кол, как поступают афары…

– Чью задницу? – без особого интереса уточнила Агриппа.

– Варрона! – рявкнул брат Клавдия. – И Сефу! Они еще не знают, с кем связались! Дрянные щенки! Мертово племя!

– Мой грозный лев…

– Вокруг одни шакалы! Благородные Дома! Дерьмо – вот цена их благородству. Без зесара эти ублюдки – никто. Порченная кровь! В моих жилах течет неразбавленный ихор. И у Фостуса тоже.. А племянники – грязные волопасы, дети шлюх. Пусть и не помышляют о венце!

Девушка провела подушечками пальцев по его гневно раздувающейся груди:

– Фостус не приедет поддержать тебя?

– Кто? Трусливый дурак, который спрятался от родительского гнева в храме Эфениды? Смиренный жрец, добровольно отринувший земные блага! Он ведь младше меня, и мог бы ночами кувыркаться с блудницами, вкусно есть, хмелеть от лучших нектаров, а не протирать серый балахон и колени в никому не нужных молитвах. Разве богам по нраву слушать просьбы такого идиота?!

– Вечные милостивы к тем, кто избрал путь служения им.

– Пустоголовая! Девки созданы только, чтобы радовать взор и услаждать член. Даже рабы, эти тупые животные, более искусны в своих мыслях и суждениях, – Лисиус зло покосился на гетеру. – Подними зад и принеси вино! Только не местное, оно воняет козлиной мочой!

Встав с ложа, Агриппа закуталась в шелковую накидку и медленно покинула комнату. У кухонной двери топтался белобрысый мальчишка с двумя полными кувшинами.

– Гость желает поморского или итхальского, – требовательно сказала гетера.

– Я не продаю вино, – прислужник резким движением отбросил со лба челку. – Это подарок от хозяина «Белого копья» достопочтенному Лисиусу. «Изумрудная камея» из личных запасов.

– Достопочтенный Лисиус отдыхает со мной. И теперь он как раз захотел выпить.

– Господин просил передать ему слова признательности, – мальчик с радостью отдал Агриппе тяжелые кувшины. – Корабли прибудут на Туманный мыс в оговоренный срок.

Кивнув, девушка поспешила вернуться в опочивальню. Брат Клавдия сидел на кровати, подогнув ноги и уставившись на стену осоловелым взглядом.

– Ты быстро прискакала, кобылка.

– Владелец «Белого копья»…

– Капитан! – поправил мужчина. – Известный геллийский мореход.

– Он будет ждать на Туманном мысе, а пока шлет в дар лучшее поморское вино.

– Островитяне не пьют рыболюдское пойло, – хмыкнул Лисиус, нетерпеливо протягивая руки к кувшину. – Считают его дрянью. М-м-м… Так и есть, дрянь…

Он сделал пару больших глотков, не разбавляя и не используя кубок. Затем снова присосался к глиняному горлышку, точно пиявка. Агриппа отвернулась, чтобы поставить второй кувшин на бронзовый прикроватный столик, а когда вновь посмотрела на мужчину, то не узнала его.

По гладко выбритому подбородку Лисиуса обильно текла слюна, взгляд сделался безумным, тело затряслось, словно от лютого мороза. Расписной сосуд выпал из ослабевшей руки и янтарная жидкость испачкала дорогой эбиссинский ковер.

Девушка бросилась тормошить пьяницу, еще не понимая, что произошло. Кожа мужчины была холодной. Он согнулся в позыве рвоты и исторг из себя желчь.

– Помогите! – рыдая, закричала Агриппа. – Лекаря! Лекаря сюда!

Ни один врач не смог бы спасти человека, отравленного аконитом – растением, что выросло из ядовитой слюны подземного демона Хаата. Больше двух часов Лисиус корчился в страшных мучениях, задыхаясь и теряя сознание, а затем его сердце, не выдержав, навсегда остановилось.

После ужина Вида облачилась в белую столу с модным растительным орнаментом: вьющиеся побеги колосьев стягивали золотистые ленты, украшенные символикой Дома Литтов. Получив разрешение отца, девушка окрасила волосы и надеялась, что брат оценит великолепие огненно-карминных локонов.

В спальне Креона было тихо. Он отдыхал на узком ложе, почти нагой, прикрыв бедра льняной повязкой. От этого зрелища у Виды перехватило дыхание. Она обожала разглядывать литые мускулы молодого воина, его многочисленные шрамы, горькое напоминание об афарской кампании и плене, волевое лицо с приятной улыбкой, глубокую ямочку на подбородке.

– Тебе идет рубиновый, – декурион перевернулся на бок.

– Что-то случилось? – девушка села рядом и заботливо обняла его, наслаждаясь редкой возможностью не скрывать подлинных чувств.

– Ничего существенного.

– Расскажи.

– Джоув пообещал мне повышение, если выполню кое-какую работу.

– Это тайна?

Креон утвердительно качнул головой.

– Даже для меня? – Вида нашла губами чуть приоткрытый рот брата, дерзко вкушая запретное удовольствие.

– Ты снова напрашиваешься на взбучку.

Девушка потянула за край его набедренной повязки:

– Обычай дозволяет сурово карать сестер, когда они забывают о приличиях и...

Вспышка ослепила Креона. Он повалил Виду на живот, схватил за алые локоны и принялся задирать длинный подол платья. Ощутив первый яростный толчок, девушка едва не сломала ногти, впившиеся в край одеяла.

– Да… – простонала она.

С диким остервенением декурион старался смять ее, покорить, вонзаясь глубже. Он был бледен, хрипло дышал и нещадно хлестал ладонью, оставляя синяки на потных бедрах сестры.

– Еще… – взмолилась Вида, плача от боли и наслаждения. – Еще!

Мраморные статуи в углах комнаты бесстрастно взирали на слившихся воедино любовников. Курильницы прятали их порочные чувства за покрывалами сизого дыма. Переносные жаровни едва тлели; крошечные искры не могли дать так много тепла, сколько накопилось между широко разведенных ног юной красавицы.

С ней Креон каждый раз испытывал свежий прилив желания. Сестра пахла шиповником, цветком блудодейства и гибели.

Он искал ее приторно-сладкий запах среди прочих ароматов: сандалового дерева, мирра, хмеля.

Он вслушивался в музыку ее дыхания, звучащую милее победных труб легиона, свадебных флейт и арфы Аэстиды.

Он ценил ее выше, чем все богатства Империи, и знал, что никогда не отдаст другому мужчине, будь тот даже полубогом или зесаром.

На несколько мгновений Креон превратился в демона, исторгнувшего пламя, и упал, обессилено прикрыв веки. Голос Виды вырвал из забытья.

– Что велел сделать легат?

– Отправить твоего жениха в последний путь.

– Мэйо? – она приподнялась на локте, не пряча удивление.

– Его и пару других мальчишек.

– Ты убьешь их?

– Нет, – декурион погладил сестру по щеке. – Всего-навсего помогу им умереть.

– Дай слово, что прежде он хорошенько помучается.

– Откуда такая жестокость? Тебе не достаточно его публичного унижения?

Взгляд девушки стал холоднее льда:

– Пусть перед встречей с Мертом поморец вдоволь хлебнет из чаши страданий.

– Не помню, кто сказал: «Чем красивее женщина, тем больше в ней кровожадности», – ухмыльнулся Креон. – Сегодня ты затмила собою богинь.

– Дай слово!

– Все, что пожелаешь...

[1] Эргастул (лат. ergastulum) – в Древнем Риме частная тюрьма для рабов.

[2] Конкубина (лат. concubina, от лат. con – вместе, и лат. cubare – лежать) – в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с холостым мужчиной.

[3] Тессера (лат. tessera) – зд. в знач. игральная кость.

[4] Гистрион (лат. histrio, от этрусского слова ister – актер) – профессиональные актеры в Древнем Риме, из рабов или вольноотпущенников, занимали низкое общественное положение – не имели никаких гражданских прав и могли быть подвергнуты телесному наказанию.

[5] Сателлит (от лат. satelles – род. п. satellitis – телохранитель, спутник) –в Древнем Риме вооруженный наемник, сопровождающий своего господина

[6] Фесценнины – в Древнем Риме шуточно-бранные песенки, исполнявшиеся на народных празднествах.

[7] Фал, фаллос (др.-греч. φαλλός) – символическое изображение эрегированного пениса, предмет культа многих языческих религий.

[8] Борец или аконит (лат. Acónítum) – род многолетних травянистых ядовитых растений семейства Лютиковые (Ranunculaceae) с прямыми стеблями и с чередующимися дланевидными листьями.