Текст книги "Прикосновения Зла (СИ)"

Автор книги: Сергей Власов

Соавторы: Маргарита Чижова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю, – медленно сказал Нереус. – Он был ошарашен, растерян и подавлен. Наверное, не ожидал такого от порядочной девушки.

– Тем хуже для него, – буркнул вольноотпущенник. – В столичном пруду все рыбы хищные. Запомни мои слова. Если Литты отвернутся от Морганов, Макрину придется примкнуть к сторонникам Фостуса, которые до сих пор не сформировали единую партию. Это очень шаткое положение, сулящее сомнительные перспективы.

– Мэйо ни за что не согласится на новую встречу с Видой, – осторожно заметил геллиец. – По его мнению, люди становятся рабами, когда смиряются с унижением и несправедливостью. Как скот терпит побои пастуха, так раб покорно принимает замену имени, оскорбление достоинства, пятнание чести, лишаясь за подобное данного от рождения права называться человеком. Если бы обиду нанес мужчина, Мэйо непременно дал бы отпор, но с женщинами он чрезвычайно мягок и предпочтет уйти, нежели заниматься разбирательствами.

– Поговори с ним о покровителе. В Рон-Руане они есть у многих. Это не зазорно, а напротив – весьма почетно. Особенно для начинающего карьеру юноши.

– Если я предложу хозяину лечь с кем-то, подобно кинэду, он изобьет меня…

– Ты будешь передавать ему в точности то, что я велю сказать, – с напором произнес Читемо. – Такова воля Макрина. Мы на одной стороне, Нереус, но надо следовать правилам. Золотая серьга обязывает тебя днем и ночью заботиться о благополучии господина. Вы уже не дети, а здесь не место для потешных игр. Что, помимо беседы с врачом, мне поручил исполнить сар?

Переведя дух, островитянин слово в слово повторил все до одного распоряжения градоначальника…

Когда хоревты завершили исполнение Гимнов, у ростры началось движение. Порядок выступления сановников заранее не определили, и советники зесара, точно два белых голубя, заприметившие рассыпанное зерно, наперегонки устремились к трибуне.

Понтифекс Руф поднялся из кресла, решительно преградив им путь:

– Имейте совесть!

– С дороги! – взвизгнул Фирм.

Неро смолчал и остановился. Он увидел, как по ступеням ростры медленно поднимается Эйолус, опираясь на руку мальчика-послушника.

Убедившись, что пожилой храмовник благополучно добрался до ораторской трибуны, паукопоклонник резко сел в кресло и одарил советников презрительным взглядом.

Первожрец Туроса поправил золотую мантию, наброшенную поверх тоги, воздел над головой короткий жезл, символизировавший молнию, и провозгласил:

– Услышьте Копьеносца, Великого Творца, Охранителя Порядка, Громовержца и Небесного Колесничего! Он – родоначальник Первого из Домов, что правит Империей со дня ее сотворения! Боги милостивы и прозорливы! Они посылают нам испытания, проверяя силу духа и чистоту помыслов. Так случилось с любимым племянником Клавдия, достойным человеком по имени Лукас…

Отец Мэйо восседал в стороне от трибуны рядом с молодым, невысоким мужчиной, чье пухлое и блестящее лицо напоминало обильно смазанную жиром лепешку. Это был сар Тиар-а-Лога, столицы самой северной провинции Аквилии, Нъеррог из Дома Ллойдов.

Со времен зесара Акутиона в Империи считалось хорошим тоном являться на похороны с минимумом украшений, но мясистые пальцы северянина отягощали золотые перстни, запястья – чеканные браслеты, а на его короткой шее болталась толстая желтая цепь. В родных краях Нъеррога бытовало мнение, что состоятельным людям надлежит всячески подчеркивать свое богатство и значимость. Южане, за исключением эбиссинцев, напротив, предпочитали умеренность и в повседневной жизни почти не надевали украшений. Макрин ограничивался или кольцами или браслетами, полагая, что обилие драгоценных побрякушек позволительно только женщинам.

– Гляньте, как все обернулось! Старик ловко заткнул глотки «жабе» и «быку» своим дряхлым, но еще вполне пригодным для этих целей членом! – сар Тиар-а-Лога довольно хлопнул ладонью о подлокотник. – "Паук" спас Фирма! Клянусь левой грудью Аэстиды, еще чуть-чуть и толстяк Неро размазал бы коротышку о нос той старой галеры. Я готов заплатить хорошие деньги за возможность выпустить двух зесарских прихвостней на песок нашей Багровой Арены!

– Вы по-прежнему владеете школой меченосцев? – уточнил Макрин.

– Да, никак с ней не расстанусь. Такова жизнь... Одни разводят лошадок, другие обучают зверей совсем иного склада. К слову, я предлагаю сменять пару-тройку своих хищников на упряжку ваших белых скакунов.

– Я с удовольствием продам вам прекрасных коней за смешную цену, но не могу позволить себе меченосцев. Слишком опасно – держать в доме таких рабов.

– Поморцы разучились делать надежные клетки? – удивленно вскинул брови Нъеррог.

– Думаю, что нет, – улыбнулся его шутке сар Таркса. – Видите ли, мой сын увлекается трудами геллийских философов и имеет блажь использовать мягкие методы при воспитании невольников. Он даже полагает, будто у рабов есть какие-то чувства, помимо низменных потребностей. Конечно, мы с вами знаем, что это не так, но мальчик привык играть с ними будто с куклами, а ваши – могут нанести ему непоправимый вред.

– Пусть приезжает погостить в Тиер-а-Лог! Афары – жалкие котята по сравнению с лютыми псами, рожденными в таежных снегах. Эти дикари – югиры, ванци, лоурвэтты и прочие – тупые, злобные твари, которые безо всякого науськивания рвут друг другу глотки. Их шкуры настолько толстые, что приходится вплетать в кнуты кости и железо. Ублюдков с трудом удается научить человеческому языку, а девок – прилично вести себя в доме. Они хотят только жрать, спать и сношаться. Бьюсь об заклад, ваш сын уже через день понял бы, что у свиней больше чувств и тяги к высшим материям, чем у доброй половины моих рабов.

– Меня безмерно заинтересовало ваше предложение, – твердо сказал Макрин.

– Да сколько старый хрен собрался выступать?! – кривясь, тихо произнес Нъеррог. – Он больше хвалит Лукаса, нежели покойника.

– Лукас – неплохой человек, но он калека. Первожрецу выгоден слабый и легко внушаемый зесар, а для страны прок от такого невелик. Хотелось бы послушать вестника Именанда. Вы получаете зерно из Срединных земель, а мы, как Итхаль и Геллия, почти целиком зависим от поставок из Эбиссинии.

– Когда Клавдий связался с "пауком", Эйолус утратил былую власть и доход. Чтобы поправить дела, он запустил лапу в казну. Не без помощи Олуса, естественно. Скрывая от зесара обстоятельства многочисленных краж и то, что Рон-Руану попросту нечем заплатить Именанду, они спровоцировали ссору с наместником. Возможно, правитель поумнее и вывел бы старика на чистую воду, но точно не богобоязненный сопляк Лукас.

Сар Таркса напряженно обдумывал услышанное:

– Я, как и многие, винил в случившемся понтифекса Руфа...

– Напрасно. Его подставила ваша будущая родня. Литты живут на широкую ногу и даже Дом Арум, именитые богатеи, ушли на вторые роли.

– Откуда вам все это известно?!

– У меня здесь тоже есть родственники, – расплылся в улыбке Нъеррог. – Признаюсь, грязные делишки местной знати мало заботят Север. Клавдий кидал войска в джунгли, а тем временем, мы остро нуждаемся в паре-тройке легионов для защиты Приграничья. Я не уеду из столицы без синих плащей.

– Если сейчас начнется война с Эбиссинией...

– Мы рискуем потерять и Афарию, и Аквилию. Поэтому я ищу сторонников. Союз с Литтами, без сомнения, выгоден вам, но подумайте об Империи.

– Кто ваш кандидат?

– Фостус. Он прекрасно образован, имеет чин Всадника и необходимые навыки дипломатии.

Макрин откинулся на спинку кресла:

– Я должен подумать и действовать не в ущерб интересам сына.

– Ваш сын будет обучаться вместе с посланником Именанда. Он мог бы в частном порядке передать царевичу кое-какие сведения.

– Мэйо нельзя поручить ничего важного. Он слишком легкомысленный и своевольный. Весь в мать.

– Признайтесь, что вы намеренно преуменьшаете его достоинства, – хитро сощурился Нъеррог. – Бросить вызов Фирму... Явиться, подобно пророку, пешком через толпу... Это смелые деяния состоявшегося мужчины.

– Мой сын вырос в достатке, никогда не испытывал нужды, но зачем-то выставил себя нищебродом, у которого нет средств даже на приличную повозку. Из-за него мне стыдно смотреть людям в глаза. Скорей бы уж ему выдали серебряный плащ и за каждую подобную выходку порицали бы перед строем.

– Нобили, которые охотно заигрывают с публикой, как правило, нравятся ей и быстро идут вверх по службе. Помяните мое слово, добившись расположения царевича и Дома Арум ваш сын уже через пару лет станет влиятельнейшим сановником.

– Когда мы уезжали от Литтов, Мэйо клялся, что лязг гладиусов и треск щитов ему милее скрипа стилосов и стука печатей. Возмутительная ложь, но мальчишке непременно нужно сделать все наперекор моей воле. Если я попрошу его наладить отношения с послом Именанда, это гарантированно закончится войной с колонией. Мэйо оскорбит и высмеет эбиссинца так, что потом мне придется плыть в Таир и лично приносить извинения наместнику.

– Гнилой член демона! – ругнулся сар Тиер-а-Лога. – Неужто на трибуну лезет Фирм?! Сейчас начнет петь гимны вечно хмельному богохульнику Лисиусу!

– Отвратительно! – Макрин прикрыл глаза рукой. – Превратили церемонию прощания в арену политических баталий. Неужели настолько трудно потерпеть до завтра и высказаться на заседании Совета?

Взгромоздившись на ростру, Фирм начал с приветственного слова и напомнил собравшимся легенду о трех братьях-богах, сравнив покойного Клавдия с Туросом, Лисиуса – с Ведом, а Фостуса – с Мертом. Коротышка потел, краснел и размахивал кулаками, брызгая слюной.

– Можно покороче! – рявкнул Нъеррог во всеуслышание.

Сидевший в соседнем ряду пожилой северянин с неестественно огромным носом, занимающим едва ли не половину лица, и белесыми от седины волосами, подскочил, будто укушенный, крикнув сару Тиер-а-Лога:

– Соблюдайте тишину!

– Зачем? – не остался в долгу глава Дома Ллойдов. – Чтобы все могли услышать, как ты, дряхлая выхухоль, чавкаешь, вылизывая зад Фирму?!

– От лица Дома Эллов я требую извинений! – взревел седовласый аквилиец.

– Не забудь сперва оттереть это лицо от дерьма! – оскалился Нъеррог. – Живешь в моем городе и постоянно гадишь исподтишка! Рассчитываешь подсидеть, мерзкая скотина?! Хоть Лисиус и старше Фостуса, но на твоем примере видно, что старость является и к полным дуракам!

– Кто пустил сюда эту носатую обезьяну?! Какого она звания?! – грозно поднялся с кресла Плэкидус, анфипат Алпирры. – Тут собрание благородных мужей, а не зверинец!

Нобили загалдели, перекрикивая друг друга и более не глядя на Фирма.

С улыбой повернувшись к выходцу из Срединных Земель, Нъеррог примирительно произнес:

– Нет повода для беспокойства. Это всего лишь слепая землеройка из нашей тундры, которая захотела покопаться в местном навозе! Достаточно кинуть в нее гнилую репу и она тут же удерет прочь!

Смех прокатился над рядами собравшихся. Кто-то прикрыл рот, другие веселились в открытую. Под звуки хохота Фирм слез с трибуны и, сохраняя гордый вид, вернулся в кресло.

Почувствовав настроение толпы, Неро был краток. Он лишь вскользь упомянул достоинства Алэйра, посвятив речь заслугам Клавдия.

– Неслыханно! – возмутился Макрин. – Богоподобный пожалел разгильдяя-племянника и не лишил его Всаднического чина, но выдвигать порченную кровь в зесары – это чересчур. Как низко нужно пасть, чтобы жениться на безродной проститутке?! И такого человека Неро предлагает нам в правители!

– А сам он многим лучше? – подхватил градоначальник Тиер-а-Лога. – Тащит в постель детей от мала до велика. Пора принять закон и обязать храмовников заботиться о сиротах. Нечто подобное однажды выдвигал Руф, но фламины подсуетились и свиток затерялся в кабинете Рэмируса.

– Будь моя воля, приказал бы побить камнями обоих блудников. Впрочем, нам хотят сунуть под нос не только порченную кровь, а даже – кровь убийцы, – в ярости поморец сжал кулаки.

– Вы о Варроне? – скривил губы Нъеррог. – Как ни удивительно, за него выступает мощная коалиция во главе с понтифексом Руфом и легатом Джоувом. У них достаточно сторонников во всех городах. Даже у нас, в Тиер-а-Логе, полно этих отвернувшихся от Ариссы культистов, восхваляющих Паука и проводящих некие мрачные моления. Теперь не знаешь толком, в какого бога выгоднее верить.

– Я верю в Веда, как мой отец и дед, – твердо заявил Макрин. – Хотя и слышал о намерении Руфа построить в Тарксе новый храм. Но Варрон… Пусть Клавдий питал к нему чувства, однако это не дает ликкийцу никаких прав на венец. Я бы не пожал запястье такому человеку, без зазрения совести поднявшему руку на святое. Что ни говори, у Фостуса – наилучшая репутация из всех претендентов. Не считая малолетних наследников.

– Если Руф добьется своего, то нам, возможно, предстоит не только пожимать запястья и гнуться в поклонах, но и раздвинуть ягодицы для принятия зесарской милости. Уверен, что ни понтифекс, ни кинэд не забудут, как мы выступали за другого кандидата...

– Я не страшусь быть в опале у Руфа.

– Весьма опрометчиво, – цокнул языком Нъеррог. – Его здесь все боятся. Просто многие это хорошо скрывают, однако дрожать не перестают.

– И вы боитесь? – удивился поморец.

– Слегка, – ухмыльнулся в ответ северянин. – Даже принимая во внимание то обстоятельство, что сослать меня попросту некуда: я и без того являюсь градоначальником в самой далекой, холодной и занюханной дыре нашей благословенной Империи...

Пройдя по освещенному настенными светильниками коридору, Варрон остановился возле ничем не примечательной двери и, громко кашлянув, толкнул ее.

В маленькой, скудно обставленной комнате за столом сидел мальчик лет семи, светловолосый и болезненно бледный, одетый в черную хламиду послушника. Он что-то рисовал на покрытой воском дощечке, используя стилосы с разными формами наконечников.

– Добрый день, Джэрд! Как поживают твои питомцы? – спросил ликкиец, усаживаясь на аккуратно заправленную постель мальчика.

– Красная пустынная ящерица сожрала белую. Я знал, что так случится, поэтому не расстроился. В зверинце дворца были драконы из джунглей?

– Не помню. А зачем тебе?

– Хочу выяснить, кто сильнее: дракон или росомаха.

– Я бы поставил на росомаху, – задумчиво обронил взысканец.

– Она пьет кровь оленей и лосей. Совсем как дикари Севера.

– Возможно, хотя я впервые о таком слышу.

Сын Руфа опечаленно вздохнул:

– Я просил отца подарить мне меченосца, но он не согласился. Как ты полагаешь, станет ли раб крепче и свирепее, если вместо уксуса давать ему кровь таежной бестии?

– Главное, чтобы он не начал, подобно ей, косолапить, – усмехнулся Варрон. – Я дочитал "Сказания о четырех кораблях" и положил книгу в библиотеке. Можешь взять ее, но непременно верни в целости. Это подарок легата Джоува.

– Обещаю! – радостно кивнул мальчик. – Когда ты станешь зесаром, пустишь меня в свой зверинец?

– Да, пожалуй, – мягко произнес ликкиец.

– Здорово! – Джэрд показал ему рисунок на дощечке. – Гляди! Вот Великий Паук, который избрал тебя. Рядом Сеть, сплетенная моим отцом. А в углу, на страже стоит Восьмиглазый. Похож?

– Несомненно.

– Я рад, что тебе понравилось. Оставлю возле алтаря. Пусть они увидят, когда вернутся.

Как было известно Варрону, понтифекс Руф уехал из храма ночью, желая присутствовать не только на похоронах Клавдия, но и на церемонии подготовки к ним. О местонахождении эбиссинца юноша ничего не знал.

– А, к слову, где сейчас Тацит? – будничным тоном спросил взысканец.

– Возносит молитву.

– Странно. Я только что проходил мимо его комнаты и там пусто.

– Он в подвальной части апсиды[13], – пояснил Джэрд.

– Подвальной части?

– Отец не говорил тебе? Наш храм отличается от других тем, что на поверхности всего несколько помещений. Остальные расположены глубоко под землей.

– Удивительно и… необычайно умно.

– Да, но это еще не все местные чудеса! – мальчик понизил голос. – Ты обязательно уверуешь в Паука, когда их увидишь.

– Я верю в существование Паука. Просто считаю Туроса более древним и могущественным Богом.

– Турос взял в жены сестру и, несмотря на это, прелюбодействовал с Аэстидой. Он насылает молнии, что жгут посевы и дома. Клятвы, даваемые его именем, повсеместно нарушаются, а преступники не получают должного наказания. Он требует кровавых жертв. Он объявил войну эбиссинскому Тину, Богу Солнца, но не добившись желаемого, провозгласил Златоликого младшим братом. Их подлый мир наделил царей Инты привилегией называться Богоравными. В чем его могущество и где столь восхваляемая справедливость?

– У первожреца Эйолуса нашлись бы неоспоримые доводы в пользу Гремящего, я же предпочитаю просто верить тому, кто одним видом вызывает уважение.

– Пойдем! – решительно потребовал сын Руфа.

Маленький послушник бодро пересек несколько коридоров, вошел в заставленную жертвенниками апсиду и повернул висевшую на стене бронзовую фигурку паука головой на юг. Хитрое приспособление сработало: справа, в полу, что-то с треском и щелчком ухнуло вниз. Джэрд отпихнул ногой расстеленный на овальном возвышении ковер, ловко вынул деревянную плиту, которую по виду почти невозможно было отличить от мраморной, и жестом пригласил Варрона спуститься в подземелье.

Оно оказалось многоярусным: уходящие четко по сторонам света туннели с высокими сводами из полированного камня напоминали лабиринт из геллийских мифов. Гладкая и блестящая поверхность стен и пола выглядела словно покрытой стеклом. Внутри было сухо и дышалось легко: многочисленные отверстия под потолком обеспечивали приток свежего воздуха. Миновав небольшой наклонный переход, мальчик указал спутнику на просторную, похожую на огромную бочку залу. В ее центре находилось подобие колодца с гранитным парапетом, специальное углубление в котором заполняло горящее масло. Ликкиец зачарованно смотрел на этот ритуальный круг огня, пока не понимая его назначения.

– Загляни туда, – предложил Джэрд. – Только осторожнее!

Варрон приблизился к колодцу и оцепенел. Внутри, на песке неподвижно сидел Тацит. Взысканец толком не рассмотрел его, но ни на миг не усомнился, что там действительно был молчаливый помощник Руфа. По эбиссинцу и вокруг него ползали сотни ядовитых пауков: маленьких, с фалангу пальца, и больших – размером с ладонь взрослого мужчины. Твари медленно копошились, но не рисковали приближаться к огню.

– Восьмиглазый здесь уже несколько дней, – голос мальчика дрожал от напряжения. – Он не ест, не пьет, лишь молится и слушает их шепот. Никто из детей Великого не смеет укусить его. Они подчиняются воле этериарха, как сыновья – отцу. Разве подобное не достойно восхищения?

Зажав рот обеими руками, Варрон в страхе попятился и рухнул на колени. Юноша задыхался, понимая, что до конца дней не позабудет увиденного, эбиссинец и его пауки станут являться ему в ночных кошмарах и, возможно, окончательно сведут с ума.

Три с половиной сотни приведенных к военной присяге знатных юношей стояли под рубиново-янтарным куполом главного зала рон-руанского дворца. Нобили с живым интересом разглядывали пустой трон, украшенный огромными золочеными крыльями, искрящийся зесарский венец и восьмиконечный жезл-мерило.

Руководил церемонией Креон из Дома Литтов, декурион первого легиона. Клятву Всадников принимали ветераны, несколько жрецов-фламинов, городские сановники и общественные кураторы, представлявшие на заседаниях интересы квиритов и вольноотпущенников.

Под величественные песнопения слуги вынесли десять табличек со словами присяги и развернули дощечки так, чтобы юноши смогли прочитать написанное. Бегло осмотрев текст, Мэйо широко улыбнулся Креону.

У поморца было достаточно времени для обдумывания дальнейших действий и прошлых ошибок. В частности, он догадался, кто и с какой целью подговорил Виду разыграть комедию с олисбами. Молодой декурион не желал союза благовоспитанной сестры и имевшего дурную славу провинциала, смело идя поперек воли родителя. Отпрыск Литтов дал ясно понять Мэйо, что считает его блудливым кинэдом, божественную кровь которого Амандус покупает за внушительную сумму денег. Соответственно, с точки зрения Креона, владелица должна пользоваться приобретенным «товаром» по своему усмотрению, а не наоборот. В представлениях декуриона, Вида заслуживала статус полноправной хозяйки будущего особняка и прочего имущества, а поморец приравнивался к строптивому, дурноезжему коню, купленному для разовой случки.

Понимая всю унизительность ситуации, двойственность своего положения и внутренне противясь этому, Мэйо принял окончательное решение – распрощаться с гражданской службой и строить военную карьеру. В Тарксе он знакомился с трудами, посвященными тактике, стратегии и войсковому делу, но не проявлял к ним пылкого интереса. Гладий был тяжел для тонких рук поморца, и хотя ему удавалось сносно отражать выпады наставника по владению оружием, сын Макрина нечасто переходил от обороны к атаке, предпочитая беречь и без того ноющее от напряжения запястье. Наукой заискивания перед командирами, равно как и самодисциплиной, Мэйо не владел вовсе, поэтому догадывался, что чин префекта Небесной алы, то есть начальника над особой войсковой единицей, состоящей из двадцати четырех турм – это вершина того, чего он может добиться в жизни. Не чувствуя душевных порывов к геройству и битвам, поморец все же надеялся, что в крайнем случае отсидится на штабной работе, согласившись на любую мелкую должность, вроде скрибы[14] или посыльного. Впрочем, протекция Макрина позволила бы Мэйо претендовать и на более почетный ранг: к примеру, имагинифера[15], однако юноша не испытывал желания просить отца о такого рода поддержке.

Царевич Сефу, Сокол Инты, стоявший в первом ряду Всадников, обернулся и подарил Мэйо теплый, ласковый взгляд. Поморец чуть приподнял бровь, изображая удивление, но не отвел сияющих счастьем глаз. Он в упор смотрел на эбиссинца с разгорающимся интересом и толикой игривости, ничего не обещая и, в то же время, не отвергая эту странную, переходящую границы дозволенного симпатию молодого посла.

– Настоящим клянусь своей честью перед людьми и бессмертными Богами, что в мире и войне, всегда и везде я буду верно служить Империи и направлю все силы дабы укрепить ее счастье, благополучие, процветание! – с жаром выкрикивал поморец, не обращая внимания на удивленные взгляды других нобилей, которые спокойно читали клятву ровными голосами. – Я стану вести себя достойно и мужественно, подчиняться моим военным начальникам, следовать законам и распоряжениям, а также хранить доверенные тайны. Я буду держаться ровно с братьями по оружию, уважать их и во всем помогать. Если потребуется, я готов не пощадить ни сил, ни крови, ни жизни во имя Родины и долга. Клянусь преданно служить Правящему Дому, его наследникам, трону и мерилу. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашего великого государства и всенародное презрение!

[1] Нения – похоронная песня или причитание полуэпического, полулирического характера у древних греков и римлян.

[2] Амом, амомум (от греч. amomon) – индийское пряное растение и приготовляемый из него бальзам.

[3] Сикиннида – танец сатирической драмы, исполнявшийся под стихи пасторали, обыкновенно изображавшейся после сильной трагедии, и имел значение нашего водевиля. Он в очень быстрых движениях изображал опьянение и любовь.

[4] Ростра (лат. rostra от rostrum нос корабля) – в Древнем Риме ораторская трибуна на форуме, украшенная носами трофейных кораблей.

[5] Кохль (Kohl), сурьма – камень серебристо-черного цвета.

[6] Ускх – большое ожерелье из нескольких рядов бус, символизирующее солнце. Оно делалось в форме разомкнутого круга, с завязками или застёжками на спине. Бусины самого нижнего ряда чаще всего имели каплевидную форму, остальные – круглую или овальную. Нередко бусины перемежались с золотыми рыбками, раковинками, скарабеями и т.п.

[7] Номенклатор – в Римской империи специальный раб, вольноотпущенник, реже слуга, в обязанности которого входило подсказывать своему знатному хозяину имена приветствовавших его на улице господ, а также имена рабов и слуг дома.

[8] Чати (Джати) (егип. tjati, tjaty) – великий государственный управитель, высшая должность в Древнем Египте, иногда переводится арабским термином визирь. Здесь в знач. «градоначальник столицы колонии».

[9] Эпитала́ма или эпиталамион (от др.-греч. ἡ ἐπιθαλάμιος ῷδή – свадебная песнь) – свадебная песня у греков, а также римлян, которую пели перед невестой или в спальне новобрачных юноши и девы.

[10] Квестор священного дворца – должностное лицо, ответственное за разработку законов.

[11]Кубикула (лат. cubiculum) – спальня.

[12] Фриз (фр. frise) – декоративная композиция в виде горизонтальной полосы или ленты, увенчивающей или обрамляющей ту или иную часть архитектурного сооружения.

[13] Апси́да (от др.-греч. ἁψίς, род. падеж ἁψῖδος – свод), абси́да (лат. absis) – выступ здания, полукруглый, гранёный или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым полусводом (конхой).

[14]Скриба (Scriba) – секретарь, писарь.

[15] Имагинифер (лат. Imaginifer) – разновидность вексилля́рия, тот, кто несет штандарт с изображением императора или его объемный портрет из металла.