Текст книги "Роман о любви (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Кошка спокойно села у его ног и начала облизывать свои лапы.

– Как видите, она даже не убегает, так как считает своим домом этот,– и Ноэль торжественно обвел рукой вокруг зала,– и считает меня своим хозяином. Но! – тут он опять сделал паузу и предложил одному из гостей взять кошку в свои руки.

Та попросту убежала. На что Ноэль засмеялся, похлопал по плечу незадачливого ловца и, усадив того на место, сказал:

– Как видите, сделать то же самое другому человеку не удалось. И не столько потому, что кошка его боится, а потому, что не считает его своим хозяином. Поэтому, исходя из всего мною проделанного, могу сообщить вам, что то же самое мы порою проделываем и с самыми обыкновенными людьми, окружающими нас со всех сторон, зачастую используя при

этом свою порой значительную силу превосходства или даже какой-то власти. Но в отличие от кошки, люди способны гораздо стойче переносить все тяготы и лишения собственной свободы. Они не являются той высшей степенью паразитизма, а потому имеют свое мнение и соответственно совершают поступки, спровоцированные именно им.

Так что же общего между человеком и животным?

На этот вопрос я попросил бы ответить одного из ведущих сегодняшний спектакль,– и Карбоцини указал рукой на главного распорядителя.

Тот смущенно поднялся и, поприветствовав всех кивком головы, ответил:

– Я думаю, что общее лежит в основе генетики или воспроизведенного роста молекул.

– Ну вот, началось,– подумала Катрин, и хотела уже было уйти, но что-то заставило ее остаться и послушать до конца.

А что именно? – поинтересовался Ноэль,

Ничего более конкретного сказать не могу,– ответил тот и сел на свое место.

Тогда Карбоцини продолжил:

– Хорошо, кто еще, что может добавить к сказанному?

Охотников отвечать не нашлось. Поэтому, Ноэлю пришлось отвечать самому себе.

– Итак. Разберем простую жизненную ситуацию. В клетке сидит птичка и поет песни. Каждодневно за ней ухаживая, мы способствуем ее развитию или просто жизни. В обратном же случае, она попросту пропадет. Так вот. Общее в окружении человека как paз и есть то, что мне сейчас назвали, тоесть общее молекулярное поле сферического окружения одной единой молекулы. Тоесть, мы все произведены на свет из окружающего нас же и одновременно развиваемся в общем поле приобщения друг к другу. Мы не просто люди, мы еще и природно выделяемые элементы общей сферы благополучия, тоесть один из элементов этого поля. И одно это обязывает нас беречь эту среду и относиться к ней более благопристойно. Но все же речь не об этом. Я бы хотел привести еще один пример, сугубо из своих личностных убеждений и наблюдений за самовоспроизведенным ростом молекул. Вы все знаете, что я не отношусь к какому-либо из религиозных течений и не отдаю предпочтение никакому сектомассонству. Скорее, я отношу себя к веронеподношению, нежели к вероисповеданию, хотя второго не исключаю, как результат первичного сближения с окружающей ионосферой. Так вот. Наблюдая за собственным путем развития и за остальными близкими по рангу и духу людьми, я пришел к выводу, что польза сообществу это то, что делает каждый из нас, благодаря своим познаниям в какой-либо из областей его применения в целом. Эта польза и составляет тот не субъективно развитый ум человеконаследия в каждом из нас. Поэтому, исходя из вышеуказанного, полезность труда вовсе не в его физическом применении и оккультивации, хотя это и является наружным

результатом, а в его внутреннем применении в нас самих.

Совершенствуя навыки производств, мы готовим базу для дальнейшего увеличения потенциала умозатрат. Таким образом, развиваясь подобно поступательному механизму любого воспроизведения в действие, мы сокращаем описуемые круги своего развития и готовим сами себя к великому умопознанию. Что, в принципе, и является основной нашей задачей, как человечества. Но, это сторона духовного начала. Что же касается наружности, то здесь она подразделяется на ряд вопросов и имеет свои фазы самоотражения. И вот в связи с этим, я и продемонстрировал вам опыт с животным, который напрямую доказывает и связывает воедино все то, что, казалось бы, на первый взгляд, не имеет ничего общего с человеческим мировоззрением, которое отделяет человека от животного.

Созданные условия самой Землей разрешили выход наружу основного кинетического роста молекулы ДНК, хотя сама молекула в этом общем процессе играла роль какого-то сводного механизма или переводного из одной среды в другую. Итак. Развиваясь по строго своему плану и пути, эта первоначальная клетка смогла добиться разрешения в виде какого-либо органического соединения. Здесь надо понять главное, что человек не был первоначально выражен таким, каким он есть уже сейчас. Ему пришлось одолеть как минимум около пяти форм преобразования из одного вида в другой. Самым интересным изо всего этого я нахожу преобразование из отдельной личинки в саму сферу критического молекулярного состояния. Весь этот процесс вполне подобен зарождению комара где-нибудь в особо болотистых местах, хотя формы приобщения были совершенно иными. Достаточно сказать, что давление окружающей среды достигало нескольких сот гектопаскалей, а наружное атмосферное давление было примерно равным самому низкому сейчас на Земле. Поэтому, возрождаясь в личинке и превращаясь в комара, человек не мог развить сразу основную кинетическую суть реактива сторон. Для этого потребовалось бы ускоренное сейсмическое увеличение аккредиторов окружающей среды, что грозит в свою очередь полным вырождением всего животворящего. Поэтому, человек очень медленно развивал свою внутреннюю мощь и не спешил воспроизводиться, как явная сила, противостоящая какому-либо агрессору со стороны. Конечно, здесь имели место и тепловые реакции и формы их соединения, отдельные из которых мне уже известны. Таких реакций около двадцати видов, а соответственно и этапов перепоглощения одним видом другого. В конечном итоге, человек все же сформировался и обрел именно ту молекулярную массу, которая бы соответствовала уровню внешнего статистического напряжения. Но в то же время, эта масса была далека до своего настоящего вида. Человеку порой приходилось достаточно долго находиться под водой, что дало такие промежуточные соединения как бронхи, также приходилось довольно много ползать на четвереньках, отчего в суставных соединениях образовались жидко-мозолистого типа формы, а сама кожа приобрела оттенок "гусиной" в этих местах и стала более эластичной. К тому же, опасаясь различных хищников, он то и дело припадал к земле, таким образом, развивая свой слух, нюх и так далее. Вобщем, ничего случайного не бывает. Все в нашей жизни обусловлено каким-либо фактором окружающего. Единственное, что было обнаружено самим человеком, это длинные руки из-за постоянно тянущегося способа добывания себе каких-либо плодов. Вот в таких пределах и развивался сам человек. Так вот, усматривая во всем этом внешнюю схожесть с рядом стоящей, окультуренной уже в XXI веке живой средой приобщения, я бы хотел выделить основное. Это то, что все мы, как и виды животного существа, являемся основными претендентами на форму существования на Земле. Но, так как цели у нас стоят разные, то и способы их преследования различны. Поэтому, в условиях межконтинентальной разгрузки или передислокации отдельных видов животного мира, мы способны нанести значительный ущерб самим себе, так как непосредственно и косвенно зависим от них же. Человек вполне способен самостоятельно развиться уже в этих условиях и уйти в космос. Но как цивилизация первого порядка, он не может сбросить со счетов тех, кто ему же сопутствует и в достаточной мере оказывает поддержку. Таким образом, подведя итог всему вышеуказанному, хочу сказать, что любое развитие человека в его непосредственной среде, имеет свои формы и углы отображения. И от степени занятости человеческих мозговых клеток зависит наше с вами будущее, которое, как все уже говорят сейчас, грозит нам астероидными и другими дождями. Как мы поведем себя в ближайшее время – и будет решать ход дальнейшей истории. Это все, что я вам хотел сегодня сообщить,– и Ноэль почтительно раскланялся, получая взамен дружественные аплодисменты.

Спустя минуту, после очередного затишья, голос Карбоцини вновь поведал:

А сейчас, я бы хотел провозгласить тост за самое невероятное в нашей жизни – это совпадение наших интересов. Я бы хотел поднять бокал за систему центросферического участия.

А что это такое?– заинтересованно зазвучали голоса из зала.

Да, вам этого еще не понять, да и мне самому тоже. Поэтому, давайте просто завершим начатое, – и Карбоцини снова выпил целый бокал вина.

Гости последовали его примеру, несколько успокоились и принялись за еду.

Катрин что-то было не по себе. Ее слегка подташнивало и почему-то начало урчать в животе.

– Странно,– подумала она,– я вроде бы ничего такого не ела. Наверное, это от вина, – и она отодвинула от себя бокал.

В это время на другом конце стола кто-то из гостей уже начинал петь, на что наш храбрый Ноэль решительно предложил спеть всем. И они хором громогласно запели.

Это была песня о любви и дружбе, и самое главное – ее знали все. Это был, своего рода, гимн людей, свободных от чьей-то мысли и обладающих в высшей сфере своими познаниями.

– Какие удивительные люди, – думала в это время Катрин, – казалось бы, их ничего не объединяет, так как все разные. Но что-то одно, гараздо более влекущее и приобщающее друг к другу, объединяло их воедино.

И слушая этот хор голосов, Катрин втайне надеялась, что вскоре сможет сама присоединиться к этому, весьма таинственному, в своем роде, занятию.

Наконец, песня окончилась, и гости похлопали сами себе, от чего у женщины пробежали мурашки по телу.

Ей почему-то вспомнился фильм о каких-то коммунистах, которые то и дело хлопали в ладошки и, как говорят знатоки, ничего не делали. Но то – фильм, а это реальность. К тому же она понимала, что здесь гости аплодируют сами себе не потому, что превозносят кого-то, а просто потому, что им это нравится.

– Так почему же они радуются,– думала вновь Катрин,– неужто, от того, что они действительно поют и играют на сцене? Нет, скорее не от этого. Они рукоплещут и веселятся от хорошего исполнения своего долга в той же пьесе и от хорошего поведения за общим столом. Люди умеют ценить как свое мнение, так и мнение другого,– снова продолжила свои мысли миссис Шевель,– они баснословно богаты на всякие выдумки, хотя это нигде не выплескивается наружу. Вот где истинность своих убеждений и вот где кроется секрет их радости. Обнажая самих себя, они не смогли бы добиться развития отношений, присущих только человеку с большой буквы и не смогли бы так усердно изображать самих себя в той роли, которая дана им сценарием. Мы же, в своей злобствующей порой натуре, не можем этого, и оно умопомрачает и не дает довольствоваться тем, что есть на самом деле у каждого, тоесть душой и телом. Вернуть бы людям их же тепло, так рано ушедшее из их сердец – вот настоящая победа дня насущного,– так думала Катрин, совсем не понимая, откуда у нее обнаружились такие способности к размышлению.

– Наверное, это от Бога, – почти вслух сказала она, и рядом сидящий человек чуть было не поперхнулся.

Ужин приближался к своему завершению, и Катрин вдруг подумала о том, как она доберется до дома. Машины у нее не было, а вызвать такси было невозможно.

– А может, заночевать здесь,– подумала вдруг она,– все равно завтра ведь выходной, да, собственно говоря, ей и делать-то дома нечего. Муж на работе и придет, вероятнее всего, довольно поздно. Одному ему известно, чем он там занимается, хоть бы раз сказал. Так нет же. Все какие-то секреты. А вообще-то, какая ей разница, все равно она в этом ничего не смыслит, так к чему приставать с расспросами и надоедать мужу. Гораздо проще спросить, не надо ли чего и уложить его в постель.

Таким образом, приняв такое решение, миссис Шевель уже не надеялась на кого-то из гостей, собирающихся отъезжать, и думала, как проведет оставшееся время.

Потихоньку, безо всякого оглашения, гости начали расходиться, по очереди прощаясь с хозяином. В конце концов, они с Ноэлем остались одни.

Ну, а вы что,– спросил он,– не уезжаете?

Да, нет, мне не на чем. Можно, я заночую у вас?

Конечно, только я сейчас приготовлю вам комнату, – и Карбоцини вышел из помещения.

В это время весь обслуживающий персонал принялся за уборку. И спустя полчаса, в зале было чисто и почему-то холодно.

Катрин поежилась и подошла к камину. Там почему-то задержался Импресарио и, пригубливая время от времени рюмку с вином, сидел, о чем-то думая, раскачиваясь в кресле-качалке.

Что, решили остаться?– спросил он, увидев приближающуюся Катрин.

Да, пожалуй,– ответила она и присела рядом на кресло.

Не советую,– вновь сказал Импресарио.

Почему?– удивилась миссис Шевель.

Потому что, вы – молодая женщина и ночуете у почти неизвестного мужчины. Что скажет ваш муж?

Катрин немного удивил такой вопрос, но все же она собралась и ответила. – Если бы моему мужу пришла в голову идея мне не доверять, то быть может, я бы действительно об этом подумала. Но дело обстоит гораздо лучше, поэтому я спокойно могу решать эти проблемы.

Что ж. В таком случае, добро пожаловать,– ответил уже Ноэль, подошедший как раз к концу их короткой беседы и указал рукой в сторону верхнего этажа.

Да нет, спасибо, я пока посижу с вами, рановато еще ложиться отдыхать.

Сон – лучший помощник в делах,– сразу констатировал Карбоцини.

Почему так?– спросила Катрин.

Потому, как сон – наше будущее, отраженное кем-то и чем-то в нашем мозгу. Поэтому, просыпаясь, вы чувствуете себя гораздо увереннее, чем вчера.

– Да, но ведь они никогда не сбываются?

К сожалению, а может для некоторых и к счастью. Но сон, ведь это необычно, правда?– задал вопрос Ноэль.

Да, для простого человека, не разбирающегося в этом, это чудо, а вот для нас с вами – это обыкновение,– ответил за Катрин Импресарио.

Почему именно обыкновение, а не будничность? – спросил Ноэль.

Потому, что сон относится именно к этому разряду, а к будничному относится лишь дремота души.

Вот и загадка для размышления,– промолвил Карбоцини.

Да, нет никакой загадки,– ответил вновь Импресарио,– есть только человек и его сон, и все это совмещается в одном теле.

Так почему же сон – это только во сне?– спросил Ноэль.

Я не знаю,– простодушно ответил тот,– скорее всего потому, что сон – это как несбыточная сказка или мечта.

Да, это так, конечно, но здесь имеется еще один фактор. При лунном освещении Земли происходит перенасыщение окружающей среды, и большинство из нас видят сны, хотя это бывает иногда и днем. Но все равно это из той же "оперы". А будущность или вчерашняя реальность сна зависит напрямую от частиц сближения в тот или иной отрезок времени с человеческим мозговым дном.

Даже так?– удивился Импресарио.

Откровенно так, – ответил Ноэль и широко улыбнулся.

Ладно, давайте поговорим о чем-то другом,– вмешалась Катрин,– а то эти вечные разговоры начинают меня раздражать.

Слово дамы – закон, – ответил, улыбаясь, Ноэль и удалился куда-то.

Импресарио тоже смолк и продолжал потихоньку отпивать вино.

Так что же вы молчите?– прервала тишину Катрин.

А о чем говорить?– удивился, в свою очередь, Импресарио.

Да, хотя бы о чем-нибудь,– сконфузившись, прошептала Катрин, понимая, в какую глупую ситуацию она попала, оборвав разговор двух, своеобразно очень интересных в своем амплуа мужчин. – О чем-нибудь мы не беседуем,– сказал, в свою очередь, Импресарио,– это относится к разряду глухонемых и им подобных, а я все же слышу и вижу, по крайней мере, пока.

Катрин невольно замолчала, но спустя время, все же произнесла:

Я так и не поняла до конца, что имел ввиду Ноэль, когда предлагал гостям выпить за какую-то там...центросферическую силу. Вы не объясните?

О-о-о, это в компетенции самого человека тьмы. Я не в силах объяснить подобное. А если хотите узнать, то обратитесь прямо к нему. Если хотите, я могу проводить вас в его обсерваторию. Он сейчас там и наблюдает за звездами.

А что, это разве возможно?– спросила Катрин.

Да. Вполне. В этом нет ничего предосудительного. Чисто визуальное наблюдение объектов сферы, а также отслеживание некоторых процессов.

О, это уже интересно,– сказала миссис Шевель.

Ну, тогда пошли,– ответил Импресарио и, вставая с кресла, предложил ей руку для продолжения необычного вечера.

ИШТВАН

Медиа шел в направлении давно известного ему особняка. Эту местность он знал, и ему не стоило большого труда пролезть сквозь кусты и незаметно проникнуть внутрь дворика. Он всегда ходил с тыла или через черный ход, но бывали случаи, когда приходилось уходить через парадную дверь. Этого Иштван не любил, так как считал зазорным ходить по вымощенной белой аллее в своем далеко не первой свежести костюме. Но, делать было нечего, когда "хозяин" выставлял именно в эту дверь, тем самым показывая, что он доверяет ему. Самому же Медиа это не нравилось, так как он понимал, что такие прогулки не к его лицу, да к тому же удваивали шансы быть кем-то опознанным. И хотя он тщательно скрывал свое лицо под маской напускного безразличия, все же не мог отделаться от мысли, что его кто-то постоянно и очень целенаправленно преследует. Наверное, это было профессиональным, если так можно назвать ту стезю, которую он избрал, благодаря тем же чистоплюям от блюстителей, так называемого, общественного порядка. Сегодня он шел с тыла, и это его удовлетворяло, да и вообще, настроение было хорошее. Угостив троих свинцовым конфетти, Иштван явно чувствовал приближение эйфории от полученного им гонорара. К тому же, дав незадачливому шоферу наличные доллары, он поймал себя на мысли о том, что мог бы этого вообще не делать.

– Это так, подарок судьбы, – молча, констатировал он, понимая, что тот чудом остался жив, благодаря тому, что Медиа был в хорошем настроении, как каждый человек от выполненной с честью работы.

Наконец, преодолев то небольшое расстояние, отделяющее кусты от самого дома, Иштван подошел к двери и резко открыл ее.

За ней никого не было и одно это показалось Медиа подозрительным. Но, делать нечего, и он постепенно двинулся дальше по внутреннему коридору…

Здесь были подсобные помещения и здесь же обитали слуги. Но сегодня, почему-то никого не было.

– Странно,– подумал Медиа и тут почувствовал, как что-то холодное и твердое уперлось в его затылок.

– Спокойно, старина. Без фокусов,– раздался голос позади, в котором он узнал своего "хозяина".

В чем дело? Я ведь пришел поговорить с вами о весьма деликатном деле,– сказал Медиа, подозревая, что в доме есть кто-то посторонний.

Помолчи и иди наверх,– ответил голос и упорно подтолкнул его в затылок.

Хорошо, хорошо, уже иду, только успокойтесь, ради бога, – разволновался почему-то Иштван.

А волноваться было действительно чему. Весь дом был полон полицейских.

Когда они поднялись наверх, Высокий Блондин передал его в руки правосудия.

Вот, полюбуйтесь,– говорил он,– убийца и садист Иштван Медиа. Наверное, пришел ко мне свести какие-то счеты. А я ведь ему ничего не должен, в отличие от вас, капитан,– и блондин повернулся лицом к полицейскому офицеру.

Медиа тоже посмотрел тому в лицо и вспомнил, что это был тот самый полицейский, который и засадил его в тюрьму.

Ну, здравствуй, дружок, – улыбнулся почему-то тот, и Иштван почувствовал, как что-то скользкое и холодное пробежало по его телу.

Это было омерзение от вида полицейского. Он рванул было куртку, чтобы достать оружие, но два молодых полицейских заломили ему руки.

Что, дружок? На волю захотелось?– и тот наотмашь ударил Медиа по лицу.

Изо рта просочилась кровь. Капитан вновь, размахнувшись, ударил его в лицо, отчего голова Иштвана закачалась из стороны в сторону, как боксерская груша.

Что, не ожидал такой встречи, да, ублюдок?– говорил полисмен,– хорошо, что мистер... позвонил нам и сказал, что ты должен явиться сюда с целью шантажа.

Я этого не делал,– чуть слышно произнес Медиа.

Поговори еще мне,– капитан вдруг размахнулся, но бить не стал. Что-то его сдержало. – Ладно, в машину его. А вам, мистер, спасибо за содействие. Будете отмечены в соответствующем приказе, – и капитан удалился.

Иштвана схватили под руки, надели наручники и погрузили в машину.

" Сволочь,– думал он о своем, теперь уже о бывшем хозяине. – Что же мне теперь с ними делать?" В машине было двое полицейских, а за рулем сам капитан.

"Что-то здесь не то,– думал про себя Иштван,– куда подевались остальные полицейские и почему его сопровождают эти два юнца. Да и едем мы совершенно не в ту сторону".

Медиа посмотрел в окно и понял, что едут они в направлении Айзель-стрит, где он еще вчера так неудачно пришил полицейских. Неудачно потому, что не успел спрятать как следует их тела и одежду и, видимо, поэтому, его сейчас везут туда.

Но машина вдруг куда-то свернула и остановилась у какого-то подъезда.

" Что за чертовщина",– подумал Медиа и услышал.

– Выходи и старайся держаться поближе к тени,– сказал неожиданно капитан.

– Ничего не понимаю,– подумал Иштван, но все же последовал его приказу.

Они вышли из машины и зашли в подъезд. Лестница круто поднималась вверх, но они по ней не пошли, а наоборот, спустились в какое-то подвальное помещение.

Здесь было темно и сыро. Слышно было, как откуда-то капает вода на пол и какие-то отдаленные звуки человеческой болтовни.

"Это, наверное, под чьей-то квартирой", – подумал Иштван, но тут зажегся свет и секунду спустя, он увидел, что это была за комната.

В ней было все для того, чтобы человек не вышел отсюда живым, по крайней мере, целым, это точно. В углу стояла небольшая гильотина, сделанная из металла, и неизвестно как сюда занесена.

Далее стояли какие-то сверхсадистские приспособления в виде цепей и замков, стягивающих и раздвигающих механизмов, а также небольшая виселица и парное кресло, – так Медиа называл электрический стул.

Как видишь, все удобства,– засмеялся капитан и подошел к Иштвану.

Ну вот. Теперь мы с тобой на равных,– вновь продолжил он и снял с него наручники.– Какую хочешь избрать казнь?

– А что, суда не будет? – поинтересовался Медиа.

Почему же. Будет,– указывая на одного из полицейских, сказал капитан,– вот он, зачитает приговор, а второй будет твоим адвокатом. Я же буду непосредственным исполнителем.

Ты, наверное, лишился рассудка,– сказал Иштван, – если вытворяешь такое, да к тому же, в присутствии этих юнцов.

Ничего, пускай смотрят. Им это полезно. Зачем забивать голову пустыми словами. И так ясно. Убийца – значит, должен быть уничтожен, как всякая мразь и стерт с лица земли.

Ты ведь сам знаешь, как я таким стал или уже не помнишь?

Почему же, помню. Но то были времена, когда мы боялись чего-то, а сейчас не боимся. Нас за это даже хвалят.

За что? За убийство без суда?– спросил Медиа.

– Да, нет. За убийство, если нет достаточного количества улик.

– Как так?

Да, просто. Нам некогда разбираться с вами.

Отчего, зачем, да почему. Преступник, а это мы знаем точно, должен быть уничтожен, а как там дело пойдет, это уже решать нам.

Теперь, понятно, почему ты меня сюда привез, хочешь сказать, что я сам тут оказался?

Ну, почему же. Я скажу, что тебя нашли где-то рядом. К примеру, как тех двух полицейских на Айзель-стрит. Уж, не ты ли их прикончил вчера?

Нет, не я,– соврал Медиа,– а почему ты вдруг поинтересовался?

Да, это просто, из любопытства. Перед смертью твоей хотелось бы побольше из тебя вытянуть. Ну что. Пожалуй, приступим,– и, обратившись к одному из юнцов, он сказал:

Подготовь лестницу и повязку на глаза.

Хорошо, сэр,– ответил тот и шагнул в темноту.

Что ты хочешь узнать,– спросил Медиа, догадываясь ,что тот хочет предпринять.

0-о-о, да ты, оказывается, слаб на нервы,– ответил тот, не поворачиваясь,– ну ничего, это пройдет. Мертвые ничего не боятся.

Ты что же, так ничего и не хочешь узнать?– удивился Иштван.

Да, мне и не надо,– ответил прямо капитан,– я ведь догадываюсь, под чьим прикрытием ты работал. Просто это я так, по старинке. К тому же, меня об этом никто и не спросит.

– Это верно. В прошлом было то же самое.

Нет. Тут ты немного не прав. В прошлом надо было что-то искать. Какие-то доказательства, улики. А сейчас, этого просто не нужно. Мы сами пришли к такому выводу, потому как надоело быть постоянно в дерьме между власть имущими и преступниками.

Что-то ты не договариваешь или темнишь,– сказал вдруг Медиа.

А чего бы мне темнить? Тут и так все ясно, что твоя песенка спета,– и он, повернувшись, неожиданно выстрелил в упор.

Медиа свалился, хотя и оставался еще жив. Он тяжело дышал и смотрел в потолок.

Капитан подошел поближе и присев, оказался рядом с его лицом.

Ты об этом пожалеешь,– выдавил из себя Медиа,– человек не может остаться безнаказанным вдвойне.

– Может быть,– согласился полицейский,– ну, тебе-то жалеть уже не о чем,– и, поднявшись, отдал распоряжение своим помощникам.

Волоките его на виселицу, я хочу его увидеть болтающимся в петле.

Сволочь,– произнес сквозь зубы Медиа,– тебе мало одного?

– Да, мало. Я желал бы видеть тебя сразу во всех ракурсах, но жаль, что жизнь несчастная у тебя только всего лишь одна. – Ошибаешься, капитан, жизнь не одна, их много. Вот только ли повстречаемся в следующий раз, не знаю, – задумчиво произнес Иштван.

На виселицу,– скомандовал полицейский, и два помощника бросились к исполнению.

Медиа быстро просунули в петлю и, высвободив из-под ног стул, быстро отошли в сторону.

С минуту покорчившись в судорогах, тело безжизненно повисло.

– Туда ему и дорога, – сказал один из полицейских.

– Снимите и посадите его на электрический стул,– скомандовал вновь капитан.

Те удивленно переглянулись, но не посмели перечить и бросились выполнять указание.

Вскоре все было готово к исполнению. Капитан, молча, обошел вокруг вздрагивщего в судорогах тела и неожиданно для всех произнес:

– Тебе надо было бы самому видеть свою собственную смерть, тогда бы ты не совершал глупости.

И после этих слов нажал кнопку подачи электричества. Тело вновь задрожало, испустило какой-то зловонный дух и покрылось искрами.

После не столь уж долгого ожидания капитан вновь приказал:

– Освободите тело и предайте гильотине.

Помощники еще больше удивились, но проделали и эту операцию. Телу отрубили голову...

… Медиа вздрогнул от покатившейся капли дождя. Она попала прямо за ворот рубахи. Он уже с полчаса крепко дремал в своем укромном уголке между деревьев.

Иштван всегда старался принимать какие-то меры предосторожности и, практически, постоянно наблюдал за домом со стороны.

Но сегодня, наверное, что-то отказало, и он уснул прямо здесь, на маленькой и узенькой доске между деревьев, которую он туда когда-то положил с целью удобства наблюдения.

" Ну и кошмар,– подумал Иштван, вспоминая свой сон,– хорошо, что этого капитана уже нет в живых. Ему в свое время кто-то действительно отрубил голову за какое-то паскудное дельце с его стороны. Но все равно как-то жутковато. К тому же, видеть покойника во сне как-то неприятно, да и, говорят, вредно".

Но, делать нечего, и Иштван, немного подождав и понаблюдав за домом, решил уж идти дальше, как вдруг услышал поодаль шорох и приглушенные голоса.

Совсем рядом кто-то перешептывался.

– Наверное, полиция,– подумал Медиа и не ошибся.

Сквозь тонкие ветви он увидел того жуткого полицейского, которого видел во сне. Но всмотревшись, он все же понял, что это так показалось и с облегчением вздохнул.

Но радоваться, по сути, было нечему и надо было выбираться отсюда.

– Но кого же они ждут?– удивился Медиа,– ведь не его же?

И тут он вспомнил, что когда уходил от "хозяина", то навстречу ему попалась улыбающаяся рожа дворецкого.

" Наверное, подсадная утка, – подумал Медиа и понял, что попался. Теперь, ему не избежать встречи с полицией, и надо же было понять это только сейчас.

" Тьфу ты, черт" – выругался он про себя, молча наблюдая за действиями полиции. А те, в свою очередь, не обращали внимания на близлежащие кусты. Наверное, были уверены, что здесь никого нет.

– А штат-то этот не полиции?– неожиданно подумал Медиа,– может, это ЦРУ или ФБР, а может, хозяин, в чем виновен. Ведь не с одним же мной он общается. Черт его знает, что творится. Теперь, даже денег своих не получишь. А черт с ними, с деньгами. Надо скорее отсюда выбираться, пока не застукали,– и Иштван уже было хотел пойти назад.

Но тут, неожиданно вверх устремилась ракета, и вся эта братия рванула вперед. Дом осветился ярче, и во дворе зажглись фонари.

Люди в штатском окружили дом со всех сторон и, наверное, самый главный из них произнес в мегафон.

– Господин министр. Выходите и поднимите руки, а заодно пусть выходят и те, кто вас сопровождает.

Только сейчас Медиа увидел во дворе одиноко стоящий, шестиместный лимузин с правительственными номерами.

" Вот это да,– подумал Иштван,– этого мне еще видеть не приходилось".

Небо вновь озарилось ракетой, и люди бросились во все окна и двери. Возникла небольшая перестрелка, но спустя пять минут все закончилось.

На лужайке, возле дома, были видны тела пятерых человек, которых положили рядышком, друг к другу, а возле входа стояли понурые Высокий Блондин и очевидно кто-то из правительства, судя по манере одеваться.

– Неплохо сработано, – заключил Медиа,– потерь никаких, зато охрана уже в "шоке",– мрачно пошутил он.

Делать больше здесь было нечего, так как Медиа понимал, что спецслужба сейчас будет копаться тут до утра. Он потихоньку выбрался из кустов и побрел к остановке метро.

По дороге Медиа задавал себе вопрос: почему ему в жизни так не повезло?

Почему он должен скитаться, как бродячий пес и почему, наконец, нельзя разрешить его судьбу одним махом.

Только Богу известно все это, но есть ли он на самом деле?

Если есть, то почему не забирает таких, как он, к себе или даже в тот же ад?

А если нет, то зачем вот так, впустую, мучить себя и других каким-то невероятным и уму непостижимым творением человеческих сердец?

Сколько он унес с собой жизней, и никто не спросил его об этом внутри его самого. Ему хотелось большего, чем преступление. Ему хотелось совершить грех ради греха. Ради того, чтобы его больше не было. Но не дано ему такое право, он чувствовал и понимал, что никогда не сможет заслужить сам у себя прощения за им же в жизни содеянное. А это самое главное. Ведь только ты сам можешь оценить себя со стороны, и только тебе известны причины, к чему-то побудившие. Смерть не пугала его, а подтягивала к пропасти. И он, понимая это, знал, что ждать уже осталось недолго. Вчера и сегодня он лишил жизней в последний раз, ибо есть тот предел, которой невозможно объяснить и к которому идет каждый. Имя ему бессердечность. И когда она наполняет все нутро человека, то ему, по сути, уже не жить. Такое умозаключение сделал Медиа по дороге в метро, даже не подозревая, как он прав относительно всего этого. И только одно мешало сейчас убрать его с пути – это угрызение совести за содеянные преступления.