Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 08"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Кевин Джей Андерсон,Майкл Суэнвик,Дмитрий Володихин,Андрей Синицын,Владимир Гаков,Брюс Стерлинг,Дмитрий Байкалов,Игорь Ревва,Евгений Харитонов,Джеффри Алан Лэндис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Проза

Кевин Андерсон
Маскарад-клуб

Укрывшись в глубокой арке монастыря Опадающих Листьев, Гарт и Тереза смотрели, как на них надвигается грозовая туча. Эдуард выскочил наружу, – ребенок, тщетно увертывающийся от дождевых капель, – а затем снова бросился под крышу, стряхивая брызги со своего просторного спортивного костюма.

Местное распределение погодных неурядиц было кулаком разгневанной Компьютерно-Органической Матрицы. Гроза словно бы целилась на определенный район города, не угодивший Компьютерно-Органической Матрице (КОМ). Ну а монастырь просто оказался на ее пути.

– Ты только погляди! – сказал Гарт и сделал глубокий вдох. – Понюхай воздух – пахнет, будто мокрый металл.

– Это озон, – объяснил Эдуард, и его забрызганные дождем щеки зарумянились.

На улицах случайные прохожие и опаздывающие в конторы клерки рысили к высоким зданиям, а злополучные уличные торговцы, скатав свои маркизы, смотрели на тучу и надеялись, что обычно бдительный контроль погоды положит конец ветру и дождю. По тротуарам шуршали обрывки бумаги и сухие листья, гонимые усиливающимся ветром.

Тереза выглянула из-за потемневшего от времени красного кирпичного столба, широко раскрыв карие глаза. Резкий порыв ветра взъерошил ее каштановые волосы.

– Дождь все вымоет дочиста. И ты, конечно, был бы рад просто постоять под ним и промокнуть до костей?

– Мягкая Скала никогда нам не позволит, – Эдуард смахнул капли с рукавов, потом прислонился к кирпичному столбу, будто его ничто не тревожило, ничто не заботило.

– Совершенно верно, дитя.

Сзади к ним незаметно подошла лысая монахиня, и они вздрогнули от неожиданности. В тени арки синие глаза Мягкой Скалы казались особенно яркими. Черты лица у нее были грубоватыми, но широкий рот смягчала ласковая улыбка.

– Пусть вас не тревожат бури снаружи. – Она положила руки подросткам на плечи: – Идите же туда, где вам ничто не угрожает.

Струи дождя пролились в нескольких кварталах от монастыря, надвигаясь на улицы, будто лесной пожар под ветром.

– Опять какой-нибудь террорист пытался вывести КОМ из строя, как вы думаете? – спросила Тереза у Мягкой Скалы. Монахи-расщепленцы, казалось, знали обо всем на свете.

– Угу, и КОМ для ответного удара использует погодный контроль, – вставил Эдуард.

–  Бирюлькамнадо бы их арестовать, – объявил Гарт. – И тогда все опять стало бы тихо и хорошо.

Оперативники Бюро Розыска и Локализации редко позволяли ситуации вырваться из-под их контроля.

– Не будем говорить о Бюро, – приказала Мягкая Скала с непривычной кислотой в голосе и потуже завернулась в свой небесно-голубой плащ. – БРЛ и без того причиняет нам слишком много хлопот.

Ее широкие мозолистые руки увлекли шестнадцатилетних подопечных монастыря назад в тепло и безопасность.

Снаружи ливень ударил в закрывшуюся дверь с жестокой яростью.

Старинное здание монастыря выглядело среди современных городских строений, будто окаменелость в известняке. Открытые непогоде красные кирпичные стены за долгие годы заметно потемнели. Раньше здесь помещалась пивоварня.

Более новые здания с общими внутренними двориками и громоздящимися ввысь ярусами зеркальных окон вырастали вокруг монастыря, словно молодая поросль над поваленным стволом. Но монахи ордена Расщепления хранили его в первозданности, ремонтируя каждую стену, каждую опору.

Внутри был лабиринт из комнат, коридоров, залов и келий уединения. Гарт направился в уютный альков для бесед, меблированный потертыми подушками, кувшином с водой и занавеской. На клетчатой подушке, скрестив ноги, сидел Канша. Он уже зажег две ароматические свечи, пряно благоухавшие имбирем и нагретыми соснами. Язычки пламени отбрасывали дрожащий желтый свет, достаточный, чтобы читать, а Гарт, разумеется, пришел с книгой. Явно нервничая из-за испытания, которое ожидало его через несколько часов, Канша робко улыбнулся Гарту. Тот поднял тяжелый том. «Дэвид Копперфильд». Закладкой служил узкий лоскуток.

– Давай прочтем еще одну главу. Это позволит мне собраться с мыслями. Для вечера.

Канша был щуплым и аккуратным подростком с мышино-коричневатыми волосами и водянисто-серыми глазами. Просторная одежда старательно выглажена, кушак завязан по всем правилам. Он был старше Гарта примерно на год, но искренне восхищался юным блондином, который терпеливо читал ему вслух, смакуя диккенсовские описания, иронию, приключения чудаковатых персонажей. Старинные книги распахнули перед ними обоими миры, о которых педантичные уроки расщепленцев, опирающиеся на базу данных КОМ, не давали ни малейшего представления.

Гарт сел напротив Канши и тоже скрестил ноги. Его пальцы скользнули по закладке и раскрыли нужную страницу.

Все дети в Опадающих Листьях находились под опекой государства, так как от них отказались родители, не чувствующие никаких обязательств перед младенцами, рожденными телами, им не принадлежащими, или зачатыми во время беззаботной оргии, после чего исходные сознания упрыгнули в кого-то еще.

Добавляя к государственным пособиям собственные доходы, монахи растили и обучали своих питомцев, относясь к этим обязанностям с большой ответственностью. Каждый монах был руководителем и учителем группы детей.

Гарт, Эдуард и Тереза росли вместе в стенах монастыря и были неразлучны с тех пор, как себя помнили, а теперь они уже достигли порога взрослости. Определитель Личности (ОЛ), вживленный в тыльную сторону правой кисти Гарта, будет активизирован, как только он освоит технику перепрыгивания.

Дружба Гарта с Каншей была относительно недавней, плодом их общего интереса к старинным романам. Но Канше предстояло покинуть монастырь в ближайшее время.

Гарт читал слова на странице, меняя голос для каждого персонажа. Канша, подтянув костлявые колени к груди, не спускал с него глаз, слушал с восторженным вниманием, забыв о своих тревогах.

Вскоре занавеска была отдернута, и Мягкая Скала просунула в альков свою бритую голову.

– Я увидела горящие свечи, Канша, и решила, что ты медитируешь.

Гарт виновато закрыл тяжелый том. Канша крутил пальцы, медля с ответом. Мягкая Скала наморщила лоб.

– Твое испытание назначено на сегодняшний вечер, дитя. И ты настолько уверен в себе, что не считаешь нужным собраться с мыслями и сосредоточиться?

Канша тяжело вздохнул и посмотрел на монахиню.

– Я очень робею. Но мне нравится слушать, как читает Гарт.

– В таком случае, может, он найдет время почитать и мне? Идем, Гарт. Мы не должны мешать Канше в его мысленных упражнениях. За все эти годы никто из моих питомцев не потерпел неудачи, и я не хочу, чтобы он оказался первым.

Канша грустно посмотрел на закладку, отмечавшую всего лишь треть прочитанных страниц.

– Мы все равно бы не успели закончить роман.

На фоне шороха нескончаемого дождя Тереза различала суету внутри монастыря, шаги, разговоры, приглушенные стенами, ощущение жизни вокруг.

Она нашла место, где можно было уединиться, где она могла предаться созерцанию. Хотя расщепленцы не прививали своим питомцам приверженности тем или иным религиозным догмам, они учили их искусству размышления.

«Вопросы куда важнее ответов, дитя», – любила повторять Мягкая Скала.

Тереза устроилась на истертом подоконнике, прислонившись спиной к оконной нише и устремив взгляд в колышущуюся завесу водных струй. Стекла подрагивали от грохота ливня. Терезе были видны фигуры, еще не исчезнувшие с улиц: люди в плащах с капюшонами пытались укрыть свои плакаты и брошюры, прежде чем броситься под крышу.

Тереза много раз наблюдала за религиозными фанатиками, проповедниками, бесплатно раздающими листовки в чаянии новообращенных. Они пытались продавать дешевые безделушки и подержанные вещи, сбывали суетные земные сокровища, чтобы наскрести достаточно кредиток для оплаты новых листовок, поскольку не надеялись, что кто-нибудь заметит их поучения в океане информации КОМ. Истовость их веры и убеждений завораживала ее. Собственные медитации Терезы неизменно порождали все новые вопросы о природе бытия и почти не приносили реальных фактов.

Сами расщепленцы собрались с периферии разных религий – отчаявшиеся верующие, которые более не знали во что веровать. Благодаря стремительному развитию и эволюции Компьютерно-Органической Матрицы она стала почти вездесущей, и некоторые считали ее благим божеством, оберегающим наш мир; другие видели в КОМ назойливого Старшего Брата; третьи же просто пользовались ею для своих повседневных нужд и думали о КОМ не больше, чем о воздухе, которым дышали.

Добавьте к этому человеческую способность к перепрыгу. Потребовалось лишь несколько поколений, чтобы перепрыг распространился, как степной пожар, вывернув наизнанку былые представления о восприятии действительности и индивидуальности души. Даже философы уличных перекрестков были брошены в штопор.

На протяжении века с лишним возникли многочисленные новые слитные религии, люди экспериментировали с верами и искали новые ответы на старые вопросы. Обмен телами и КОМ изменили человечество более, чем что-либо другое за тысячу лет – тем не менее ни в одной из великих религиозных книг не было ничего, что хотя бы отдаленно можно было связать с происходящим. Даже ярые поклонники самых смутных предсказаний Нострадамуса не сумели отыскать ни единого намека. Неужто истинный пророк, хоть чего-то стоящий, мог упустить нечто столь неимоверно важное? Немыслимо. И многие истово верующие поддались губительным сомнениям.

Тереза прикоснулась кончиками пальцев к стеклу, ощутила сквозь него холод дождя. Она была рада, что есть еще такие, кто чтит свою веру и трудится во имя нее. Терезу восхищала преданность религии настолько безоговорочная, что заставляла людей упрямо стоять под дождем, противясь грозе, насланной мстительной КОМ.

Однако теперь даже самые стойкие разбежались в высокие здания, под арки и навесы, в вестибюли. Тереза вздохнула, наблюдая их бегство – издалека, в полном одиночестве. Видимо, даже их веры оказалось недостаточно.

На чердаке старого кирпичного монастыря под низким потолком, где сырой воздух пропах плесенью, Эдуард наблюдал за ливнем вместе с Дарагоном, самым давним своим другом. Кряхтя, он заставил открыться старинное полукруглое окошко в чугунной раме, и внутрь ворвался свежий влажный ветер.

– Пойдешь со мной? Выбраться наружу проще простого, – сказал он Дарагону и высунул лицо навстречу ветру. – Выпрыгнем на крышу, по карнизу доберемся до трубохода на соседний небоскреб. – Дарагон посмотрел на товарища с ужасом, и Эдуард продолжал даже с еще большим жаром: – Такой грозы я в жизни не видывал и непременно хочу прогуляться.

– Но ты же промокнешь до костей. – Дарагон помотал головой. – Зачем тебе это надо?

Эдуард насмешливо фыркнул.

– Послушай, мне уже шестнадцать, и нам следует познакомиться кое с чем на опыте, если нам этого хочется. А ты даже старше, так где же твоя жажда приключений? Почему бы не рискнуть? Ну, давай же! Пошли!

Дарагон нерешительно переминался с ноги на ногу у открытого окошка. Он был невысок и ловок. Темные волосы, темные миндалевидные глаза, которые посверкивали, когда он переводил взгляд с предмета на предмет.

– Мягкая Скала сказала, чтобы мы оставались тут, готовились к церемонии испытания Канши.

– Ну и что? Времени хоть отбавляй. Ты просто ищешь предлога, чтобы остаться тут. – Эдуард разочарованно вздохнул и взял быка за рога, зная, чем пронять Дарагона. – Я-то думал, что ты хочешь дружить со мной. А друзья все делают вместе!

С горящими глазами он указал на крышу. В окошко рикошетом влетали дождевые капли.

– Погляди же туда, посмотри на неясные фигуры неизвестных людей, ютящихся под арками, навесами, маркизами. Кто эти люди? Что они там делают? – Его голос задрожал от волнения. – Подумай обо всех тайнах, которые они прячут. Они же могут быть кем угодно. Выдавать себя за кого угодно. И никто не догадается.

Миндалевидные глаза Дарагона недоуменно прищурились.

– Выдавать себя? Но они же все снабжены имплантами ОЛ. К тому же разве ты не можешь просто… увидеть, кто они такие внутри?

Эдуард сердито посмотрел на своего товарища, хотя и не понял, о чем тот говорит. Он высунулся из полукруглого окошка под ливень, мысленно намечая путь по крышам.

– Так ты идешь со мной или нет?

Дарагон судорожно сглотнул.

– Нет. Я подожду здесь.

– Ну, как хочешь! – Эдуард отвернулся от него и вылез в окно на мокрую черепичную крышу.

Гораздо позднее в тот же день, когда бешенство бури улеглось, будто ее и не было вовсе, монахи и воспитанники собрались в кирпичном холодном актовом зале, где прежде помещался склад пивоварни. Снаружи доносились мягкие шлепки дождевых капель, куда более привычные.

Гарт нашел Терезу и Эдуарда, и они уселись рядом на бетонном полу, постелив на него тонкое одеяло. Монахи зажгли десять свечей, добавив их колеблющийся желтый свет к сиянию вделанных в потолок светочерепиц. Темные волосы Эдуарда намокли и слиплись, лицо раскраснелось от его вылазки под ливень. Одеяло под ним тут же промокло насквозь.

– Сегодня, – зашептал Гарт, – я слышал о женщине, которая испробовала перепрыг со своим песиком. Она была совсем одинокой, песик жил у нее много лет, и ей хотелось дать ему возможность немножко почувствовать себя человеком.

– Я знаю, что из этого вышло… – Эдуард испустил стон.

– Кончилось тем, что она оказалась всего лишь пустым телом, и нашли ее только потому, что песик от голода непрерывно лаял.

Гарт заерзал, выглядывая Каншу. Тереза знала, отчего он встревожен, и положила теплую ладонь на его запястье.

– Он прекрасно справится, Гарт, правда же?

– Я знаю, обязательно справится. – Наконец-то Гарт увидел, как Мягкая Скала с серьезным выражением на лице ввела в зал его старшего товарища по чтению. – Только… мне будет его очень не хватать, когда он уйдет.

Тереза сочувственно сжала его руку.

Канша покорно шагал рядом с монахиней, потом выступил вперед. Он оглядел зал, словно выискивая взглядом Гарта для моральной поддержки, но их глаза так и не встретились. Гарт надеялся, что время, пока Канша слушал его чтение, не повредит товарищу, ведь ему важнее всего было сосредоточиться. Считалось, что стоит научиться перепрыгнуть один раз, и перепрыг становится естественным, инстинктивным действием.

Мягкая Скала, однако, посмотрела в их сторону и чуть нахмурилась при виде мокрого, растрепанного Эдуарда. Но тут же ее внимание снова обратилось к Канше. Она сжала худые плечи юноши и повернула его, показывая всем собравшимся. Затем встала перед ним, вглядываясь в его водянисто-серые глаза.

– Канша, ты достиг возраста, когда твоя душа уже настолько окрепла, что способна существовать самостоятельно. И на то же способно твое тело. Так покажи это, чтобы все могли увидеть.

Он сглотнул и нерешительно протянул руки к выбритым вискам Мягкой Скалы.

– Не понимаю, зачем они устраивают из этого представление, – пробормотал Эдуард шепотом, не громче дыхания. Снаружи, в остальном мире, все осваивали перепрыг как естественную ступень взросления, воспринимая его как признак зрелости.

Тереза и Гарт дружно врезали ему локтями, заставляя замолчать.

На середине зала глаза Канши были прикованы к ярко-синим глазам монахини. Он глубоко и тяжело вздохнул, и между ними словно проскочила искра. Мгновенно в наружности обоих произошли заметные изменения. Юноша снова вздохнул – на этот раз быстро и уверенно. Он расправил плечи и гордо улыбнулся.

Одновременно тело Мягкой Скалы содрогнулось. Ее глаза широко раскрылись от страха и потрясения. Сильные руки запорхали по телу, касаясь гладкого черепа, маленьких грудей, паха. Она удивленно обвела взглядом зрителей в кирпичном зале. Ее глаза встретились с глазами Гарта, и она несколько раз моргнула.

– Я… Мне это не очень нравится, – сказала она совсем другим голосом.

– Тебе не нравится мое тело, дитя? – произнесли губы Канши неодобрительным тоном.

– Нет… извините. Я не то хотел сказать. – Старуха сделала несколько неуверенных шагов. – Просто мне надо привыкнуть. Это так странно.

Правая рука Канши поднялась и повернула к монахине тусклый имплант ОЛ, затем он поднял вялую руку Мягкой Скалы. Юноша прижал квадратный экранчик к импланту на руке старухи. Экран замерцал, и Мягкая Скала уставилась на запечатленную там новую личность.

Безупречный перепрыг.

Молодой человек говорил с интонациями, которые Гарт узнал сразу после многих лет занятий у Мягкой Скалы.

– Обычно требуется время, чтобы свыкнуться с новым телом. Смотри на это как на разнашивание новых ботинок.

Канша в старой, но энергичной фигуре Мягкой Скалы согнул руки, снова повернулся на месте более уверенно и сбалансированно. Остальные монахи гордо заулыбались, кивая головами над небесно-голубыми одеждами.

Мягкая Скала в теле юноши выступила вперед и оглядела собравшихся.

– Это испытание ты прошел успешно. Но мне дорого мое тело, дитя. Не могла бы я получить его назад? Ты показал нам свои возможности.

Вновь их глаза встретились. Второй раз они соприкоснулись имплантами. Канша погладил свое собственное тело и испустил вздох облегчения.

– Вот и мне мое нравится больше. Я… я привык к нему.

Среди монахов послышались смешки. Младшие дети ерзали, напрасно стараясь усидеть смирно на холодном бетонном полу. Монахи пытались их утихомирить. Младшим питомцам предстояли годы и годы тренировок сознания, медитации, практики – всего того, чему их будут обучать в Опадающих Листьях.

– Ты можешь оставаться в собственном теле, сколько захочешь… или временно сдать его кому-нибудь, если пожелаешь, – улыбаясь, сказала Канше Мягкая Скала.

Она снова взяла его за плечи и повернула лицом к собравшимся в широком гулком зале.

– Надеюсь, я вырастила тебя хорошим человеком. Я отдавала тебе всю мою любовь и заботу, и теперь ты готов выйти в мир. Я даже больше не могу называть тебя «дитя». – Сухими губами она скользнула по его щеке. – Возьми то, чему ты научился, и делай, что сможешь, чтобы сделать этот город, эти края, эту планету лучше. И живи своей жизнью.

Гарт с удивлением заметил, что из ее ясных синих глаз заструились слезы.

– Обязательно, – сказал Канша хриплым голосом. – Я уйду после дождя.

Боясь ступить за дверь Опадающих Листьев, Гарт стоял между Эдуардом и Терезой, с тяжелым сердцем глядя, как Канша выходит из главного подъезда, покидая монастырь навсегда.

Солнечный свет слепил, отражаясь от рефлекторных стекол в окнах небоскребов и соединяющих их трубоходов. Похожие на радужных насекомых планолеты скользили по невидимым контролируемым КОМ небесным коридорам. День был таким ярким и сверкающим, что его можно было счесть добрым предзнаменованием для молодого человека, начинающего самостоятельную жизнь.

Видимо, Компьютерно-Органическая Матрица одержала победу в своем споре с прячущимися террористами. Гарт подумал, что, скорее всего, оперативники БРЛ уже задержали смутьянов.

За годы, проведенные в Опадающих Листьях, Канша не обзавелся почти никакими вещами, и потому собираться в путь ему было просто. Монахи обеспечили его небольшим пособием для начала жизни в реальном мире, пока он не устроится. Он был новой душой, вставшим на крыло птенцом, которого выпустили из родного гнезда.

Расправив плечи, Канша вышел на шумную улицу. Он три раза оглянулся через плечо, прежде чем решительно посмотрел вперед и скрылся в суете большого города…

Мягкая Скала стояла в вестибюле позади Гарта, Эдуарда и Терезы, нагибаясь над их плечами, будто стараясь помешать им стать взрослыми. Дарагон почти прижимался сзади к старой монахине, но не мог подойти ближе к трем товарищам.

Мягкая Скала выставила свой квадратный подбородок и отправила Дарагона внутрь монастыря.

– Пойдем, дитя. Нам предстоит много работы. В упражнениях сознания ты отстаешь даже от младших детей. Возможно, сегодня мы добьемся необходимых результатов, и ты наконец кое-что поймешь. – Оставив Гарта с его двумя друзьями, она обратилась к Терезе: – Не забудь про наше запланированное занятие с последующим обсуждением.

– Я обязательно приду. Обещаю.

Когда Мягкая Скала и Дарагон ушли, Гарт спросил:

– Чем ты собираешься заняться, когда уйдешь отсюда?

Мысли о Канше все еще угнетали его.

– Там все так непривычно, – сказала Тереза. – Просто страшно.

– Или волнующе интересно! – Из них только Эдуард так оценивал свои возможности, и он последним посмотрел наружу, прежде чем они закрыли массивную дверь. – Да, я много чего достигну, если только проживу достаточно долго.

На пути в огромную библиотеку Тереза миновала монастырскую кухню, с ее стуком кастрюль и сковород. Она услышала веселую болтовню, вдохнула запах горячего кунжутного масла и нарезанных овощей. Есть ей не хотелось, но она подумала об овощах, о том, как приятно ухаживать за цветами и растениями на грядках во внутреннем дворе. Но она обещала Мягкой Скале, что сегодня посвятит свое время интеллектуальным занятиям.

Монахиня встретила ее на пересечении коридоров, скрестив руки на голубом одеянии. Тереза забыла о времени и, возможно, опоздала, однако старуха была терпеливейшим из педагогов.

– Твое сознание подготовлено, дитя? Подготовлено для восприятия новых знаний?

– Я хотела бы, чтобы вы помогли мне найти ответы вместо новых вопросов.

Мягкая Скала засмеялась.

– Ты полагаешь, что у меня есть для тебя готовые ответы?

Расщепленцы отдали свои заботы воспитанию брошенных детей, чьих матерей и отцов было невозможно определить, рожденных телами, покинутыми сознаниями, которые обитали в них в момент зачатия. Расщепленцы считали таких детей абсолютно новыми душами, новыми языками пламени, а потому чем-то особенным. Монахи подводили своих питомцев к полному раскрытию их потенциала, учили их, как просеивать эзотерические знания, погребенные в КОМ. В их глазах обмен сознаниями был замечательным доказательством, неоспоримым свидетельством того, что душа, личность вовсе не часть тела, а всего лишь пассажир.

Мягкая Скала первая призналась, что не знает, для чего Бог предназначил этих особых детей, и отказалась истолковать Божий Промысел.

«Вы хотите сказать, что мы предназначены для чего-то великого?» – спросила как-то Тереза.

«Кто мы такие, дитя, чтобы определять великое? Вы будете делать то, что будете делать – изменять мир… или менять только одну жизнь. Выбор принадлежит вам».

Тереза подумала о Канше, который как раз теперь пытался найти свой путь в непривычном, неведомом мире.

– А как с поисками работы? – спросила она.

– Это не наша задача, – в голосе Мягкой Скалы была растерянность.

Пока они шли по коридорам старинной пивоварни, Тереза неожиданно заметила сержанта в темной форме БРЛ у дверей Тополиного Пуха, старшего администратора монастыря. Тереза никогда раньше не видела представителей Бюро в стенах Опадающих Листьев и никогда прежде не слышала, чтобы кроткий, всегда говоривший негромко Тополиный Пух повысил голос, как теперь.

– Ни в коем случае! – сказал главный монах кому-то, кто находился в его кабинете. – Мы занимаемся тут важнейшей работой.

Терезе не было видно, с кем он разговаривает.

– Важность – понятие относительное, сэр. Многие скажут, что работа Бюро много важнее. – Голос был спокойным, мелодичным, каждое слово звучало четко. – И наши потребности приоритетны.

– Монастырь принадлежит нам, – настаивал Тополиный Пух. – Мы живем и работаем здесь более века. Найдите какое-нибудь другое место.

– Прошу вас, сэр… э… Тополиный Пух, будем реалистичны. У вас нет способа противиться БРЛ, если мы примем решение…

Вытянувшийся перед дверью сержант БРЛ не спускал глаз с Терезы и Мягкой Скалы.

Тереза посмотрела на лысую старуху с глубокой тревогой.

– Что происходит? Почему Тополиный Пух так расстроен?

Мягкая Скала вздохнула.

– Я одобряю любознательность, дитя, но некоторых вопросов лучше не задавать. – Она положила руку на плечо девушки и увлекла ее дальше. Небесно-голубое одеяние монахини и свободная удобная одежда Терезы тихо шелестели, касаясь пола.

Тереза попыталась вернуться к теме под другим углом.

– Но ведь странно, не правда ли? Тополиный Пух получил свое имя, потому что мягок и легок в общении, вы сами так говорили. Но голос у него был очень сердитым.

Толстенький администратор не отличался честолюбием, но свои обязанности исполнял умело. Он коротал время в ожидании следующего цикла жизни и не считал нужным тратить лишние усилия в нынешней своей ипостаси. Для этого ему представится еще множество случаев на Великом Колесе Жизни.

– Но ведь это не первое и не единственное его имя, дитя, – сказала Мягкая Скала, сухо улыбнувшись. Сама она получила имя из-за противоречивости своей натуры: она бывала нежной, как сливочное масло, или же твердой, как гранит.

– Я много думала о том, какое имя следует взять мне, – рискнула Тереза с неуверенной улыбкой. – Когда я через два-три года принесу свой обет.

Мягкая Скала остановилась посреди коридора, ведущего к библиотеке.

– Не говори необдуманно! – сказала она с упреком. – Выбор имени монаха – это торжественный обряд, а не веселый праздник. Сначала мы краткой поминальной службой прощаемся с тем, кто решил отвергнуть внешний мир, и лишь потом празднуем второе рождение того, кто остается в стенах монастыря. – Рубленые черты ее лица посуровели, лоб наморщился, и она смерила Терезу строгим взглядом. – Мы горячо надеемся, что наши ученики не останутся у нас, но отправятся в мир и станут частью соединительной ткани общества. Ваша цель – сделать жизнь благом для как можно большего числа людей. А достигнуть этого, оставаясь в наших стенах, невозможно.

Горячие слезы обожгли глаза Терезы.

– Но я думала, будет лучше, если я…

– Мы не ищем пополнения, дитя. Здесь остаются только те, с кем мы потерпели неудачу. Только те из нас, кто не смог исполнить свое предназначение во внешнем мире.

Тереза не поверила своим ушам.

– Но вы же не потерпели неудачи!

– Я немало лет прожила снаружи, экспериментируя, проверяя, перепрыгивая. Назови это опрометчивостью юности, болью неразделенной любви, но я бежала назад, сюда, и с тех пор виню себя в трусости. Теперь мой единственный успех – мои ученики. Я надеюсь, что они уйдут в широкий мир и совершат то, что не удалось мне.

Она поглядела на Терезу. Ее ясные синие глаза увлажнились.

– Я не хочу, чтобы ты избрала мой выход. Ты – новая душа, особый ребенок. Тебя впереди ждет столько важного! Найди свои ответы где-то еще, Тереза.

Тереза любила библиотеку. Монахи полностью переделали одно помещение под музей старинных книг, храня их более как произведения искусства, нежели источник познания. Великолепные картины, гобелены и статуи украшали ниши. Монахи верили, что их ученики, изучая произведения искусства, приобретают не меньше знаний, чем из энциклопедий.

Впрочем, для занятий главным образом служил лабиринт экранов и терминалов КОМ, которые включались голосом и были взаимозависимы. КОМ представляла собой замкнутую систему, пронизывающую общество. Она исполняла функции, которыми пользовались все, не замечая этого: включала уличные фонари, вентилировала воздух в помещениях, регулировала воздушные коридоры, обеспечивая бесперебойную работу и безопасность планолетов, поддерживала регулярную смену погоды с помощью систем, контролирующих климат, КОМ вела финансовые счета, составляла картотеки, управляла справочными бюро. Здесь, в библиотеке, несколько дежурных монахов трудились в поте лица, выполняя черновую компьютерную работу для клиентов извне, зарабатывая деньги, пополнявшие кассу Опадающих Листьев.

Учащимся рекомендовалось исследовать редкие связи, взаимоотношения между людьми и событиями, историю и будущее. Расщепленцы верили, что с каждым новым поколением человечество должно становиться сильнее, должно развиваться к лучшему. Но как мышцы укрепляются благодаря упражнениям, так и люди должны активно стремиться стать лучше, постигать Вселенную вокруг них.

Однако любые данные сами по себе были бесполезны. Их следовало обработать, переварить и усвоить. Монахи ввели режим, согласно которому за каждым часом, отданным розыскам в КОМ, должен следовать час медитации и еще час дискуссий и приобщения других к новым знаниям. «Информация и знание – это две разные вещи», – часто повторяла ей Мягкая Скала.

Монахиня подвела Терезу к молочно-матовому сенсорному экрану, прозрачному интерфейсу всепроникающей информационной системы. Мягкая Скала коснулась поля кончиками пальцев, и молочный экран стал перламутровым, затем на нем развернулась сложная карта тематических данных.

– Ну вот, дитя.

Даже Мягкая Скала смотрела на карту с благоговением.

– Может КОМ дать мне ответ на вопрос, зачем я здесь? – спросила Тереза. – Что все это означает? Что мне следует сделать с моей жизнью?

Компьютерно-Органическая Матрица была колоссальным пассивным разумом. Ее мыслительные способности равнялись миллиардам человеческих, а глаза могли следить за самым малым воробышком. Расщепленцы видели в КОМ подобие бога, сошедшего на Землю – сеть нейронов, населенную неисчислимыми душами, которые вошли в нее и не вернулись, потому что остаться внутри было слишком большим соблазном.

Мягкая Скала прикоснулась к сенсору выхода.

– Разумеется, дитя. Здесь ты можешь обрести Небеса.

Чердак, пыльные тени, запах гниющих балок, будто сырого валежника в лесной чаще. Старинные документы, коробки, набитые тайнами…

Монастырь был таким обширным, что Эдуард сумел себя убедить, будто монахи попросту забыли о существовании этого помещения. Он не мог представить себе, чтобы Мягкая Скала или толстенький Тополиный Пух протиснулись в люк над гладильней. В кое-как оштукатуренную кирпичную стену были вделаны друг над другом крашеные металлические скобы, достигавшие карниза. В Опадающих Листьях таилось много забытых уголков – кладовок, запертых чуланов, – а монахи были слишком малочисленны или слишком нелюбопытны, чтобы исследовать все.

Дарагон по-прежнему следовал за Эдуардом, как щенок, готовый сделать для него все, но только не нарушать правила. Полукруглое окно, выходившее на крышу, все еще оставалось открытым после прогулки Эдуарда под дождем несколько вечеров назад. Теперь в него лился солнечный свет, будто растопленное масло, а в воздухе поблескивали танцующие пылинки.

Занятий до вечера у них не было, а свои обязанности они выполнили рано утром.

– Мягкая Скала и не подумает нас искать. Все в ажуре. Ну, теперь ты пойдешь со мной в город? – Эдуард уже приготовился испустить вздох разочарования. – Ведь столько еще надо увидеть, узнать!

Глаза Дарагона бегали по сторонам, пока он отыскивал предлог для отказа.

– Но почему я? Почему не Гарт?

Эдуард пожал плечами.

– Он хочет поработать над каким-то секретным проектом, связанным с искусством. – Он уважал желания Гарта, тогда как Дарагону отвертеться было не так просто. – Я могу показать тебе замечательные места!