Текст книги "Беспокойные дали"

Автор книги: Сергей Аксентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава III
Бакинская мозаика

1

Поздний звонок в дверь оказался приятным сюрпризом. На пороге стояла улыбающаяся мама.

–Ты откуда? – изумился Андрей.

– С самолета, – явно довольная произведенным эффектом ответила она.

– А где твои вещи? – засуетился он.

– Всё свое ношу с собой, – кивнула она на маленький желтый чемоданчик в руках.

Они обнялись. Расцеловались.

Пока мать в ванной приводила себя в порядок с дороги, Андрей накрывал на кухне импровизированный праздничный стол и, продолжая изумляться, выговаривал:

–Хоть бы телеграмму послала. Я бы тебя встретил по-человечески.

– Да чего меня встречать, – откликалась мать, – ты же знаешь, что не люблю я встречи – расставания. Получила от тебя письмо. Узнала, что тебе дали квартиру, и решила махнуть на новоселье. Если не возражаешь, конечно?

– Брось мать, о чем ты говоришь. Я всегда рад тебя видеть.

– Радуешься, то радуешься. Только вот радость твоя, какая-то короткая, – запальчиво отреагировала она.

– Перестань – отмахнулся Андрей.– Опять ты за старое! Всё это выдумки твоего воображения.

– Ладно, ладно, – примирительно закивала она, выходя из ванной аккуратно причесанная, посвежевшая.

Мать всегда тщательно следила за собой. Любила одеваться красиво и со вкусом. Она часто говаривала: «Я могу не поесть, но показаться на людях непричесанной и небрежно одетой не могу». Это был её принцип.

– Это я так, старая ворчунья. – Сказала она. – Тоскливо мне сын одной вот и злюсь иногда, что нет тебя рядом. А то, что город незнакомый и ночной рейс – это ерунда. Не дикий же Запад. И потом, – улыбнулась мать, – в самолете я познакомилась с одним дядечкой азербайджанцем. Культурный такой. Всё ухаживал за мной: то мандарины предлагал, то минеральную воду, то шоколад. Рассказывал про Баку. Очень хвалил. Сам он главным инженером на текстильном комбинате работает.

– Ну, ты даешь, – расхохотался Андрей. – Наших джигитов охмуряешь? А комбинат этот рядом с нами.

Андрея всегда поражала в матери необычайная способность быстро сходиться с людьми. В городе у неё было полно приятелей и друзей, а в доме всегда шумно и весело. В детстве, благодаря маминым многочисленным знакомым, у Андрея не было проблем с билетами в цирк, театры и кино. На любые премьеры, на любые гастрольные выступления, «за просто так», водил ватагу своих приятелей. А полюбившиеся фильмы смотрели с пацанами по несколько раз.

Школьные годы пришлись на трудное послевоенное время. Жили в старом деревянном доме барачного типа. Дом был разделён на квартиры– клетушки с индивидуальными входами для каждой семьи. Быт был прост: в холодную пору топили печи углем и дровами, воду брали из колонки за два квартала и носили домой в ведрах на коромысле. Мама много работала, и Андрей с детства привык к самостоятельности. Вырос в детском саду. Взрослел и набирался житейской мудрости в школе. Пока была жива бабушка, она вела домашнее хозяйство, присматривала за Андреем и подкармливала его. Когда бабушки не стало, он остался предоставленным самому себе. Питался в основном в столовой, расположенной недалеко от дома. В будни с мамой виделись накоротке по утрам и вечерам. Выходные и праздничные дни для обоих были долгожданными. В эти дни они могли пообщаться вдосталь.

С детства мать внушала Андрею, что в жизни чего-нибудь стоящего можно добиться только упорным трудом. А чтобы труд не был в тягость, нужно стремиться делать то, что хорошо знаешь и что тебе по душе. И тогда обязательно придет успех. Это был ещё один жизненный принцип, которому она неукоснительно следовала. Она гордилась тем, что в её «Трудовой книжке» была всего одна запись: «Принята 19 октября 1931 года на должность телефонистки». И с тех пор неизменно исполняет эту работу с удовольствием.

Однако, взрослея, Андрей стал понимать, что при взаимной тяге друг к другу, живут-то они, в общем, каждый своими интересами. Потом, когда он уехал в училище, а после его окончания служил в Заполярье, это стало очевидным. Школьные приятели и друзья постепенно растворились в своих делах и проблемах, город год от года все больше становился чужим; мамины заботы и помыслы для него, приезжавшего на месяц, были не понятны, да она с ним особенно ими и не делилась. Оттого и получалось, что через пару недель общения, оба, не признаваясь, начинали тяготиться друг другом, а когда снова оказывались разделенными огромными расстояниями, с нетерпением ждали новой встречи, прекрасно понимая, что она не принесет желанной радости…

– Ну, так вот, – смеясь, продолжила мать, – прилетели мы в Баку, ваш джигит меня спрашивает: «Вам куда?» Я говорю к сыну. Он служит в училище преподавателем. А бакинец сразу же подхватывается: «Это же на Зыхе, нам по пути. Я вас подвезу!» Вот на его машине и добралась до тебя безо всяких приключений!

Андрей с нескрываемым восхищением разглядывал мать. Правильное, почти не тронутое годами и лихолетьем лицо с бедно-кремовой ухоженной кожей, карие, подвижные, чуть раскосые глаза, с едва заметными лучиками морщинок в уголках, модная короткая стрижка, легкая стройная фигурка, укутанная в цветастый халат кимоно, придавали её облику артистическую утонченность и благородство. Глядя на нее, не верилось, что она дочь полуграмотной домохозяйки и мелкого коробейника, что неизбалованна жизнью и что вот-вот ей стукнет шестьдесят. Словно угадав его мысли, мать заявила:

– А ещё смоталась я от предстоящих юбилейных торжеств. Не хочется думать о годах. Не хочется выслушивать принародно казенные фразы. Соберутся в клубе все работники и начнется трескотня. Вот, мол, товарищ Платонова скромный труженик, преданный своему делу. И хотя давно могла бы загорать на заслуженном отдыхе – продолжает активно трудиться. И ни кто ведь не подумает, что этот «активный и вдохновенный труд» всего лишь спасительное бегство от одиночества и пустоты. Ни семьи. Ни сына. Ни внуков. Никого! Вот и всё вдохновение!..

Мать помолчала, рассеянно глядя в черный проем окна, и вздохнула:

– Потом зачитают приказ. Вручат очередную грамоту и ценный подарок: будильник или настенные часы. А дальше ступай на все четыре стороны. Вот и рванула я от почетных грамот и ценных подарков к тебе.

– И правильно сделала, – сказал Андрей. – Отдохни. И вообще…. – Андрей подошел, мягко обнял мать за плечи. – Бросай-ка ты всё к чертовой бабушке и перебирайся ко мне. Квартира теперь есть. Живи в свое удовольствие.

– Не-е, сын, – решительно возразила она, – там мой дом. Там и дни свои доживу. А вот тебе, – она пристально поглядела ему в глаза, – пора бы и о семье подумать.

От этого взгляда. Андрею стало не по себе и он отвернулся.

– Давай мать, не будем сегодня об этом…

Но видно у неё наболело, и она уже была не в состоянии сдерживать себя:

– Вот что я скажу тебе, Андрей. Женечки нет, и с того света её не вернешь. А про Юлию и вовсе надо забыть…

–Чего это ты вдруг вспомнила о ней? – удивился он.

– Да просто так, – ответила она. – Я же твоя мать, и душой чувствую твои муки. Только знай: если с женщиной отношения не сложились сразу – то потом, сколько ни пытайся сложить, ничего хорошего не получится. Впрочем, – она отчаянно махнула рукой, – решай сам. Тебе жить. А сейчас пора уже спать…

На следующий день Платонов застал мать в возбужденном состоянии.

– Ты знаешь! – с ходу выпалила она, едва он переступил порог.– Какой замечательный город!

В её по-детски удивленных глазах плясали озорные бесенята.

– Чем же Баку так уж сразил тебя? – изумился Андрей

– Представь себе: из-за поворота появляется автобус. Я, конечно, припустила. Он, конечно, меня обогнал. Я уже стала корить себя за то, что замешкалась дома и что придется из-за этого жариться на солнце полчаса, пока придет следующий, как вдруг автобус затормозил, стал пятиться, а когда поравнялся со мной, с шумом распахнулась дверь, и водитель прокричал: «Садысь дарагая!!». Только я вскочила в салон, как парнишка азербайджанец, сорвался со своего кресла: «Садитесь, пожалуйста!» Ну, как тут не обалдеть? И сразу вспомнила наш транспорт. У нас ведь как: водитель, зараза, видит, что человек бежит, опаздывает, так он бац и перед самым носом захлопывает дверь, и газу. У него, видите ли, график движения! А о том, чтоб кто-то уступил место, вообще не может быть и речи. Попробуй только намекни: О-о-о, такого наслушаешься, что на всю оставшуюся жизнь нервной станешь.

– Ну, мать, это же Восток – засмеялся Андрей. – Здесь старших, детей и женщин уважают. А посадка – высадка по пути следования тоже само собой. Видишь, идет автобус – махни и он остановится. Нужно выйти – крикни водителю «Сахла! Да!» и он высадит.

– Да, да, – согласно закивала мать, – я сначала не понимала, чего это вдруг, как только кто-то закричит, так автобус останавливается. Присмотрелась, это значит, кому–то надо выйти. Здорово! А ещё как удобно у вас с оплатой придумано: бросаешь монетку водителю в кабину на одеяло. Надо сдачи берешь сам, и ни каких тебе билетов, кондукторов. И все платят. У нас же бедная кондукторша в часы пик еле протискивается со своей сумкой по салону, да ещё не дай Бог, нарвется на какого нибудь типа, который начнет куражиться. Гвалт, ругань. Все сразу ощериваются. А у вас всё чин чинарём.

– Ну, здесь тоже всё просто, – возразил Андрей, – автобус-то, считай, частный.

– Как частный? – изумилась мать

– А вот так. Один шофер мне рассказывал, что неписаный порядок у них такой: поступаешь на работу, тебе дают автобус, устанавливают дневную выручку и калым, а дальше все проблемы твои – ремонтируй, содержи в порядке, разбирайся с ГАИ. Всё, что останется от этого – твое. Ты не обратила внимание, какие у нас автобусы обшарпанные и разбитые? Приглядись в следующий раз. Потом это только кажется, что водитель не следит за оплатой. Попробуй, не заплати! Такой крик поднимет, так тебя опорочит, да ещё и пассажиры ему помогут, что навсегда отобьёт охоту ездить «на халяву». Я однажды был свидетелем, как один мужик, явно не бакинец, подает водителю деньги, требует сдачи и билет. Эх, как наш джигит оскорбился. Остановил автобус, схватил рулон с билетами. Отматывает ленту и распаляется: «На тэбэ паршивый билэт! На! На! На твой паршивый дэньга!» Тот бедолага не знает, куда себя деть. Автобус стоит. Водитель орет. Пассажиры орут. На первой же остановке этот мужик как пробка вылетел из салона. Ну, давай выкладывай, чем ещё очаровал тебя Баку?

–У вас здесь потрясающие базары!

– Да, они правда потрясающие, – согласился Андрей.

Базары – первое открытие, которое сделал для себя Платонов по прибытии в Баку. Было начало апреля. В Заполярье самый разгар лыжного сезона: мягкое солнце, бездонная голубизна неба, густой чуть-чуть морозный воздух с тончайшими запахами талой воды и непросохшей на первых проталинах земли. Снег в оврагах и на пологих склонах ноздреват, рафинадно искрист и мягко упруг. И вот из этого северного акварельного великолепия он неожиданным образом попал в южное базарное буйство: груды разнообразной зелени, развалы мандаринов, лимонов, россыпи оранжево-золотистой кураги, рубиновые монбланы редиса, темно-зеленые горы огурцов и каких то невиданных овощей и плодов, гортанные крики небритых, смуглых продавцов, приторно-резкие непривычные запахи. И все это обильно полито жаром полуденного солнца, неподвижно висящего почти в зените пепельно-серого неба.

– Здесь зелень, редис и овощи украшают каждый обеденный стол, так же, как и свежий лаваш – этакая плоская пресная хлебная лепешка. – Рассказывал Андрей. – Когда я с кильдинскими сослуживцами летал в Красноводск на полигон, то получилось так, что билеты нам достали только до Баку. Это была моя первая и, как оказалось, роковая, – усмехнулся он, – встреча с Востоком. Из Баку до Красноводска добирались через море паромом. Помню, ждать его нужно было около десяти часов. Июль. Жарища. Мы изнывали, не зная, куда себя деть. Укрылись в Жемчужине, на Приморском бульваре.

– О-о, это талантливое сооружение, – подхватила мать.

– Мы с тобой туда обязательно сходим как нибудь вечерком. Жемчужина, фонтаны и Приморский бульвар эффектно подсвечиваются. Красота потрясающая.

– Слушай, – перебила она, – а правду говорят, что Бакинская набережная напоминает Рио-де –Жанейро?

Андрей расхохотался.

– Фантазерка ты мать. Но слушай дальше. Устроились мы вчетвером за столиком. Скатерти белоснежной голубизны, создают ощущение прохлады. С моря тянет приятный ветерок. Створки жемчужины мелодично гудят, как морская раковина, когда её подносишь к уху. Как нам потом объяснили, вся эта лепестковая конструкция сделана из прочного специального материала, напоминающего фаянс, поэтому в кафе хорошая акустика. Но створки гудят только при определенном направлении и силе ветра. Так вот, – вернулся он к своему рассказу, – подходит молодой вышколенный парень, официант. Между прочим, в Баку официанты только парни, а женщины и девушки сами в кафе и рестораны не ходят. Это считается здесь дурным тоном. Молча ставит на середину стола низкую фарфоровую чашу с какими-то пахучими фиолетовыми и темно-зелеными листьями, каждому открывает по бутылке минеральной воды, кладет карточку меню и, ни слова не говоря, удаляется. Выбрали мы шашлык из осетрины. Не успели и головы повернуть, как парнишка тут как тут. Весь внимание. Володя, старший нашей группы, говорит ему: «Каждому по шашлыку из осетрины, по паре пива, а вот эту траву, – тычет пальцем на чашу,– мы не заказывали». Официант посмотрел на нас как на последних олухов, скривил ехидную полу улыбочку и приторно вежливо отвечает: «Вы не волнуйтесь, зелень не входит в счет. Она у нас подается бесплатно. Всё тщательно вымыто и очень полезно. А к шашлыку из осетрины я бы вам порекомендовал не пиво, а белое сухое вино. У нас есть отличное „Цинандали“ №1. Это как раз под такую рыбу». Каков джигит? Представляешь, как ловко он нашу серость обыграл!? Восток, матушка, он и есть Восток!

Начальник кафедры, узнав, что к Андрею приехала мать, затеял разговор, как всегда, «с виража»:

– Андрей Семенович, я слышал у вас желанные гости?

– Да, вчера неожиданно приехала мама, – ответил Платонов.

– Ну, это приятная неожиданность. Мы так редко видим своих родителей, что их появление в доме всегда праздник. Не так ли?

– Конечно, – с готовностью подхватил Андрей, ещё не понимая, куда клонит начальник.

– Я так полагаю, если, конечно, вы не возражаете, надо бы вам побольше внимания уделить гостье?

– Да, я в этом месяце все наряды отстоял, по субботам у меня занятий нет. Так что воскресные дни все наши.

– Ну, это мало. Сейчас на кафедре и в училище обстановка спокойная. Никаких особых мероприятий не намечается. Поэтому можете в дни, когда у вас нет занятий, на службу не приходить.

Андрей от такого неожиданного предложения растерялся. Пятница, видя его замешательство, улыбнулся:

– Всё нормально. У каждого из нас есть родители и все мы, военные, перед ними в долгу. Служба, повседневная суета, расстояния – о родителях вспоминаем в дни их рождения да по большим праздникам…

В преподавательской Андрей рассказал о неожиданном предложении Пятницы.

– Не удивляйся, – успокоили его, – это только кажется, что Ренат сухарь и зациклился на службе. Он нормальный мужик. А потом в шестьдесят шестом, в Ташкенте во время землетрясения, он потерял родных. Сам в это время учился в академии в Ленинграде, а жену с дочкой отправил к родителям. Там все они и погибли. Так что для него семья это не просто слова…

Города, как и люди, неповторимы своим обликом. Попробуйте представить Париж без Эйфелевой башни и Елисейских полей или Москву без Красной площади, Кремля и храма Василия Блаженного. Немыслим и Баку без роскошного Приморского бульвара с грандиозным комплексом Дома Правительства и каменным колоссом Девичьей Башни. Первое, на чем ловишь себя, бродя по центральным Бакинским улицам, ощущение огромного парка, в котором зеленью деревьев, кустарников и цветов бережно укрыты великолепные по архитектуре и неповторимые по композиционному решению административные здания, жилые дома, музеи и исторические памятники. Во дворах, на пересечениях улиц, в многочисленных скверах разбиты уютные уголки отдыха. Причудливые фонтаны и звонкие роднички создают ощущение покоя и безмятежности. А Приморский бульвар зеленой четырехкилометровой дугой опоясывающий Бакинскую бухту, дарит посетителю массу приятных открытий. Это и хитросплетение каналов с причудливыми каменными мостиками, гротами и водопадами под плотным пологом плакучих ракит. «Маленькая Венеция» – так любовно называют бакинцы этот прекрасный уголок. Это и фонтан Бахрам-Гура – легендарный герой поэмы «Семь красавец», мечом разящий дракона. Словом, в Баку есть что посмотреть и чему не раз удивиться.

Баку очаровал мать. Чувствовалось, что пребывала она в эти дни в каком-то радостно-приподнятом состоянии.

…Как-то, придя пораньше, Платонов не застал её дома. В коридоре, на столике лежали пакет и косынка, на полу – прислоненная к стене сумка с продуктами. Домашние тапочки разбросаны. Чувствовалось, что уходила она в большой спешке. Андрей подивился хаосу, переоделся, умылся, разобрал продукты и начал собирать на стол.

Клацнула входная дверь.

– Андрюша, ты уже дома?

– Я – то дома, а вот что у тебя стряслось? Что за бегство Наполеона из Москвы?

– Сейчас всё расскажу. Дай переодеться и умыться. Я вся в мыле после этих гонок.

– Кто ж за тобой гнался? Уж не самолетный ли джигит?

– Не-е , сын, тут всё гораздо хуже. Оконфузилась я. До сих пор стыдно.

– Да, что с тобой приключилось?

Мать, ещё находясь под впечатлением пережитого, поведала:

– Поехала я в город пошататься по магазинам. Там подкупила, сям подкупила, пока не забрела в ЦУМ. Красивый он у вас. Хожу, глазею и вдруг, увидела белый маркизет. Как раз такой, какой мне надо на блузку. Я его давно уже ищу. Я, конечно, ринулась. Девчушка, продавец, сама любезность, говорит: «Вот остаточек, как раз столько, сколько вам надо. Берите, не раздумывайте. Он у нас редко бывает». Я в сумку, а там денег – только на обратную дорогу. Стою, как идиотка, и не знаю что делать. Девчушка спрашивает: «Что, не нравится?» «Нет, – отвечаю,– милая, нравится и очень, да вот деньги все потратила, а дом на Зыхе». Она улыбается и говорит: «Ну раз нравится, так и берите, а деньги завтра привезете. Я буду работать с двух часов». Я на неё гляжу – смеется она или правду говорит? «Что ты, милая, как же так можно. Ведь ты меня не знаешь. Видишь в первый раз. Не-ет, так нельзя. Вот если бы ты мне оставила этот кусочек до завтра, я бы утречком за ним приехала.» А она: «Оставлять я не могу, нам это запрещено, а вы не переживайте, берите. Я же вижу, кому предлагаю…»

Одним словом вручила она мне пакет. Я пулей выскочила из универмага, поймала такси. Дома схватила деньги и пулей обратно. Девчушка изумилась: «Зачем же вы так торопились? Привезли бы завтра…». Я её благодарю, а сама вот-вот разревусь от стыда и такого сердечного отношения. Сбегала вниз, купила коробку конфет. Еле уговорила. Не брала! Слушай, это какая-то фантастика! У нас-то ведь как? Стоят крашенные куклы как изваяния. Смотрят сквозь тебя, как через стекло. Или вообще ноль внимания – балаболят с хахалем. Не дозовешься. Не допросишься. А уж о том, чтобы незнакомому человеку просто так отдать товар и речи быть не может. Кому рассказать, не поверят. Да, сын, Баку и эту чудную осень я запомню навсегда…

…Огонь. Кто из нас хоть раз в жизни не испытывал его магическую силу? Не рукотворного электрического, а живого огня ночного костра? Кто не ощущал мистически-тревожного чувства, глядя на бушующее пламя?

Живой огонь всегда раскрепощает, располагает к задушевным беседам. В неспешных разговорах у огня случаются столь неожиданные и глубинные откровения, что неподготовленный слушатель невольно шарахается от услышанного. Не зря древние считали огонь посредником между людьми и небесными божествами. В индийских Ведах, например, читаем: «О, Агни, только та жертва и тот обряд, которые ты охватываешь со всех сторон, идут к богам». В честь огня строились храмы. Огонь в них неусыпно берегли и охраняли. К храмовому вечному огню из века в век совершали хадж тысячи огнепоклонников.

Вот такой своеобразный хадж и предложил однажды совершить маме Андрей. Они поехали в Сураханы, в храм огнепоклонников. Храм был создан в XVII-XVIII веках индийскими последователями Зороастра.

Во внутреннем дворе давно покинутого монастыря, в центре квадратной площади, мощенной плитами, располагалось массивное кубическое каменное сооружение арочного типа, увенчанное невысоким серебристым куполом. Внутри на низком алтаре покоилась тесаная из камня чаша. Из неё с тревожным, постоянно меняющимся в тональности гулом под своды храма вырывалось пламя. По периметру площади размещались каменные кельи некогда обитавших здесь послушников. Эти давно заброшенные и осыпавшиеся кельи черными провалами глазниц безучастно взирали на рвущийся из-под земли огонь.

Было пасмурно, тихо и тревожно. Оранжево-багровые языки, рожденные в глубинах земли, совершали свой магический танец. Огонь то плавно покачивался, издавая протяжные заунывные звуки, то вдруг взвихрялся в дикой пляске шамана, порождая глухие сардонические вопли. Эхо искажало рожденные огнем звуки, образуя леденящую душу какофонию хохота, улюлюканья, скрежета металла и человеческих стонов.

Мама поднялась на паперть, прислонилась к холодному камню арки и застыла, завороженная огнем.

– Слушай Андрей, – не оборачиваясь и не отрывая взгляда от огня, неожиданно сказала она, – похорони меня рядом с бабушкой. Там есть местечко.

– Ты что? – удивленно оборвал её Андрей. – Чего это тебя вдруг понесло в загробный мир?

Но мать, не слушая сына, продолжила:

– Вещи после моей смерти не выбрасывай. Тебе они, конечно, ни к чему, так отдай родственникам. Глядишь, какая ни есть, а память обо мне будет.

– Мать! – почти заорал Андрей.– Прекрати!

Она обернулась. Лицо её было грустное, торжественно-строгое. Две слезинки медленно ползли по щекам. Она их не вытирала

– Ну, чего ты испугался? Умирать, как и жить нужно спокойно, без паники и суеты.

Пристально посмотрела на него, повернулась и решительно пошла к выходу.

Больше они к этому разговору не возвращались. Все оставшиеся до отъезда дни мама была по-прежнему жизнерадостной, энергичной и веселой. Андрей же, вспоминая Сураханы, торопливо прогонял возникавшее тревожное предчувствие, убеждая себя, что тогда у неё был мимолетный нервный срыв, навеянный огнем, угрюмостью храма и ненастной погодой.

…Уже в который раз Платонов машинально перечитывал полупропечатнанный текст на сером телеграфном бланке: «Срочно приезжай, мама тяжело больна Лидия Петровна».

За окном в весенних лучах нежилось безмятежное море. Первая зелень, вызывающе яркая и нарядная, слепила глаза. Из распахнутых балконных дверей соседних домов вырывались на улицу праздничные разговоры, веселая музыка, смех. А в душе Андрея при каждом новом прочтении телеграммы, усиливалось до пронзительной боли ощущение неотвратимо надвигавшейся беды…

Из аэропорта позвонил домой. Трубку взяла тетя Клава – старшая мамина сестра. Жила она в Зарайске. Видел он её всего дважды: в детстве, когда приезжала в гости и несколько лет назад, когда оказался в командировке в Москве. Тогда мама настояла, чтобы он непременно заглянул к ней в Зарайск.

«И тетя Клава уже здесь» – с тревогой отметил Андрей.

Тетя Клава, словно испугавшись звонка, суетливо прошептала в трубку: «Перезвони по другому номеру!»

Негнущимися от волнения пальцами он набрал указанный номер. Ответила соседка, врач Лидия Петровна:

– Андрюша, у мамы инсульт. Второй. Она парализована, но в сознании. Всё слышит и понимает, но говорить и реагировать руками не может. Поэтому, пожалуйста, при ней не расспрашивай о болезни, и вообще поменьше всяких вопросов. Для неё сейчас главное покой и минимум волнений.

…Она лежала на тахте, укрытая шотландским пледом в крупную черно-зеленую клетку. Увидев вошедшего сына, виновато улыбнулась.

Поборов в душе охвативший ужас, Андрей бросился к ней. Обнял. Стал нежно гладить жесткие волосы, бледные в синих жилках руки. Она смотрела на него отрешенно, без удивления, словно его внезапное появление было само собой разумеющимся.

Тетя Клава пошла хлопотать на кухню. Лидия Петровна, тактично удалилась к себе. Они остались вдвоем. Мама задремала или, может быть, сделала вид, что задремала. Оглушительно тикал будильник. «Словно крышку гроба заколачивают», – кольнуло внутри. Андрей схватил часы и, не зная, что с ними делать, растерянно повертел в руках. Увидел у порога свою раскрытую дорожную сумку и лихорадочно засунул будильник туда…

– Андрюша! – тихо позвала мать.

Он обернулся. Мама смотрела на него и рукой делала знак, чтобы подошел.

– Ну и чего это ты надумала болеть? – подсев на краешек тахты, торопливо начал выговаривать Андрей. – Скоро лето. Приедешь в Баку. Закатимся мы с тобой, как прошлый раз, в Жемчужину, а потом куда – нибудь рванем, например, в Шемаху, в горы, к древним мавзолеям. Там изумительный воздух, отменный виноград и великолепно готовят долму. Попробуем знаменитые шемахинские вина …

Мать внимательно вслушивалась в его сбивчивую речь, словно старалась запомнить каждый звук, каждую интонацию, каждый оттенок голоса. Потом взяла его руку. Прижала к щеке:

– Устала я, сын! Очень устала! – едва различимо прошептала она. По лицу волной промелькнула тень. Щека конвульсивно дернулась пару раз и стала гутаперчиво упругой. Рука упала на плед. Пальцы, торопливо пробежав по невидимым струнам, замерли. Взгляд стал медленно гаснуть, словно кто-то внутри её плавно прикручивал фитилек отгорающего огня. Вырвался протяжный свистящий звук. Остывающие губы ещё что-то шептали, но ничего разобрать уже было нельзя…

…Потом, когда поутихла боль утраты, Андрей, вспоминая их последнюю встречу в Баку, вдруг с ужасом понял, что тогда там, в Сураханах, перед огненным алтарем, мать, быть может, впервые в жизни, позвала его к откровенному разговору. А он, испугавшись, грубо оборвал выстраданные за долгие годы разлук сокровенные признания…