Текст книги "Беспокойные дали"

Автор книги: Сергей Аксентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

3

…Город оказался опрятным, зеленым и тихим. Никто никуда не спешил. Не было машинной суеты и выхлопной гари. В общественном транспорте ни тебе привычной толкотни, ни перебранки в часы пик. Да и самих часов пик, как таковых не было. После миллионного Баку, Измаил успокаивал, расслаблял своей бесхитростной провинциальностью. Однако эта провинциальность не порождала в душе чувства захолустья. Скорее она вызывала ощущение тщательно сохраняемого ландшафтно-исторического заповедника.

В центре города на массивном постаменте застыл в бронзе великий патриот России Александр Васильевич Суворов. Лихо осадив коня, вскинув в приветственном порыве треуголку, он из глубины веков посылал пламенное напутствие новым поколениям: «Потомство моё, прошу брать мой пример – до последнего дыхания быть верным Отечеству». Невдалеке, на крутой гранитной волне устремленный в атаку бронекатер – памятник морякам Краснознаменной орденов Нахимова и Кутузова Дунайской флотилии. А чуть дальше, в уютном сквере, ещё один памятник – Солдат-освободитель в армейской плащ-накидке, обнажил голову перед могилой павших товарищей. В следующем – строгая черная стела «Памяти павших». История в этом городе трепетно оберегалась. Это чувствовалось во всем: и в ухоженности памятников, и в чистоте скверов, и в доброжелательной готовности жителей показать свой город и рассказать о нём любознательному незнакомцу.

Стоял тихий июльский вечер. Один из тех редких благодатных вечеров, которые иногда дарит судьба, и которые потом долгие годы бережно хранит память. Андрей неспеша шел по притихшим улочкам, заполненным золотистой вечерней дымкой. Аккуратные одноэтажные домики с ярко раскрашенными деревянными оконными наличниками и распахнутыми крыльями таких же ярких узорчатых ставен озорно выглядывали из цветастого буйства садов. Они напоминали деревенских девок – модниц, хвастающих друг перед дружкой праздничными обновками.

На человека, родившегося и большую часть своей сознательной жизни прожившего в каменно-бетонных дебрях крупных городов, такие вот укутанные в зелень и тишину уголки производят сильное впечатление. Осознавая хрупкость и недолговечность окружающей тебя благодати, инстинктивно напрягаешь обоняние, слух и зрение, чтобы ухватить, запечатлеть, сохранить видимое и осязаемое. Помимо воли в душе возникает беспричинное волнение, по телу пробегает морозкая дрожь, вызывая нестерпимый приступ жалости к самому себе: «Годы летят, а ты, увязнув в повседневной суете, так толком ничего-то и не изведал, не исполнил, не пережил…». И даже люди, вроде бы напрочь лишенные сентиментальности, в такие минуты ощущают горький спазм в горле и торопливо смахивают невесть откуда взявшуюся слезинку.

Нет другого объяснения таким эмоциональным всплескам, кроме как внезапно пробудившейся в душе извечной тяги всего живого к гармонии света, земли, воды и неба. Задавленная, но не искорененная столетиями урбанизации, эта тяга подобно дерзкой травинке, однажды взламывает асфальтово-бетонные напластования обыденности и вырывается на простор, поражая воображение открывшейся вдруг красотой и одухотворенностью Природы…

Платонов не заметил, как оказался на развалинах древней крепостной стены. Каменная кладка там, где она хорошо сохранилась, вызывала восхищение качеством исполненной работы. За многие века развалины покрыл толстый слой земли и песка. Заросли дикого вяза щупальцами-корнями прочно скрепили этот слой с камнем. Внизу, у подножья стены, отчетливо прослеживался рубец оборонительного рва, за ним неширокий отлогий берег и воды Дуная.

Даже в полуразрушенном виде оборонительное сооружение вызывало уважение: такую преграду и сейчас-то с ходу не возьмешь, а уж что говорить о суворовских временах, когда она была в полной боевой готовности! О том, что «орешек» действительно был крепок, свидетельствуют людские потери: при штурме Измаила 21 декабря 1790 года только убитыми было 26 тысяч со стороны оборонявшихся турок и 4 тысячи со стороны штурмовавших крепость русских солдат. Это совсем не малая дань кровавому Марсу…

С почти двадцатиметровой высоты отчетливо просматривался румынский берег. До него было не более километра. Выжженная солнцем коричневая земля, несколько покосившихся сараюх, обнесенных жидкими плетнями, да движущееся облачко пыли от груженой арбы, которую тянули худосочные быки – весь нехитрый пейзаж. Дунай в этом месте был широк и ленив, как ожиревший кот. Его неспешные воды в лучах заходящего солнца блестели полированным эбонитом и казались неподвижными. Если бы великий маэстро увидел предмет своего обожания здесь и сейчас, вряд ли бы он вдохновился на бессмертный вальс о прекрасном голубом Дунае…

Говорят, что надеяться на случайную встречу со знакомым человеком в незнакомом городе – это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Правда, точная наука «Тория вероятностей» такую встречу не исключает. И она состоялась.

…По тенистой аллее сквера, разделительной полосой прорезавшего центральную улицу, улыбаясь и восторженно жестикулируя, шел Хо Ши Тхань.

Платонова всегда покоряла улыбка Тханя. Когда тот улыбался, то прищуривал глаза, и под крыльями прямых коротких бровей появлялись две узкие щелочки-амбразуры, из которых строчили искорки смеха. Тонкие губы, причудливо изгибаясь в полуулыбке, придавали его широкому, скуластому лицу лукаво-ироническое выражение добродушного восточного божка – всё ведающего и всё снисходительно прощающего.

Тхань был первым дипломником Андрея. Случилось так, что за месяц до защиты серьезно заболел преподаватель и Тхань остался без руководителя дипломного проекта. Тогда-то и свел их начальник кафедры капитан 1 ранга Пятница. Очень серьезный вьетнамец при первой встрече молча показал пояснительную записку и чертежи, молча выслушал замечания и рекомендации Платонова, молча записал сроки устранения замечаний и, сухо попрощавшись, ушел.

Посетовав начальнику кафедры на необщительность курсанта, Платонов попросил совета как ему в дальнейшем строить с ним работу.

– Не отчаивайтесь, Андрей Семёнович, – улыбнулся Пятница, – эта группа у нас особая – фронтовики.

Андрей удивился:

– Как фронтовики?

– В самом прямом смысле, – ответил начальник кафедры, – все они не по одному году воевали. Кто в регулярной армии, кто в партизанах. Нормального школьного образования не получили. Учились и воевали одновременно. А в училище их отбирали по боевым заслугам. У всех либо ранение, либо контузия и боевые ордена.

Так некогда отвлеченное понятие Вьетнамская война неожиданным образом приобрело для Платонова ощутимую реальность. Он вдруг отчетливо вспомнил всплеск массовой солидарности в СССР с далеким Вьетнамом, когда в августе 1964 года американцы, спровоцировав вооруженный конфликт в водах Тонкинского залива, отбросив понятия морали и международного права, начали свой бесславный блицкриг против мирного, трудолюбивого и несгибаемого духом народа.

Сила ломит силу. Не раз сила духа, сила родины и сила свободы оказывались тверже силы кулака, силы шантажа, силы вандализма. Но не хотели в это верить возомнившие себя глашатаями Мирового порядка заокеанские вояки. Четырнадцать миллионов тонн бомб и снарядов было сброшено американцами на Вьетнам. Это, считай, на каждого жителя по триста килограммов тротила. А напалм, а отравляющие газы, а зверства. Всё это пережили и испытали на себе ребята поколения Тханя, только вот победить их американские вояки не смогли.

– А теперь,– снова заговорил начальник кафедры, – представь себя в чужой стране, без знания русского языка, без систематического среднего образования, и тебе за шесть лет нужно одолеть сложные технические науки и защитить диплом инженера. Это как? Ты же знаешь, они, пока шла война, ни в увольнения не ходили, ни на каникулы никуда не ездили. Учились, как дрались в бою, самоотверженно не жалея себя. Спали по три– четыре часа в сутки. Сколько ни советовали им, отдыхать по воскресеньям, они твердили одно: «Нас послали сюда учиться. Родине нужны военные инженеры–ракетчики, чтобы громить врага». И ведь многое одолели. Русским владеют вполне прилично, осилили технические науки на хорошем уровне, а Хо Ши Тхань идет на диплом с отличием. Талантливый парень. Ну а что касается его замкнутости, я бы не торопился с выводами. После Льва Григорьевича, опытного педагога, к тому же почти год читавшего у них курс ракетных двигателей, Тхань, естественно, какое-то время будет к тебе приглядываться. А вот сложатся у вас взаимоотношения или нет, во многом зависит и от тебя. Так что мотай на ус…

Отношения у них сложились. Андрей всего на четыре года был старше Тханя – почти ровесники. Оба любили своё ракетное дело. Оба знали цену труда.

Тхань блестяще защитил дипломный проект. Предложенное им техническое решение ускоренной заправки ракет в боевой обстановке комиссия нашла оригинальным и рекомендовала передать в НИИ для дальнейшей разработки и внедрения в частях Вьетнамских военно-морских сил.

Перед отъездом на Родину они допоздна засиделись у Андрея за праздничным столом. Тогда то и рассказал Тхань немного о себе.

Когда американцы разбомбили его родной город Хонгай, отец отправил семью к тетке в деревню, а сам ушел воевать. Через полгода он погиб, а деревню, в которой находились Тхань, его мать и сестра, американцы сожгли напалмом. Это случилось рано утром. Ещё все спали. Послышался стрекот вертолета, потом беспорядочная стрельба. Люди выскочили из хижин. Мать Тханя успела только крикнуть детям: «Бегите в лес». Её и тетку пристрелил из автомата верзила в камуфляже. Внезапно возникшая стена огня отрезала детей от солдата. Они побежали. Но тут раздался взрыв. Последнее, что запомнил Тхань, это как его приподняло и бросило во что-то мягкое. Оказалась свежая земля, выброшенная взрывом из воронки. Там их и нашли партизаны. Они лежали, обнявшись, но сестренка была мертва…

В пятнадцать лет Тхань остался один. Воевал в партизанском отряде. Мстил за погибших родителей и сестру. А ещё учился. Сам без учителей, по книжкам, случайно найденным в брошенных домах. На учебу в Союз, его послали после госпиталя, где он провалялся около трех месяцев со сквозным ранением в области шеи.

На память о себе Тхань подарил Платонову инкрустированную перламутром деревянную картину с изображением пагоды на маленьком островке, окруженном пальмами…

И вот почти через два года они снова встретились…

– Как ты здесь оказался? Что тут делаешь? Почему в цивильном виде (Тхань был в серо-голубых джинсах, кроссовках и легкой полосатой рубашке)? – сыпал вопросами изумленный Андрей.

– Слузу! – улыбался вьетнамец, явно довольный произведенным эффектом.

– Где?

– Да в Копаной Балке, куда ти своих курсантов привъёз. Вот был в отпуске, только что вернулся из Москвы

– А чем занимаешься?

– Там уцатса на курсах насы экипазы ракетных катеров. Матросы и старсины русский язык не знают. Я им перевозу то, сто рассказывает преподаватель по-русски.

– Ну и как?

– Нормально, никто не залуется.

– А как это ты попал в переводчики?

– О-о! Это дольгий история, – протянул Тхань, – и, как говорят в Союзе, «без бутильки не разобрать». Идем ко мне. Я зыву здесь, рядом, – он неопределенно махнул рукой, – там и поговорим.

– Пошли, – подхватил Андрей, – только через гастроном.

– Не-е! – покачал головой Тхань, – сегодня ты мой гость и гастроном не надо. У меня всё есть. Я из Москвы привез запас «Столичной», а то у вас тут с этим туго-туго, а подруга из Вильково привезла отличной Дунайской селедки и икры. Ну а черный хлеб, картошка и зелень это имеется без проблем. Вперед!

– А я думал, – подначил Андрей, – что ты меня снова как в Баку будешь потчевать рисовой водкой, ростками бамбука и собачьей свежатиной?

– Запомнил? – расхохотался Тхань. – Это я тода ресил побаловать тебя вьетнамской экзотикой. Только ростки были не бамбука, а псеницы. А от собачатины ты зря отказался. Отличная стука. Не надо было только говорить тебе об этом.

Так воспоминая прошлое, прибыли на квартиру Тханя.

В гостеприимной обстановке просидели за столом они далеко за полночь. Потом Тхань и Марина проводили его до гостиницы. Андрей уговорил их подняться к себе в номер. Там, конечно, по русскому обычаю застолье продолжили.

На следующий день Платонов проснулся поздно, с тяжелой головой и приятными воспоминаниями об отлично проведенном с друзьями вечере.

Потом они частенько после службы вместе коротали вечера. Встречались обычно в пивном баре на морском вокзале. За кружкой холодного пива неторопливо вели долгие задушевные разговоры. Вспоминали Баку, преподавателей, смешные и грустные истории. В этих беседах больше говорил Тхань. Чувствовалось, что соскучился он по училищу, да и многое требовало душевной разрядки. Платонов заинтересованно слушал, искренне сопереживая.

После окончания училища лейтенанта Хо Ши Тханя определили в дивизион ракетных катеров в Дананге. На береговой базе в казарме выделили угол. Там он и обосновался. Но прослужил в дивизионе всего три месяца. Пришла разнарядка в военно-морскую академию в Ленинград. Проучился там всего год, и вдруг без всяких объяснений его отозвали во Вьетнам. Вернулся в свою прежнюю часть. Обстановка на флоте, как выразился Тхань, была «душная» – командовали кругом бывшие фронтовики, как правило без специального, а иногда даже и без среднего школьного образования. На выпускников–бакинцев смотрели с неприязнью, как на бездельников, отсидевшихся в безопасности в СССР. «Мы всю войну под бомбами и напалмом Родину защищали, а вы протирали за партами штаны в своем Баку, а теперь пытаетесь ещё нас же и учить» – примерно так заявляли молодым специалистам – ракетчикам чиновники с боевым стажем, когда кто-либо пытался проявить инициативу или указать на ошибочность того или иного решения. Страна лежала ещё в руинах. Продукты и промтовары по карточкам. Безработица и разгул преступности. Родных никого. Между офицерами разобщенность и злая подозрительность. Тхань был в отчаянии, не зная, что предпринять. Как-то случайно услыхал, что формируют экипаж катерников для отправки на шестимесячные курсы в Союз и нужен переводчик. Помчался в Ханой, в кадры. Уговорил. И вот уже второй год работает в Измаиле. Скоро контракт заканчивается, но твердо решил добиваться его продления или разрешения закончить военно-морскую академию. За этим и мотался в Москву. Ребята из военного атташе обещали помочь.

– Измаиль и работа мне нравяться, – с жаром говорил Тхань, – во-первых, совершенствуешь язык, во-вторых, не забываешь специальность.

– А в-третьих, – ввернул Анрдей, – смуглянка Марина возит из Вилково отменную дунайскую селедку!

– А сто. Рази пльохо?– расхохотался Тхань…

…Сначала был глухой хлопок, а вслед за ним из-за высоких крон серебристых тополей медленно выплыло оранжево-бурое облако. Завыли сирены пожарных машин. От лазарета сорвалась «скорая». Ошалело зазвенел телефон. Командир, прервав совещание, схватил трубку. Выслушав доклад, глухо спросил:

–Пострадавшие есть? – После паузы, – Сколько? Так, так – кивал он головой, – короче, без лирики. Врачи на месте? Понял!

В сердцах, бросив на рычаги трубку, объявил притихшим офицерам:

– Взорвался бак с окислителем на учебной ракете. Из курсантов никто не пострадал. Переводчик, старший лейтенант Хо Ши Тхань в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь. Всё. Разойтись по своим местам – и, включив селектор, бросил: – Машину к подъезду. Немедленно!..

Очевидцы рассказывали так: Шли плановые занятия на учебной ракете. Ее получили из арсенала пару месяцев назад. Вид у ракеты был немного потрепанный, но в целом никаких видимых повреждений при приемке не обнаружили. Обычная, списанная по истечению всех ресурсов ракета. По документам значилось, что на ней проведены все необходимые работы по нейтрализации остатков топливных компонентов, промывке и осушке баков. Каких-либо ограничений на проведение работ с ее системами в документах не обговаривалось. После поступления в часть она хранилась в закрытом ангаре, как и положено, под чехлом.

На площадку заправки окислителем её доставили накануне вечером. Раскрепили на колодках, заземлили, приготовили к проведению занятий. Вместо реального компонента предполагалось использовать воду. Для этого был подготовлен автозаправщик.

В тот день по плану были ознакомительные занятия в четырех группах. Работали на площадке без специальных химкомплектов, так как с утра было жарко – около тридцати двух градусов. Две группы отработали без замечаний. Третья группа отзанималась первый час. Возле ракеты находились преподаватель, четыре вьетнамских матроса и переводчик старший лейтенант Хо Ши Тхань. Стоял штиль. От безветрия жара казалась невыносимой. Преподаватель, закончив объяснения, подал команду: «Сделать перерыв!», подхватил папку с документами и скрылся в домике, который служил лаборантской и складом имущества одновременно. Тхань задержался с курсантами, объясняя им устройство стыковочного байонетного замка на заправочном шланге. В момент, когда произошла разгерметизация, он находился у ракеты, возле заправочной горловины. Брызги и пары окислителя, бурым облаком вырвавшиеся из бака, накрыли его. Через мгновение Тхань выскочил из смертоносного облака и, увидав перепуганных матросов, кинулся к ним и как котят начал швырять в открытый пожарный бассейн с водой. Это их и уберегло от химических ожогов и отравления. Сам же не успел прыгнуть в спасительную влагу – потерял сознание…

Как говорили потом врачи, вьетнамский старший лейтенант остался жив благодаря мгновенной реакции, хладнокровию и крепкому организму.

Тхань шел на поправку. Медики заверяли, что угрозы для жизни больше нет, но нужно время для полного излечения, с последующей реабилитацией в санатории. Лицо Тханя почти не пострадало, а вот на руках следы ожогов остались навсегда.

Некоторое время спустя офицерскому составу училища на совещании зачитали секретную директиву об инциденте с ракетой. В выводах комиссии указывалось, что разгерметизация и выброс компонента произошли из-за химической коррозии шва топливного бака и избыточного давления паров окислителя, скопившихся в нем от длительного нахождения ракеты на открытом воздухе под прямыми солнечными лучами при температуре свыше тридцати градусов. В числе других причин указывались: трехкратное превышение ресурса; грубое нарушение технологии нейтрализации баков при передаче ракеты из арсенала; а также не соблюдение мер безопасности при проведении практических занятий с курсантами на технической позиции учебного центра. Все причастные к этому ЧП получили соответствующие фитили.

Переводчика учебного центра, старшего лейтенанта Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Тханя за проявленное мужество и четкие, грамотные действия во время аварии Главнокомандующий ВМФ СССР наградил именными часами…

4

Комендант железнодорожного вокзала был истинный одессит. Не взглянув на проездные документы и не дав вымолвить Платонову ни слова, он нахраписто понес:

– Почему не уведомили телеграммой заранее, как положено за пять суток до отъезда?

Платонов невозмутимо протянул копию.

Майор, мельком взглянув на неё, бросился к столу и начал лихорадочно ворошить бумаги. Не найдя телеграммы, чертыхнулся и куда-то позвонил:

– Светлячок, лапочка. Подойдет капитан, оформи ему по брони до Минеральных Вод двенадцать плацкартных.

– Но нам нужны билеты до Баку и не плацкартные, а купейные. Я везу иностранцев – запротестовал Андрей.

Майор отмахнулся от него как от назойливой мухи, давая понять, что разговор окончен, и демонстративно уткнулся в бумаги. Однако, видя, что настырный капитан не уходит, буркнул:

– Всё, на тебе квиток иди в 22-ю кассу и оформляй билеты.

– Мне нужны билеты до Баку, – потребовал Андрей. – Вы не хуже меня знаете, что иностранным курсантам положен проезд в купейных вагонах скорых поездов.

Лицо майора передернула гримаса недовольства.

– Таких билетов у меня нет, – отрезал он.

– Должны быть. – Стоял на своем Платонов.– Мы послали вам из Измаила телеграмму за десять дней.

– Ты, что капитан, – взорвался майор, – святой? Лето. Разгар курортного сезона! Через нас за сутки всяких иностранцев проходит не меряно. Почище твоих курсантов и ничего. Все как миленькие едут в общих вагонах. А тут, видишь ли, цацы!

– Хорошо, – сдерживая себя, сказал Платонов, – я тогда спрошу у начальника военных перевозок: цацы мы или кто.

– Ты меня начальником военных перевозок не пугай. Я пуганный.

Майор снова куда-то позвонил:

– Таня, – сними с брони двенадцать купейных билетов в скором до Баку. Как ничего нет? А что есть? Хорошо, давай до КавМинвод.

– Вот иди в кассу, – просунул в окошко он бумажку. – В Минводы я дам телеграмму, чтобы вас без задержки отправили до Баку.

Платонов понял, что дальше сопротивляться не имеет смысла и надо соглашаться на эти условия….

В Минеральные Воды прибыли ночью с опозданием на два часа. В полумраке перрон и привокзальная площадь напоминали лежбище котиков. Безликая людская масса, заполнившая все скамейки, клумбы и газоны лениво копошилась, храпела, бренчала гитарами, устало переругивалась.

Найдя в конце перрона клочок незанятого пространства, Платонов оставил свое иноплеменное воинство, а сам двинул на поиски коменданта.

…Конечно, одесский майор ни какой телеграммы на бронь не посылал. Он спихнул со своей станции Платонова с его курсантами и, тут же о нём забыл. И теперь уже другой майор, только кавказский втолковывал Андрею, что билетов на Баку нет и никто не знает, когда они будут.

– Жди, – наставлял он Платонова, – вдруг кто-нибудь сдаст билеты или не заберет бронь.

–Значит, бронь все-таки у вас есть? – с вызовом спросил Андрей.

– Есть, но не про вашу честь! – рявкнул тот.

Начавшуюся было перепалку неожиданно прервал старший национальной группы Ильмар Рахмани. Он стоял в дверях, всё слышал, и вот решил повлиять на майора по-своему:

– Если вы не представите нам билеты, – сказал, волнуясь Рахмани, – я позвоню в своё алжирское посольство и сообщу, что нам препятствуют с выездом в Баку.

Комендант явно занервничал. Ещё секунду назад он был неприступным, а тут вруг растерялся и глаза его забегали. Конфликт, а тем более с иностранцем, ему был явно ни к чему.

– Ладно, – сказал он, – утром, в 8.30 будет поезд. Я сейчас узнаю, есть ли там места.

Снял трубку и потребовал:

– Двенадцать мест на утренний. Да, Москва – Баку.

Выслушав ответ, совсем распсиховался:

– Черт знает что! Никакого порядка. Обещают только пять мест и то в общем вагоне! А вы тут за горло берете. Посольствами пугаете!..

Комендант нервно побарабанил пальцами по телефону. И вдруг его осенило:

– Сейчас еще один вариант попробуем…

Он снова схватил трубку, набрал номер и прокричал:

– Потапов, дорогой нужно срочно отправить в Баку двенадцать иностранцев. Выручай. Ты же знаешь, просто так я тебя беспокоить не стану.

После короткой паузы. Комендант, что-то записал торопливо на полях газеты, кивнул:

– Спасибо голубчик, в долгу не останусь.

И протянул клочок бумаги Платонову:

– Вот номер рейса и номер кассы. Если хотите быстро добраться до дома, то, не мешкая, рвите в аэропорт. До вылета пятьдесят минут. Ехать отсюда минут двадцать. Решайте. Больше ничем помочь не могу.

– Летим, просиял Рахмани.

– Имей в виду, – охладил его Платонов,– летим за свой счет. Проездные документы у нас на поезд и в кассе аэрофлота их никто сейчас пересчитывать не будет.

– Летим! – повернувшись к выходу, махнул рукой Рахмани.

Посадка в самолет уже закончилась. Дежурный по вокзалу был вне себя. В кассе, даже не пересчитав деньги, сунули Платонову двенадцать неоформленных билетов:

– В самолете разберетесь с местами. Бегом в автобус у центрального подъезда! – крикнула кассирша.

Едва группа вошла в салон, за ними тут же захлопнули входную дверь, и трап отъехал от самолета…

…Было два часа ночи. Платонов отвел курсантов в зал ожидания «Интуриста», а сам направился искать телефон, чтобы сообщить в училище о своем прибытии. Но такового в округе не оказалось. Пришлось обращаться за помощью к дежурному администратору аэрофлотской гостиницы.

Дежурный по училищу, выслушав доклад, осчастливил:

– Транспорта нет. Ждать до утра. Прибудет начальник училища – даст команду заму по тылу, и тогда за вами приедут. А лучше всего – дождитесь первого автобуса и добирайтесь на Зых городским транспортом.

Платонов даже психанул:

– Как я все это объясню курсантам? Мы за свои деньги прилетели из Минвод, а тут двадцать минут езды до училища и нет транспорта!?

На что дежурный невозмутимо ответил:

– А кто вас заставлял лететь за свои деньги? – и повесил трубку.

Внутри у Платонова все клокотало. Он швырнул трубку на рычаги аппарата и выскочил из гостиницы.

Навстречу ему бежал Рахмани. Увидев расстроенного командира, посочувствовал:

–Что, опять трудно!?

Платонов расстроено махнул рукой

– Приказано утром добираться в училище городским транспортом.

– А не надо нам ждать утро. Мы уже нашли автобус.

– Что за автобус?

– Левый! Тут местный привез какую-то тетку с мешками. Вот мы его и перехватили.

– И сколько же он с вас заломил?

– Нисколько. Сказал, что всё равно пустой едет в Говсаны.

Это объяснение насторожило Платонова. Чтобы ночью водитель за просто так повез, да ещё иностранцев?

– По-моему он либо что-то темнит, либо вы что-то не так поняли…

Но тут раздался нетерпеливый гудок, и Рахмани с Андреем побежали к автобусу. Курсанты уже разместились в салоне, и едва они заскочили на подножку, водитель дал газ…

В Говсанах автобус затормозил возле мрачного дувала. Водитель выскочил из кабины и громко забарабанил в неприметную калитку.

За забором послышались шаркающие шаги, скрипнул отпираемый замок, и в проеме показалась сонная голова старика:

– Ты Аббас?

– Я, – ответил водитель, – Давай быстро, мне некогда.

Калитка захлопнулась. Старик пошаркал в дом. Потом калитка снова приоткрылась, водитель схватил у старика небольшой баул и вернулся в кабину. Засунул его под сидение и тронул автобус.

Но поехали они совсем не в ту сторону, куда следовало.

– Э-эй, хозяин, – похлопал водителя по плечу Андрей, – Ты куда едешь?

– Нэ волнуйся, – успокоил тот, – заберем бабушку с корзинами на базар.

Минут через пятнадцать у обочины показался силуэт старухи с корзинами. Погрузив её, двинули дальше. В темноте безлунной ночи было трудно ориентироваться, да и ехали они какими-то переулками. Наконец, автобус выскочил на трассу. По неясным силуэтам нефтяных качалок справа, Андрей понял, что Зых далеко в стороне.

Водитель обернулся. На его небритой физиономии, пришлепнутой большой шерстяной кепкой, играла дьявольская улыбка разбойника.

– Слушай ты нэ будешь возражать, если я забэру ещё плэмянницу с мужем? Им позарез надо на вокзал

– А где они?– спросил Платонов

– Там, – неопределенно махнул куда-то в ночь азербайджанец.

Андрей прикинул, что, скорее всего они находятся где-то в районе Баладжар, а это совсем далеко от училища. На дворе ночь. Трасса пустынна. Курсанты дремлют. Выбора нет.

– Валяй! – махнул рукой Платонов. – Только быстро.

После племянницы с мужем, пришлось подбирать по дороге и «друзей» водилы, которые возвращались из гостей. Потом сели просто попутчики. И когда автобус неожиданно оказался на привокзальной площади, он напоминал Ноев ковчег.

Все «родственники» и друзья, шумно прощаясь с водителем, совали ему деньги, которые он, не считая, ловко рассовывал по карманам…

Когда, наконец, все вышли, азербайджанец вспомнил, что на Баилове уже час как ждет его брат.

– Ему нужно на работу на кислородный завод, – пояснил он, – это ж рядом с училищем.

Пришлось соглашаться и на этот крюк.

Минут через десять автобус остановился около трехэтажного здания в военном городке флотилии. Водитель вытащил из-под сидения баул и скрылся с ним в ближайшем подъезде. Вернулся быстро, довольный.

– Брат уже уехал, – осклабился он. – Теперь прямо на Зых.

В Черном городе, примерно на половине пути до училища, водитель внезапно затормозил.

– Э, командыр, выйдем на минуту, поговорить надо

На улице, прикрыв дверцу и, воровато оглядевшись по сторонам, хотя кругом была непроглядная тьма и безлюдье, азербайджанец, тихо прохрипел:

– Давай по дэсять долларов с брата!

– Что-о-о? – протянул Андрей, – Какие ещё доллары? Ты, что спятил? Ты же обещал курсантам довезти бесплатно!

Водитель расхохотался.

– Вай-вай, какой глупый человэк! Кто же ночью возыт бэсплатно, да ещё на Зых?

– Но у нас нет таких денег, – развел руками Платонов.

– А зачем тогда садился в автобус? – нахмурился водила. Потом махнул рукой:

– Ладно, рады тэбя дарагой! – так и быть, – довэзу. Но с одним условием: пусть твои курсанты дадут мнэ двэ пары джинсов, тры футболки и двэ пары кроссовок.

– Да ты что! Грабить собрался сволочь? – заорал Андрей.

– Иш ты, какой горачий, – покачал головой джигит. – Нэ хочишь платить – иды со своими курсантами пэшком.

Он открыл дверь и прокричал:

– Выходы! Далшэ не поедэм. Автобус сломался!

Ситуация складывалась аховая. Кругом ни души. Начало пятого. Курсанты, узнав в чем дело, стали возмущаться. Кто-то предложил отдать азербайджанцу шмотки, которые тот требовал, но Платонов категорически запретил. Приказал всем сидеть в автобусе, и не вступать ни в какие переговоры с водителем.

А тот демонстративно копался в моторе, не обращая внимания на них…

Минут через двадцать послышался стрекот мотоцикла. Платонов вышел на середину трассы, размахивая руками. Ослепив светом фар, мотоцикл резко затормозил. За рулем был милиционер. Платонов рассказал, что произошло. Милиционер с важным видом выслушал. Сказал «подожди!» и направился к водителю автобуса. Сначала они говорили тихо. О чем – понять было невозможно, поскольку говорили на своем языке. Потом, все распаляясь, перешли на крик, отчаянно жестикулируя и тыча руками то в сторону Платонова, то друг в друга, то в сторону курсантов в автобусе. Потом водитель юркнул в кабину, выскочил и нервно сунул что-то милиционеру. После этого тот ещё более важный, чем прежде, вернулся к Платонову:

– Ты понымаешь, дарагой, он нэ может ехат. У нэго сломася насос.

– Какой насос? – возмутился Андрей.

– Нэ знаю! Только он ехат нэ молжет.

– Он же жулик и вымогатель. Он требует доллары или курсантскую одежду.

– Нэ знаю! Этого он нэ говарыл.

Поняв бессмысленность дальнейшего препирательства, Андрей сказал:

– Хорошо, черт с ним, с этим жуликом, но помоги нам добраться до училища.

Милиционер молчал.

– Ты учти – я везу иностранцев. Могут быть большие неприятности. Тебе это надо?

– Нэ надо, буркнул страж порядка. – Через двадцать минут здэс будэт проезжать автобус с рабочими на Серебровские промыслы. Я тэбя с ними отправлю.