Текст книги "Беспокойные дали"

Автор книги: Сергей Аксентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава VI
Провинция

1

Пока Андрей безуспешно пытался дозвониться из автомата до Ильи, немногочисленные попутчики с прибывшего рейса разъехались. Привокзальная площадь была пуста. Дождь со снегом сёк лицо. Порывистый ветер гнал по мокрому асфальту бурую листву. Короткие октябрьские сумерки торопливо переходили в ночь, растворяя в чернильной мгле окружающие предметы.

– Куда морячок? – окрикнули его из притулившейся возле штакетника машины.

Андрей подошел.

– На Южную Поляну.

– Н-да, – почесал за ухом небритый мужик-водитель, – это далеко. Да и ночью пассажиров там нет, а порожняком мотаться себе в убыток…

– Сколько просишь? – прервал его нытьё Платонов.

– Червонец.

– Ну, это ты, по-моему, загнул, – ответил Андрей, – за эти деньги до столицы слетать можно. – И сделал вид, что хочет уйти.

– Ладно, моряк, из уважения к флоту, за пятерку довезу.

Платонов согласно кивнул и нырнул в теплый салон…

…Ещё месяц назад он и не предполагал, что судьба выкинет невероятный фортель, выбрав из тысяч городов необъятной страны в качестве спасительной научной обители тихую Пензу. Но это произошло, и вот он мчит сквозь промозглую октябрьскую ночь в обшарпанной, пропахшей крепким табаком и бензином «Волге» к инициатору столь неожиданного превращения …

К тому времени, когда лейтенант Платонов принял дела и обязанности своей первой в жизни командирской должности – начальника отделения технической батареи, старшина 1 статьи Илья Кручинин разменял последний, третий год срочной службы. И, как и положено в те времена «годку», был специалистом первого класса, отличником боевой и политической подготовки. В затерявшемся среди кильдинских сопок ракетном дивизионе, где все люди как на ладони, он пользовался авторитетом и уважением. К тому же неплохо рисовал и виртуозно играл на гитаре, а потому бессменно заправлял художественной самодеятельностью и дивизионной стенной газетой.

Новичка лейтенанта же, как только вездесущий замполит узнал, что тот в училище увлекался литературой и даже печатался во флотской газете, без промедления «бросили» на культурно–просветительный фронт, а три месяца спустя, «продвинули» в секретари комсомольской организации дивизиона, определив ему в помощники Илью Кручинина. Так на комсомольской ниве и свела их в ту пору судьба.

С Ильёй они были почти ровесники. Тот успел до призыва закончить два курса политеха. На жизнь оба смотрели одинаково, поэтому сошлись, что называется с полуслова и всё свободное время проводили вместе. Благодаря такому дружескому общению лейтенанта Платонова со своим многоопытным подчиненным процесс вживания молодого офицера в тяжелую заполярную службу прошел как-то быстро и безболезненно.

После увольнения в запас Кручинина Андрею долго не хватало его технической сметки, тонкого юмора, жизненной наблюдательности и оптимизма. Сначала они активно переписывались, но после женитьбы Ильи письма от него стали приходить все реже и эпистолярная связь постепенно оборвалась сама собой. Повседневная суета, служебные, а потом и научные заботы задвинули в анналы памяти этот жизненный эпизод, и в последние годы Андрей почти не вспоминал о своем кильдинском друге.

И вот однажды вечером (прямо как в сказках про чудеса) на пороге его Бакинской квартиры возник улыбающийся и весьма посолидневший Илья с молодым застенчивым пареньком лет двадцати. Возник словно из небытия почти через десять лет после прощального кильдинского «Пока!».

Когда первые сполохи: «А ты помнишь?..», «Слушай, а где тот-то?..», «А что там теперь?..» отсверкали, Андрей, так и не отошедший от невероятности встречи, в который уже раз попытался выяснить:

– Так как же все-таки ты меня нашел?

– Ну, – лукаво сощурился и многозначительно хмыкнул Илья – сделать это было несложно. Я же зам генерального директора по сбыту и одновременно представитель подрядчика в Военно-Морском Флоте. Мы монтируем и обслуживаем секретную аппаратуру связи. Вот неделю провозились с Сашей, – он кивнул в сторону паренька, – в штабе Каспийской флотилии. Я вспомнил, что в последнем письме ты писал о возможном переводе в Баку. Навел по нашим каналам справки, и мне выдали твой адрес.

И он опять окунулся в воспоминания. Чувствовалось, что Кильдин и Заполярье дороги ему, как могут быть дороги для человека лучшие дни и годы его молодости…

Уже под утро, когда многое вспомнили, о многом переговорили и немало выпили, Илья вдруг предложил:

– Слушай, Андрей, бросай ты к чертовой бабушке эти столицы. Не нужен ты им. У нас в Пензе отличное ракетное училище. Я приеду, узнаю. И если что-то будет подходящее, то сообщу. А ты определишься, стоит или не стоит…

Через пару недель пришла телеграмма: «Есть договоренность. Вези материалы».

Самойлов, покочевряжившись, дал неделю в счет отпуска…

Дежуривший на КПП старший лейтенант деловито сверил с заявкой документы и куда-то позвонил.

– Извините, – произнес он после короткого разговора, – вас просили минут двадцать подождать. Идет заседание кафедры.

Училище, куда столь необычным образом привела судьба Платонова, стоит того, чтобы о нем хотя бы кратко рассказать.

К июлю 1941 года военная обстановка на Ленинградском фронте стала угрожающей. Фашистская группировка «Север» генерал – фельдмаршала Лееба упорно рвалась к северной столице. Верховным командованием было принято решение об эвакуации из города населения, фабрик, заводов, научных и учебных учреждений. Тогда-то в провинциальную Пензу и была переведена часть военно-артиллерийской академии и высшее артиллерийское инженерное училище. Эвакуированных разместили на западной окраине города, в живописной реликтовой дубовой роще. Вместе с техникой, учебным оборудованием и курсантами прибыли и преподаватели. Их поселили здесь же, в стандартных сборно-щитовых домах. Всю территорию поделили на две зоны: учебную и жилую.

После войны училище не стали реэвакуировать. Его сохранили, расширили профиль подготовки и в месте с советскими курсантами и слушателями начали готовить военных специалистов для стран содружества, а так же инженеров по боеприпасам для Военно-Морского Флота.

Его провели в кабинет начальника кафедры – маленькую прокуренную комнату с огромным окном, выходящим на плац. В комнате едва помещались два полированных стола горчичного цвета поставленных буквой «Т», большущий шкаф с застекленными дверцами, плотно набитый книгами; небольшой сейф-шкатулка на обшарпанном табурете и несколько стульев с затертыми сиденьями. В центре стола стояла огромная стеклянная пепельница с горой окурков. Нехитрая композиция, смахивала на вулкан после недавнего извержения.

За столом, восседал дородный лысеющий полковник с массивным круглым лицом. Форменная рубаха цвета хаки плотно облегала его кряжистую фигуру. Усы над верхней губой и большие затенённые очки делали его похожим на священного жука скарабея.

– Извините, что пришлось вам подождать! – двинулся навстречу Платонову полковник. Несмотря на солидную комплекцию, был он чрезвычайно подвижен.

– Прохоров Артем Ермолаевич, – приветливо улыбнулся начальник кафедры и протянул для пожатия руку.

Рука была мягкая, легкая, а улыбка бесхитростная, располагающая к себе. С первых же минут общения Андрею стало непринужденно легко с этим человеком.

Просмотрев внимательно представленные Платоновым материалы, Артем Ермолаевич заключил:

– Интересные результаты. Зря Михаил Иванович не настоял на вашей защите в академии. Но я думаю, что у нас она состоится. Грех отвергать такую работу.

Уловив недоумение на лице Андрея при упоминании Дунаева, полковник пояснил:

– С их кафедрой мы много работали по вихревым зарядам…

И не стал дальше продолжать. Полистав телефонный справочник, позвонил:

– Кузьма Григорьевич, у меня находится майор Платонов Андрей Семенович из Баку. Да, да – закивал головой, – тот самый, о котором дня три назад шел разговор. Я просмотрел его материалы. Работа по профилю нашего Совета и почти готовая. Думаю, что надо его оформлять.

Выслушав собеседника, заверил:

– Конечно, конечно. Всё сделаем, как положено: заслушаем на кафедре, пропустим через семинар…

Опять выслушав какие-то указания, коротко бросил:

– Хорошо! Идем к тебе.

Положив трубку, обратился к Платонову:

– Я разговаривал с ученым секретарем специализированного Совета полковником Андреевым. Кузьма Григорьевич ждет нас. Пошли.

Через два дня состоялось расширенное заседание кафедры. Доклад Платонова восприняли хорошо. Обсуждение было доброжелательным. А решение о зачислении его соискателем и утверждение Прохорова научным руководителем – единогласным. Месяц спустя в училище пришло официальное сообщение о прикреплении майора Платонова Андрея Семеновича «в качестве соискателя ученой степени кандидата технических наук для завершения работы над диссертацией»…

2

Работа над диссертацией продвигалась без особых проблем. В феврале Платонов успешно «доложился» в Пензе на межвузовском научно-техническом семинаре. Самойлов, видя, что работа, наконец, обретает законченный вид, стал к нему снисходительнее и даже неожиданно проявил заботу. Как-то он вызвал Платонова и сообщил:

– Андрей Семенович, пришло приглашение на научно-технический семинар в Саратовское артиллерийское училище. Надо вам обязательно ехать. Готовьте статью в сборник трудов и тезисы своего доклада. Заслушаем вас на кафедре и, как говорится, «С Богом!». Командировку, я думаю, пробьем…

Организация семинара была великолепной. Любезные хозяева, встречая прибывающих, сообщали, что время до начала пленарного заседания дорогие гости могут провести за чашкой кофе или чая в комнате отдыха. Там же можно и перекусить бутербродами или полакомиться выпечкой училищных кулинаров.

Уж вот кого не ожидал Платонов встретить на семинаре в Саратове – так это Войнова из МВТУ и Золотарева из московского НИИ. Причем не просто встретить, а увидеть «заклятых врагов» от души веселящихся за чашкой кофе в уютной кафедральной комнате отдыха. Их потешал какой-то байкой незнакомый Андрею элегантный пожилой мужчина. Завидев их, Платонов инстинктивно повернул, было, обратно, но его заметили:

– Андрей Семенович! – окликнул Войнов.

Ничего не оставалось, как подойти и поздороваться.

– Рад вас видеть на саратовской земле! – дружески улыбнулся Золотарев. – Как ваши научные дела?

Незнакомый мужчина с любопытством разглядывал Платонова.

– Ну, дела у него, – пожимая руку, предвосхитил ответ Воинов,– идут блестяще. Артём Ермолаевич не нарадуется своим подшефным.

– А чего ж Артем-то не приехал? – спросил незнакомец.

– Да приболел немножко. Я ему перед отъездом звонил. Сам очень хотел с ним повидаться, да вот не сложилось. А он меня, между прочим, – обратился Воинов к Андрею, – сватает к вам на защиту первым оппонентом. Не возражаете?

Андрей растерялся.

Видя его замешательство, на помощь пришел Золотарев:

– Ну что ж ты, право, Геннадий, сразу «давишь» на парня авторитетом. Может быть, он меня, – смеясь, похлопал Войнова по плечу, – в первые оппоненты метит? Или и опять, как тогда в Баку, хочешь объехать нашу «контору»? Не получится. – И уже обращаясь к Платонову: – А вообще, Андрей Семенович, запомните – ракетный мир тесен. Нашего брата не так много и держимся мы могучей кучкой. Правда, – он сделал лукавый реверанс в сторону Войнова, – иногда и не без локальных конфликтов. Но это всё проходящее. Главное же все-таки наша дружба. Кстати, – спохватился он, – вот ещё наш ракетно-космический коллега из МАИ профессор Серебряков Тихон Васильевич.

Серебряков протянул руку:

– Рад познакомиться. Вы с докладом?

Андрей утвердительно кивнул.

– Вот и превосходно. С удовольствием послушаю.

Тут прозвенел звонок, и начальник кафедры ракетных двигателей полковник Мануилов пригласил участников семинара пройти в зал заседаний.

Саратовский всесоюзный научный семинар, на котором, благодаря поддержке Самойлова, оказался Платонов, представлял для той застойно-номенклатурной поры явление уникальное. Во-первых, он проходил в провинциальном командном артиллерийском училище, где, казалось бы, и близко не должно быть большой науки. И проводила его кафедра ракетных двигателей, которой, строго говоря, не место в этой строевой цитадели. Во-вторых, как вскоре убедился Платонов, семинар пользовался большой популярностью и авторитетом как у специалистов, так и у многочисленной адъюнктской, соискательской и аспирантской рати, съезжавшейся на него практически со всей страны. Наконец, в–третьих, он был постоянно действующим, а в этом году юбилейным – десятым по счету. По этому случаю в Саратов съехались известные ученые, представителей ведущих научных организаций, головных предприятий и заводов.

Доклад Платонова на секции был предпоследним. И хотя желающих его послушать собралось много (в классной аудитории не было свободного места), он опасался, что уставшие от напряженной работы первого семинарского дня коллеги «отбудут номер» и быстренько свернут обсуждение. Но опасения оказались напрасными. Слушали его внимательно, а последовавшее затем обсуждение едва не переросло в словесную баталию. И совсем не потому, что он сообщил какие-то ошеломляющие результаты. Просто этот вопрос был одной из болевых точек тогдашнего ракетного двигателестроения, и над его разрешением бились во многих «фирмах». А поскольку у каждой «фирмы» были свои рецепты на выход из тупика, конечно же, самые супероригинальные, то каждый уважающий себя и свою «фирму» представитель жаждал это доказать научным визави из других «контор». И лучшего места для выяснения истины, чем семинар на «нейтральной» территории, не сыскать. А тут ещё моряк наступил сразу всем «на больную мозоль». Но опытный руководитель секции умело погасил вспыхнувший было словесный пожар:

– Уважаемые коллеги, – предложил он, – давайте перенесем обсуждение доклада в неформальную обстановку. Мы ограничены во времени: в шестнадцать часов вас ждут автобусы для поездки на место приземления первого космонавта Земли Юрия Гагарина, потом дружеский ужин в кафе, а у нас ещё не выступил последний докладчик. Лишать его этой возможности будет несправедливо…

В гостиницу Андрей, переполненный впечатлениями, вернулся за полночь. Там его ждал еще один приятный сюрприз – пустовавшую в номере койку оккупировал некто иной, как Богдан Рубанов из Томского НИИ, с которым он в феврале познакомился в Пензе. У него «по погоде» на шесть часов задержали вылет самолета, и он очень сожалел, что опоздал к открытию.

Богдан был завсегдатаем этого семинара, считал его одним из лучших и по составу участников, и по организации, и по оперативности издания трудов.

– Понимаешь, – с жаром объяснял он Андрею, – столичные семинары и конференции либо очень официозные, чопорные и зацикленные на узких вопросах, либо суетливые, поверхностные и пустопорожние. За день прогонят уйму докладов, которые и докладами-то назвать нельзя. Ну, сам посуди, что можно сказать за пять-семь минут, которые обычно отводят докладчику? Поэтому большинство таких докладов вообще «от лукавого». Для участников – главное «засветиться» в трудах, чтобы набрать ВАКовский минимум публикаций, а остальное всё по боку. Для организаторов же главное – «вал»: провести мероприятие, поставить галочку и отчитаться «о проделанной работе». Нет там свободы, раскованности, благожелательности. Каждый что-то темнит, вынюхивает. Короче, не люблю я столичные научные тусовки. А здесь раздолье. Всё обстоятельно и солидно. Контингент – по высшему классу. И если уж тебя признают, то будь уверен, твои разработки не затрут, не оставят в туне. Их сборник трудов считается авторитетным закрытым изданием.

Впечатления насыщенного дня подтверждали слова приятеля.

– Ты знаешь, – вдруг поменял тему Рубанов, – что Серебряков, с которым тебя сегодня познакомили, вместе с Янгелем ещё в начале пятидесятых разработали оригинальную форсуночную головку для ракетных двигателей, которую тут же запустили в производство? Редчайший для такого дела случай!

– Да, ну-у ! – изумился Андрей.

– Вот те и да ну-у, – передразнил Рубанов.– Они с Янгелем были друзья, однокашники по московскому авиационному институту. Можно сказать, даже больше чем друзья.

Он сел на кровати, свесив босые ноги. Закурил и после затяжки продолжил:

– Кто такой Янгель, тебе, надеюсь, объяснять не надо? Так вот ровно двадцать лет назад днепропетровцы привезли на полигон Тюра-Там (нынешний Байконур) свою знаменитую баллистическую ракету Р-16. Приемная комиссия, а возглавлял её главный маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, назначила испытательный пуск на 24 октября 1960– го. Во время подготовительных работ на стартовом комплексе произошел мощный взрыв. Погибло около сотни человек, в том числе и Неделин. Янгель с Серебряковым чудом остались живы. А через одиннадцать лет Тихон Васильевич проводил своего друга в последний путь…

Андрей слушал эти откровения, затаив дыхание.

– Вообще, Андрюха, считай, что тебе в жизни крупно повезло, – после долгой паузы сказал Рубанов. – Ты попал в поле притяжения удивительно интересных людей, о которых потом будешь вспоминать с глубочайшим уважением. Что твой нынешний шеф Артем Ермолаевич Прохоров, что Воинов и Золотарев, а вот теперь ещё Мануилов и Серебряков, – это ученые суперкласса. Их поколение сделало Советский Союз могучей ракетной державой и их наработками, вот увидишь, будут пользоваться ещё лет двадцать не меньше. Мы против них мелочевка, космический мусор. Поверь мне, я это говорю не для красного словца. Ты с ними общаешься от случая к случаю, а я вот уже пятнадцать лет как окончил институт, варюсь в ракетном котле и вполне разбираюсь и в людях и в их делах. Но, к сожалению, с каждым годом и в ракетном хозяйстве всё больше становится краснобаев, и всё меньше талантливых ученых, настоящих инженеров–трудяг. Вкалывать ведь тяжело, да и в нашем деле ещё и мозги нужны, а командовать, рапортовать и гнать план – ума много не надо. Только не может ракетная наука выпекать впечатляющие результаты, как праздничные блины, к торжественным и юбилейным датам. Из-за этих торжественных дат мы уже столько дров наломали, что не приведи господь…

Помолчав, Богдан в задумчивости, произнес:

– Мануилов это магнит. Кто только за эти годы у него на семинарах не перебывал: и Янгель был, и Исаев – отец наших ракетных двигателей был, и даже покойный маршал Неделин был. Не как какой-то большой военный чин с проверкой, а как рядовой участник научного семинара. И приезжал он не со свитой и не к училищному начальству, а на кафедру, к полковнику коих в армии пруд пруди. Это же о чем-то говорит!

– Не может быть? – вырвалось у Андрея.

– А ты почитай книгу отзывов, ещё не так удивишься. Борис Михайлович хлебосольный, мудрый и отзывчивый человек. Тут ведь не скомандуешь «Ать-два! Марш все на семинар в Саратов!». Здесь особая атмосфера, вот и тянутся к нему и корифеи, и научная зелень, вроде нас с тобой. Да ты сам в этом убедишься, если попадешь к Мануилову на «Большую вечерю».

– А что это такое? – спросил Платонов.

– А это вот что. Каждый год после заключительного пленарного заседания Мануилов устраивает у себя на квартире (живет он рядом с училищем) прощальный ужин или, как он шутя называет это мероприятие – «Большую вечерю». Приглашаются туда только его близкие друзья-товарищи и три «зеленых» соискателя (по числу секций), доклады которых были признаны лучшими. Приглашения – небольшие визитные карточки после подведения итогов работы семинара вручает сам Мануилов. Попасть туда – мечта всей дикорастущей научной поросли. А собираются к нему на посиделки ракетные звёзды большой величины типа Серебрякова. И ведут они там откровенные захватывающие дух разговоры о том, о чем ты никогда не услышишь ни на одном семинаре, и не прочитаешь ни в одном журнале или книжке, будь они трижды секретные. Я однажды там побывал и скажу тебе без патетики: считаю, что это был подарок судьбы!.. – Давай–ка спать, – неожиданно сказал он, – а то ведь уже полвина третьего.

Но после паузы, не выдержал:

– Знаешь, – почти шепотом заговорил он, – «люди в кожанках» несколько раз пытались прикрыть эти посиделки. Это же, по их убеждению, рассадник вольнодумства и источник возможной утечки. Мануилова будто бы не раз вызывали на беседу, увещевали, и даже пытались пригрозить санкциями, но каждый раз Борис Михайлович давал им отпор. Потом, будто бы кто-то сверху дал команду не трогать, и они отстали, но понятное дело, не отступились. Так, что каждая «Большая вечеря» для них головная боль…

– Слушай, – недоуменно спросил Андрей, – а как это получилось, что в строевом командном училище и вдруг чисто инженерная кафедра, да ещё и огневой стенд ракетных двигателей для баллистических ракет?

– Хм, – облокотился на подушку Рубанов, – как говорят, интересный вопрос. И ты не первый, кто на это обратил внимание. Пытались прикрыть и не раз. И кафедру, и огневой стенд. Безрезультатно. Только они с ломами и топорами, а им «Стоять Дуня!»

– Что ж это за такой всесильный покровитель?

– Покровитель, точнее покровители, всего-то ничего: Днепропетровский «Южмаш», Королевская фирма из Подлипок и Макеевское КБ из Миасса. Ну, как? Не слабо? Ведь не без их помощи в свое время создавали здесь кафедру. Они и стенд монтировали. Было это, правда, давно. Ещё были живы Отцы Ракетной техники. Да и училище тогда было инженерным. Ну, а к тому времени, когда инженерию здесь свернули, авторитет Бориса Михайловича для вузовских чиновников стал, недосягаем. Так и терпят они инженерное бревно в своем просветленном строевом глазу…

В конце итогового пленарного заседания, взял слово Мануилов. Он поблагодарил всех участников за то, что нашли возможность приехать, рассказать о своих наработках, обсудить проблемные вопросы и, наконец, просто побыть в кругу знакомых и друзей.

– А теперь, по традиции, – улыбнулся Борис Михайлович, – разрешите от имени оргкомитета вручить новичкам, чьи доклады на секциях вызвали наибольший интерес, приглашения на нашу традиционную «Большую вечерю». По секции «Внутрикамерных процессов в ракетных двигателях» – представителю славного Военно-Морского Флота, гостю из Баку, майору Платонову Андрею Семеновичу (сидевший рядом Рубанов крепко пожал растерявшемуся Андрею руку). По секции «Внешней баллистики» – представителю артиллерийской академии капитану Сергееву Валерию Геннадиевичу. И по секции «Конструкции ракет» – младшему научному сотруднику из Пермского НИИ машиностроения Макарову Леониду Парамоновичу…

Пока прибывали гости и шумно рассаживались на указанные в приглашениях места за празднично сервированным столом, Мануилов с начальником ракетного стенда прилаживали на стене небольшой экран и устанавливали узкопленочный кинопроектор и эпидиаскоп для демонстрации слайдов. Приготовления означали, что застолье будет не только обильным, хозяин славился своим хлебосольством, но и интересным. В этой приятной суете Андрей разговорился с Валерой Сергеевым. Он оказался соседом по столу.

– Как там поживает академия?

– Нормально.

– А как Фалеев? Докторскую, конечно же, успешно защитил?

– Что ты, – махнул рукой Валерий, – Фалеева уже год как нет на кафедре. Он подался на более спокойные хлеба – в управление военных учебных заведений. Так что теперь обретается на Большом Козловском и оттуда шлет нам свои ценные указания, как учить слушателей и делать науку. А диссертацию не защитил.

– Что ж так? Ведь он мне говорил, что всё уже «на выданье».

– Деталей не знаю, я ведь на другой кафедре. Слышал, что после защиты диссертация в ВАКе попала к «черному» оппоненту и он раздолбал её в пух и прах. По этому поводу в академии был большой шум. Но у Фалеева где-то в верхах очень мохнатая лапа. Дело замяли, а его, как я уже сказал, перевели в управу…

Дальнейший разговор пришлось прервать, так как перекрывая застольный гомон, к собравшимся обратился хозяин торжества:

– Дорогие друзья! – волнуясь, начал, Борис Михайлович, –во-первых, разрешите приветствовать вас за этим праздничным столом. Во-вторых, по нашей давней традиции, разрешите представить новичков и объявить порядок нашего неформального дружеского коллоквиума…

И Платонову уже во второй раз за этот день пришлось пережить минуты счастливого волнения и выслушать приятные слова в свой адрес.

Разобравшись с молодежью, Борис Михайлович объявил, что профессор Серебряков недавно возвратился из научной командировки в Соединенные Штаты. Там он находился в составе небольшой группы советских ученых– ракетчиков по приглашению руководства научно-испытательного центра имени Арнольда. Делегация побывала и на американском космодроме, на мысе Канаверал, в штате Флорида. Там показали стартовый комплекс и готовящийся к первому испытательному полету космический корабль многоразового использования «Спейс Шаттл». Тихон Васильевич привез с собой снятые там слайды и кинофрагменты и любезно согласился коротко рассказать здесь об этой очень интересной поездке. Ну, а потом, как принято говорить в таких случаях, – «культурная программа». Если, вы, конечно, не будете возражать.

Возгласы одобрения были ответом на его слова.

Как только эмоции улеглись, Мануилов попросил всех наполнить бокалы и предложил:

– Друзья! Первый тост за нашу ракетную науку. За наше любимое и беспокойное дитя, нашу сердечную боль и нашу искреннюю душевную радость!…

Непроизвольное дружное «Ур-рра!!!» вырвалось из взволнованных сердец…

– А теперь, – обратился к гостям Борис Михайлович, – как мы и решили, послушаем рассказ Тихона Васильевича.

Рассказчика слушали с большим вниманием, снимки огневых стендов научно-исследовательского центра, разглядывали с особым пристрастием, тут же комментируя увиденное. Особенно задело за живое многих сообщение Серябрякова о том, что центр, помимо ракетно-космических задач, проводит большие научные исследования на коммерческой основе в интересах различных не оборонных организаций и ведомств.

– Как нам сказали гиды, только отделение испытаний двигателей имеет от сторонних организаций ежегодный доход более тридцати пяти миллионов долларов!

Воспользовавшись паузой, из-за стола поднялся крупный мужчина. Большая лысая полированная голова, маленькие юркие глазки и по-детски обезоруживающая улыбка придавали ему удивительную схожесть со всеми любимым артистом кино Евгением Моргуновым.

– Американцы, надо отдать им должное, – начал он певучим низким голосом, – умеют, в отличие от нас, считать и зарабатывать деньги. Наши ракетные стенды, конечно, не так эффектно выглядят, нет в них технического лоска, но по своим возможностям нисколько не хуже американских. А вот загрузка их, полезная отдача, мизерная. Я уж не говорю, о каких–либо коммерческих работах. У нас даже разговоры на эту тему считаются вредными, а плотный туман секретности, которым мы как дымовой завесой, окутали свои дорогостоящие игрушки, кроме прямого экономического вреда ничего не приносит. Но самое главное, нет у нас сейчас единого координирующего органа, который бы четко планировал и кооперировал работы разных организаций. Каждая «фирма» варится в собственном соку, каждое КБ считает себя первооткрывателем, самым умным и самым передовым. Вот и делаем дублирующие работы, которые потом сдаем в архив и о них напрочь забываем. В Штатах есть Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА), которое разрабатывает стратегию развития ракетостроения и космонавтики, а научные центры типа Арнольда проводят крупные многоплановые исследования. Всю же «мелочевку» отдают на откуп научным лабораториям и стендам университетов. При этом платят им хорошие деньги. И все в выигрыше…

Чувствовалось, что этот вопрос очень больной, поскольку сразу несколько человек, перебивая друг друга, вклинивались своими репликами в монолог выступающего толстяка.

Борис Михайлович, как искусный дирижер, легонько постучал вилкой по бокалу, призывая коллег не отвлекаться от темы. А Серебряков, тем временем запустил кинопроектор и продолжил рассказ об американском космическом челноке.

…Вдоволь накатавшись на луноходе по горам и кратерам нашего ночного светила (более тридцати пяти километров), последние лунопроходцы Сернан и Шмитт (пробыли на Луне семьдесят пять часов), прихватив с собой в качестве научных сувениров 113 килограммов лунных камней, 15 декабря 1972 года в 01час 54 минуты по Гринвичу покинули угрюмую Селену. А 19 декабря 1972 года в 22 часа 25 минут по Гринвичу командный отсек корабля Appollo-17 шестой космической экспедиции благополучно приводнился в Тихом океане, поставив жирную победную точку в американской Лунной программе.

Четыре года (с июля 1969 по декабрь 1972 года) весь мир (кроме Советского Союза и Китая) у экранов телевизоров с замиранием следил за захватывающими и полными драматизма полетами на Луну отважных американских астронавтов. Советская же партийная власть предав «анафеме» американские «Аполлоны» и изолировав миллионы своих сограждан от вредного влияния буржуазного лунного «шабаша», не без помощи некоторых амбициозных руководителей, сначала под педологом трех неудачных запусков, поставила крест на любимом детище Сергея Павловича Королева – семидесятиметровой лунной красавице ракете Н1, а затем прикрыла и отряд космонавтов «лунатиков».

И пока американцы осваивали лунную целину, у нас на космодроме Байконур активисты–комсомольцы в парке над танцплощадкой мастерили изящный навес из раскромсанного титанового топливного бака так и не взлетевшей к Луне с космонавтами на борту многострадальной королевской ракеты…

Ещё не побывали на Луне экипажи пятой и шестой экспедиций, а НАСА уже приступило к реализации новой грандиозной программы – созданию космических кораблей многоразового использования «Спейс Шаттл». В январе 1972 года было объявлено о начале постройки четырех челноков. Не напуская излишнего «секретного» тумана, американцы сообщили всему миру, что программа в основном рассчитана для решения оборонных задач, но, учитывая острые потребности науки, техники и хозяйства страны, на кораблях будут проводиться и широкие научные исследования. В печати подробно освещались и планы возможных исследований в ближнем космосе, и ожидаемые технические характеристики строящихся челноков, и даты запусков, и даже составы первых экипажей, которые в конце 1976 года приступили к двухгодичной подготовке к космическим полетам на таких кораблях. И вот 12 апреля 1981 года, точно в объявленный нами «Всемирный день космонавтики», американский космический челнок «Атлантис» с двумя астронавтами на борту совершил свой первый орбитальный испытательный полет.

А мы опять пошли «своим путем». Перво-наперво, засекретились так, что даже генеральные конструкторы в переговорах по закрытой связи будущий советский космолет иначе как «птичкой» не называли. Потом долго совещались и согласовывали, подписывали и утверждали, спорили и сомневались. Но для начала с присущим революционерам энтузиазмом разрушили все наработки предшественников. А затем? Затем в срочном порядке стали варганить свой, конечно же, неповторимый и, конечно же, самый мощный космический челнок, правда, втихую всё же большую часть наработок у повергнутых отцов космонавтики взяли на вооружение. И в то время, когда «буржуазные» челноки с завидным постоянством мотались в космос, в монтажном корпусе лихорадочно лепили проклятущие облицовочные плитки, которые никак не хотели приклеиваться к покатым бокам нашего «Бурана», и, как говорят слесари – «на коленке», достраивали его. Наконец, 15 ноября 1988 наш космический «Буран» совершил свой первый и единственный полет в автоматическом режиме, сделав два витка вокруг Земли. Но тут оказалось, что нет ясной космической программы, и никто не знает, что с ним дальше делать. Пока лихорадочно придумывали занятия челноку, грянула знаменитая горбачевская «перестройка» и все силы были брошены на борьбу с алкоголизмом. Средств стало катастрофически не хватать. Объявили тотальную конверсию и из «Бурана» в столице сделали престижное казино…