Текст книги "Привратник 'Бездны'"

Автор книги: Сергей Сибирцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Сибирцев Сергей
Привратник 'Бездны'

Сергей Сибирцев

Привратник "Бездны"

роман-dream

(столичные притчи одиночества)

"... я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге"

Михаил Лермонтов

"– Твоя картина убийственна, но лишь для анализа, главную ошибку которого она показывает. ...Из этой местности нет пути к жизни, хотя от жизни сюда должен бы быть путь. Вот как мы заблудились"

Франц Кафка

"...Но безумие притягательно и другой своей стороной, прямо противоположной: это не только темные глубины человеческой природы, но и знание. Знание прежде всего потому, что все нелепые образы безумия на самом деле являются элементами некоего труднодостижимого, скрытого ото всех, эзотерического знания"

Мишель Фуко

"... Всюду царствовало одно и то же: беспочвенность, беспредметность, полет и бездна"

Федор Степун

"...Никогда прежде непрочность человеческого существования не была настолько ясна и призрак упадка и даже падения человечества не был настолько ясно запечатлен в потрясенных душах..."

Владимир Вернадский

"...Человек движется в порочном кругу. Прорыв из этого порочного круга есть акт духа, а не подчинение органическому космическому ритму, которого в объективированной природе по-настоящему не существует"

Николай Бердяев

"... Москва в туманце и в нем золотые искры крестов и куполов. Отец смотрит на родную свою Москву, долго смотрит... В широкие окна веет душистой свежестью, Москвой-рекою, раздольем далей"

Иван Шмелев

СЕГМЕНТ – I

1. Страх

Церковь... Чрезвычайно дряхлое угрюмое каменное строение. Почерневшие полуосыпавшиеся купола...

Изумрудно-мшистые бурые стены, выщербленные веками противостояния...

Огрузшее молитвенное прибежище страждущих грешащих земных человекообразных червей...

Молитвенный тысячелетний дворец видимо использовался прихожанами различных религиозных конфессий...

Купола-маковки-башни духовного замка, словно пытались осилить удержать имперские византийские, величаво сказочные, или воздушно лебяжьи, привычные для православного христианского взгляда очертания, пропорции, символы...

Отведя на миг взор, в следующее мгновение обнаруживал рыцарские католически готические пики, и, тут же громоздящиеся кирхоподобные башенки, которые тотчас же грузнели, оплывались, обращаясь в изъязвленные червонные луковицы, усаженные магометанскими ятаганами-месяцами...

И жуткое ядерно-полигонное выгоревшее запустение возле меня, вблизи осыпавшегося, временами колеблющегося, шевелящегося, оживающего, храма...

Вековечное цивилизаторское запустение, простирающееся до закатного кровенеющего бруса горизонта...

Тишина мертвенная, неестественная, не нарушаемая ничем, и ничьим зловонным дыханием.

Первозданная пустошь.

Прозрачный недвижимый воздух – неосязаемо хрустально свеж, безвкусен...

Я не сознавал, что присутствую при божественном акте рождения неизъяснимой для жадного человеческого разума вечной космической сущности с м е р т и... Смерти рода человеческого.

Я жил всего лишь жалкие человеческие секунды в чудесном сновидении, существовать долее в котором мне не позволил истерический дурной з о в...

* * * * * * *

... Таращась в блеклую темноту, с трудом возвращался в свое обыденное "я". Кто-то ломился в мои личные холостяцкие апартаменты с помощью допотопного дверного звонка.

Непрошеный наглый палец вдавил намертво черный глаз электрического оповещения, полагая внести в мое мирно спящее сердце чумную обывательскую панику.

Звонивший явно служил в компетентных органах дознавания.

Тайную полицию третьего рейха – гестапо – я сразу же отмел. Не тот сезон, так сказать, на дворе: мгновений весны не наблюдается. ВЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, МВД, – этих приятелей с холодной головой и горячим сердцем я так же не ожидал.

На дворе свирепствовала другая эпоха – д е м о к р а т и я.

Демократия, разумеется, содержала на своем нищем бюджете некие легальные тайно-карательные департаменты. Но, будучи правоверным обывателем первопрестольной, я никоим образом не был интересен казенной карательной экспедиции.

Покушаться на нынешнюю всенародно выбранную власть, на коммерческие банки и отдельных скороспелых буржуинов, – такого непотребства у меня и в мыслях не копошилось!

В свое время я прекратил покушаться (в смысле супружеских утех) на собственную родную жену. Вследствие чего (и некоторых более уважительных причин) нынче и ночую в полнейшем дивном холостяцком уединении, в своей старой, насквозь провонявшей чужими людьми (сдавали в аренду) однокомнатной "хрущевке".

Следовало бы, о каком никаком ремонте позаботиться... Впрочем, обои и сам обновлю. Скажем в прихожей. В некоторых местах. Хотя бы – у двери...

Пошлый дребезжащий призыв по всей вероятности перебудил полдома. Соседей по площадке уж точно... Странный пришелец, этот звонивший! Неужели не придет в его тупую голову: а может, дома нет никого. Пусто! Пустота в квартире...

– Фарик, кис-кис. Пойдем что ли, поглядим... А может это натуральные взломщики пустых квартир? А, Фарик?

Вполголоса обращался я к единственной одушевленной твари в этой заброшенной малогабаритной берлоге. В ногах, где он обычно отвоевывал себе спальное пространство, моего личного Фараона не обнаружил.

После более-менее интеллигентного дележа нажитого совместными итээровскими "трудоднями" имущества, я выпросил в свою пользу нашего общего любимца: вредителя-зазнайку-эгоиста кота шестилетку исчерни вороненого лоснящегося окраса. Даже влажная резная пипка носа дымчатая, а в азиатских плошках-глазах мгла и лукавая чертовщинка...

Кстати, выпросил в обмен на отечественный телеящик с обновленной кинескопной трубой, и мое любимое полуантикварное кресло с высокой спинкой и заполированными дубовыми подлокотниками.

То есть из разнородной мебели я претендовал именно на эти (приобретенные когда-то на мои премиальные, сверхурочные и прочие горбом заработанные) вещи. Но когда я решился и обмолвился о живой вещи, с женой приключилась очередная отрепетированная "дамская" истерика.

Почему именно "дамская"? Дело в том, что в женском убойном арсенале моей законной супруги хранились (качественно и технологически обновляясь, модернизируясь) три вида истерик.

"Чеховская" – самая милая, интеллигентная, которую рекомендовалось употреблять на людях, в обществе, в приятельском кругу.

"Бальзаковская" – годилась в особых обстоятельствах, в присутствии близкой подружки.

"Дамская" – как самая бронебойная и почти беспроигрышная предлагалась тет-а-тет, так как предполагала помимо вербальных картечных зарядов и более осязательные, овеществленные: кофточки, пояса, туфли (и не только домашние), на последнем издыхании увесистые импортные баночки и тубы для грунтовки предбальзаковского возраста физиономии...

А может это моя законно разведенная зверски хулиганит, вспомнивши нечто неиспользованное из "бальзаковского" боезапаса? Может статься, наняла какого-нибудь подонка...

Н-да-а... Все-таки что за мразь ломиться в чужую крепость посреди осенней слякотной ночи?

Мой старинный дружок-будильник, монотонно покрякивая, приканчивал шестнадцатую минуту четвертого часа пополуночи. Удостоверившись, что время, в самом деле, не гостевое, я тотчас же убрал бодрый свет из бра, вновь погрузив комнату в черноту ночи. Зачем выдавать световым сигналом из окна, что хозяин на месте и бдит...

В сущности, ведь глупо сидеть, занимать голову чепухой. Пойти и убедиться, что за дверью загулявший молокосос, обкуренный и забывший где находится родная жилплощадь. Выматерить подонка через дверь, пригрозив...

– Фараон, – почти шепотом, в слегка паническом раздражении, покликал кота. – Похоже, по наши грешные души пришли. Леший их разберет... А может девчонка-гулена, какая? А ведь дома ни одного мало-мальски приличного орудия самообороны.

Есть, правда тупые столовые ножики. Гиря-двухпудовка где-то ржавеет. Забава молодого, неженатого. Фараон, пойдем и проверим в глазок, что там... Вернее, кто. А, Фараончик, подлец?

Мой личный звонок продолжали портить со всей тупостью и упрямством, не давая передыху ни электрическим, ни моим нервам.

...Чугунное пыльное тулово отыскал на удивление сразу. Видно мою молодецкую игрушку так и не перемещали с ее законного места в укроме между сервантом и балконной дверью. Причем, приятель кошачьей породы не подавал признаков присутствия. Этот печальный, ежели не сказать, предательский финт Фараона меня несколько насторожил...

Впрочем, меня насторожило не только отсутствие подлого друга. Оказывается, меня странно поколачивало. Озноб – не озноб...

Честное слово, буквально до последней секунды я чувствовал себя почти комфортно.

Безусловно, известное раздражение, даже некая недоуменная злость просились на, так сказать, вполне законный моцион. До дверного хотя бы глазка...

Я убеждал себя, что давно пора вытащить за шкирку на свет божий, вернее, пополуночный обыкновенное мужское самолюбие. Сколько же можно миндальничать и внимать этим гестаповским шуточкам! Пора бы вспомнить и порядочный русский мат...

С какой собственно стати!

Если даже и дверью ошиблись... и соседи, точно все, превратились в спящих царевен...

Всем все равно!

Идиотская озябжесть, дробь челюстная, ледяные позорные дорожки из-под мышек, и запах... Точно свежего мышиного помета посеяли по всем тускло-пепельным углам. Откуда это во мне? Жалкая тоскливо-сопливая пришибленность загнанного любителя вегетарианской пищи...

И даже то, что не утерял способности иронизировать над собою, так называемым, любимым, вышучивать это ночное затянувшееся приключение с бессмысленной побудкой, – не придавало моим вибрирующим по-дамски нервам необходимой куражливой силы для обыкновенного мужского окрика:

"Кто там, черт возьми!". Увы...

Увы, оказывается, уже которые секунды в квартире обживалась намертво вбитая тишина!

Благодатная глухота влетела с такой подлой неожиданностью, точно из-за угла ударила ледяная струя брандспойта...

Ритм сердца перешел в бешеный галоп. Все пульсы каким-то необъяснимым образом покинули свои привычные обжитые местности, и, словно взбудораженное стадо ослепленных диких существ, прибились к единственному спасительному выходу-устью-зобу-горлу, не позволяя полноценно не выдохнуть, не вздохнуть очередной попорченной мышиной прелью порции воздуха...

Оставив в покое чугунную забаву, переминаясь около, охватив голые плечи замороженными ладонями, я праздновал праздного труса. Праздновал со всей ущербно-интеллигентской основательностью и покорностью.

Был едва ощутимый проблеск причины столь нелепого позднего визита, но я его тотчас же грубо пригасил... Потому что это – есть личная моя тайна, поделиться с которой ни с каким человеческим существом – жалким, жадным, всегда грешным, я не в праве. Почему Господь Бог в качестве держателя-доверителя выбрал именно меня, вполне рядового земного червя...

Нет. Об этом нельзя и думать!

Только сейчас меня по-настоящему заинтересовал чудесный факт исчезновения моего невидимого вороненого дружка, которого испугать или смутить еще никому не удавалось.

Всяческий цивилизованный шум, окрики, обращенные к его вельможной особе, забравшейся, куда не следует, шлепки рукой, наказание планирующим шлепанцем, на него не действовали.

Фараон философски игнорировал посягательства на его жмуркино обломовское существование.

Присутствие чужих терпел чрезвычайно по-древнегречески, пережидая, подремывая на запасном своем лежбище.

И не дай бог пришлому коснуться фамильярной дружеской ладошкой... Следовал такой тигриный взрыв субъективной ненависти, выражаемый могучим сиплым гудом, исторгаемым из самого нутра, совершенно преображенного горбатого существа, явно не домашне-кошачьей породы, а скорее выпрыгнувшего из похмельного сновидения, заселенного чертячьими сущностями...

Мое сердце трусливого волшебного льва, исходящее тахикардией, наконец-то дозналось: дело за омертвевшей дверью нечисто.

– Вот сволочи! – пробормотал я себе под нос все с тем же чувством не удалой ярости, угнездившись вновь на остывшем продавленном поролоновом ложе.

Литературное ругательство мое предназначалось одновременно и зловеще примолкшей входной двери, и фарисею Фараону, который своим не доблестным поведением, заставил мою, в сущности, не трусливую натуру покрыться предупредительными, вернее, упреждающими пупырышками, которые своими льдистыми иголками привели все мое мужское существо (в том числе и причинное естество) в съежившуюся дрожащую тварь неопределенного рода-племени...

Мерзкая притаившаяся тишина чрезвычайно отчетливо говорила этой мерзкой твари, в жалкой человеческой оболочке: это, старик, предтишье, а тишина, настоящая, запредельная придет чуть позже, именно та глобальная тишь, которой ты так простодушно заслушался в своем последнем видении с н а...

Нормальная пополуночная могильная немь окрасилась посторонним едва слышимым шорохом...

Наэлектризованное воображение услужливо подсказало: подбирают ключи! Отлично... Стало быть, непрошеный визит не отменяется. Ладно, дядь Володь, хватит дурака валять. Иди на разведку. Слава Богу, на двери стальная самопальная надежная задвижечка, которая...

И тут же вспомнил! – стальным запором не пользовался с начала переезда...

Идиот! Растяпа!! Интеллигент паршивый, доверчивый...

За всеми этими сердечными мужественными лепетаниями я как-то подзабыл прагматичный порыв сходить в прихожую на разведку...

Можно попытаться прорваться на балкон, просить о помощи... Нет! Нужно кричать единственное – пожар! Дом горит – пожар!!!

Боже мой, о чем я! Кто-то перепутал этаж, поэтому столь беспардонно упрям. Чистейшая комедия с доставкой на дом. Точнее, дядь Володь, трагифарс... Пошлая пародия на мистера Кинга или Кунца... Точно живьем присутствую на съемках маэстро Хичкока! Нужно пойти и выматерить, как следует! И продолжать мирно спать. Завтра уже сегодня! тебя ждет трудный маетный день... Идиотизм!

Ледяными ладонями, которые я тщетно пытался согреть, упревающими мерзким потом, подмышками, зачем-то взялся растирать окоченевшие ушные раковины. Чего собственно я хотел добиться этим непривычным для себя массажем?

Я почувствовал почти осязательно, как мой обычный устаревший замок (наконец-то!) аккуратно отперли, но саму дверь сразу не открыли. Кто-то чужой наглый медлил, прикидывал, размышлял.

Дождался паршивый интеллигент! Поздравляю...

Моя нехрабрецкая сгорбленная поза в виде окоченевающего "лотоса" не сделала мою психику более гармоничной, более подготовленной к предстоящим неприятностям.

При этом я четко осознавал: еще пара другая подобных нелепых минут неизвестности, и моим нервам, моим мозгам, стянутым ледяным обручем труса просто не вынести эту идиотскую игру в ночные страшилки.

Ко всему прочему занятному, что творилось в моем организме, пересохшие голосовые связки перехватило болючей пульсирующей крепью, и кроме жалкого клекота от меня нечего ожидать.

То есть выскочить на промозглый балкон и что-то стоящее орать – не успею. А точнее, – не сумею...

Почему не сумею одолеть эти три мизерных метра? А потому, дядя Володя, что ты уже труп. Это ничего не значит, что ты живой, дышишь, потом исходишь. Ты, дядя Вова, самый натуральный примерный мертвец. И никакая заряженная игрушка тебе не поможет. Интеллигентные трусы не умеют воевать за свою пошлую бесценную жизнь. И странный мистический сон – в руку...

Откуда эти мерзкие предчувствия? Нужно встать, спокойно дойти до двери, и спокойно задвинуть щеколду, а потом спокойно заорать через дверь: "Пошел вон, мразь! пошел вон!". И спокойно вернуться сюда... Нет – на кухню. И там, очень спокойно налить сто грамм "Столичной", и спокойно выпить. Нет – выцедить, чтоб горло продрало, чтоб комок позорный растаял...

Почему в эти мерзкие мечтательные мгновения я окончательно не впал в кому, не окоченел до полноценной кондиции трупа, не издал какого-либо отважного писка одному Богу ведомо.

Но только, когда моего треморного отмороженного локтя коснулось нечто морозно-склизкое, я пережил невиданные до сели ощущения пребывания в безвоздушном пространстве, – пространстве приспособленном лично для меня, думающего мертвеца...

Оказывается последнее словосочетание никакая не литературная эпатажная придумка.

В действительности – это вполне впечатляющее зрелище чувств.

Про себя я все-таки успел вспомнить слово: "болван!"

Этот незатейливый ругательный эпитет я относил, прежде всего, к себе, а уж затем к существу, неизвестно откуда взявшемуся, которое запросто взгромоздилось на мои взятые изморозью голые колени, продолжая тыкаться своей холодильной носопыркой, своей настоятельной башкой в скрещенные руки, требуя ласки, участия...

Требуя к своей подло блудной прагматически мистической особе законного хозяйского внимания...

2. Гости

Я всегда догадывался, что любая хамская определенность – лучше бесконечной неизвестности. Ужасная, малоинтеллигентная, нагло навязываемая, – но определенность. Чем ожидание жутких новостей, предназначенных именно мне...

В сущности, ведь прошли какие-то минуты с начала этой нелепой побудки, этого безумного звона, – а я – Я! уже превратился в никуда не годную половую тряпку, о которую, скорее всего, походя, вытрут ноги... Раздавят, размозжат, так – между прочим.

И поэтому, когда прямо передо мною наконец-то! материализовалась пара бесшумных разнокалиберных фигурантов, на сердце опустилась некая невнятная (чуть ли не мазохистская, сладострастная) благодать: ну вот и для меня лично стали крутить кино современное, авторское, элитарное...

Прижимая нехорошо напрягшегося Фараона к груди, я неожиданно грудным ясным баритоном интеллигентно поинтересовался:

– Братцы, за каким хреном, так сказать...

В ответ на мою культурную реплику до моих разгоряченных саднящих ушей донеслось крылатое паразитное словцо:

– Блядь! Это кто!!!

– Во-первых, сударь вы ошибаетесь насчет... А во-вторых, я хозяин сей берлоги. И – позвольте выразить недоумение столь бесцеремонным вторжением на территорию частной собственности!

Пополуночный диалог велся в отсутствии электроосвещения. И на правах хозяина я разрешил себе жест в сторону бра.

Не успел!

Еще на полпути к источнику света мою хозяйскую уверенную длань отключили ударом замечательного предмета...

Новейшее ощущение оказалось малоприятным: полнейшая иллюзия, что меня шарахнуло током производственного напряжения, который мгновенно обездвижил правую верхнюю конечность, частично парализовав и соответствующую оледенелую часть интеллигентского организма.

Что ж, дядя Володя, начало знакомства более чем интеллигентное. Главное, весьма убедительное...

– Падла, еще дернешься... Шею хрустну!

– Понял. Принял к сведению. Вы мне, похоже, руку "хрустнули". Если грабить, сделайте милость – грабьте. Зачем же калечить, – ненавязчиво попытался нащупать я причину столь неурочного визита молодцов, разглядывать которых мне так церемонно не позволили.

А ведь это шанс: значит, убивать не будут, раз не пожелали "светиться".

Силуэты переминались напротив моего холостяцкого, освещенного вынырнувшим мертвым ликом луны, будуара.

Один, который повыше, постройнее, пока еще не высказывался. Вероятно, молчун, за главного, он думает, как жить дальше. Причем руки он держал в боковых косых карманах куртки или короткого пальто. Череп удлиненный, оснащенный обыкновенной густой шевелюрой, подзапущенной, с правой стороны выпирала волна кока или чуба.

Второй, кряжистый, в психопатном приседе, как бы пританцовывал. Башка-тыква облеплена тонкой вязаной шапкой. Кургузая кожаная косуха экипировала короткий торс. Левая рука, точно кривая ветвь, волновалась, покачивая обрубком-дубинкой.

Н-да-а, дядя Володя, с этим левшаком по мирному не разойдешься. Вот тебе и натуральное живое приключение, так сказать, на задницу!

Ох, какой же ты балда, дядя Володя! – задвижку забыл... Интеллигенция доверчивая! Стрелять таких надо без отпущения грехов... Хорошо, если просто личность набьют. Заберут какую-нибудь дрянь... Пускай деньги забирают! Сколько их там в шкатулке? Сотен пять или чуть больше. Заначку, все равно не найдут. Да и что для этих ночных голубчиков – две тысячи долларов! Дикость и дурной сон!

– Ну, ты кто? Элькин козел, что ли, а?

Боже мой! До меня идиота только сейчас дошло: эти ночные нахальные визитеры – приятели моей бывшей жилички, Эллы Сушновой. Вот откуда и ключи у них. Понятно теперь...

Хотя, честно признаться, что же мне стало понятно, я не мог взять в толк. И поэтому начал с простейшего:

– Господа, произошло досадное недоразумение. Я ответственный квартиросъемщик этой жилплощади. Вот... С недавних пор два месяца уже, – я некоторым образом изменил образ жизни. Порвал, так сказать, семейную лямку... Ну да это, в сущности, рядовое, рутинное по нынешним временам... Впрочем, это мои проблемы.

– А-а, пидер, ты-то нам и надобен! Все как раз тютелька в тютельку! Это ты правильно, что ты здесь. Весь живой, понимаешь! Ручками дергаешь. Падла!

–Если вы насчет Эллы, – она мне не доложилась куда съехала. Долгов за ней не осталось. Разумеется, квартиру она, мягко говоря... Так ведь и до нее сдавал.

– Слушай ты, пидер! Ты часом не глухой? Можно слух прокачать... А? Пидер, твоя Элка, в долгах как в шелках! Сорок штук зеленых за ней... Сучка! Сорок косарей, ты просеки, мужик! И ты – ты! – будешь платить. Ты, пидер, проклюнься. Включи уши. Счетчик пошел, слышишь ты, мумло едучее! Тихушник... Тебе счетчик включили... Вот прямо тут, сейчас. Срок, лидер, недельный. В среду на блюдечке сорок штук баксов. И живи, мужик, дальше. Вот такие наши понятия. С грамоткой в ментовку сунешься... От силы час погуляешь, попердишь. Потом собственными ручками выроешь себе могилку. Закопаем тебя живьем! Живьем, пидер... Как дедушку Крылова!

– Ошибаетесь, братец, – великий русский баснописец... Вот гениального русского мистика, господина Гоголя, похоже заколотили в гроб не усопшим. Существует этакая околонаучная гипотеза. Н-да-а...

– Вован, ты волну не гони! Ты начинай думать. Думай грамотно, по науке. Отдаешь бабки, и воняй дальше. Прикинь, Вован, на кону твоя жизнь. Твоя единственная сраная жистянка! Прикинь, мы не со зла – от доброты нашей завод на семь дён отодвинули. Врубись, мы добрые пацаны...

Доброжелательный пацан-крепыш, каждое свое добросердечное предложение отбивал увесистым щелчком дубинки о твердую, наверняка, культуристскую свободную ладонь.

Да, Володька, грамотно тебя обложили. Очень интересное предложение... Главное, что выгодное. Для тебя. Твоя жизнь – и какие-то американские деньги. И почему именно сорок тысяч долларов? Почему – не сто, не пятьсот...

–Знайте, я весьма польщен. Моя жалкая жизнь, в сущности, рядового обывателя оценивается в сорок... А, впрочем, простите за наивность – отчего не миллион долларов? Честно говоря, в данной ситуации разницу я не вижу: сорок тысяч – и миллион американских рублей... Я ведь вижу – вы мужики серьезные...

– Слушай, Вован, мумло едучее, вставь спички в зенки свои! Где ты узрел мужиков?! Ты о деле разуй зенки! Мы тебе слово авторитетное замолвили, чтоб жил! Под счетчиком. Ты просекай момент. Мы же не западло! Без процентов – ровненько сорокушник.

–Разумеется, пытаюсь просечь. Сумма сами понимаете, можно сказать, сказочная. Говорите, Элла, задолжала вам, а я как бы... Ну вроде козла отпущения, так сказать.

– Вован, ты еще не козел! Но в наших возможностях сделать тебя едучей козой. Для биографии интеллигентской...

Баюкая правую онемевшую руку, именно сейчас обратил внимание, что моего бесстрашного дружка вновь след простыл. Впрочем, молодец, Фараон, не дай Бог, получил бы по хребтине, и дух из тебя вон... А впрочем, ситуация, совершенно фантасмагорическая!

– Знайте, у меня сохранились ее паспортные данные. Если попробовать через горсправку... Через милицию попытаться найти ее... Правда, прописка у нее не московская...

– Слушай, ты, сыщик – ты слушай сюда! Ты думай о себе, грамотно кумекай. А значит без ментовки! Сам рой носом след... Нам по фанере, где добудешь зелень. Продай себя, душу, хазу свою вонючую, бабу свою заклади, чтоб бабки в срок ленточкой перевязанные вот тут дожидались!

"Где логика, господи? Продать квартиру и здесь же рассчитаться..."

– Вы полагаете, кому-то приглянется душа моя? Или моя бывшая супруга? Разве что квартира... Все равно не выручить требуемой суммы. Ей Богу, братцы-пацаны, хоть вы и с добрыми, так сказать... Точно говорю – ошиблись дверью!

– Опять гнилым прикидываешься! У тебя есть что отдать... Отдай нам. И мы выключим счетчик. И снова ты живой, не нужный нам. Отдай – и забудь нас!

– Если позволите, я бы вас, братцы, забыл прямо сейчас. Скажите откровенно: в чем я провинился?

Кряжистый, лениво танцующий братец, вместо вразумительного ответа, значительно скрипнул челюстями и, часто-часто, совершенно, как мой любимец кот, задышал через нос, полагая окончательно смутить меня, подавив морально, так как в физическом отношении я был деморализован и более не "дергался".

До меня стало доходить, что я присутствую при настоящем жизненном прогоне абсурдисткой пьесы. То есть, довольно пошлая, достаточно заезженная фабульная задумка некоего коньюктурного автора неизъяснимым образом проникла в мою добропорядочную скучную жизнь среднестатистического жителя столичного мегаполиса.

Этот злободневный сюжет, растиражированный новейшими масс медиа, в том числе и книжками-бестселлерами по чьему-то произволению (дьявольскому, видимо, все-таки) внедрился в мою частную малогабаритную жилплощадь. Видимо, дядя Володя, порядочно нагрешил в текущей демократической действительности. Видимо...

Окончательно осознав фатальность происходящего, я совершенно успокоился. Количество словесных унижений перестало фиксироваться моим интеллигентским мыслительным аппаратом, что позволило моим нервам взять заслуженный перекур. Я заставил себя поверить, что я хоть и главный персонаж сего занудного жутковатого пополуночного представления, – но, прежде всего я сторонний субъективный хроникер, фиксирующий для какой-то особой надобности настоящие и последующие ужимки и прыжки моих любезных гостей.

– Братцы, я понимаю – у вас денежные проблемы. Я мужик понятливый, хоть и... Все равно мои мозги отказываются понимать: почему я обязан решать ваши проблемы? По вашей, так сказать, бандитской прихоти я должен превратиться в бомжа... Не берите, грех на душу, братцы!

– Вован, за твои поганые выражения тебе язык надо откусить! Ты думай, когда разговариваешь с пацанами... Ежели такой не доходчивый – можно устроить разборку с понятием! Че ты, Вован, в партизанку-недотрогу играешь? Специально так, да?

Я чрезвычайно остро почувствовал, что разговорчивому коротышке очень не терпится приступить к новой фазе нелепых уговоров: поколотить меня дубинкой... Но что-то его пока держало. По всей вероятности, молчаливый товарищ, будучи за "бригадира" группы, не давал команду: фас!

Поэтому все мои интеллигентские недоумения я адресовал, прежде всего, высокому фигуранту, который своим индифферентным презентабельным маячинием, придавал некий предусмотренный контраст идиотскому диалогу. Его глухонемое присутствие давало надежду на справедливую разумную развязку самодеятельного спектакля.

– Хорошо! Предположим, я продам, все, что вы советуете... Продам к чертовой матери! Жену бывшую продам какому-нибудь джигиту... Приду на рынок, встану в ряды, ценник ей на шею приспособлю... Убежден, все равно этой несусветной суммы не выручу. Или вас устроит меньшая сумма? Я вам предлагаю другой способ. Берите меня, берите жену – связывайте, воруйте нас, и продайте нас в рабство, куда-нибудь к шайтанам-нуворишам в Азию или гордым кавказским племенам. И все, никаких моральных проблем. Это будет по-нашему, по демократически. Точнее – по-вашему, по беспредельному!

Полагая, что выше произнесенное мною достаточно убедительно, я категорически сделал длинную паузу, продолжая баюкать оживающую руку, тщетно выискивая притаившегося где-то рядом пушистого дружка. Затем без разрешения спустил ноги вниз, нашаривая шлепанцы, намереваясь отправиться в совмещенный санузел, чтоб справить малую нужду.

Мои "доброжелатели", оценили мои неторопливые действия по-своему, по-бандитски...

Безо всяких предисловий молчаливый товарищ говоруна, сделал шаг навстречу, и в следующее мгновение моя голая озябшая шея оказалась заключена во влажную ухватистую клешню.

Ухватившись руками за мягкий драповый рукав "гаранта справедливости", я попытался изобразить грозный придушенный клекот:

– Зачем!! Оставьте, Бога ради...

И, не удержавшись, опрокинулся навзничь, подчинясь недоброй куражливой воле, дилетантски цепляясь за окостеневшие на моем горле горячечные чудящие чужие персты, умело пережимающие жизнетворные сосуды, не дозволяющие уйти моему сознанию в спасительную прохладную темь обморочной асфиксии.

Кстати вспомнилась родная линяющая теплая шкура Фараона, еще минуту-другую назад греющая мою охолонелую интеллигентскую грудь форменного недотепы, потому как прямо у левого соска я обнаружил нечто чужеродное, холодящее, скользкое, слегка жалящее...

Молчаливый главарь шайтанов-шантажистов прилежно придерживал мое хозяйское вольнолюбие обыкновенным выкидным ларечно-импортным лучисто стальным лезвием.

Для пущей острастки, он водрузил на мой впалый живот свое джинсово-чугунное ядро колена, и, наконец-то разрешился вполне интеллигентской вербальной тирадой:

– Господин Типичнев, не держите нас за фраеров. Иначе я, лично, сотворю с вашим благовонным телом непотребство. Я домашней выучки культурный с а д и с т. Я люблю чуть помучить. Я обещаю чудесную сладкую и долгоиграющую агонию...

Проговаривались эти очевидные мистификаторские глупости нормальным, едва ли не приятельским тоном, который, по мнению доморощенного экзекутора-ритора, непременно должен был вызвать в придушенном, дурно потеющем организме хозяина еще более жуткие безысходные ощущения.

Впрочем, чего жеманиться в эти черно-юмористические ночные секунды, уютно добросовестно отсекаемые моим приятелем-будильником, я видимо все-таки приобрел (и еще приобрету) десяток-другой натуральных серебряных нитей в своей вполне еще не жидкой шевелюре. Но того дурного беспросветного атавистического тягомотного ужаса, в преддверии пополуночного рандеву с неизвестными пришельцами, я уже не отыскал в себе.

Странное тяжелое сожаление шевелилось в ритмически колотившемся сердце. Сожаление о каких-то несбывшихся идиотских мечтах. О несостоявшемся турпоходе в книжно-сказочные тропики и саваны Африки, на речку Лимпопо... В сущности, порядочные детские грезы, которые в наши дни вполне можно претворить в реальность, – были бы деньги. Эти самые зеленые банковские бумажки американского казначейства...