Текст книги "Царь царей..."

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

XXV

Словно узорной резьбой покрывала надпись низы двух стен до высоты почти сажени от пола. Песчаник местами выветрился, и сеть иероглифов прерывалась впадинами; на скалах базальта, проступавших кое-где в виде черных ребер, надписей не было.

Иван Яковлевич с лихорадочным волнением приступил к изучению и списыванию их. Михаил Степанович помогал ему.

Свирид Онуфриевич постоял, поглядел на них и, убедившись, что эти люди потеряли всякую способность думать и говорить о чем-либо другом, кроме надписи, закурил трубку и, засунув руки в карманы, направился к палеонтологу.

Тот продолжал сидеть на впадине у окна.

– Выхода-то нет, драгоценнейший, – заявил охотник, подходя к нему.

– Да? – рассеянно отозвался Павел Андреевич. – Ничего, в окно выберемся!

Свирид Онуфриевич пыхнул трубкой, затем молча отодвинул, как некий неодушевленный предмет, Павла Андреевича в сторону, взобрался в нишу окна и, держась обеими руками за края отверстия, заглянул вниз.

– Одначе!.. – проговорил он, невольно отодвигаясь назад. – Саженей сорок вышины, я думаю, будет.

– Что вы говорите! – воскликнул Павел Андреевич. – Может быть, какие-нибудь уступы есть, по ним лезть можно?

Охотник снова выглянул наружу.

– Нет! – сказал он, спрыгивая на пол пещеры. – Стена совершенно отвесная!

– Вот тебе и спаслись! – проговорил, удрученный новым открытием, палеонтолог. – Но ведь, тем не менее, другого выхода нет?

– Нет! – подтвердил охотник. – Придется воспользоваться этим: у нас есть с собой веревка; только не думаю, чтобы ее хватило отсюда до земли!

Павел Андреевич с трудом влез на окно и в свою очередь посмотрел вниз.

– Батюшки! – с неподдельным ужасом проговорил он, – да разве мыслимо отсюда спуститься? Колокольня Ивана Великого не достала бы крестом до окна!

– Единственный выход! – угрюмо повторил охотник.

Он подозвал Антона, и вместе с ним стал вынимать из всех сумок веревки и связывать их крепкими узлами в одну.

– На такой ниточке вы думаете опускаться?! – спросил палеонтолог, остановившись около них.

– Выдержит… вовсе она уж не так тонка! – возразил охотник.

Скоро все имевшиеся куски были связаны. Свирид Ону-фриевич привязал к концу веревки довольно большой камень и, улегшись на выступе окна, стал спускать его; Антон придерживал позади веревку.

Через несколько времени веревка остановилась.

– Что, не идет дальше? – быстро спросил Свирид Онуф-риевич.

– Нет-с… вся вышла, – ответил Антон.

Свирид Онуфриевич выставился почти до пояса, подергал веревку и, убедившись, что камень висит еще на значительной высоте над землей, стал вытаскивать его обратно.

– Не хватило… – отнесся он к Павлу Андреевичу, молча следившему за его действиями. – Придется белье пустить в ход!

– На тряпках спускаться?! – воскликнул палеонтолог.

– Нет, где уж тут! Надо постараться привлечь как-нибудь внимание Василия и Фильки, и они подадут нам снизу все нужное! Во-первых, вывесим из окна что-либо белое… рубаху, что ли. Затем будем стрелять из револьверов. Цел он у вас?

– Цел.

Охотник достал свой револьвер; патронов налицо оказалось около сотни. Положив его и коробку с патронами на окно, Свирид Онуфриевич начал разоблачаться. Примеру его последовали Антон и Павел Андреевич. Сняв белье, все оделись снова. Охотник отыскал трещину в стене за окном и, достав из сумки вилку, укрепил с помощью ее, в виде флага, рубашку Антона. Прочее белье все втроем стали раздирать на полоски и подвязывать одну к другой.

Скоро получилась довольно порядочной длины лента. Чтоб не оборвать ее, охотник выбрал камень меньших размеров и начал производить новый опыт.

Камень наконец достал до земли. Свирид Онуфриевич обвязал оставшийся конец веревки вокруг огромной глыбы, острым мысом выдававшейся из стены рядом с окном и, взяв револьвер, улегся опять в нише. Чтоб не пропадала даром часть звука, он опустил руку ниже отверстия в скале.

Павел Андреевич и Антон услыхали довольно сильный удар; в окно втянуло немного дыма; запахло порохом. Через десять минут грохнул новый выстрел. Свирид Онуф-риевич решил стрелять через равные промежутки времени.

Павел Андреевич постоял около охотника, затем заложил руки за спину и направился к старому ученому и Михаилу Степановичу, работавшим у противоположной стены.

Михаил Степанович слышал выстрелы, но Иван Яковлевич так ушел в разбор надписи, что если б даже мир стал рушиться вокруг, он или не увидал бы ничего, или же не придал бы этому никакого значения.

Павел Андреевич мельком осмотрел иероглифы, обежал глазами своды пещеры, затем вернулся к окну, захватил стоявший там второй фонарь и вернулся к Ивану Яковлевичу.

Михаил Степанович указал ему не списанные еще места на стене, и палеонтолог принялся за работу. Воспоминание о нарисованных изображениях древних зверей вдруг проснулось в нем и больно укололо в самое сердце.

– Этакое свинство! – пробормотал он, усердно вычерчивая карандашом непонятные знаки. – Задержись мы там, срисовывая их, камень мог упасть впереди, и не попали бы мы никогда в эту окаянную скворешню!

Списыванье иероглифов оказалось трудным только сначала; рука быстро привыкала к начертанию их, и работа пошла ходко.

Через несколько часов все письмена, находившиеся в разных местах на стенах, были перерисованы.

Антон тщетно являлся несколько раз с призывом к обеду; на зов его отправились, кончив работу, только Михаил Степанович и Павел Андреевич; старый ученый кинул на Антона молниеносный взор и, захватив фонарь и драгоценные листки рукописей, удалился в угол пещеры.

Утолив голод, Михаил Степанович сменил охотника.

– Что, видели вы кого-нибудь? – встретил Свирида Онуфриевича вопросом палеонтолог, еще не кончивший своего обеда. Последний находился перед ним в виде нескольких кусков хлеба и коробки с сардинами на салфетке, постланной Антоном прямо на полу пещеры.

Охотник отрицательно мотнул головой.

– Никого. Что мой Филька-подлец дрыхнет, должно быть, без памяти – это понятно, но где Василий, его отчего не видно?

– Да слышны ли внизу выстрелы?

– Вы думаете, мы так далеко от реки, что там их не слышат?

– Весьма возможно!

– Тогда мы пропали!… – вполголоса сказал охотник, встревоженный предположением палеонтолога.

Свирид Онуфриевич наскоро закусил и поспешил опять к окну.

Уже вечерело. Странно было видеть себя в полном света пространстве, тогда как внизу расстилалась погружавшаяся во тьму земля; над рекой серела густая полоса тумана; на бледно-голубом небе начали проступать искры звезд.

Звуки выстрелов, казалось, усилились.

– Придется стрелять всю ночь, – сказал Свирид Онуф-риевич, наблюдая долину из-за спины Михаила Степановича. – Установим очередь. Вспышки выстрелов будут очень заметны!

– И выставим, кроме того, в окне зажженный фонарь! – добавил Михаил Степанович.

Глубокая ночь глядела в окно, когда Иван Яковлевич подошел к своим спутникам.

Палеонтолог уже мирно похрапывал в углу; Михаил Степанович сидел в нише у ног охотника и задумчиво глядел на ярко мерцавшие звезды.

– Дай-ка поесть, Антон! – весело сказал старый ученый. – Я проголодался что-то!

Услыхав голос его, Михаил Степанович оглянулся и соскочил с окна.

– Прочли? – оживленно спросил он.

Иван Яковлевич с многозначительным видом несколько раз покивал головой и принялся за еду.

– A y нас в некотором роде беда… – сказал, помолчав немного, Михаил Степанович. – Нет выхода, кроме окна!..

– Что ж, вылезем в окно, – ответил Иван Яковлевич.

– Но вышина! Саженей сорок, если не больше, будет!

– Это немного высоко… В таком случае, уйдем другим ходом!

– Каким? Он же завален камнем!

– Да, тот, по которому мы пришли; я говорю про другой!

– Про какой? – воскликнул Михаил Степанович. – Разве есть еще новый ход?

– Есть.

Иван Яковлевич вытащил из бокового кармана листки, написанные иероглифами и его переводом.

– Надпись ясно указывает на существование его.

Михаил Степанович вскочил на ноги и бросился сперва к Свириду Онуфриевичу, затем к Павлу Андреевичу.

– Вставайте! – крикнул он, тормоша его за плечо. – Идите сюда скорей!

– Что вы, дикий человек! что случилось? – спросил палеонтолог, открывая глаза.

Свирид Онуфриевич повернул к нему голову.

– Довольно стрелять! – радостно продолжал Михаил Степанович. – Есть выход! Идите, Иван Яковлевич читать будет сейчас надпись!

В темной пещере, при свете фонаря, поставленного на землю, вокруг старого ученого собрался кружок путешественников. Даже Антон примостился сзади и приготовился слушать чтение барина.

– Господа, – начал Иван Яковлевич, – сейчас я пережил минуту, лучшую в моей жизни. Здесь я убедился вполне, что мы сделали величайшее открытие: нашли первообраз арийских языков! Внизу, у этой горы, многие тысячелетия назад жил целый народ и тот человек, следы которого мы так искали везде. Драгоценная надпись, к сожалению, сохранилась не вполне, есть много пробелов, и я их отметил точками. Ну-с, теперь слушайте.

Иван Яковлевич поправил очки и придвинул фонарь к себе.

«Странник!

Орус, жрец великого Аздомайи, шлет привет тебе.

Я думал о тебе, придущем через многие дни, и ты пришел сюда. Не должно исчезнуть бесследно то, что изведали люди, и камни расскажут тебе, что знаю я, уходящий к Аздомайе.

Камни из воды (лед?) и белые облака (снег?) горами лежат кругом на земле, но знай, что было время, когда не было их. Цвели цветы, зеленели деревья, которых не знают теперь люди; стволы их в земле; лица людей были темней от Сонайи (солнца?). Великий огонь вечно пылал над этой горой, но Аздомайя в гневе своем на людей потушил его и охладил лицо Сонайи. Дыхание ноздрей стало застывать на земле; люди оделись в шкуры зверей и не снимают их. Дома из альвавий (род бамбука?) оставлены; люди ушли в пещеры в горах. Заржавели серпы и осиротели хлевы. Бела стала земля, но почернели умы людей, ибо остались только война и охота. Грозно было по всей земле имя царя царей. . (оно стерлось), все меньше становилось людей и холоднее делалось на земле. Недостойный Орус молил великого Аздомайю об оставлении гнева, но крики пиров в пещерах горы заглушали перед ним голос молитвы. Я оставил храм и углубился в вечную ночь горы Бога Богов. Там, где течет под землей река Смерти, в древнем проходе услыхал я грозные голоса Богов и в страхе упал ниц и внимал им, заставлявшим дрожать камни стен. Я пошел дальше, ища Аздомайю. Я видел. . Как угли были волоса мои, когда я ушел в гору, и белы как покров земли, когда возвратился. Черен стал духом Дивейто за то, что я был там, куда не осмелился заходить ни он и никто из служителей Богов. . И царь призвал и спросил: «Ты, говоривший с Аздомайей, должен знать, отчего холодеет земля?» Ответил я: «От гнева Его на вас. . смеялись и царь приказал мне ехать узнать, скоро ли растают белые камни и проглянет (трава?), которой не видали мы. Дали мне спутников: тех, кто не угоден был царю и Дивейто.

Много дней ехали мы, закутанные в шкуры зверей: везде толстым ковром лежали белые облака. Мертво. . (?) Стада животных уходили оттуда, куда ехали мы; видели их выкапывающими пищу и по множеству трупов узнавали путь свой.

Великая вода плещет волнами в край земли; Сонайя омывает в ней, уходя на покой, лицо свое; мы видели волны в гору величиной, носившие скалы из бледного камня, и среди них плавали брюхами вверх страшные звери вод: бледные скалы убили их. Ночь. .

«Мы. . с великим трудом пробили. . и предали земле. . оставив надпись. .

Горы, держащие небо (не Алтай ли?), долго осматривал я и понял, что их избрал Аздомайя орудием мести своей: медленно ползут с них великие мертвые потоки из тех же бледных камней. Им нет преград; пропасти заполняются ими как малые ямки. Скалы отрываются ими и ставятся там, где не могли взрасти они. Близок день: застынут в холодный хрусталь земля и Великие Воды. Но вечен Аздо-майя и пламя его! Настанет. . и в пламя обратятся оковы земли, возродится трава на ней. Ты, прочитавший слова мои странник, помни: я, Орус, жрец Аздомайи, говорю тебе: идет смерть, но вечен Бог.

Я предстал перед царем. Грозны очи его, но есть ли страх в том, кто видал Аздомайю. . ответил: «Нет, мы с тобой не увидим травы. Будет еще холодней, и все живое превратится в камень. Смерть идет сюда, царь, и близка она. Ты забыл Бога Богов. . поставил себе с гордыми надписями: «Я царь царей» камни. . но. . (титул?) этот Бога Богов. Что ему поставил ты?..»

Пена проступила на губах царя. Он метнул копье свое, но оно оцарапало только шею мне, и вдруг и царь и воины его и пиршественный стол повалились на землю. Гора всколебалась как волны от грозного удара Аздомайи. Камень упал на Дивейто и нескольких близких царя. Живые бросились вон и увидали пламя и дым над горой. Аздомайя тряс ее и в гневе метал в бежавших камни и скалы; жидкий огонь (лава?) залил пещеры и залы их. . Я удалился на гору. Ты найдешь на стене лик Сонайи и знай, что под ним проник я сюда.

Уходили. . люди. Я видел из окна, как шли воины, многочисленные как ожившие камни гор. Царя несли на. . (кресле?) на палках. Видел уходившие толпы детей и женщин. . Я один в стране. Из окна не видно ничего живого. Белая равнина лежит кругом. . согреваюсь внизу и возвращаюсь писать сюда. . Меха бессильны против дыхания гор. . люди должны погибнуть в пути. . кто избежит руки Бога Богов? Аздомайя хочет очистить мир. . ухожу и я в огонь его. .

Странник, говорю тебе последние слова: нет смерти, ибо велик Аздомайя и. .»

Иван Яковлевич кончил и стал складывать листки. Все молчали под сильным впечатлением прочитанного.

Первый нарушил молчание Михаил Степанович.

– Я как будто въявь вижу у стены этого человека, одетого в шкуры, – сказал он.

Все невольно взглянули на стену иероглифов; свет фонаря не достигал до нее: ничто не выступало и не шелохнулось в полутьме кругом.

– Описана, несомненно, одна из ледниковых эпох, – проговорил Павел Андреевич. – Это драгоценнейшее свидетельство очевидца! Поздравляю вас, Иван Яковлевич, – продолжал он, протягивая руку, – вы сделали величайшее открытие, вы узнали, что уже в одну из ледниковых эпох человек в некоторых местах достиг высокой степени культуры!

– И вас также, – сказал старый ученый, отвечая крепким пожатием, – ваше открытие не меньше моего!

– У меня все не идет из головы этот Орус! – начал опять Михаил Степанович. – Он ходил здесь, думал, писал… Значит, та огненная пещера, которую видели мы, и поглотила его?

– Вероятно… – ответил палеонтолог.

Практичный охотник взял тем временем стоявший на окне фонарь и пошел осматривать стену. Близ дальнего левого угла с высоты человеческого роста глянуло на него полустертое изображение круга в лучах. Никакого отверстия под ним, между тем, не было.

– Гм… – проговорить охотник, ощупывая и разглядывая стену. – И признака щели нет никакого! Михаил Степанович, подите-ка сюда?

Тот подошел к нему, и вдвоем они стали пробовать плечами выдавить часть стены; она не поддавалась.

На помощь к ним явился Антон и оба ученых, но их подмога оказалась бесполезной.

– Песчаник сросся от давления в течение стольких веков, – проговорил палеонтолог. – А вот попробуем этот базальт, посмотрите, какой он странной формы.

Десять рук уперлись в черный треугольник, имевший вид заплаты на стене, и дружно навалились на него. Он разом опрокинулся назад, и чересчур усердствовавший охотник вылетел бы за ним, если бы его не удержал за воротник Павел Андреевич.

Михаил Степанович выглянул наружу.

– Низко… есть спуск, господа! – воскликнул он, оборачиваясь к товарищам.

XXVI

Переночевать решено было в пещере, чтоб не подвергаться риску при спуске в темноте.

В радужном настроении уселись путешественники за ужин. Антон поставил перед ними все, что еще оставалось в запасе: беречь провизию надобности уже не представлялось.

Несколько не в духе был только палеонтолог.

– Я вам завидую, – заявил он старому ученому, – вы увезете с собой ваше открытие, а я приеду с пустыми руками!

– Ничего! в будущем году отправимся сюда с целой экспедицией и вывезем тогда все, даже мамонта! – утешал Михаил Степанович.

– Разве что так!

– Что ваши кости? Падаль. Вот ружье жалко, – сказал Свирид Онуфриевич. – Что-то мой Кузька поделывает! Право, мне кажется, будто мы сто лет провели под землей!

– Да, будет что вспомнить, – заметил Михаил Степанович.

– А и собачий же холод здесь, – продолжал Свирид Онуфриевич. – Прямо будто из ледника дует. Из огня да на мороз попали.

Действительно, высота горы давала знать о себе: в пещере становилось все холоднее. Путешественники выбрали укромные уголки подальше от окна и улеглись, кутаясь насколько было возможно в куртки.

Михаил Степанович долго ворочался, стараясь устроиться потеплее, но наконец угомонился.

Ему приснился сон.

Будто сходит он по черным уступам с горы; рядом с ним шагает седобородый высокий человек, одетый в шкуры вверх мехом.

– Видишь, я прав был… – говорит неизвестный, и Михаил Степанович чувствует, что перед ним Орус, жрец Аз-домайи.

Внизу, куда указывала темная костлявая рука жреца, расстилались зеленые луга. Солнце показывало край венца, и вершины отдаленных гор и середина неба сияли румянцем; чувствовалась свежесть; над рекой дымился туман.

– Это что? – спросил Михаил Степанович, глядя вниз, и страх начал холодить его сердце.

– Царь царей грядет, в вечной славе живущий, – ответил жрец.

Туман колеблется, свивается в неясные очертания, и из них выступают фигуры громадных людей. Ряды за рядами чернолицых воинов, в шкурах с копьями и бронзовыми мечами у боков, как волны без конца и без счета, уходят вдаль.

Что-то засияло над ними; ясно выступил золотой значок, и вдруг открылся стоящий на носилках, держась за древко значка, высокий человек.

Мантия из белых мехов ниспадала с плеч его почти до земли. Он озирал войска, как бы готовясь к бою. Темное безудержно-властное лицо его повернулось в сторону горы, и Михаил Степанович увидел надменные, горящие фосфорическим блеском глаза. Михаил Степанович отвел свои и, когда снова поднял их, царь царей уже исчезал вдали; лес копий и языки тумана закрывали его.

Показались женщины и дети. Толпы их шли и шли без конца, таща на спинах различный скарб.

Тоска и забота виднелись на лицах многих; иные плакали, но ухо не уловляло ни звука.

– Это сон?… – проговорил пораженный зрелищем Михаил Степанович.

– Сон!… – как эхо отозвался Орус, сидевший рядом на камне. – Сон был жизнью и жизнь будет сном!

– Но скажи, что совершил этот царь? Он велик, «царем царей» зовешь ты его, каковы же дела его?

Жрец повернулся и безмолвно вытянул вперед руку.

Михаил Степанович оглянулся и увидел знакомый обелиск. Надпись на нем горела как золото, и Михаил Степанович, удивляясь сам, легко прочел ее. Особенно бросались в глаза слова: «победивший… разоривший…»

– Но кого, что? – продолжал спрашивать Михаил Степанович; волнение все больше и больше охватывало его; он дрожал всем телом.

Орус обвел рукой горизонт и опять не проронил ни звука.

– Победил себе подобных, разорил земли их! – воскликнул Михаил Степанович. – Но разве это заслуга? Разорить может и зверь! Что с о з д а л он? Огромное царство, скажешь; но ведь это химера, мыльный пузырь, лопающийся при первом толчке!! Что создал он истинно великого, вечного? Что же ты не отвечаешь, жрец?!

Орус сидел, низко склонившись и сжав как бы в глубокой думе обеими руками виски.

– За пролитую кровь, за разбой «вечная слава», да?

Орус медленно поднял лицо свое:

– Раб иссекал слова на камне… – проговорил он, – раб жив в деле своем, но где имя царя царей?

– Его нет нигде, назови его!

– Аздомайя стер его… – ответил жрец. – Ты прочел, но не понял надписи. Я, Орус, скажу, что говорит тебе камень: «Помни участь в веках царя царей!»

Земля под ногами Михаила Степановича дрогнула от подземного удара: глухой гул раскатился кругом.

Холодная рука Оруса схватила руку Михаила Степановича и повлекла его обратно к горе.

– Зачем возвращаемся? – спросил Михаил Степанович.

Ноги их не касались земли; невидимая сила несла их на вершину.

– Землетрясение… погибнем в пещере!!.. – продолжал, задыхаясь от волнения, Михаил Степанович.

Орус молчал; но странно – Михаил Степанович прочел на бесстрастном, суровом лице его ответ: «Оглянись назад!»

Он оглянулся, и ярко-снежная равнина ослепила его. Громадные толщи льда, сверкая миллиардами огней в негревших лучах мертвенно-бледного солнца, надвигались как прилив океана со всех сторон. Нестерпимый холод проницал до костей.

Они очутились в пещере.

Спутники Михаила Степановича спали у стен; фонарь желтым пятном выступал из тьмы. За окном на черно-синем небе мерцали звезды.

Михаил Степанович приподнялся и расширившимися глазами огляделся вокруг. Он не спал, – сомнений в том не было. Какая-то тень скользнула, показалось ему, в проход, ведший к подземной реке.

– Кто здесь? – спросил он, вскакивая на ноги и трясясь как в лихорадке.

Громкий лай извне пещеры ответил ему.

Очнувшись совершенно от сна, так слившегося с действительностью, Михаил Степанович схватил фонарь и бросился к проделанному ими отверстию. Неистовый лай приветствовал появление его; какая-то тень бросалась внизу на стену и скребла ее лапами.

Михаил Степанович направил на нее свет и узнал Кузьку.

– Кузька! – радостно воскликнул он. – Ты какими судьбами здесь?

Заспанный охотник приподнял голову, намереваясь тотчас же запрятать ее опять под куртку, но, распознав знакомый лай, сорвался с места и подбежал к Михаилу Степановичу.

– Кузька?! – рявкнул он во все горло, – иси! иси! Ку-зенька! Песик ты эдакий!!

Крики и лай разбудили остальных. Все собрались около отверстия в стене. Свирид Онуфриевич выпрыгнул наружу и, подсадив собаку в пещеру, выстрелил в воздух. Огненная струя вырезалась в темноте, и удар, отражаясь от скал, далеко покатился вниз.

Оттуда послышались голоса. Путешественники ответили и все выбрались из пещеры. Через несколько минут блеснули фонари и показался Василий, сопровождаемый двумя рыбаками, привезшими их по озеру.

– Вы ли это, Михаил Степанович? – проговорил Василий, вглядываясь в стоявших перед ним людей. – Живы все?

– Живы, живы! – ответило несколько голосов.

Василий быстро перекрестился несколько раз.

Михаил Степанович горячо обнял его.

– Здравствуй, Васюк! как ты сюда попал? Лодочники зачем здесь?

– Да ведь ума мы, можно сказать, с Филиппом решились! – заговорил Василий, путаясь и сбиваясь от радости.

– Обвалился вход-то ведь! Не вернулись вы на ночь – ну, ничего, думаем, далеко зашли, должно быть, а на второй день как толкнет земля! Глядим – сдвинулся провал, как будто и не было ничего меж камнями! Света не взвидели мы! Филька ревет как белуга; пробует камни разнять, да ведь где же тут? Горы вплотную сошлись! За лодочниками скорей его послал, только и с ними шелохнуть ничего не могли. Что тут делать? Погибаете, думаю, живьем в земле! Еще других ходов искать стали: излазили гору – нет ничего. А Кузька беспокоится, Кузька выть стал…

– Выстрелов не слыхали? – перебил палеонтолог.

– Разве стреляли? – удивился Василий. – Ничего не слыхать было. Собачка, должно быть, вот и распознала их: зовет, значит, лает на гору, зубами тащит…

– Кузенька! – воскликнул умиленный Свирид Онуфрие-вич, заключая ее в объятия. – Собаченец ты распрекрасный!

– Не стерпел я: чует она что-то, вижу! Взял вот их и пошел! Ну и горочка же! – добавил он, вытирая лоб. – Круча на круче; чуть что не с полуден ведь вышли!

Путешественники и новоприбывшие взобрались в пещеру и решили дождаться в ней рассвета и тогда трогаться в путь.

О сне никто и не; думал; Василий и рыбаки, несмотря на усталость, с почтительным любопытством разглядывали пещеру и даже несколько углублялись в подземный ход.

Единственным мрачно настроенным человеком среди всей компании оказался Павел Андреевич. Известие, принесенное Василием, поразило его в самое сердце: драгоценнейшее сокровище мира, несмотря на все ободрительные предположения товарищей, было поглощено землей почти безвозвратно, «почти», так как путем неимоверных затрат, трудов и средств все же можно бы было извлечь его когда-нибудь через пропасть.

Рассвет не замедлил. Звезды меркли, небо бледнело; высоко-высоко белыми грядками появились облака. Востока видно не было, но розовые пятна зари заиграли нежными переливами на самой середине неба, указывая на близость появления солнца. Внизу, на далекой земле лежали тени; молочная полоса тумана, будто пыльная, широкая дорога, изгибалась у подошвы горы.

– В путь, господа, не пора ли? – сказал наконец крепко прозябший Иван Яковлевич.

– Пора, пора! – отозвались другие.

Все стали выбираться из пещеры.

Михаил Степанович подошел к окну и снова окинул взглядом необъятную картину внизу.

– Прощай, Орус!.. прощай, волшебная сказка! – проговорил он, обводя в последний раз глазами пещеру, чер-невщее отверстие хода и стену с письменами.

И он выпрыгнул вслед за другими наружу. Голоса и шаги удалившихся путешественников стихли. Безмолвие – опять, может быть, на тысячи лет – воцарилось в древнем жилище.

«Сон есть жизнь и жизнь есть сон…» – неотступно звучало в поэтичной душе Михаила Степановича.

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.