Текст книги "Царь царей..."

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Спать ходи: так сидишь, замерзнешь совсем; моя постель делал, большой постель: на всех хватит!

– Что ты говоришь?

Михаил Степанович обрадовался.

– Где, из чего ты ее устроил?

– Из коней строил, – ходи спать!

Недоумевающие путешественники поднялись и отправились за татарином посмотреть на его изобретение. Шагах в сорока в стороне он отыскал ровную площадку, связал на ней лошадям ноги и, повалив их в два ряда, оставил между спинами их узкий проход.

– Ай да Едигей! Умница! – радостно воскликнул Михаил Степанович. – Вот уж никогда в голову не пришло бы так устроиться!

Довольный общим одобрением татарин слегка проржал от избытка удовольствия.

– А как это озеро называется? – спросил его Иван Яковлевич, устраиваясь с помощью Антона между теплыми лошадиными спинами. – Ты знаешь его?

– Не знай… совсем не знай… Тигир-гол это… – с явным почтением к произносимому слову ответил татарин.

– «Небесное озеро», – перевел слова его старый ученый.

– Однако, довольно сносно здесь!.. Спокойной ночи, господа!

– Спокойной ночи! – послышалось выше и ниже его, и все попрятались с головами под всякого рода покрывала, наваленные сверху на бока лошадей.

XIII

Путешественники выспались отлично.

Восход солнца застал лагерь в движении: освобождали и вели поить фыркавших и отряхивавшихся коней, убирали постели, готовили вместо чая закуску.

Палеонтолог, отправившийся к озеру умываться, увидал, что Иван Яковлевич тщательно осматривает громадные глыбы, хаотически наваленные на берегу озера. Воды в нем, казалось, не было; в черной оправе сияла великолепная бирюза, перед которой бледнело небо. Площадь озера была не велика, – всего каких-то одна или полторы десятины. Несмотря на полнейшее безветрие, на нем стояла странная зыбь: голубые волны его не катились прямо на берег, как в обыкновенных озерах, а будто бы в легкой тревоге толкались друг о друга.

– Доброго утра! – крикнул палеонтолог, к которому вернулось после хорошего сна хорошее расположение духа. – Что вы там ищете?

– Надписи, надписи! – ответил, не оборачиваясь, старый ученый.

– Что же, есть они?

– Нет пока!

Палеонтолог, забыв об умыванье, в свою очередь углубился в рассматривание горных пород.

Михаил Степанович опустился у берега на колени и принялся мыться. Вдруг он увидел, что старый ученый сделал больше чем рискованное движение и почти повис над водой.

– Осторожнее, Иван Яковлевич! – крикнул он, – не сорвитесь, – у этих озер страшная глубина!

Окончив туалет, Михаил Степанович не утерпел и, вместо обзора скал, взялся за лот и стал вымерять глубину воды с береговых камней; дна коснуться нигде не удалось ему: стосаженной бечевки не хватило.

На одном из отвесных утесов Михаил Степанович, заинтересованный цветом воды, нагнулся особенно низко; из бокового кармана его выскользнула какая-то вещь, блеснувшая как серебряный рубль. Михаил Степанович слышал легкий всплеск, но не обратил на него внимания.

– Иван Яковлевич! Павел Андреевич! Михаил Степанович! Господа! – начал наконец взывать наподобие иерихонской трубы потерявший терпение Свирид Онуфриевич, стоя над скатертью с разложенными на ней закусками. – Завтракать идите!

Долго пришлось надседаться охотнику, пока наконец все собрались и уселись подкрепляться. Иван Яковлевич заткнул себе, как всегда, за шею конец салфетки и только что протянул руку к чему-то из съестного, как около него выросла длинная фигура Антона.

Несмотря на все неудобства и трудности пути, бессменный и длинный сюртук его был вычищен до педантизма; под сухим, гладко выбритым подбородком виднелся старый, но чрезвычайно чистый галстух.

На руке Антона висело длинное полотенце; в другой он держал мыльницу и щетку для ногтей.

– Что тебе? – спросил Иван Яковлевич.

– Мыться-с пожалуйте, – произнес Антон.

– Как мыться? – с удивлением сказал Иван Яковлевич.

– Да ведь я мылся уже?

– Никак нет-с; у воды были, это верно, а мыться – не мылись.

– Так что же ты раньше мне не сказал! – с неудовольствием воскликнул старый ученый. – Извините, господа, я покину вас, – добавил он, вставая, – я ведь, действительно, кажется, позабыл умыться!

Он улыбнулся виноватой детской улыбкой; все ответили ему улыбкою же.

– Это бывает! – философски изрек Свирид Онуфрие-вич.

По возвращении старого ученого поднялись разговоры об озере. Как могла очутиться на такой высоте вода, не окруженная притом снеговыми вершинами? отчего даже в безветрие всегда бьется зыбь на нем? какая его глубина? – на эти вопросы никто не мог дать ответа. Михаил Степанович сообщил, что в Ачинском округе насчитывается несколько подобных же горных озер; этим и ограничились все сведения о находившейся перед путешественниками загадке природы. Что же касается следов таинственного незнакомца, то к душевному прискорбию ученых ничего по-хожого на них у озера не нашлось.

Около восьми часов утра явился проводник, ездивший отыскивать спуск с горы; поджидавший его караван почти тотчас же тронулся в дальнейшее странствование.

Спуск оказался горше подъема; местами всадники должны были ложиться спинами на крупы коней, вытягивая ноги к самым мордам их. Лошади, упершись на все четыре ноги, то и дело беспомощно съезжали с таких круч, что замирал дух и казалось, вот-вот и всадник и лошадь уж не удержатся и соскользнут в бездну, на камни и на вершины деревьев. Наконец опасные места кончились, спуск сделался «человечнее», как выразился Павел Андреевич; показались пихты, и тайга приняла в свои освежающие объятия путешественников, только в ней почувствовавших, какого напряжения сил стоил им съезд с горы; все на них было мокро от испарины.

Зеленый навес наверху скоро сгустился до такой степени, что не стало видно солнца; путешественники вступили в царство вечных сумерек, и только открывавшиеся кое-где прогалины были заполнены светом; на них отчетливо выделялись уходившие дальше во мрак огромные кряжи деревьев, казавшиеся какими-то исполинами неведомого мира.

Нужно было проверить направление.

Михаил Степанович сунул руку в боковой карман, где у него находился компас: компаса там не оказалось. Михаил Степанович спешно обшарил другой карман, затем все остальные, ощупал подкладку куртки: драгоценного прибора не было.

– Свирид Онуфриевич! – обеспокоенным голосом сказал молодой этнолог, останавливая лошадь.

– Что?

Охотник поравнялся с ним.

– Несчастье: я потерял компас!

– Да ну? – воскликнул Свирид Онуфриевич. – Где? Может ли быть?

– Тише, лучше не тревожить пока никого! Знаете… кажется… нет, наверное даже, он упал в озеро, когда я измерял глубину!

– Да где он лежал у вас?

– Здесь.

Михаил Степанович указал на наружный боковой карман.

Охотник протяжно свистнул и хотел напомнить Михаилу Степановичу его самоуверенные слова, что заблудиться они не могут, но лицо молодого ученого имело такой расстроенный вид, что Свирид Онуфриевич, сказав: «вот так бланманже!», крепко поскреб себе затылок.

– Надо выпутываться! – добавил он.

– Приблизительно я знаю, где мы находимся, – сказал Михаил Степанович, торопливо вынимая карту, – между 63 и 64 градусом долготы и…

– Посадите вы черта верхом на ваши градусы! – с досадой перебил охотник. – Как они вам тут помогут?!

– По положению солнца точно вычислим и наше местонахождение…

– Эка радость какая! – проворчал охотник. – Будем знать в точности, что мы заблудились на шестьдесят третьем с третью градуса долготы! В такой трущобе указку в зубах надо иметь: каждую минуту ведь вы своих вычислений не сможете делать! А серые дни настанут?

Слова охотника были неоспоримы.

Михаил Степанович молча снял фуражку и вытер пот, выступивший на лбу его. По опыту, прежних экскурсий он знал, что значит заблудиться в лесу, имеющем даже какой-нибудь десяток верст; теперь их обступала тянувшаяся на тысячи верст вековая тайга, изрезанная горами, пропастями и непроходимыми болотами. Заблудиться в ней – значило обречь себя на верную смерть.

– Может, Едигей наш бывал здесь? – глухо проговорил Михаил Степанович.

Охотник повернулся на седле и крикнул так, что лошадь под ним шарахнулась от испуга в сторону:

– Эд-ди-ге-ей!!

Громадный черный глухарь, вытянув сине-зеленую шею, выскочил почти из-под копыт коня его и, тяжело захлопав крыльями, взлетел и исчез тут же в потемках.

Услыхав зов, татарин, беседовавший о чем-то с Антоном, пустился вскачь и, лихо обогнав беспечно растянувшийся по-прежнему караван, сдержал коня около медленно подвигавшихся вперед Михаила Степановича и Свирида Онуф-риевича.

– Знаешь ты эти места? – спросил охотник.

Едигей отрицательно мотну л головой.

– Где знай – впереди ехал, где нет – позади: ехал!

Необычайное выражение лица молодого этнолога не укрылось от зорких глаз татарина. Он насторожился.

– Мы тебе откроем тайну, Едигей, – вмешался Михаил Степановнч, – только смотри, никому не говори, не надо напрасно пугать других; я потерял компас и теперь не знаю, куда ехать!

– Це, це, це… – зацокал татарин, сдвигая брови. – А куда ехать надо?

– Теперь – до первого селения. Есть поблизости такие?

– Не знай… – протяжно ответил Едигей. – Худое дело… надо на низ идти!

– Как это на низ, куда? – спросил охотник.

– Куда река бежит, ветер откуда зимой дует! – пояснил, указывая рукой направление, татарин. – Солнце за спина будет. Там большой дорог на Россия – много сел есть!

– Он, вероятно, подразумевает север, – обратился Михаил Степанович к Свириду Онуфриевичу.

Тот кивнул головой.

– А ты сумеешь провести нас туда?

– Не знай… Где узнать?

Едигей повернулся на седле и рысьим взглядом, как бы взвешивая силы ехавших, обежал растянувшуюся позади него вереницу всадников.

Иван Яковлевич, предоставив полную свободу коню своему, сложил обе пухлые белые руки на луке седла. За ним следовал Павел Андреевич. Голова его низко была опущена на грудь, руки висели безжизненно; он спал крепчайшим сном и каким-то чудом удерживал равновесие.

– Только б солнце был! – добавил Едигей, взглянув как будто наверх, в действительности же кинув новый испытующий взгляд на лица Михаила Степановича и его приятеля.

– Надо ехать, – будем пытать!

Михаилу Степановичу вздохнулось несколько легче, хотя тон татарина был далеко не успокоительный.

Во главе каравана поехал Едигей.

В лесу становилось сырее; запахло папоротниками и хвощами, и скоро кони вступили в целое море их и по брюхо пошли в зеленой траве. Мокрая земля зачавкала под копытами.

Едигей несколько раз низко нагибался с коня, рассматривая что-то, наконец остановился.

– Дальше нельзя! – коротко заявил он, спрыгнув с седла и привязывая лошадь к ближайшей ели. – Барахта пришла.

– Что такое? – спросил, думая, что ослышался, Свирид Онуфриевич.

– Барахта – болото по-ихнему, – пояснил Михаил Степанович.

– Верно! – сказал подъехавший Иван Яковлевич. – Это слово мы заимствовали, как и много других, от татар, только дали ему другое значение, однако ясно связанное с прежним!

– Что, что? – испуганно пробормотал Павел Андреевич, упав на шею лошади, остановившейся около других. – Однако… Что такое произошло, в самом деле?

– Ничего, кроме того, что вы носом ткнулись! – спокойно отозвался Свирид Онуфриевич. – Подъехали к болоту и ждем Едигея, вот и все тут!

– Странный вид какой… – заметил, надевая пенсне, Иван Яковлевич. – Что это, туман впереди?

– Нет, отозвался Михаил Степанович, – мы среди целого моря хвощей.

Он нагнулся с седла и, сорвав бледно-зеленое, похожее на елку, но нежное как воздух растение, подал его старому ученому.

– Пра-пра-правнук допотопных громадных хвощей-каламитов! – сказал Павел Андреевич. – Однако и комары здесь! – с сердцем добавил он, звучно шлепнув себя по шее.

– Кажется, десятого убиваю.

– То ли еще будет! – пророчески заметил Свирид Ону-фриевич.

Наконец вернулся татарин, мокрый по пояс и облепленный грязью и зелеными кружками ряски.

– Ехать нельзя! – сказал он. – Большой барахта – утонуть можно. Крутом надо ходить!

– Как это неприятно! – воскликнул старый ученый. – Неужто так-таки совсем нельзя перебраться?

Татарин энергично потряс головою:

– Нельзя! Туда надо! – он махнул рукой вправо.

Иван Яковлевич обратился к Михаилу Степановичу.

– Посмотрите, пожалуйста, на карту: вероятно, есть какой-нибудь переход?

Молодой этнолог вытащил требуемую карту, и, развернув, долго молча разглядывал ее.

– Ну, что же? – нетерпеливо спросил старый ученый.

– Нашли что-нибудь?

– На карте в этом месте поставлены горы.

– Как так?!

– Да так!

Михаил Степанович протянул карту, и все увидали, что на огромном расстоянии, кроме сплошных гор и лесов, на ней ничего обозначено не было.

– Славная карта! – съязвил Павел Андреевич.

– Повесить бы ее составителя! – добавил охотник. – Бросьте ее в болото!

– Каково, в самом деле! – вскипятился Иван Яковлевич.

– Как назвать такое отношение съемщиков к делу?! Но на-ше-то положение каково, что мы станем делать!

– Свернем вправо, как говорит Едигей, и сделаем объезд, – ответил Михаил Степанович, складывая и пряча бывшую свою руководительницу.

– Но ведь мы уклонимся от прямого пути, – воскликнул старый ученый. – Наконец, возможно заблудиться!

– Как-нибудь выберемся!

– «Авоськи» поехали, – заметил Павел Андреевич. – Смотрите, заведете нас, как Сусанин поляков, в такую трущобу, что и ворон костей не вынесет из нее. Ишь ведь, местечко-то – чертово логово настоящее!

Татарин с укором, а Антон с негодованием поглядели на него за употребление не к месту «черного слова».

Караван свернул вправо и медленно, поминутно объезжая попадавшие по пути заросшие мохом, поваленные стволы, потянулся зигзагами дальше.

XIV

Много раз пришлось путешественникам изменять направление пути, стараясь выйти на твердую окраину низины, но она исчезла, словно заколдованная. Лошади поминутно проваливались в мягкой земле по бабки и начали выбиваться из сил. К этому неудобству скоро присоединилось другое: из-под трав стали подыматься мириады комаров. Шлепки усиленно принявшихся колотить себя людей начали раздаваться без перерыва, но такая защита ни к чему не вела: убитых насекомых мигом сменяли тучи их.

Надо было остановиться.

– Костры разложите, господа! – сказал Михаил Степанович, соскакивая с лошади и начиная собирать валежник. Все принялись делать то же, и скоро воздвигнулось несколько порядочных куч; поджигать их усердно принялись те, у кого оказались спички; татарин рубил и подбавлял свежие ветви, и из начавших разгораться костров повалил густой, буро-желтый дым.

Комары исчезли разом, но находиться в дыму было невыносимо. Иван Яковлевич и Павел Андреевич раскашлялись до того, что оба, задыхаясь и отмахиваясь руками, выскочили из костров и предпочли подвергнуться новой атаке злостных врагов.

Татарин, как местный житель, более спокойно переносивший земные невзгоды вроде дыма и комаров, подошел к ученым и подвел их опять к одному из костров.

– Ложись, – сказал он, указывая на место около костра, из которого наклонно, но не касаясь земли, тяжелыми клубами шел дым. – Там хорошо: дыши можно, гнус[10]10
  Сибирское собирательное название комаров, оводов, слепней и т. п. насекомых.


[Закрыть] нельзя прийти!

Под кровлей из дыма оказалось действительно хорошо; Михаил Степанович и Свирид Онуфриевич зажали рты и перебежали к ним; все четверо расположились рядом.

– Смотрите, господа, лошади наши куда зашли! – воскликнул Свирид Онуфриевич, указывая назад.

Михаил Степанович и Иван Яковлевич оглянулись. Умные животные сбились в тесную кучу и, уткнув морды в самую землю, свободную от дыма, неподвижно стояли позади костров.

Обедать пришлось лежа на попонах и каких-то мешках, принесенных предусмотрительным Антоном.

– Возлежим как древние греки! – восклицал Свирид Онуфриевич, основательно подкрепившись вином и с наслаждением потягивая трубку.

Настроение духа сделалось у него необыкновенно благодушным.

– Это в болоте-то? – не без язвительности заметил Павел Андреевич. – Что-то не слыхал, чтобы они в болотах валялись!

– Меня очень беспокоит, признаюсь вам, это болото! – сказал, обращаясь ко всем, Иван Яковлевич. – Ведь мы совершенно не можем держаться взятого направления?

– Ерундиссимус! – заявил, вдруг разозлившись, охотник. – Какие тут направления? Приедем в конце концов на Байкал и воспоем аллилуйя!

Старый ученый бросил на него недовольный взгляд.

– Я думаю тоже, что придется отказаться от нашего плана! – поспешил сказать Михаил Степанович. – Тайга становится все непролазнее!

– Все-таки будем пытаться! – заметил Иван Яковлевич, блуждая взглядом по окружавшему лесу.

Свирид Онуфриевич повернулся на бок.

– А зачем? – спросил он. – Ведь это жадность в вас говорит – «все» отыскать! Смотрите – захватит нас зима, не успеем осмотреть и главного, того, что открыл Михаил Степанович!

– До зимы далеко.

– А до Байкала еще дальше! Сколько верст, полагаете вы, можно сделать в день в таком лесище? Три, лопни моя душа от ушей до пяток! да и трех много!

– Что он говорит? – с некоторым беспокойством обра-ратился старый ученый к Михаилу Степановичу.

– Боюсь, что он прав! Я в жизни не видал ничего подобного!

Михаил Степанович обвел кругом рукой.

– Ваше мнение, Павел Андреевич?

Палеонтолог пожал плечами.

– Я без мнений! – отозвался он. – В сущности, раз взялись за что-либо, надо доводить до конца. Но эти комары, черт возьми! из-за них от всех благ мира отказаться можно!

– Все-таки попробуем, господа, еще продвинуться вперед! – сказал Иван Яковлевич. – Ведь может быть, где-нибудь здесь в двух шагах болоту конец, ровный путь дальше, след какой-нибудь есть?

Никто не ответил ему.

Часа через два караван выступи ль дальше.

Головы и шеи всадников были укутаны полотенцами так, что виднелись только глаза; на руках у одних были перчатки, у других заменяли их тряпки. Филипп натянул в виде кавалергардских рукавиц две пары носков своего барина и все время самодовольно похлопывал ими друг о друга.

Лошади оставались беззащитными, и комары седым ковром облепили их. Всадники избивали насекомых, насколько могли; тряпки на руках у них покрылись конской кровью; той же кровью перемарались и повязки на головах всех, и караван стал походить на странно-безмолвный отряд тяжело раненых и перевязанных людей.

Конца болоту все не было. Тьма в лесу ничего не дозволяла различать путем уже шагах в десяти впереди; то и дело приходилось натыкаться на препятствия, поворачивать назад и объезжать то непролазные для пешехода заросли, то завалы из упавших и гнивших гигантских стволов; деревья иногда лежали друг на друге, и гнилые стволы, рассыпавшиеся от первых ударов, грудились в высоту до двух и более сажен. Заросли колючей дикой малины закрывали в таких местах всадников почти по плечи. Сильный запах грибов и папоротников чувствовался даже сквозь полотенца, обвязывавшие лица. Наконец и слабые просветы солнца исчезли совершенно.

Палеонтолог посмотреть на часы, как бы желая удостовериться, не наступила ли ночь: было всего четыре часа.

Михаил Степанович ехал впереди рядом с татарином. Вдруг оба почти одновременно остановили лошадей; татарин соскочил с седла и, нагнувшись к самой земле, принялся разглядывать что-то находившееся на ней.

Подъехавшие остальные путешественники увидали многочисленные и свежие конские следы, глубоко оттискивавшиеся на сырой земле.

Татарин внимательно разглядывал каждый след, затем, сосчитав их, быстро вернулся и сел на лошадь.

К удивлению Михаила; Степановича, он направился не по следам, которые несомненно привели бы в конце концов к какому-нибудь человеческому жилью, а пересек их почти под прямым углом.

Молодой этнолог освободил несколько рот и догнал опередившего его татарина.

– Почему ты, Едигей, не поехал по следам? – спросил он, тронув за плечо его.

Едигей оглянулся.

– Следа эти наша, господин! – вполголоса ответил он, и серьезно-спокойные слова эти обдали Михаила Степановича ледяной волной.

– Наши? – в ужасе повторил он. – Значит, мы заблудились?!

– Бог захочет – спасет, нет захочет – умрем! – с тем же глубоким спокойствием сказал татарин. – Все Бог… Надо спать теперь, – добавил он, – темно совсем, глаз суком выбьет!

В глухой тайге опять вспыхнули под деревьями яркие глаза костров; неохватные ели между ними озарились и вырисовывались снизу каждым сучком своим; ближайшие к огням ветви наклонялись и трепетали. Нет-нет и пламя выскакивало из костров, яркими змеями обвивалось вокруг ветвей и, треща, потухало где-то глубоко в черной груди беспомощно отмахивавшихся от этих змей исполинов.

– Пожара бы не произвести! – с испугом сказал Иван Яковлевич, увидав перебросившейся в высь огонь.

– Ничего! – отозвался охотник. – Деревья так легко не загорятся. Поземка[11]11
  Поземный пожар.


[Закрыть] в бору страшна, а здесь мокро, бояться нечего.

Татарин с помощью остальных слуг заготовил на ночь огромные вороха сучьев и небольших деревьев. Костры им были разложены почти сплошным кольцом, внутри которого располагались под деревьями люди и лошади.

Ночь выросла черная как уголь; над землей светились звезды, но ни один луч их не проникал сквозь мощно сплетенный навес из ветвей в лесной грот к путешественникам.

Михаил Степанович казался очень утомленным и первый улегся на подобие постели, устроенной на куче веток, настланных для предохранения от воды.

Разговор между бодрствовавшими путешественниками не вязался: ночь зачаровывает вое и живое и мертвое, и самый болтливый из людей смиряется и стихает, очутившись лицом к лицу перед бездной ее.

То с одной, то с другой стороны слышался иногда волчий вой, и мирно жевавшие траву кони подымали тогда головы и настораживались.

Господа уснули. Но татарин нашел нужным устроить смену из слуг, и всю ночь одинокая фигура кого-нибудь из них бродила, как безмолвный дух, от костра к костру, подкидывая дрова то в тот, то в другой; огонь с треском вспыхивал ярче, взлетали звездами искры, и сонная тишина снова охватывала бивак.