Текст книги "Тайны подмосковных лесов"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Вы тоже выйдите из машины.

– Кто он? Да он пьян, товарищ лейтенант, – по-прежнему продолжая улыбаться водитель, и улыбка становилась все более напряженной и зловещей. – Пускай себе спит, брось, братан.

– Выйдите из машины, – громко и требовательно сказал Орлов.

– Вы мне? – сонным голосом проговорил пассажир. От него совершенно не пахло спиртным.

– Вам.

– Не надо, братан, брось, – голос водителя, стоявшего рядом с Орловым становился все более елейным и все более угрожающим. – Мы поедем, не надо... Да я мало дал, наверное, на вот вам еще, товарищ лейтенант, вот вам тысячу, нет – две, и мы поедем. Нас дома жены ждут, волнуются, и вас, наверное, тоже...

Вспомнил было лейтенант Орлов о своей жене, лежащей с маленьким Мишей в роддоме. Но что-то мешало ему завершить это дело так, как предлагал водитель "Жигуленка", какая-то упрямая сила двигала им чуть ли не против его воли. Он не хотел никому уступать, никаким елейно-угрожающим уговорам, он понимал, что именно в том, чтобы не упустить этих людей и заключается в данную минуту его офицерский и вообще мужской долг.

– Я вам повторяю, выйдите из машины, покажите ваши документы, – сказал ещё раз Юрий Орлов, и рука его медленно потянулась к кобуре.

– Не надо, товарищ лейтенант, – все ещё продолжал увещевать седой водитель.

– А почему это не надо?! – вдруг подал голос и пассажир, мгновенно уловив движение руки лейтенанта, и стал быстро вылезать из машины. – Он думает, что у нас что-то не в порядке. Так нет, я выйду и покажу документы... Все у нас в порядке, да вот и документы. – При этих словах он молниеносно выхватил из внутреннего кармана куртки пистолет и выстрелил Юрию в лицо. Все было кончено мигом.

– Обалдел?! – ахнул Хряк. – Да я бы с ним договорился.

– Нет. Не договорился бы. Он все понял, он меня узнал, ведь в розыске я. Нам бы крышка. Поехали отсюда. И больше нигде не останавливайся. А не можешь, я сам сяду за руль. Сейчас нам бы свернуть куда-нибудь, по трассе ехать нельзя, опасно. Надо исчезать, понял, дружище, напряги мозги, куда нам деться. И не бойся ничего, дело темное, ночное, никто ничего не видел...

– Ничего я не боюсь! – разозлился вдруг Хряк. – Только не надо было этого делать, поторопился ты.

– Через минуту он бы передал по рации, что обнаружил Бородина, и началась бы облава. Так что, все по уму, и все вовремя. Давай-ка, прихватим его волыну.

– Вольтанулся? На кой хрен нам она?

– Тут ты прав, оставим... Едем...

...Умчался бежевый "Жигуленок" в ночную тьму, и действительно, вскоре свернул куда-то и исчез во тьме, словно призрак, сеющий смерть. А лейтенант ГАИ Юрий Орлов остался лежать на Киевском шоссе с простреленной головой и окровавленным лицом, так никогда и не увидев своего первенца Мишеньку. И не придет он встречать из роддома свою Верочку с букетом цветов, который он уже сегодня успел заранее купить, и который стоял в большой красивой вазе на новеньком буфете в новенькой двухкомнатной квартире в Солнцево. Придут за Верочкой друзья Орлова, отвезут её с крохотным сынишкой домой, и только там, переминаясь с ноги на ногу и запинаясь, сообщат они о том, что лейтенант ГАИ Юрий Орлов погиб смертью храбрых от пули неизвестного бандита. И закричит при этих словах Верочка так, что никогда не забудут друзья Юрия этого душераздирающего крика, и до конца жизни будет им сниться по ночам этот крик отчаяния и безнадежности...

3.

Домик в Подмосковье неподалеку от Одинцова, который снимал уже третий год Дима Рыщинский по кличке Хряк, разительно отличался от подмосковного домика Коленьки, вызывающего тоску и уныние. Этот домишка, хоть и маленький, был крепок, свежевыкрашен суриком с олифой, перекрыт новенькой железной крышей. Все в нем было ладненько – и крылечко, и ставенки, и маленький палисадничек, в котором до холодов цвели хризантемы и флоксы. Около домика был железный аккуратненький гараж, в котором ещё недавно стояла бежевая "шестерка" Хряка. Теперь же машины больше не было. Хряк из-за известных обстоятельств вынужден был по жуткой дешевке сбыть машину с рук, да и то только потому что крупно повезло, и он вспомнил, что в одном поселочке по Киевскому шоссе недалеко от кольцевой, есть человек, в любое время скупающий мазаные машины. К нему-то они и свернули после инцидента. Так что теперь он остался безлошадным, и надо было покупать новую машину. А без машины он никак не мог. До появления на горизонте незваного гостя Ворона Хряк тихо и мирно работал бомбилой на своей "шестерке" в аэропорту Домодедово. Зарабатывал он хорошо, ему вполне хватало, он снимал этот аккуратный домик, а в перспективе хотел перевезти туда свою бывшую жену Ларису, с которой начинал вновь сходиться, и восемнадцатилетнего сына Павлика. Хряку было сорок девять лет, прошлое его было бурно и смачно. В его послужном списке были квартирные кражи, разбои, грабежи, долгие годы за решеткой. С годами он устал от этой жизни. Освободившись четыре года назад, он осел в Подмосковье, купил машину и стал заниматься частным извозом. Со временем стал в ряды домодедовских бомбил, и дело это ему очень даже пришлось по душе. Человек он был практичный и резонный, и без нужды рисковать не любил. Но самым большим риском было отказывать в помощи старым друзьям типа Ворона, такие как он умели "отблагодарить" за отказ. И когда его просили о содействии, он никогда не отказывал, спокойно делал то, о чем его просили. Порой, правда, на его машине творились крутейшие дела, а потом его веселые друзья исчезали кто куда, кто обратно к хозяину, кто на гастроли по Союзу, а кто и в лучший мир, а Димочка продолжал бомбить в аэропорту до следующего визита. Ему везло, и он как бы оставался "в законе" и для властей, и для блатных. Транспорт для гастролеров ох, как был нужен, особенно с таким классным водилой, как он, и ему как бы прощали его "честную" трудовую жизнь.

Дима обожал автомобиль, знал его до тонкостей, любил быструю езду. Но помощь друзьям считал делом святым, какое бы мнение он не имел о том, что его просят делать. Особенно не понравилось ему появление Ворона, человека неуемного и азартного, о существовании которого он уже успел забыть. Они, в принципе, были совершенно разными людьми. Ворон был преступником по призванию, по вдохновению, он бросил нормальную цивильную жизнь, о которой никто ничего не знал, ради того, чтобы броситься в этот заманчивый и страшный омут, мир шальных денег и постоянного риска – риска в любой день, в любую минуту быть убитым или на долгие годы сесть на нары. Хряк уже успел понять, что риск, постоянная игра с жизнью и смертью, изобретение жестоких кровавых авантюр значило для Ворона гораздо больше, чем сами деньги, якобы ради которых все это делалось.

Сам же Хряк был дитя войны, рано остался без родителей, беспризорничал, воровал – так жизнь его и пошла по этой дорожке. С детства вынужден был уметь постоять за себя, драться в кровь, прокормиться в любой, казалось бы, безвыходной ситуации. С детства был обучен не предавать друзей, помогать друзьям, о чем бы они не попросили, не задавать лишних вопросов и не отвечать на них.

А самому теперь хотелось уже тишины и покоя, хотелось семьи, и не просто семьи, а той самой, единственной. Он любил свою бывшую жену Ларису, с которой развелся пятнадцать лет назад. Они теперь общались все чаще и чаще, и в последнее время стали поговаривать о том, чтобы снова узаконить свои отношения. И тут появился Ворон. Появился как снег на голову и, разумеется, с новыми безумными идеями. Одна из них, правда, была довольно резонной – потрясти бывшего завмага Мырдина, с которым Ворона связывала давняя совместная деятельность. Ну эту идею Ворон решил отложить на потом, а сначала непонятно зачем ему понадобилось терроризировать семью Аркадия Корнилова, дипломата, недавно вернувшегося из Франции. Зачем ему это было нужно, Хряк так толком и не понял, ему была обещана весьма круглая сумма за содействие, и он согласился. Но аппетит Ворона разгорался, и он решил с помощью Хряка убить Корнилова. На это Хряк ответил категорическим отказом таких вещей он никогда не делал. И все же Ворон сумел уломать его. Во-первых, он обещал ему такую сумму, которая обеспечила бы его на долгие годы, а это было очень кстати для Хряка, желавшего восстановить семью, обеспечить своего Павлика, а во-вторых, и это главное, убедил Хряка, что Аркадий – отъявленный негодяй, в свое время убивший его двоюродного брата и не ответивший за это, и когда они гнили на нарах, наслаждавшийся сытой жизнью за рубежом с красавицей-женой. Убеждать Ворон умел, и Хряк поддался на его уговоры. Но вместе с Аркадием погибла его жена Маша – этого он уж совсем не хотел, и не решился отказаться в последний момент. Теперь дело было за Вороном – он должен был рассчитаться с Хряком за все его услуги. Но тут произошло нечто из ряда вон выходящее. То, что учинил Ворон на Киевском шоссе, это было вне понимания Хряка. Хотя в той ситуации Ворон поступил довольно логично, все произошедшее было очень скверно. Впутался Хряк с Вороном в неприятную историю – это он понимал очень хорошо. И делать теперь было нечего – только ждать обещанных денег.

Они отлеживались в уютном домике, пили пиво, топтались в палисаднике, куря одну сигарету за другой. На второй день этого заточения Ворону стало безумно тоскливо. Его душа жаждала приключений, и ему было адски скучно торчать здесь и пить опостылевшее пиво. Ворон вообще был совершенно равнодушен к алкоголю, да и к хорошей пище тоже. Хряку казалось, что Ворон может вообще не есть. Для поддержания тонуса ему всегда был необходим крепчайший чай, напоминающий чифир. Мог выпить и много хорошего кофе. И курил беспрестанно, поэтому Хряк стал гнать его курить на воздух.

– Надо бы поехать узнать про Корниловых, – заявил, наконец, Ворон.

– На... себе приключений искать? – еле сдерживая себя, злобно усмехнулся Хряк. – А то мало их было. – Он с содроганием вспомнил ночь на Киевском шоссе.

– Мы занимались им не просто так, – тихо ответил Ворон, не замечая его раздражения. – А потом вот что – ты извини, тоска мне тут, Дима. Как только ты живешь здесь один, в этой глуши? Дня не могу выдержать...

– Нормально живу, ничуть не хуже, чем у хозяина, – спокойно ответил Хряк. – Мне нравится. Тепло и уютно. Одиноко только. Да и то ничего старые вот кореша заходят, развлекают... – При этих словах глаза его злобно сузились. Ворон почувствовал намек и принял его, сделав, однако вид, что ничего не понял. С Хряком тоже надо было держать ухо востро. Ворон знал его жесткий характер, таившийся за внешним спокойствием.

– Ну а дела тебе клевого не хочется? – заводил его Ворон, дружелюбно улыбаясь. – Бабок крутых? Веселья? Красивых телок?

– Ничего не хочется. Бабок вполне хватало на хлеб, пока тачка была. А теперь жду от тебя обещанного за Корнилова. Твое слово – закон, я верю, что долго ждать не придется. А что до веселья, так навеселился я на всю оставшуюся жизнь, до сих пор по ночам со смеху уссываюсь, как вспоминаю это веселье. А блядей сифилисных и вовсе не желаю, не то, что даже даром, а даже если бы они мне платили. Семью хочу, Петя, мне полтинник скоро, на пенсию хочу, дом свой хочу, хозяйство, чтобы все было свое, чтобы в магазин только за пивом и куревом. Ты-то домашний, вижу я, а я с детства сирота, а семью свою разбазарил. Ну так насчет дома, вроде бы дело на мази – я тебе верю, Ворон. – При этих словах он многозначительно и внимательно поглядел в единственный глаз Ворона. Правый его глаз был покрыт мутной пленкой и различал только свет и тьму – это Хряк знал, а так трудно было сказать, видит им Ворон или нет.

– Конечно, конечно, бабки скоро будут. Вот именно для этого я и прошу тебя, Дим, сходил бы, звякнул в больницу или домой к Корниловым, должны же мы узнать, живы они или нет.

Хряк с удивлением глядел на Ворона, позавчера убившего милиционера и ходившего под верной вышкой, но при этом ни на минуту не забывавшего о своих планах, да ещё и изнывающего от тоски в здешнем спокойном уединении. Впрочем, Хряк видывал в зоне всяких чудных людей и поэтому долго не стал удивляться на своего гостя.

– Узнаем, раз надо. А чего, с одной стороны, узнавать-то? Я тебе как водитель говорю, не могли они живы остаться, с моста кувырнувшись. Это стопроцентная хана. Впрочем... Где только я буду телефон какой-то там районной больницы узнавать? Мне сейчас только ходить светиться...

– Ну, сходи на почту, позвони Корниловым на квартиру, выясни обстановку. Уверен, там уже все знают.

– Схожу, раз надо.

– Надо, надо... От этого же твоя доля зависит. А мои слова в голову не бери – каждый живет как хочет, тебе одно надо, мне другое. Но воздух-то всем нужен, – потер он два пальца. – Согласен?

– Базара нет, потому и иду.

Хряк надел короткую дубленку и новенькую ондатровую шапку и ушел звонить, а Ворон снова вышел покурить во двор. Задумался, пуская клубы дыма. Да, боевыми оказались последние дни... Он, как всегда, ни о чем не жалел, ничего не боялся, его давно удивляло то обстоятельство, что он вообще ещё жив после того, как десятки раз жизнь его висела на волоске. И он был готов в любую минуту умереть. Был готов, но вовсе этого не хотел, он дорожил каждым днем, каждым часом, он ещё не чувствовал усталости от жизни, он даже не ощущал ни малейших угрызений совести от того, что практически за один день отправил на тот свет трех человек, не чувствовал страха от того, что выстрелом на Киевском шоссе подписал себе смертный приговор. Он поступил, как должен был поступить в данной ситуации, вот и все единственная истина в постоянной борьбе за выживание. Остальное – пустой треп, занятие для слабаков.

Это было не первым убийством, которое он совершил. ( Корниловы пока не в счет, никто их мертвыми не видел, да это он и убийством не назвал. ) Было ещё два – нераскрытых и, что самое отрадное – никому, кроме него самого не известных. Только он один на всей Земле знал о них.

Дело происходило ещё в конце семидесятых. Они с подельником бомбили квартиру в Пятигорске. Дело было днем. Квартира была хорошая, богатая, они долго готовились, взяли немало наличных денег, золота, такое бывало не часто. И вдруг... вошел хозяин. Его не должно было быть, все было заранее разведано, просчитано... Но...

Хозяин, полный армянин средних лет в очках в золоченой оправе, только успел замереть на пороге своей квартиры с раскрытым ртом, видя двух мужчин, собирающихся идти к двери с портфелями в руках, как получил от одного из этих мужчин, а именно Ворона, смертельный удар ножом. Удар пришелся прямо в сердце, с вытаращенными глазами, так и не успев ничего сказать, хозяин рухнул на пол. Слегка побледневший Ворон вытащил нож из тела своей жертвы и, не взирая на фонтан крови, брызнувшей из тела, с остекленевшим взглядом проследовал к выходу. Подельник оказался хлипким, он дрожал и дергался от страха. Только что он истекал слюной от животной радости, глядя на пачки денег и швыряя их в портфель, а тут сник моментально. "Что ты? Что ты сделал, гад? Я, на мокруху? Да ты..." – "Молчи, сучонок, тундра позорная", – прошипел Ворон, кстати, сам от себя не ожидавший такого поступка. "Молчи... Порву..." И так поглядел на сопляка своим единственным глазом, что тот сразу осекся и тихо вышел с портфелем в дрожащей руке из квартиры. А Ворон прежде всего пожалел о том, что взял на дело такого хлюпика. Ему вовсе не было жаль убитого, досадно, разумеется, что он так не вовремя вошел, но, раз уж вошел, иначе поступить Ворон не мог. Ведь в портфелях десять с половиной тысяч рублей лежало, не считая золотишка и побрякушек. А ещё большую досаду вызывало то, что его подельник видел то, чего не надо было видеть, и слишком много о нем знает. Это не давало Ворону заснуть спокойно.

Они жили на окраине Пятигорска, снимая комнатушку у одного вечно пьяного ханыги. Он и лиц-то своих постояльцев не помнил, а документов и в глаза не видел. И придя после убийства домой, Ворон угостил его водкой, угостил на славу. Жадно пил и трясущийся от страха подельник. Потом оба заснули, каждый в своей крохотной комнатушке. Ворон тоже прикинулся спящим, потом присел на скрипучей кровати, подумал немного, а затем вытащил из портфеля тот самый нож, тихо подошел к товарищу, сбросил с него одеяло и резким движением всадил ему нож под сердце. Тот захрипел, изо рта пошла кровавая пена и, так и не проснувшись, отошел в лучший мир. А Ворон спокойно оделся, забрал все деньги и золото, сунул окровавленный нож в руку спящему ханыге, предварительно стерев свои отпечатки пальцев и укатил из Пятигорска. Что там было дальше, он никогда и не узнал. Да это ему вовсе и не было нужно. Такие вот накладочки были у Ворона на заре его воровской карьеры.

Но вот больше до этого случая на шоссе Ворону самому не доводилось проливать человеческую кровь. А то, что делалось под его непосредственным руководством, он за убийства не считал. Один случай, правда, озадачивал, но он старался об этом не думать, потому что если думал, но начинало что-то мучить, точить... Нет лучше не думать... А вообще, Ворон всегда старался избегать нелепых критических ситуаций, пытался делать все аккуратно и логично. Но все до поры, до времени... Жизнь шла своим чередом – тюрьма, побег, всероссийский розыск... Когда-то такое должно было случиться. И все же – слишком круто, глупо как-то. Убийство мента при исполнении. Это вышка. И Хряк все видел. Но Хряк мужик битый, не чета тому недоноску из Пятигорска. Хряка и в зоне знали, как мужика надежного, никого никогда не подводившего. На нем тоже много всего было. А теперь, однако, вроде как на пенсии. Растворился в Московской области ташкентский уроженец и живет себе тихо-мирно, бомбит на машине, сажает цветочки на чужой земле, жениться, вроде бы, снова собирается. Не станет он закладывать... Не станет, пока на свободе. А если его возьмут по подозрению в убийстве? Не заложит? Кто знает... Не дай Бог, кто-нибудь номер его машины заметил на трассе. Мигом заметут. По уму, надо бы его... Нет, нельзя... Подождем... Двум смертям не бывать... Да двум-то не бывать, но на расстрел идти не хочется, лучше как-то по другому уйти из жизни и желательно лет на двадцать пять попозже... Что делать, однако? Концы бы в воду, и сгинуть отсюда к ядреной матери... Теперь жизнь другая – есть куда сгинуть, были бы только бабки... Но как их сделать? Без помощников тоже нельзя, а таких надежных блатырей, профессионалов, как Хряк, мало, ох, как мало... Нет, будь что будет, подождем...

Неспокойно, муторно было на душе у Ворона, душа его жаждала больших дел. Тоскливо, мерзко было валяться здесь и смотреть на жизнь через экран телевизора. Демократия, рыночные отношения, свобода слова... Какая с нашим народом может быть демократия? Каждый в душе вор и подлец, и работать никто не умеет, хапать только. А уж те, кто до власти дорываются, такие капиталы в свою пользу приватизируют... Ворон чувствовал, что грядут большие перемены, что не только наступает, а уже наступило время совсем других людей – никаких не демократов и диссидентов, а именно таких, как он. А он никак не может толком сориентироваться в происходящем, в конце концов, он только третий месяц на свободе. Но знал он одно – нужны деньги, большие деньги, любой ценой. А пока атавизмы прежних времен давали себя знать гнался за романтикой, дешевыми приключениями, рисковал понапрасну. Был очень собой недоволен, но продолжал действовать по инерции.

Быт, домашний уют безумно раздражали его, он испытывал от всего этого ощущение смертной тоски. А если и мечтал о чем или о ком-то, так это о том, в чем сам себе не мог признаться...

Вдали, в конце маленькой улочки Ворон увидел мощную высокую фигуру Хряка в дубленке и шапке. Шел он медленно, степенно, покуривал. Ворон весь напрягся от нетерпения, даже сам от себя такого не ожидал. Ну, скажи, дорогой, слова: "Аркадий мертв, Маша жива..." Ну, скажи... Как бы это было славно, вся жизнь его пошла бы другим путем... Ну... Ну... Как медленно он идет...

– Все, – тихо произнес Хряк, скривив губы в горькой усмешке. Отмучались твои Корниловы. С божьей и... нашей помощью...

– Да? – только и сумел выдавить из себя Ворон, до последней секунды рассчитывавший на другой ответ. – Кто тебе сказал? – сдавленным голосом спросил он, помолчав несколько минут.

– Бабка ихняя, мать Маши. Она звонила в больницу, куда их отвезли. Маша умерла сразу на месте, а Аркадий буквально только что перед её звонком, в больнице. И вот ещё что, интересная новость – их дочь пропала.

– Как это "пропала"?! – не понял Ворон.

– А вот так. Нет её нигде. Бабка-то думала, что она с ними уехала. Но ее-то в машине не было.

– Не было, – подтвердил Ворон.

– Бабка меня спрашивала, не знаю ли я, где их дочь, Катя, вроде бы. Думала, я знакомый какой...

– Ну и дела..., – пожал плечами Ворон. И помолчав, добавил: – Надо её найти. Обязательно надо найти.

– Да? – грозно спросил Хряк. – А больше тебе ничего не надо? – Он начал злиться, видя, что с Вороном творится нечто странное. – А других проблем у тебя нет? Еще приключений хочется?

Ворон смолчал. Надолго задумался, глядя куда-то в одну точку.

– Пошли в дом. Холодно, – сказал Хряк. – Да шугнись, Петр. Ты же деловой. Что тебе до этой Машки и её дочери?

– Не знаю, – потупил единственный зрячий глаз Ворон. – Сам не знаю. Мне про эту женщину рассказывал мой двоюродный брат, я как раз в отпуск из Монголии приезжал. Такой был шустрый, баб у него было как у тебя волос на голове, но от этой он прибалдел. Только о ней и базарил... Один раз увидел её в кафе и... А потом он погиб, его убил Аркадий Корнилов, я тебе говорил. А теперь и я мельком на неё поглядел. Именно такая, как рассказывал мне брат...

Хряк искоса поглядывал на Ворона, у которого, как ни странно, начал развязываться язык. Хряк практически понятия не имел, какие таинственные корни в прошлом связывали Ворона с семьей Корниловых.

– Да..., – продолжал Ворон. – Жаль её, так жаль. Надо было предположить, что она поедет с Аркадием, надо было её как-то задержать в Москве... Аркадий за свои грехи поплатился, а она-то за что? Такая женщина... Знаешь, Дима, никогда я никому ничего не отдавал, а вот ей бы отдал все. И себя впридачу.

Трудно было удивить Хряка, но на сей раз он удивился не на шутку. Он долго, по-бычьи, исподлобья разглядывал Ворона, словно какую-то диковину, а потом они молча зашли в дом. Хряк выпил пива, поел колбасы и завалился спать. Пока он трапезничал, Ворон сидел молча, подперев голову руками и курил в комнате, что очень не нравилось Хряку. Он терпеть не мог, когда курят в доме и отравляют воздух. Но не стал на сей раз делать Ворону замечаний... Порой ему казалось, что у того поехала крыша. Спрашивается, кто отправил женщину, которой он бы, как он говорит, все отдал, под мост, на смерть? Не он ли сам с помощью Хряка? Ведь он же видел, что она в машине... Чудной чувак этот Ворон, стремно с ним иметь дело...

Поев, Хряк прилег на диван и крепко заснул, сотрясая комнату могучим храпом.

Когда через пару часов он проснулся, в доме никого не было...

4.

Как же порой мало мы знаем людей, с которыми живем под одной крышей! Как мало мы знаем самых близких нам людей! Аркадий и Маша считали, что осведомлены обо всех делах их Кати, что она обо всем, что с ней происходит, им рассказывает. На деле же у неё давно уже была своя собственная, никому не известная жизнь.

Кате шел семнадцатый год. Она училась в одиннадцатом классе. Это возраст мечтаний, возраст расцвета, возраст превращения девочки в девушку и женщину, самый таинственный возраст, когда человек за короткий период времени становится совершенно другим.

Катя умело притворялась перед родителями пай девочкой, и они наивно полагали, что она таковой и является. Не пьет, не курит, с мальчиками не гуляет, по тусовкам не ходит, прилежно занимается... Так оно и было, но до поры, до времени...

Когда она в этом году пошла в новую школу в одиннадцатый класс, она попала в новый коллектив, который весьма-таки отличался от тех, в которых она вращалась раньше. Встретили её дружелюбно, особенно, мужская часть класса. Катя была очень красивой девушкой, очень была похожа на Машу в молодости. Черные волосы, темнее, чем у матери, высокий рост, уже на полголовы выше Маши, длинные стройные ноги. Она прекрасно одевалась, потому что иначе не могла, большую часть своей жизни проведя за границей, причем, долгое время в Париже. К тому, же, разумеется, весь класс мгновенно узнал, что она дочь дипломата, и это тем более подстегивало жгучий интерес к ней.

– Ты видел, какая телка к нам в класс пришла? – задыхаясь от волнения сообщил Мишка Савелов самому сильному и красивому парню в классе Андрею Зоричу. Андрей хорошо пел, играл на гитаре, занимался карате, к тому же отличался приятной внешностью и острым языком. В него были влюблены почти все девочки их класса. Он же до поры до времени отдавал предпочтение Юле Воронцовой, красивой полной девушке с белокурыми волосами. Они сидела за одной партой, а что было между ними за пределами школы, никто не знал, могли только догадываться, строить предположения. А это одиннадцатиклассники любили, возраст такой.

– Кто такая? – равнодушно спросил прогулявший вчерашний день Зорич.

– Катя Корнилова. Месяц, как из Франции вернулись. Отец дипломат. Телка обалденная, сам посмотришь. Выше твоей Юльки, а ноги... Смотреть невозможно... Эх, заняться бы... Только она на меня и глядеть не станет, вздохнул с горечью Мишка, критически оценивая свой малый рост и конопатую физиономию.

Никакого энтузиазма при этом сообщении Зорич не испытал. Он не был сексуально озабочен. Он уже год жил с Юлей, и им вместе было очень хорошо. У Юли родители целый день были на работе, и после школы им можно было вполне спокойно уединиться в её двухкомнатной уютной квартире и делать там то, что хочется. Зорич чувствовал себя на этой Земле спокойно и уверенно.

– Красивая, говоришь? – переспросил он и зевнул. – Поглядим...

Зорич вошел в класс и уверенными шагами направился к последней парте у стены, где его ждала покорная Юля, влюбленными глазами смотревшая на него.

Проходя по классу, Зорич окинул взглядом присутствующих, пытаясь найти новое лицо. Большинство с восхищением глядело на статного, одетого в фирменный "Левис" Зорича. Лишь один взгляд был совершенно равнодушен. В среднем ряду рядом с невзрачной Петровой сидела темненькая девушка с очаровательными слегка раскосыми глазами и длинными черными ресницами. Она равнодушно смотрела куда-то поверх его головы. Зорича задел этот взгляд, так на него обычно не смотрели.

Он сел рядом с Юлей, положил ей на коленку свою крупную ладонь и, не слушая рассказ учительницы о романе Горького "Мать", стал рассматривать новую девушку.

На перемене Зорич подошел к Мишке и отозвал его в сторону.

– Миш, слушай, старик. Узнал бы у новенькой номер телефона.

– Что, клюнул? Я же говорил, высший класс...

– Так, на всякий пожарный... Может, соберемся у тебя. Давно уже не собирались...

– Я попробую, да думаю, она не даст. Гордая такая, подойти страшно.

Однако, Катя оказалась совсем не заносчивой, и очень простой в общении. Она немедленно дала Мишке свой номер телефона, который он тут же переписал Зоричу. А через несколько дней с его подачи Мишка Савелов устроил у себя дома сабантуй. Он позвонил Кате, ради которой все это, собственно говоря, и устраивалось и пригласил её на вечеринку. Та, как ни странно, немедленно согласилась. Прекрасно зная, что его Юля заболела гриппом, Андрей позвонил ей и пригласил её пойти с ним.

– Не можешь? – нарочито обиделся он. – А что же делать мне, неохота дома сидеть, родители пилят постоянно.

– Так сходи один, – сказала наивная Юля.

– Скучно без тебя, – вздохнул Андрей. – Ну я подумаю...

... Катя опоздала почти на час. И отчаявшийся Зорич уже собирался уходить с нелепой пьянки акселератов, как раздался звонок... Он сам открыл дверь, так как находился уже в прихожей.

... На пороге в великолепно сидящем на ней джинсовом костюмчике стояла Катя, высокая, с распущенными черными волосами, слегка накрашенная, пахнущая "Шанелью". Да, вот такой, или почти такой, наверное, видел свою Машу девятнадцать лет назад Аркадий Корнилов на студенческой вечеринке, на которой они познакомились.

– Простите, пожалуйста, – спокойно, без всякого жеманства, с приветливой улыбкой произнесла Катя. – Я опоздала. Еле уломала родителей, чтобы вообще отпустили. Они у меня такие строгие, особенно папа. И что-то в последнее время не в настроении. Мама помогла, уговорила его.

– Что вы, Катя, какие извинения от вас? – От радости Зорич едва не потерял лицо. – Это мы должны извинится перед вами, что начали без вас, за весь этот бардак, за этот паноптикум. Прошу вас, взгляните на паноптикум. Зоричу доставляло большое удовольствие произносить это слово. Он открыл дверь в гостиную. Сквозь дым коромыслом можно было лицезреть обнимающиеся парочки, уже буквально исчезающие на глазах, словно тени, по комнатам.

– А ну-ка, Мишель, доставай из закромов шампанское! – крикнул Зорич. Для нашей гостьи. Она нас всех называет на "вы". Это в английском языке нет местоимения "ты". А во французском, полагаю, есть, а Катя прибыла к нам из Парижа. Так вот мы выпьем твоего псевдошампанского именно на брудершафт с Катей. Чтобы на "ты".

– Ну, только ради Кати, – блаженно улыбаясь, Мишка пошел на кухню и принес оттуда бутылку "Советского шампанского".

Когда они пили на брудершафт со сплетенными руками, Зорич ощутил её близость, этот запах свежести, смешанной с запахом "Шанели"-5, любимых духов её матери, Маши. Лицо Кати было так близко, её черные волосы щекотали Зоричу лицо. У него слегка закружилась голова, и он залпом выпил шампанское. Катя тоже пригубила.

– Эге! Это не пойдет! – смеялся Зорич. – Пей до дна! Пей до дна! – Он стал дирижировать руками, и при этом вся нелепая пьяная компания стала также скандировать: – Пей до дна! Пей до дна!

Особенно громко орал раскрасневшийся, лоснящийся от выпитой водки хозяин квартиры Мишка. Блаженная улыбка идиота застыла не его конопатом лице. Кате все это чем-то не нравилось, и она слегка нахмурилась. Однако, ледяное "Советское шампанское" до дна все же выпила.

– Извини за паноптикум, – в третий раз произнес это слово Зорич и пригласил Катю танцевать.

Парочки снова разбежались по углам, а Андрей и Катя остались в комнате одни. Зорич открыл балконную дверь, и свежий осенний воздух ворвался в прокуренную комнату, кружа головы им, танцующим медленный танец... Андрей обнимал её двумя руками за талию, она же нежно держала его руками за шею.