Текст книги "Тайны подмосковных лесов"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Это был сон, Андрюша, только сон, – произнесла Катя с какой-то лунной улыбкой, от которой у него мороз прошел по коже.

– Что сон-то? Что именно ты называешь сном? – пытался достучаться до её души Андрей. – То, что было между нами или то, что потом? – Ему пришла в голову мысль, что она может находиться под влиянием то ли наркотика, то ли гипноза. Что же с ней там произошло? Что они с ней сделали? Почему так изменились её глаза?

– Все, – продолжала так же жутко улыбаться она. – И то, и... другое. Андрюша, я ничего тебе не расскажу, ничего, понял? – Тут она улыбнулась уже как-то иначе, приветливо, хотя голос оставался жестким, непреклонным. – Мы будем с тобой друзьями, если ты не будешь приставать ко мне с вопросами. А тебе надо бы помириться с Юлей. Она очень любит тебя... Я вижу это. Нельзя терять людей, которые нас любят. Их мало, Андрюша.

– Но я же люблю тебя, а ты меня теряешь! – крикнул Андрей, совершенно путаясь в её загадочных словах.

– И я люблю тебя, Андрюша. Только как товарища, как друга. Н е и н а ч е...

– Но все же было по-другому! Что же такое с тобой произошло?! Почему ты так изменилась?!

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Тебе самому лучше этого не знать. Поверь мне, – коротко ответила Катя, снова улыбаясь этой страшной улыбкой, и отошла. Зорич остался стоять с открытым ртом и похолодевшими руками и ногами. Ему было жутко от всего этого. Он чувствовал, что стал бояться её.

Аркадий Юрьевич Корнилов, оправившись от болезни, устроился работать преподавателем французского языка в Пединститут. Работа ему нравилась, он , общаясь с молодежью, оттаивал душой, и ездить на работу было недалеко. Ездил он теперь только на метро и автобусах. О том, чтобы купить новую машину, снова сесть за руль, даже не думал. С Катей же он избегал откровенных разговоров и, казалось бы, не обращал никакого внимания на происшедшие с ней перемены. Иногда он внимательно глядел на нее, и ей было очень неуютно от этого проницательного взгляда, ей казалось, что отец за что-то осуждает её. Она ничего не рассказывала ему, но порой ей чудилось, что он видит все насквозь, что он знает в мельчайших подробностях о её приключениях и в Ленинграде, и в другом месте, словно бы он сам там присутствовал. Ей иногда было страшно с отцом, настолько он переменился, настолько мертвым, выжженным был его взгляд. Катя не знала, спит ли он вообще по ночам, знала лишь одно – в душе его творится что-то ужасное. Между ними выросла стена непонимания и отчуждения. Когда она вспоминала о Вороне, ей становилось так страшно, что ей хотелось побежать к отцу, самому близкому своему человеку и рассказать ему все, но почему-то она не могла этого сделать. Это были параллельные миры, и ей было страшно в свой мир впускать что-то из того – мерзкого, ужасного, грязного. Она чувствовала, что Ворон имеет самое прямое отношение к трагедии, происшедшей с её матерью, что какие-то давние темные связи есть между ним и её отцом, но ей вовсе не хотелось раскрывать эти тайны. Она и так слишком много испытала за эти дни. Она жила в постоянном напряжении, она вздрагивала от каждого телефонного звонка, от звонка в дверь. Она ждала вестей

о т т у д а. Потихоньку успокаивалась, вести не приходили. Потихоньку пропадало чувство страха, появлялось чувство злости, желание мести, стал появляться и интерес к тайне, связывавшей такого человека как Ворон с её родителями. Но отец вел себя так странно, что говорить с ним откровенно казалось совершенно немыслимым. Он совершенно абстрагировался, ушел в себя, он душой был там, с Машей, только его оболочка ходила по земле, словно призрак. А больше близких людей у неё практически не было. Бабушка была стара и совершенно морально уничтожена потерей дочери. Подруг у Кати тоже не было, слишком уж резко отличалась она ото всех. А Андрей Зорич почему-то стал раздражать её. Всем раздражать – своими вопросами, а когда перестал задавать вопросы, даже одним своим присутствием. Он вроде бы больше не проявлял желания общаться с ней, но его красноречивые взгляды говорили больше, чем слова. И эти взгляды тоже раздражали её. Кате вдруг стало безумно стыдно за их ленинградскую поездку. Ей было стыдно за свое существование на свете...

Летом, когда подходили к концу выпускные экзамены в школе, раздался телефонный звонок. Катя в это время готовилась к последнему экзамену, отец был на работе, бабушка, переехавшая жить к ним, возилась на кухне...

– Здравствуйте, Катя, – раздался басок на том конце провода.

Катя вздрогнула и похолодела. Вот и весточка ОТТУДА.

– Здравствуйте, – еле слышно пролепетала она.

– Вы должны меня помнить. Я Дмитрий Степанович.

– Я вас узнала.

– Вы извините за беспокойство, но... у меня к вам письмо. Мое дело передать...

– Где? Когда?

– Подъезжайте к метро "Университет" через полчасика.

– Хорошо.

Катя быстро собралась, села на троллейбус и поехала к метро. Она летела, слово бабочка на огонь, ей в голову не приходило, что это могло быть ловушкой. Но, во-первых, она верила Дмитрию Степановичу, а во-вторых, её какой-то неведомой силой тянуло к этому письму. Что он мог там написать? Угрозы? Оскорбления? Странный, жгучий интерес будоражил ее...

Здесь, около метро "Университет" они всегда встречались с Андреем Зоричем. Она удивлялась сама себе, насколько же ей теперь стал безразличен её первый мужчина. После тех странных фантасмагорических дней, проведенных с Вороном и его друзьями, Андрей Зорич казался неким бледным фантомом из другой, благополучной жизни, к которой она теперь уже не имела никакого отношения, не имела права иметь.

Она стояла и думала в ожидании весточки о т т у д а. Ждать пришлось минут десять.

– Извините, Катя, – окликнул её голос. Она оглянулась и увидела серебристый БМВ. За рулем сидел Хряк, Дмитрий Степанович, помолодевший, посвежевший, хорошо одетый, довольный. – Садитесь. Извините, опоздал. Пробки, понимаете... А ладно, что я об этом? Вот... бросили мне в почтовый ящик. И кто-то позвонил, назвал ваш номер телефона. Вот..., – с извиняющимся выражением на лице Хряк протянул ей конверт, просто белый конверт без адреса и марок, на котором было написано печатными буквами "Для Кати". Она дрожащими пальцами вскрыла конверт. На белой бумажке было написано: "Люблю тебя. Жди". Катя вздрогнула и крепко зажала клочок бумаги в ладони. Такого она не ожидала.

– И это все? – спросила она.

– Все.

– А где он?

– Далеко. За границей. Где именно, не знаю. Он тогда исчез, никого не предупредив. Мы потеряли его из виду. Я, во всяком случае, никаких вестей от него не имею.

– А как тогда? – робко спросила Катя, чувствуя, что снова окунается в тот омут, в тот страшный сон, из которого с таким трудом выбралась. Но ведь выбралась-то благодаря кому? – Не было у вас... с ним... ?

– Разборок, имеете в виду? – усмехнулся Хряк. – А как же без них? Но... Бог миловал, сама видишь, – перешел он на "ты", как и прежде.

– Ладно, спасибо, Дмитрий Степанович, – тихо произнесла Катя, открывая дверцу машины. – Я пошла.

– Катя! – остановил он её. – Погоди, послушай. Вот тебе мой номер телефона, в случае чего, звони. Понимаешь, я не нагнетаю, избави Бог, но знаю по опыту, что плохо живется на свете тем, кто знаком с ним. И тебе не повезло, и... другим. И ты правильно поступила, что не обратилась тогда в милицию. Его милицией не напугаешь, он ведет войну против всех и обычно выигрывает. Пока выигрывает. Но я его не боюсь, так что, звони в случае чего. Я тогда тебе помог, может быть, и ещё пригожусь. Мне пятьдесят лет, у меня растет сын, чуть постарше тебя, Павлик. Я ведь..., – чуть было не сказал лишнего Хряк. – Я обязан тебе помочь. Звони.

– Спасибо, – сказала в какой-то задумчивости Катя. – А вы не знаете, что же все-таки связывало этого человека с моими родителями?

– Не знаю, Катя, честное слово, не знаю. Что-то он говорил такое, что будто бы твой отец причинил вред его двоюродному брату, что, вроде бы, он из-за него погиб... Но подробностей он не рассказывал. Он хотел, правда, рассказать... – Хряк едва заметно усмехнулся. – На следующий день после твоего ухода. Не получилось у него, помешали нам. А если бы рассказал, я бы уж никому не передал.

Катя пристально поглядела на него с чувством благодарности в глазах.

– Мне кажется, что он любил твою мать, – задумчиво произнес Хряк. – А теперь эта любовь перешла на тебя.

Катя продолжала внимательно глядеть на Хряка.

– Но избави тебя Бог от этой любви, – добавил Хряк.

– Бог-то, как видно, не избавляет, – с горечью произнесла Катя.

– Да..., – вздохнул Хряк. – Ладно, Катя, будь здорова. Все будет хорошо, ты замечательная девушка, и должна быть счастливой. А я чем могу, помогу, не теряй мой номер телефона.

– Вы знаете, что мой отец остался жив? – спросила Катя.

– Да, слышал! – оживился Хряк. – Это хорошо, это так хорошо... Я думал, ты осталась круглой сиротой... Я так рад, что он остался жив, ты даже не представляешь... Ты рассказывала ему о том, что произошло?

– Нет. Я не могу. Я не могу вслух этого произнести. Мой отец стал совсем другим. Он словно мертвец, словно призрак. Да и чем он может помочь?

– Да, правильно, думаю, ты права. Не надо ему лишних стрессов. Ему и так в жизни досталось... Так-то, Катя, многое в жизни приходится решать самой, без посторонней помощи.

– Ну все, Дмитрий Степанович. Спасибо вам ещё раз.

Он отвернулся и прикусил губу, вспомнив тот ноябрьский полдень, скользкую дорогу у моста, летящую с обрыва "Волгу".... Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя ужасные воспоминания...

Катя вышла из машины и пошла вдоль коммерческих ларьков, растущих как грибы, продираясь сквозь шумящую толпу, и вышла на широкий Ломоносовский проспект. Ветер раздувал её летнее платье, на неё заглядывались прохожие мужчины и удивлялись её словно отрешенному ото всего земного странному взгляду...

КНИГА ТРЕТЬЯ

ВОРОНЫ

1.

Апрель 1995 г.

Почему-то в это апрельское утро Дмитрию Степановичу Рыщинскому не спалось. Какая-то непонятная тревога вдруг охватила его, и откуда взялась эта тревога, он никак себе объяснить не мог. Дмитрию Степановичу было уже за пятьдесят, человек он был умудренный весьма серьезным житейским опытом и известен в определенных кругах, как Хряк, человек, не сгибаемый ни при каких обстоятельствах, смелый и бескомпромиссный. Много чего было за его спиной...

Всего два года назад он стал почтенным членом общества – владельцем недвижимости, сначала квартиры в сталинском доме на Мосфильмовской улице, а затем и дачи, кстати, того же самого домика недалеко от кольцевой дороги около Одинцова, который он снимал и в котором разыгрались столь драматические события. Он женился на своей бывшей жене Ларисе, шикарно отремонтировал квартиру, купил себе БМВ – 520, который через год поменял на "Вольво"-740, он вел спокойный достойный образ жизни, его сын Павлик учился в институте и жил отдельно от них, Ларисина двухкомнатная в Кузьминках осталась ему. Лариса некоторое время продолжала работать, но совсем недавно он уговорил её все же оставить работу. У неё стало плохо с сердцем, и Хряк отправил её лечиться в подмосковный санаторий. Сейчас, имея деньги, можно было поехать в такой санаторий, где раньше отдыхали и лечились только члены ЦК КПСС, там были прекрасное лечение и питание, и носились там с редкими отдыхающими, как с писаной торбой. Хряку все это было чрезвычайно приятно, его приводила в восторг мысль, что его жена, е г о, человека с таким прошлым, отдыхает там, где раньше отдыхали те, кого он видел только с экрана телевизора. Хряк вообще был чрезвычайно доволен своей жизнью за последние два с половиной года. Он теперь понимал, что правильно поступил тогда, в ноябре 1992 года, когда согласился на предложение Варнака и Ворона участвовать вместе с ними и Помидором в ограблениях сбербанков и обменных пунктов валюты. Как же им везло тогда! Как будто какой-то ангел-хранитель берег их... Плюс ловкость и умение, разумеется. Выбор места банка, чтобы можно было исчезнуть незамеченными, что тщательно подготовил Варнак, изменение своей внешности до полнейшей неузнаваемости, что блестяще организовал Ворон, а главное – то, что все произошло чрезвычайно быстро – в течение трех-четырех недель, и не успели органы навести порядок в охране сбербанков и обменных пунктов, как они прекратили свои налеты и сели на дно. Правда, уже после этого Варнак, Ворон и Помидор похитили жену бывшего завмага Мырдина, мучили её неделю, после чего Мырдин вынужден был за бешеные деньги выкупить измученную жену. Но в этом Хряк принимал только косвенное участие, обеспечивая транспорт. Дело прошло без сучка, без задоринки, как по маслу...

Через некоторое время Ворон сообщил ему, что Варнака нашли убитым на окраине Москвы при больших деньгах, высказав подозрение, что это месть Мырдина. Хряк тогда внимательно поглядел в темные очки Ворона и позволил себе усомниться в его подозрении – слишком уж трусливым человеком был бывший завмаг и нынешний бизнесмен...

Хряк прекрасно понимал, что каждый, кто имеет дело с Вороном, ходит по лезвию бритвы, но на этот раз злая судьба обошла его стороной. Ворон честно рассчитался с ним и исчез. В результате всего этого Хряк получил четыреста тысяч долларов и стал достойным членом нового общества. Он вложил часть денег в некоторые компании через своих знакомых и преспокойно существовал на проценты от прибыли, купил квартиру, машину и дачу и жил припеваючи. Казалось, Господь вознаградил его за мучения долгих лет детства, юности, зрелости и дал ему все, что нужно для полноценной жизни – достаток, любимую жену, прекрасного сына. Господь, наконец, дал ему железное здоровье, что было довольно удивительно после всего, что ему довелось пережить. И, наконец, что было весьма немаловажно – он жил спокойно и не участвовал больше ни в каких делах, время от времени его навещали старые друзья, он по мере возможности помогал им, но ни на какие сомнительные авантюры больше не подписывался. А Ворон исчез из его жизни, растворился в небытие. Кроме той маленькой записочки для Кати от него больше никаких известий не было. Ходили слухи, что Ворон смотался на Запад. Скорее всего, так и было, потому что, если бы он был здесь, поблизости, он бы так или иначе дал о себе знать. Недавно от одного уважаемого в их среде человека поступило подтверждение того, что Ворон за бугром, что его следы обнаружились в Варшаве, где он, якобы, сколотил банду и бомбит своих бывших сограждан, занимающихся в Польше бизнесом. Этим слухам Хряк верил и не думал, что Ворон вернется в Россию. Слишком уж много на нем здесь висело, и никакого резона приезжать сюда не было. Разумеется, было ясно, что руки у Ворона очень даже длинные, но все же его отсутствие обнадеживало. Трусом Хряк никогда не был, всю жизнь рисковал, а поэтому мог испытывать комфорт и на лезвии бритвы. Хотя, надежды на то, что Ворона где-нибудь ухлопают, все больше и больше тешили Хряка. Он не думал, что Ворон станет мстить ему за то, что он тогда отпустил Катю – на фоне всех последующих событий история с Корниловыми, странная привязанность Ворона к Кате вызывали у Хряка чувство глубокого недоумения, все, чем занимался Ворон в те мрачные дни октября ноября 1992 года казались Хряку проявлением какого-то маниакального помутнения рассудка, сначала вызванного желанием мести непонятно за что, а потом чуть ли не любовью. Правда, то, что Ворон способен кого-то любить, кроме самого себя, никак не укладывалось у Хряка в голове. Сам-то Хряк был по сути однолюбом – свидетельство тому вторичная женитьба на Ларисе, но здесь другое – Лариса был конкретным человеком, с которым они долго прожили, мыкали горе, родили сына, а здесь же странная привязанность Ворона к женской половине семьи Корниловых – Полевицких была чем-то эфемерным и нереальным. Так что, Хряк полагал, что эта болезнь у Ворона прошла. Но он понимал и другое – Ворон не терпел свидетелей. А Хряк слишком много о нем знал. Внезапная гибель Варнака тоже настраивала на печальный лад. Странно, конечно, что уничтожив Варнака, он не тронул его, более того – полностью рассчитался с ним. Ворон был человеком многоликим, он умел быть и очень грубым, и очень мягким, вкрадчивым, он мог вызывать жуткую ненависть, но даже Хряк, мощный мужчина с блестящим уголовным прошлым, чувствовал себя за Вороном как за каменной стеной. Ворон вообще был известен в уголовном мире, как большой везунчик, везло, порой, и тем, кто был рядом с ним и делал одно с ним дело. Поначалу везло. Трудно сказать, что Варнаку очень повезло – ему теперь ничего не было нужно. Хряка поражало то, что после убийства гаишника на шоссе им удалось исчезнуть, поражало и то, что они ограбили несколько сбербанков и обменных пунктов и опять сумели исчезнуть, поражало то, что теперь все идет чинно-гладко, и никто его не трогает, не арестовывает, не шантажирует, не пытается убить, вообще – не мешает жить сыто и привольно. Все было до того уж прекрасно, что даже становилось странно и тревожно.

Вот и в это апрельское утро Дмитрию Степановичу что-то не спалось. Он встал в половине седьмого, попил кофе, умылся и стал бродить по своей роскошной квартире, покуривая "Мальборо". Ему было совершенно нечего делать, навещать жену в санатории было рановато, тем более, что только вчера он был там, ехать к сыну было незачем, а вот тревога все нарастала и нарастала. Когда раздался ранний телефонный звонок, Хряк резко вздрогнул.

Довольно низкий женский голос был на проводе. Голос спокойный, вальяжный, но было в нем что-то необычное, Хряк и сам не мог понять, что именно.

– Дмитрий Степанович, здравствуйте. Извините, вы не очень заняты сегодня?

– Да, вроде бы, нет.

– Вас очень просил заехать к нему Коля. Он что-то плохо себя чувствует, мы живем неподалеку от него. Он сказал, что у него нет близких людей, только вы можете помочь. Вы и ещё какой-то... Я удивилась, кличка какая-то... Помидор, что ли? Ну вы знаете, наверное...

– А вы-то, собственно говоря, кто? – растерялся Хряк.

– Меня зовут Рая. Мы живем неподалеку от Коли. Там, если повернуть направо, а потом налево – ну, дом у нас за зеленым таким заборчиком, собака у нас, овчарка, ну, может быть, знаете, – весело говорила женщина. – Вы знаете же, Дмитрий Степанович, Коля совсем спился, его давно трезвым никто не видел. А сейчас приболел, зашел к нам, позвоните, говорит, Дмитрию Степановичу, пусть он заедет. И вот к этому... ну, Помидору. Я так удивилась, хотя... Я знаю, Коля долго сидел... Но он говорит, даже имени этого самого Помидора не знает, и номера телефона тоже. А у Коли, сами знаете, никого нет... Мы бы помогли, но у нас семья, дела, сами понимаете...

Хряк поверил этому спокойному веселому голову, разговорам о зеленом заборчике и собаке. А кому, с одной стороны, помочь Коле, как не ему? Подумал и решил поехать.

Неторопливо оделся и вышел на улицу. Было довольно прохладно, во дворе ещё в некоторых местах не стаял лед, дул холодный, хотя уже вполне весенний ветерок. Хряк открыл гараж, который стоял прямо напротив его окон, завел свою красавицу "Вольво"-740 темно-синего цвета и поехал в сторону Киевского шоссе. Он ехал туда, где два с половиной года назад происходили странные и страшные события. Чем ближе он подъезжал к местам, так хорошо ему знакомым, тем меньше желания становилось у него туда ехать. Он давно уже не имел никакой связи ни с Николашей, ни с Помидором, своим подельником по ограблениям банков. Поддерживать эту связь ему было особенно неприятно. Хряк давно уже относился с отвращением к этому жестокому мрачному человеку, знал, что за его плечами мокрое дело, которое не удалось доказать в суде благодаря Ворону, нанявшему для Помидора опытного адвоката и сумевшему должным образом обработать свидетелей. А двое свидетелей видели, как озверевший Помидор напал на пустынной улице на молодую женщину и стал вырывать у неё сумочку. Женщина только что получила в сберкассе крупную сумму денег на покупку машины и отдавать эти деньги Помидору не испытывала ни малейшего желания. А поскольку Помидор про наличие у неё денег знал, их желания, мягко говоря, не совпадали. В связи с этим она получила несколько ощутимых ударов ножом в разные места тела и ещё до прибытия "Скорой", вызванной прохожими, скончалась. Сумочка с деньгами исчезла, как и Помидор, а свидетели на суде показали, что женщину обнаружили на земле в крови, а никакого нападавшего не видели. И Помидор, взятый по их же показаниям, был выпущен из-под стражи прямо в зале суда.

В деле же ограбления сбербанков и пунктов обмена валюты Помидор оказался хладнокровным и бесстрашным партнером. Он все делал четко и аккуратно, без малейших признаков волнения. Но когда Хряк и Помидор получили свою долю и распрощались с Вороном, у обоих не возникало ни малейшего желания встречаться друг с другом. И вот... Хряк ехал в те края, где происходили те события два с половиной года назад, где погибла Маша, где неподалеку построил себе особняк Помидор, где жил несчастный Николаша...

Хряк гнал свою машину по Киевскому шоссе, наслаждался классом автомобиля, слушал музыку, небрежно покуривал. Вдруг он понял, что проезжает мимо того места, где Ворон застрелил лейтенанта ГАИ. Глядя налево, Хряк отвлекся и не заметил, как его машина выехала на встречную полосу. Только молниеносная реакция спасла его от лобового удара – ему навстречу неслась белая "Волга". Хряк резко вывернул направо, и столкновения удалось избежать буквально несколькими сантиметрами. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки, а сердце яростно забилось в груди... "Нехороший какой-то сегодня день", – подумал он. Но почему? Весна, солнце, прекрасная дорога, прекрасная машина... Но что-то продолжало беспокоить, тревожить его... Он даже было решил повернуть обратно, стал сбавлять газ, искать разворота, но разворота не было, зато уже показался нужный поворот направо от шоссе. "Будь, что будет...", – решил Хряк и повернул направо.

Он ехал по весеннему лесу с островками снега. Надо ним было голубое небо, под ним ровная дорога, а перед глазами почему-то встало лицо Ворона с разными глазами... Вот и роковой мост, с которого упала корниловская "Волга". И снова по спине Хряка пробежали мурашки... Он ведь совсем не знал Машу, он никогда не видел её до того дня, поглядел мельком направо и... отправил её на тот свет. Молодая, видимо, очень красивая женщина, если, по словам Ворона, Катя была так похожа на нее... Да нет, он давал, давал Аркадию шанс, просто тот плохо водил машину... Не хотелось Хряку выглядеть перед самим собой убийцей... Но как же повезло самому Аркадию! Уму непостижимо, как это он смог выжить... Повезло, правда, или нет, это ещё вопрос. А, интересно, знает ли Ворон, что Аркадий остался жив? Наверняка, знает, он всегда все знает. Хотя, если рассуждать логически, откуда он может это знать? В газетах об этом не пишут, общих знакомых у них нет, Николашу, который позднее рассказал Хряку о воскресении Аркадия, Ворон не видел. А ведь если Ворон знает, что Аркадий жив, он обязательно захочет с ним повидаться – роковое пристрастие Ворона к этой семье должно было иметь логическое завершение. Значит, захочет приехать в Россию...

Николашу Хряк не видел с начала девяносто третьего года. Тогда Николаша заехал к нему, и Хряк дал ему приличную сумму денег, которую оставил для него Ворон, при условии, что тот сам даст о себе знать. После этого Николаша на горизонте больше не появлялся...

Так... вот и его домишка. Тогда казалось, что хуже быть ничего не может, ан нет – теперь он стал ещё хуже, ну халупа и халупа. Крыша совсем прохудилась, фундамент осел, смотреть страшно. И собаки нет... сдохла, наверное, от жизни такой.

Хряк подъехал к домику, притормозил. Вышел из машины и почувствовал, как тревога все глубже и глубже проникает к нему в душу. Что такое с ним? Что ему до этого пьяницы Коли? Что их связывает? Однако, становилось все тревожнее и тревожнее. Хряк предчувствовал беду, возникли мысли о западне, ловушке. Зачем он сюда приехал? Мотать надо отсюда... Нет, поздно...

Ступеньки на крыльце совсем провалились, так что подняться в дом стало ещё труднее. Хряк, хватаясь за гнилые перильца, вскарабкался на крыльцо и вошел на так называемую, терраску. Запах неухоженности и сырости бросился ему в нос. Все то же – несколько картошин и морковок, валявшихся прямо на полу, кругом пыль, паутина... Так, дверь не заперта... Так... Хряк открыл дверь и остолбенел...

На полу, в какой-то странной позе валялся Николаша, схватившись руками за живот. А в комнате царил сладковатый тошнотворный трупный запах. Николаша был мертв...

Вот тебе и зеленый заборчик, вот тебе и собачка... Это западня... Хряк понял, что надо немедленно убираться отсюда. Но он сразу не ушел, не позволило любопытство. Хряк подошел к Николаше и, преодолевая брезгливость, перевернул его. Зеленое лицо с гримасой ужаса на губах, остекленелые открытые глаза и руки, схватившиеся за живот. Хряк отодвинул его руки и обнаружил с правой стороны живота огромную пулевую рану. Рубашка была вся в запекшейся черной крови.

Судя по всему, он был убит несколько дней назад. Хряк осмотрел труп, больше пулевых ран на нем не было. Но на лице заметил следы побоев кровоподтек у губы, почерневший синяк под открытым остекленелым глазом, ссадина на щеке. Видимо, перед выстрелом здесь произошла драка...

Что же это все значит? Случайная пьяная драка? Не поделил что-то с собутыльником, подрались, а у того оказался пистолет? Запросто, сейчас у многих на руках оружие. Вот, кстати, недопитая бутылка на столе, остатки убогой закуски – заплесневелый хлеб, почерневшие и съежившиеся куски нарезанной колбасы, раздавленный соленый помидор на полу. Пьянка была...

Но этот странный звонок... Его очевидно хотят подставить... Нехорошие мысли лезли в голову, ему вспомнился белый глаз Ворона, его кривая улыбочка... Неужели он? Но зачем ему понадобилось убивать несчастного Николашу? Чем уж он мог теперь ему навредить? Уж, если убивать, то понятно, кого... Но зачем его сюда позвали? Запугать? Ну нет... Это не в правилах Ворона, он не пугает, он действует, да и знает он, что Хряка не запугать...

Взгляд его упал на гильзу от пистолета, валявшуюся сбоку от трупа. Хряк поднял её. Пистолет ТТ... Это оружие любил Ворон, постоянно таскал его в кармане. У Хряка похолодело внутри. Да... вот и начинается расплата за спокойную сытую жизнь. Если Ворон взялся за свидетелей, то уж свидетеля, опаснее для него, чем Хряк, не существовало. Ворону вовсе ни к чему, чтобы в Москве жил и процветал свидетель убийства лейтенанта ГАИ Дмитрий Рыщинский.

Раньше Хряк не боялся ничего, о его смелости в зоне ходили легенды. Ему тогда было нечего терять. Но теперь... когда все так хорошо устроилось, когда он, наконец, зажил нормальной человеческой жизнью, когда они так счастливы с Ларисой, когда у него вырос такой замечательный сын Павлик, когда у него есть все – и деньги, и квартира, и дача, и хорошая машина, терять-то есть что... А, главное даже в другом – он отвык от той, прежней, опасной, полной тревог и приключений, жизни. Ему больше не хотелось рисковать, прятаться, сжимать в руках оружие, жить в постоянном напряжении. Хряк полагал, что в состоянии защитить и себя и свою семью, но с другой стороны, человека так легко уничтожить, убрать с дороги...

В глубине души он все время носил черную мысль, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и платить за все когда-нибудь придется, но его тешили мысли, он заплатил за свою зажиточную жизнь раньше – в детстве, когда его, совсем ещё малыша, били смертным боем на Алайском базаре за украденную лепешку, в молодости, когда его калечили на допросах следователи, в зрелости, когда он долгие годы проводил на нарах, ежеминутно отстаивая свое право на существование. Он порой считал, что выстрадал все, что теперь имеет, что он отобрал у этого преступного порочного общества то, что было у него отнято ещё в детстве. Но... внутренний голос подсказывал ему другое – спокойной жизни ему не видать, она не для него, она предназначена для каких-то других, Богом избранных. Может быть, это был комплекс, заложенный в него с детства – комплекс вечной вины за то, что вообще живешь на свете, хочешь есть, дышать, радоваться. Но, скорее всего, это было ощущение реальной опасности, исходящей от вполне реальных людей, а вернее – одного человека. То Варнак, найденный на окраине Москвы с простреленной головой, теперь Николаша... Ясно, чья теперь настала очередь. Только зачем он организовал этот звонок?

Хряк с ужасом и отвращением глядел на разлагающийся труп Николаши и удивлялся одному – почему Ворон выстрелил ему в живот и не сделал контрольного выстрела в голову? Неужели хотел, чтобы тот помучился? Это вообще-то не в правилах Ворона, тот всегда делал так, чтобы все было четко, правильно, все концы в воду. А тут? Выстрел в живот, гильза рядом с трупом. Хотя... может быть спешил, спугнул кто-нибудь... А потом почему это должен был быть сам Ворон? Доверил какому-нибудь придурку, вроде того Рыжего, а тот и постарался... Что Николаша, его и плевком убить было можно, сам на ладан дышал... Нет, если бы Ворон появился сам, наверняка, он начал бы не с этого, а проявился бы как-нибудь иначе. Человек он заметный, вокруг него всегда что-нибудь происходит. Вряд ли Ворон в России, но затеял он нечто гнусное...

Неожиданно странная мысль осенила Хряка. Он в мельчайших подробностях вспомнил утренний телефонный звонок, и до него внезапно дошло, что звонила не женщина – это был измененный мужской голос. Что-то странное показалось ему в этом голосе, он никак не мог представить себе женщину, которая так говорит. А теперь он понял.

Хряк выглянул в окно, и вдруг ему показалось, что за его машиной мелькнула какая-то тень, как будто кто-то прятался. Ему стало откровенно страшно. Во-первых, он понял, что любой мог запомнить номер его машины. Да и машина сама по себе приметная. А ведь Николашу рано или поздно обнаружат, и подозрение падет на него. Да прямо сейчас могут позвонить в милицию... Вот влип... Вот фраернулся...

И все же... Правда, что ли, за машиной кто-то прячется? Хряк выскочил на улицу – около машины никого. Но у поворота на соседнюю улицу он увидел спину удалявшегося высокого мужчины в черной куртке с капюшоном, скрывающим голову. Хряк сделал было движение в сторону этого мужчины, но резко остановился и подошел к машине. Она была не заперта.

Хряк сел в машину, завел её. "Был кто-то, видел машину, запомнил её номер". Влип, влип, как пацан. Ни за что, ни про что...