Текст книги "Тамерлан"

Автор книги: Сергей Бородин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

ШТУРМ ТАТАРТУБА

Десять дней мы прожили спокойно. Тимур поджидал из Дербента значительный отряд конницы. Он охранял проход. Его должен был сменить отряд из Азербайджана. Наконец, он подошёл. И азийцы двинулись вдоль Терека.

Вскоре они подошли к богатому городу, называемому «Татартуб», т. е. «татарский город». Это была крупная торговая станция на караванном пути по Тереку и на «Тамтаракан»[87]87
  Ныне Тамань.


[Закрыть]. Утром 8 августа я увидел страшное действие сотен возимых азийцами с собой стенобитных орудий. Город Татартуб[88]88
  Был близ нынешней железнодорожной станции Эльхотово.


[Закрыть] был окружён стенами с круглыми башнями; несколько церквей и минаретов высилось над домами с плоскими кровлями; в городе было около 60 тысяч жителей.

С горы я видел поднявшуюся перед бедой суету город был окружён, как саранчой, десятками тысяч азийцев. Как скорпионы, зловеще ползли к стенам низкобрюхие таранные машины[89]89
  Стенобитные машины.


[Закрыть] с кожаными щитами. Тысячи стрел полетели с обеих сторон: над городом и окрестностями стоял грозный гул. Тимур сидел у входа в белоснежную палатку с золотым шаром.

Громадное жёлто-красное знамя на длинном древке с золотым шаром развевалось над нашими головами, сигнализируя грозным армиям, что «их начальник следит за их подвигами». Группа эмиров толпилась за его удобным складным креслом, среди них стояли и мы, С обеих сторон у кресла стояли два гиганта-телохранителя с копьями и в роскошных халатах.

На низком столике с золотыми арабесками блестели китайские фарфоровые чашечки с розовым вареньем и кофе и графин воды. Худая рука Тимура с изумрудным перстнем время от времени брала чашечку и подносила её к сухим тонким губам; полководец, не торопясь, блеснув белыми волчьими зубами, делал глотка два и осторожно ставил её на столик.

– Лупо[90]90
  По-итальянски – волк.


[Закрыть], – сказал Джовани, стоявший сзади Тимура среди эмиров.

Услышав незнакомые слова, азиец, молча смотревший на штурм, вопросительно и резко обернулся назад.

Джовани побледнел, как полотно.

«Он сказал, – ответил Чезаре через переводчика-грека, тоже побледневшего, так как он понимал по-итальянски, – что город погиб».

Я вздохнул облегчённо.

Бледная рука снова спокойно потянулась на этот раз к чашечке с вареньем.

Вокруг городских стен, словно кузнецы, стучали тараны. Осаждённые бросали камни, лили кипяток, сбрасывали брёвна. Но повреждённые тараны сменялись новыми, и уже в нескольких местах стена едва держалась.

Несколько эмиров верхом понеслись к городу. Ещё полчаса работы таранов, и бреши были пробиты, азийцы ворвались. Город запылал. Началась резня. Через два часа в городе всё стихло. На зелёное поле, где собиралась еженедельная ярмарка, согнали тысяч 6 уцелевших от резни жителей, преимущественно женщин и детей.

Тимур тихо приказал: здоровых отобрать и раздать по «улусам», а остальных умертвить завтра; сегодня пусть роют могилы для себя и для убитых в городе.

Испуганные люди, окружённые всадниками с копьями, принялись за работу: одни рыли гигантскую траншею, другие возили на арбах трупы и складывали их рядами. К утру город был очищен, и Тимур въехал в него. Он остановился в доме начальника города.

В зале были собраны знатные пленные: начальник города, военачальник, дворяне. Их было около сорока человек. Тимур велел их по одному провести мимо себя; пристально всматривался в каждого, делал едва заметное движение то правой, то левой рукой, и пленного ставили либо на левую, либо на правую сторону. На правую сторону попадали преимущественно старики. Рассмотрев всех, Тимур приказал эмиру левую толпу в 34 человека увезти и казнить, а правую, из 6 человек, подвести ближе. Старики медленно подошли. Глаза их были опущены. Тимур пронзительно зло на них посмотрел, но, видимо, победил себя, и тихо произнёс: «Старый человек – мудрый человек. Мудрый должен предвидеть. Вы – не предвидели беды Татартуба. Теперь вы её видите. Поезжайте к хану Тохтамышу и скажите ему, что я его жду с изъявлением покорности. Старый человек умеет убеждать. Убедите Тохтамыша. Я не хочу даром проливать кровь. Но кто мне противится, тот не будет жить!» Старики низко поклонились. Тимур встал, обошёл с эмирами роскошные комнаты дома губернатора; указал на большую китайскую вазу, и двое из свиты сейчас же её вынесли. «В Самарканд она поедет», – шепнул один из эмиров. Тимур не стал смотреть город и, сев на коня, быстро его покинул. Город он велел разграбить и зажечь.

На следующий день войска продвинулись на 30 миль. Вечером далёкое зарево указывало место погибшего города.

Наступление войска в двести тысяч всадников шло широкой полосой в восемьдесят миль.

Вечером азийцы повернули на север к Маджару, куда бросилась часть войск кипчаков и Тохтамыш. Впоследствии в Каффе мне передавал крымский татарин, бывший в свите побеждённого хана, что Тохтамыш прискакал с поля битвы на Тереке с несколькими мурзами, вбежал во дворец прямо в опочивальню, бросился на кровать и уткнул лицо в подушки. Пролежав так минут десять, он вскочил и велел вьючить свои сокровища и отправлять их на север в Сарай. Две его любимые жены были посажены на быстрых, как ветер, иноходцев и отправлены в степь. Потери кипчаков татарин считал в 80 тысяч.

Я понял, что влекло азийцев на Северный Кавказ. Громадная добыча после битвы на Тереке в лагере татар досталась победителям. Лучшая её часть была немедленно же отправлена караванами под надёжным конвоем в Самарканд. Тыл у азийцев был организован хорошо: в завоёванных областях сидели с отрядами губернаторы, старавшиеся управлять краем с помощью местных дворян, оставшихся в живых после прохода азийских войск. Сношения с губернаторами и, наконец, со столицей азийцев, с Самаркандом, поддерживались государственной почтой; частным лицам, купцам запрещено было ею пользоваться; она служила для пересылки указов хана, донесений ему, для путешествия послов и чиновников и для других государственных целей; содержание почты возлагалось на жителей тех мест, где устраивались почтовые станции, или по-турецки «ямы»[91]91
  Отсюда русское слово «ямщик».


[Закрыть]; за это они освобождались от других податей и повинностей.

Азийцев ожидала очень большая добыча в самом богатом городе Северного Предкавказья в Маджаре.

Тимур считал, что один из самых верных военных приёмов – это преследование разбитого противника по пятам: уже через два дня авангард был под стенами Маджара. Но город был почти пуст.

ВЗЯТИЕ МАДЖАРА

Главные силы быстро подходили к Маджару, но там уже успел основательно похозяйничать двадцатитысячный авангард: над городом стояло облако дыма от многочисленных пожаров. Этот громадный город растянулся и длину на 15 миль по реке Куме, вытекающей из страны кабертаев и впадающей в море Гирканское[92]92
  Каспийское.


[Закрыть]. Чтобы объехать город, надо было, по словам одного маджарского старика, употребить день и ночь. Нас поражало обилие караван-сараев и обширных при них торговых складов. Я зашёл в один из них. Ворота были разбиты, всюду видны были следы разгрома и даже попытки поджога; это был склад шерстяных восточных тканей и ковров; один я выбрал для себя. По словам моего приятеля эмира, это был тебризский[93]93
  Тавризский.


[Закрыть] ковёр. Он был недавно в «Тебризе» губернатором и отправил в Самарканд сотню таких ковров: кроме того, Тимуру передал всю выработку местных ковровых фабрик, сотканных в течение года, – около тысячи ковров. «Наши самаркандские хороши», прибавил он, «но мелкий персидский узор лучше нашего. У вас, у ференков, умеют делать ковры?»

Я ответил, что наши венецианские и генуэзские ковры ещё лучше этих.

– Зачем же ты берёшь этот, если ваши лучше?

По той же причине, по какой и ты взял себе персидские ковры.

Эмир усмехнулся ответу.

Джовани пожадничал и взял четыре, но они были так тяжелы, что два из них он по дороге бросил.

Отдохнув, мы сели на коней и с группой воинов поехали осматривать город. Пожары, по приказу Тимура, были потушены, но грабёж был разрешён в течение трёх дней. Что делалось на площадях перед караван-сараями, трудно поддаётся описанию. Издали – это была корзина шевелящихся разноцветных лоскутков, вблизи – шумевшее море людей с кипами и тюками разнообразнейших тканей и ковров вперемежку с сосудами, сёдлами, стеклянной посудой, женскими украшениями; у большинства на головах были вышитые шелками тюбетейки; некоторые воины надевали по нескольку халатов. Воинов авангарда можно было различить по золотым и серебряным цепочкам, по саблям и кинжалам с роскошными рукоятками. В толпе кое-где стояли группы дежурных верховых патрулей на случай драк, покушений на убийство или поджог. В одном из кварталов мы натолкнулись на роскошное здание: вся его передняя стена имела громадный арабского стиля портал и была сплошь орнаментирована покрытыми глазурью узорными кирпичами. Мы въехали внутрь. Это была великолепная баня с фонтанами, бассейном, с многими отделениями, с мраморными сидениями. Надпись над входом гласила, что баня выстроена ханом Узбеком в 1292 году. Все мы воздали хвалу вкусу архитектора, выстроившего баню, и с наслаждением выкупались в прохладной воде: баня несколько дней не топилась.

Освежённые, мы поехали дальше. Эмир почувствовал аппетит и разослал бывших с нами воинов поомыслить пищи.

В ЧАЙХАНЕ

В это время мы проезжали мимо чайханы[94]94
  Чайная.


[Закрыть]. Она казалась ещё не разграбленной. Вошли. Ковры, посуда, пиалы[95]95
  Чашка.


[Закрыть]. Из соседней комнаты, подобострастно кланяясь, вышел армянин-хозяин. Он хорошо говорил по-турецки. Эмир приказал ему приготовить чай. Тем временем наши всадники притащили живого барана, сыру, чуреков, муки и мёду, а один привёз кувшин просяной араки[96]96
  Водка.


[Закрыть].

После похода, после бани приятно было и отдохнуть, и хорошо поесть. Армянин быстро приготовил баранину на вертеле, чаю, сыру, свежего хлеба. Кувшин с аракой делал своё дело: все развеселились. Я и Джовани разостлали свои ковры на «тахтах» и сняли обувь, все лежали, подпирая голову и бока множеством «мутак»[97]97
  Валикообразные бархатные подушки.


[Закрыть].

Наши воины на дворе тоже угощались бараниной и аракой из другого кувшина, нам не показанного.

Эмир, расчувствовавшись, запел какую-то татарскую песню, наш хозяин принёс тбилисскую «чианури» и пропел сначала грузинскую застольную песню, а затем армянскую «Цицернак» (ласточку). Обе нам так понравились, что итальянцы тоже не утерпели и с чувством пропели любимую песню «Красавица Генуя». Кто знает, может быть, итальянская песня впервые была пропета в этом городе, хотя я где-то читал, что ещё в XIII столетии генуэзцы проникли на Гирканское море.

Генуэзцы подвыпили. В чайхане в городе, осуждённом на разграбление, тщеславие генуэзцев разыгралось не на шутку.

   – Виват Дженова! Да здравствует Генуя! – кричал пьяный Джовани.

   – Виват Дженова! – крикнул подвыпивший Антонио.

   – Молчи, раб! – с сердцем крикнул пьяный Джовани и толкнул в грудь старого Антонио так, что тот упал и, ударившись об угол стола, рассёк себе лоб; хлынула кровь и забрызгала ковёр, принадлежащий Джовани. Это его ещё более вывело из себя и, выхватив нож, он всадил бы его в бок старика, если бы я железной хваткой не отвёл его руки. Эмир помог мне вырвать у него нож.

   – Джовани! – крикнул Чезаре, – не уподобляйся Бенвенуто Сфорца!

А я в это время лил из кумгана бедному Антонио на голову струю воды.

Армянин помог перевязать бедняка. Я его отвёл в хозяйскую половину и уложил на постель.

Я вернулся в чайхану.

Бешеный человек опомнился.

«Домой!» – захрипел пьяный. Но с ним нельзя было ехать по улицам, и мы решили переночевать в чайхане. Приставили караул у дверей на улицу и послали одного из воинов к заведующему главной квартирой Тимура с запиской, чтобы не беспокоился о нас.

«Представитель Генуи! – подумал я, – представитель негодяев и насильников».

Попойка продолжалась.

   – Синьор Чезаре, почему ты не заступился за своего старого слугу? Отец твой дал мне свободу за то, что я спас ему жизнь. Ты теперь сам раб Тимура: не испытывай судьбу. Дай свободу Антонио, он тебя ещё ребёнком носил. Напиши отпускную, я и Джовани подлижем – и всё. А тебе слава...

Чезаре нахмурился и ударил пустым кубком о стол.

   – Нет, не дам отпускной, а то Антонио зазнается так же, как и ты, что осмеливаешься давать мне непрошенные советы...

Я обозлился.

   – Я такой же свободный человек, как и ты, Разница между нами та, что я получил высшее образование, а ты только грамотен и выучил только кодекс дуэли. Поэтому спрашиваю тебя, как ты осмеливаешься мне говорить дерзости? Впрочем, бросим это. Только знай, что если я отца твоего спас, то тебя, если представится случай, спасать не стану.

   – И не нужно, – пробурчал он и отвернулся от меня.

Случайно прерванный осмотр города мы не возобновляли на следующее утро, а поспешили за город, в ставку Тимура; нас известили, что мы должны участвовать в торжественном въезде победителя в столицу поверженного врага.

Джовани имел вид побитой собаки и, чтобы загладить свою вину, подарил Антонио, который ходил с забинтованной головой, ковёр, залитый его кровью.

Чезаре сделал Джовани жестокий выговор и указал, что люди, столь неуравновешенные, не могут занимать ответственных должностей, и он, Чезаре, берёт назад обещание, что представит ему дожу в субпрефекты водной из генуэзских факторий на Понте; при этом он прибавил, что дружба их от этого не должна измениться.

Антонио же он пообещал, что если он ещё раз забудется в присутствии господ своих, он его немедленно продаст восточным купцам.

Услышав это обещание, я твёрдо решил освободить Антонио при первом удобном случае.

ВЪЕЗД ТИМУРА В МАДЖАР

Затрубили боевые трубы. И началось торжественное вступление Тимура в столицу побеждённого хана Кипчакской империи. Авангард в роскошных одеждах, на лучших конях, растянулся на четверть мили. За ним везли красно-жёлтое знамя Тимура. Сам он на любимом коне в простой тёмной одежде казался дервишем, окружённым всеобщим поклонением. По бокам ехали эмиры. Пленное знамя Тохтамыша колыхалось позади гиганта-азийца. Шествие замыкалось бесконечными рядами воинов.

Я ехал поодаль сбоку. Мой приятель эмир Ахмат-бей не отставал от меня. Мы с ним почему-то подружились; он был близок к Тимуру; он заведовал отрядом его личной охраны; в Ираке он спас хану жизнь, снёсши голову иракцу, уже взмахнувшему саблей над головой Тимура, Эмир, наклонившись ко мне, прошептал:

   – Проследи, куда Тимур смотрит часто.

   – Трудно, друг: вперёд на город...

   – Ну, да, конечно; ну, а всё-таки присмотрись.

   – Ничего не вижу.

   – Ну, а видишь впереди вон ту бородатую бритую голову на копьё, самую первую из всех голов на копьях?

   – Вижу.

   – Это голова главного знамёнщика Тохтамыша. Помнишь, накануне боя вечером в ставку привозили закутанного человека? Я с тобой тогда разговаривал?

   – Помню, помню.

   – Ну, так это был наш шпион, который большой суммой золота, по приказу Тимура, сумел подкупить через лазутчика его, – при этом эмир показал глазами на голову, – он должен был в разгар боя бросить знамя. А ты знаешь ведь, что во время боя оно около Тохтамыша должно быть: знамени нет, – нет и Тохтамыша. Так все кипчаки и подумали, когда этот изменник бросил знамя... А последствия тебе известны.

   – А Тимур, – ещё тише зашептал эмир, – умнейший человек: зачем тратить людей, если можно их сберечь и потратить много золота для того, чтобы с помощью спасённых им тысяч своих воинов добавить ещё больше золота... Да, он так всегда пытается делать... А ты скажешь, вижу по глазам: «хорошо же он отблагодарил за услугу». Я отвечу: хан ненавистник всякой подлости, измены, он беспощаден к изменникам и казнит их, как только они очутятся в его руках... У изменника нашли всё золото, переданное ему шпионом, и Тимур велел это золото отослать «визирю путешествующих и покинутых имуществ»[98]98
  Он следил за выморочным или покинутым имуществом; он также собирал пожертвования, налоги со стад, пастбищ, прудов и лугов.


[Закрыть] (так назывался один из министров империи Тимура).

На большой площади города перед главной мечетью было собрано несколько тысяч не успевших покинуть город жителей, исключительно мужчин. Среди леса копий всадников, заполнивших площадь, по живой улице, среди гробового молчания, нарушавшегося только конским ржанием, повелитель азийцев проехал к мечети. Азийские моллы вознесли в его присутствии благодарственные за победу молитвы.

Выйдя из мечети, Тимур подозвал эмира Османа и нарочито громко сказал ему:

«Я иду дальше на север наказывать народы, нарушившие закон пророка. Тебя назначаю здесь эмиром. Возьми 20 тысяч воинов, охраняй мой тыл, устрой сообщение и создай в этой столице моего посрамлённого пророком врага мир и порядок»... Эмир склонил колена, приложил затем руку к сердцу и встал. Тимур поднял вверх руку, как бы благословляя кого-то. «А вы, кипчаки, ступайте по домам и мирно трудитесь. Глашатай, передай им, что я сказал!» Широкоплечий воин с оглушительным горлом повторил на всю площадь слова завоевателя. Процессия двинулась обратно.

Я не ожидал такой милости, проявленной Тимуром но отношению к жителям столицы. Но позднее я оценил по достоинству этот приём умного и предусмотрительного полководца.

ДОБЫЧА

На четвёртый день был отдан приказ, чтобы каждый воин одну десятую часть своей добычи отдал государству: нарушители приказа могли лишиться головы. Все товары и ценные вещи из караван-сараев, складов, общественных и частных домов были свезены к ставке. Для перевозки были назначены сотни двуколок; кроме того, около 2 тысяч повозок было собрано в Маджаре и в аулах.

К 4 часам дня в поле на большой лагерной площади, в Центре которой высился громадный походный шатёр Тимура, на значительном пространстве были навалены горы богатейшей добычи.

Тимур её осмотрел. После этого большой отряд обозных воинов тщательно уложил эти богатства на повозки. К вечеру они скрылись в степи, направляясь в далёкий Самарканд.

Дорого стоит эта добыча, подумал я: несколько десятков тысяч жизней. Пройдёт ещё некоторое время, и на Самарканд нападёт другой народ, – и опять десятки тысяч смертей.

Мне и Джовани «министр двора» разрешил взять копры с собой; кроме того, я купил у одного солдата вазочку из тончайшего фарфора с рельефами и рисунками; на ней были странные палочковидные надписи... Мой приятель эмир сказал мне, что это китайская, очень ценная вазочка. Я решил подарить её жене моей и заказал для неё ящичек, куда, завернув в вату, и уложил её тщательно. Джовани приобрёл множество монет византийских, римских, арабских, ордынских.

Через неделю мы покинули Маджар, оставив там 20-тысячный гарнизон.

Вечером на привале в 40 милях от Маджара я раздумывал, ложась в походную постель, о превратностях судьбы.

По странной игре случая, мне пришлось жить в той же роскошной комнате, где я так недавно пользовался гостеприимством могущественного хана, разорившего Московию и сжегшего её столицу – Москву, а ныне, в свою очередь, потерявшего свою Кавказскую столицу.

Прошёл месяц. Тамерлан медленно двигался к большой реке «Тана»[99]99
  Дон.


[Закрыть]. Одновременно он посылал сильные отряды в глубину кавказских ущелий. Был сожжён город Хумара и много аулов – и на плоскости, и в горах; жители частью убиты, частью взяты в плен, частью бежали в горные трущобы. Край обезлюдел. Бродили шайки разбойников и стаи голодных волков. Табуны и стада у азийцев достигли таких размеров, что они ими стали тяготиться; они мешали движению, и их трудно было кормить. Лошади и скот стали падать. Около лагерей бродили стаи голодных собак.

В ЛАГЕРЕ НА РЕКЕ ТАШЛЕ

Длительную остановку Тимур сделал на берегу степной речки Ташле. Здесь по склонам значительного плоскогорья рос старый дубовый лес.

Здесь азийцы простояли две недели, пока отдельные отряды истребляли степные улусы. Отряд в 45 тысяч под начальством моего приятеля эмира был послан за реку Копу в горы для покорения многочисленных племён зихов, родственников уже покорённых кабертайцев.

Каждый вечер я видел, как Тимур с палкой, слегка хромая, прогуливался по краю тянувшегося на многие мили обрыва: его крутизны были покрыты, как я раньше сказал, многовековым дубовым лесом. Азиец подолгу смотрел на юго-запад, где за рекою Копою на горизонте голубели кавказские горы.

Однажды ко мне пришёл в палатку «министр двора»¹ и пригласил меня от имени Тимура разделить с ним его вечернюю прогулку.

Впоследствии выяснилось, что мой приятель наговорил обо мне хану^: много приятного, и Тимур, очень интересовавшийся ференками, захотел побеседовать со мной.

Быстро одевшись, я отправился по лесной просеке на красивую лужайку на краю обрыва, где стоял шатёр хана. Я почтительно поклонился Тимуру; он сидел в кресле у самого обрыва и задумчиво смотрел на голубые дали. Он сказал:

«Я хотел с тобой, ференк, развлечься беседой. Правители должны много знать. Кто больше всех знает, как не те, кто много видел народов, городов, земель. Твои соотечественники давно торгуют с зихами и, конечно, хорошо знают их. А я о них ничего, кроме имени, не знаю. Не расскажешь ли ты о них, что знаешь? Сегодня от эмира Ахмета из-за реки Копы я получил донесение: он сжёг 240 селений и хуторов и теперь гонится за убегающими в горы зихскими народами и хочет их истребить раньше, чем они скроются в лесных трущобах Кавказа... Он ждёт приказа. Вот мне и захотелось узнать о них что-либо, что могло бы помочь мне решить, что делать с этими племенами, – с корнем ли уничтожить их или пощадить».

Я немного знал о зихах, но не растерялся: мне на помощь пришли донесения наших консулов из Каффы; я перед отъездом в Понт их не только прочёл, но и изучил.

– Зихи, великий государь (начал я, усевшись на бархатную скамеечку у ног Тимура, что я сделал, конечно, по его приглашению), зихи известны грекам ещё 2 тысячи лет назад: милетяне[100]100
  Жителя Милета на берегу Архипелага.


[Закрыть] имели у зихов богатые колонии; а именно Фанагорию[101]101
  Ныне Тамань.


[Закрыть], Гермонассу, Горгиппию[102]102
  Ныне Анапа.


[Закрыть], Корокондаму; это были городки при устье этой реки (я указал вдаль по направлению к Копе), Бату[103]103
  Ныне Новороссийск.


[Закрыть].

Зихи живут по левому и по правому берегу Копы; часть их племени достигала левого берега большой реки Танга, «Меотийского болота»[104]104
  Так у древних географов называлось Азовское море.


[Закрыть].

Зихи делятся на множество племён: частью управляются князьями или, как они их называют, «пши», частью управляются родовыми старшинами. При каждом нажиме со стороны, степняков они спасались в горы, а затем, по миновании опасности, вновь выселялись на равнину. Всегда они поступали так, как это они хотят сделать сейчас, по твоим словам. Это очень древние обитатели Кавказа. Теперь у них есть города в бассейне нижней Копы.

   – А чем они торгуют?

   – Прежде всего рабами. Эти «пши», большие специалисты в этом деле. А затем скотом, шерстью, бурками, грубым сукном, рыбой, лесом, пшеницей.

   – Какая вера?

   – Смешанная. «Ромеи» старались распространить у них христианство, строили церкви, давали священников, но древние языческие обычаи живы: они до сих пор обожают силы природы, даже деревья: жертвы богам приносят у священных дубов. Ислам у них, несмотря на усилия крымских ханов, туго прививается, хотя некоторые «пши», в угоду крымцам, стали магометанами.

Последнее моё замечание, видимо, взволновало Тимура: он чаще задышал, и пальцы правой руки забили дробь: по словам эмира, признак, что Тимуру не по себе.

   – Твои слова, ференк, приговор для зихов: пощады им не будет. Если в какой-либо стране народ исповедует веру, различную с верой потомков пророка, то правоверный монарх должен завоевать эту страну, чтобы вывести народ из его заблуждения. Поэтому, когда я вступил в Сирию, то строго наказал тех, которые следовали ложному учению. Великая Татария и Тохтамыш нарушили законы Магомета. Ты, верно, не знаешь: Тохтамыш был побеждён Оруз-ханом и обратился за помощью ко мне, и я решил ему помочь и объявил победителю войну. Ты видел, как он мне отплатил – чёрным злом – пошёл на меня войной, и я его смел с дороги и покорил Великую Татарию. И зихи должны испытать ту же участь. – Тимур поднялся с кресла, высокий, зловещий, и резко оборвал разговор фразой: «Пойдём – пройдёмся: засиделся».

Мы прошли через лес: придворная стража в две с половиной сотни воинов двигалась на почтительном расстоянии громадным прямоугольником, стараясь скрываться за деревьями.

На одной из полянок мы увидели большой, выше человеческого роста, врытый в землю крест византийского типа[105]105
  По этому кресту я был назван основанный здесь при Суворове, город – «Ставрополь» (Крестовый город).


[Закрыть].

Тимур остановился перед ним.

   – Магомет и Исса – великие пророки. Но первый выше Как ты думаешь, кто поставил этот крест: по внешности он древний? – обратился ко мне Тимур,

   – Думаю, ромеи: кресты точно такие же я встречал в верховьях реки Копы. Видишь – развалины? Здесь било когда-то поселение: вот остатки рва, а вот фундамент четырёхугольной башни. Это ромейская станция.

   – Да, да, – задумчиво сказал Тимур: – ты, генуэзец, по-видимому, близок к истине... Хорошая позиция, – сказал он, – оглядывая всю окрестность... – На возвратном пути заложу здесь крепость...

Солнце уже закатилось за туманные дали Конской равнины, когда мы тем же порядком вернулись в ставку.

В моей палатке меня ждал в беспокойстве Джовани.

   – Что так долго?.. Я и Чезаре забеспокоились о тебе: от этого волка можно всего ждать.

Я рассказал им весь разговор с Тимуром,

   – Ну, и подкатил же я зихов, – закончил я.

   – Ты скажи – не зихов, а генуэзцев, черт меня возьми, – воскликнул Чезаре: – ведь как мы будем торговать, если зихи будут уничтожены. Вспомни Татартуб... Надо поправить дело... Трудно только это...

Я хорошо понимал, что я опять проиграю. Я хорошо понимал, что натолкнусь на страшное изречение Тимура: «Я иду наказывать народы, нарушившие закон пророка».