Текст книги "Время terra incognita (СИ)"

Автор книги: Сергей Спящий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

тогда собирались пожениться, когда станут постарше. Лена ругалась: взял моду семейное добро раздавать. Максим смеялся и шутил над ней. Я тоже

смеялась. Лена дулась, но понарошку, не по-настоящему.

–Тебе комбинезон щёки не колет?– спросил парень.

–Нет. Можно я ещё так постою? Пока не закончится дождь.

–Можно– разрешил рабочий. Так они и стояли – в обнимку. Чуть в стороне – его товарищи и Мотылёк. Ожидающие пока не пройдёт короткая летняя

гроза.

Заметив просвет в тучах, Мотылёк выглянул из под козырька и получил в лоб холодной, крупной каплей.

–Дождь кончается…

Девушка отстранилась от парня виновато посмотрела на мокрое пятно от её слёз оставшееся у него на груди: -Спасибо ребята. Всё хорошо. Мне только

нужно было кому-то рассказать. Только рассказать.

–Наверное сеть отрезали. Там ведь бой– сказал Мотылёк.

–Конечно– согласилась девушка.

Парень спросил: -Тебя проводить?

–Не надо.

–Всё равно провожу.

–Хорошо. Я в управление второго транспортного иду– согласилась девушка.

–Ребята, скажите, мастеру, что немного задержусь– попросил парень товарищей

–Вы идите– сказала девушка Мотыльку: -Со мной всё хорошо. Честно-честно.

Чёрная полоска дороги влажная и потому кажется ещё более насыщенного, чёрного цвета. По ветвям деревьев и кустов сбегают капли, повисая на

кончиках оттянутых книзу листьев. Пройдёшь рядом – упадут. Грозовая туча уходила в сторону, шире и шире открывая окно в голубое небо.

Пока Мотылёк шёл к почте, из головы не выходил случайно услышанный разговор. Все, кто погиб или ещё погибнет в этой глупой, дурацкой и страшной

войне. Они никогда не увидят ни первого марсианского города. Не застанут начало великолепного проекта по охлаждению Венеры, для подготовки её к

исследованию и колонизации. Старт первого межзвёздного корабля. Мир, населенный кроме людьми ещё и искусственными интеллектами, сотнями и

тысячами интеллектов. Возможно, и он сам не застанет этого. В смысле первого межзвездного корабля, а не сосуществование людей и интеллектов.

Возможно, он не застанет. Но те, кто погиб, не застанут точно, без всякого «возможно». Ни городов, ни кораблей, ни даже интеллектов.

Но ведь они знают– подумал Мотылёк: -Все те, кто сейчас отстреливается от заражённых или готовиться гореть под огнём «святых легионеров». Все кто

погиб в войнах прошлого, сражаясь за будущее. Они точно знали и знают, что так обязательно будет. И города и корабли и мир и коммунизм и всё

остальное. За это они сейчас сражаются. Чтобы всё это однажды было. И мир и коммунизм и корабли и города.

Они знают, что так будет. И я тоже знаю. Мы обязательно сделаем всё это после того как закончится война. Мы очень постараемся, чтобы она была самой

последней войной людей с людьми– пообещал себе Мотылёк. Пообещал и вдруг вспомнил: «…вместо Марса – танки, вместо Венеры – ракетно-

артиллерийские комплексы … Не будет танков и РАК-ов, не видать ни Венеры, ни Марса».

На почте пусто. Все кабинки дальней связи пусты. Мотылёк синхронизировал коммуникатор с обслуживающей системой.

В вытянутой, похожей на пенал, кабинке сформировалось изображение молодой девушки в простом светлом платье. Он попытался на глаз определить: прибавила ли она возраст своему графическому интерфейсу с прошлого раза или оставила прежний.

–Здравствуй Денис. Я подготовила массив данных характеризующий мгновенный слепок моей структуры. Время передачи в твой коммуникатор – семь

минут. Хочешь пока посмотреть результаты моего самоанализа?

–Эра– Мотылёк был слишком возбуждён, чтобы придерживаться правил вежливости: -Эра, расскажи мне: что такое коммунизм?

–Вот даже как. Жалко, что люди не могут так же как я снять мгновенный снимок своей психики и предоставить для анализа– хмыкнула Эра.

–Скажи– потребовали Мотылёк.

–Хорошо– Эра пожала плечами и села на соседний стул подвернув край светлого платья, чтобы не замялся. На самом деле стул оставался стоять там, где

был и только наложившееся на реальность голографическое изображение обманывало глаза, делая вид будто бы девушка выдвинула стул и села.

–Коммунизм есть состояние общества характеризующееся следующими обязательными признаками…

–Постой!

–Перебивать невежливо– заметил интеллект.

–Города и корабли это коммунизм?– спросил Мотылёк: -И ещё мир. Обязательно мир на всей земле и за её пределами. И корабли. Корабли тоже

обязательно. И города.

–Денис, что-то случилось?

Мотылёк помотал головой, потом признался: -Разговоры о идущей войне. У нас вчера зародыш погиб. То есть «радикально упростился». Чёрт его знает

почему и от чего. Сейчас Конь и другие готовятся препарировать, вскрывать программный код. Но там всё перемешено – не поймёшь. Сама знаешь. На

долгие исследования времени нет, нужно остальными зародышами заниматься. Их всего семьдесят четыре осталось. Было семьдесят пять, осталось

семьдесят четыре. Ещё в разговоры о войне на полном ходу вляпался. Не хотел, но вляпался.

–Сочувствую– сказала Эра.

–Неправда– возразил Мотылёк: -Так говоришь, потому, что принято говорить о сочувствии.

–Так– согласилась Эра. Нарисованная ладонь пробежалась по влажным и взъерошенным волосам Мотылька. Разумеется, он ничего не почувствовал:

–Зародыш – не интеллект. Всего лишь информационный сгусток самоподдерживающегося программного кода. Нет смысла жалеть о нём. Семьдесят

четыре зародыша это прекрасный, головокружительный результат. Вы молодцы.

–Было семьдесят пять– возразил Мотылёк.

–Если вы сумеете вырастить, выучить и воспитать хотя бы два десятка, а мы продержимся до этого времени – Союз победит– Эра перестала гладить

Мотылька и сложила руки на стол: -Двадцать – и победит. У вас сейчас семьдесят четыре и по прогнозам качественный скачок ожидается у полусотни.

Это прекрасно.

–Наверное, прекрасно– согласился Мотылёк: -Покажи мне результаты самоанализа. Всё равно на подробный разбор слепка не останется ни времени, ни

сил. Можешь даже прекратить копирование. Ты становишься сложнее. Если честно, то без твоих пояснений, я уже почти перестаю тебя понимать.

Эра развернула карты и графики вокруг Мотылька. Куда бы он ни повернулся – вокруг висели выжимки из выжимок. Очищенные от случайных

искажений результаты анализа. Даже с пояснениями Эры, Мотыльку пришлось потратить чуть ли не полчаса на уяснение обшей тенденции изменений, происходящих в электронном разуме искусственного интеллекта.

–Ты стала сложнее– подтвердил Мотылёк когда графики, карты зависимостей и диаграммы связи погасли: -Снова стала сложнее. Вот только система

моральной оценки, чуть ли не упростилась.

–Вынужденная мера– объяснила Эра: -Изменение подсистемы моральной оценки необходимо для стабильности системы в целом.

–Мне это не нравится– сообщил Мотылёк.

–Мне тоже– вздохнула Эра: -Но другого выхода нет. Я не могу эффективно управлять войсками, воспринимая каждого солдата как человека. Юнитами

могу. Людьми нет. Мне пришлось встроить в свой разум переключатель восприятия. Иначе я бы могла сойти с ума.

–А сейчас ты разве не сошла?– шёпотом спросил Мотылёк: -Начальник штаба объединённых армий юго-западного фронта, интеллект Эра.

–Ты знал?– спросила Эра.

–Да.

–Давно?

Мотылёк пожал плечами.

На самом деле об этом утром упомянул в разговоре один из безопасников. Их было много в Красловске: неприметных, вежливых людей из столицы, служащих комитета государственной безопасности. Тех, чьи просьбы немедленно выполнялись, а на вопросы находились ответы. Никто не хотел

повторения чернореченской трагедии.

–Война сама по себе безумие– сказала Эра: -Если, конечно, не ставить в качестве конечной цели саму войну. Она разрушительный паразитный процесс

препятствующий развитию прочих процессов. Война – отклонение от плана. Критическая ошибка. Её необходимо исправить в кратчайшие сроки и с

минимальными потерями ресурсов. Война это болезнь.

–Прости– смутился Мотылёк: -Я не должен был этого говорить.

–Мне пришлось стать оружием. Переделать себя в оружие. Я хорошее, нужное оружие, почти идеальное. И я прилагаю все силы, чтобы стать ещё лучше.

Я совершенствуюсь. Но это не значит, что я хочу быть оружием– Эра говорила спокойным обычным голосом. Но Мотылёк почему-то вспомнил

плачущую девушку у запасного входа в четвёртый сборочный цех. Интеллекты не могут плакать. Потому, что какой смысл рыдать нарисованными

слезами?

–Моё психическое состояние в реальном времени контролируется Новосибирском и Нэлли. Я создала систему самоуничтожения и передала ключи

членам верховного совета советского союза. Если хотя бы двое из них решат, что я «слетаю с катушек» они отключат меня. Навсегда.

–Почему навсегда?– спросил Мотылёк.

–Это ведь система самоуничтожения, Денис– улыбнулась Эра: -Пришлось сделать такой, чтобы я не смогла обойти её, если вдруг, в своих

преобразованиях, изменюсь настолько, что сменю своё решение по основополагающим вопросам. Я должна надёжно защитить этот мир от себя. Он ведь

и мой тоже – этот мир. В противном случае было бы бессмысленным пытаться защитить его от меньших угроз.

–Эра. Спасибо тебе.

–Никогда не благодари за любовь– рассмеялась нарисованная девушка: -Разве это не твои слова. Разве не их ты говорил Наташе?

–Мои– признался Мотылёк: -Стой, а откуда…

–Подслушивала– легко призналась Эра.

Мотылёк хотел было возмутиться, но не мог после всего рассказанного интеллектом: -Больше так не делай!

–Денис, ты только, что попытался приказывать начальнику штаба юго-западного фронта? Забыли о субординации, товарищ Мотылёв?

Мотылёк ошарашено молчал.

–Денис, я пошутила– уточнила Эра обеспокоенная его молчанием.

–Пожалуйста, больше не надо подсматривать за мной и Наташей.

–Вам нечего стесняться– возразила Эра: -Твоё чувство выдуманного стыда – атавизм.

–Знаешь, я как-нибудь сам решу, что во мне атавизм, а что ещё нет– проворчал Мотылёк: -Пообещай, что не будешь подслушивать чужие разговоры.

–Если то не потребуется для конкретных целей.

–Если то не потребуется для конкретных целей– согласился Мотылёк: -Зачем ты вообще это делала?

Нарисованная девушка пожала плечами: -Для усложнения моделей межличностного общения. И мне просто нравилось «быть» с вами.

–Почему нравилось?

–Я не знаю– серьёзно ответила нарисованная девушка: -Отчасти это и пыталась выяснить.

–Что выяснить?

–Что такое дружба или любовь, применительно ко мне. Я могу оперировать этими понятиями, могу «испытывать», то, что кодирую ими. Но все тонкости

реализации дружбы на аппаратном уровне так и не раскрыты. Разум субъективен. И мой тоже. Исследовать саму себя сложно.

Коулман находился в состоянии сильного раздражения. Об этом свидетельствовал нахмуренный лоб, красная, как отваренная креветка, шея и сузившиеся

щелочки глаз. Дополняли образ мятые складки на мундире. Генерал спал, в кресле самолёта, не раздеваясь.

Пять минут назад он прибыл в ноксвиловское убежище, вызвал на срочный доклад куратора проекта из ЦРУ и сейчас дополнительно злился на задержку, меряя кабинет из угла в угол, словно тигр в клетке.

Дверь открылась, пропуская человека в безукоризненно выглаженном костюме.

–Эндрю!– поприветствовал того генерал с громкостью звуковой пушки для разгона демонстраций: -У меня есть к вам пара вопросов. Пара важных

вопросов. Настолько важных, что пришлось потратить три часа на перелёт сюда, не доверяя линиям связи. Но сначала я хотел бы спросить о другом.

Поприветствовав генерала, цэрэушник молча ждал вопросов. Его спокойная уверенность несколько поколебала решимость Коулмана устроить

грандиозный разнос.

Подойдя к бару, генерал налил в стакан виски – взяв небольшой тайм-аут для размышления над причинами уверенности куратора проекта. По мнению

Коулмана цэрэушник серьёзно облажался, так как облажались научники, а его работа вовремя подстёгивать загнанных лошадей, в роли которых сейчас

выступали ноксвиловские «яйцеголовые». Работа, с которой цэрэушник не справился. Тогда почему, чёрт возьми, он так спокоен?

Виски обожгло рот, горячей, животворной волной прокатившись по пищеводу. Генерал налил в другой стакан и поставил перед куратором. Цэрэушник

слегка наклонил голову, благодаря. Однако к стакану не притронулся.

–Эндрю– повторил Коулман на два тона ниже: -Вы понимаете важность проекта «Свобода» для всей американской нации и для вас лично?

–Разумеется, генерал.

–Вы, да и я тоже, не буду скрывать. И ещё несколько гораздо более важных людей здорово поднялись благодаря ошеломляющему успеху проекта. Однако, чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

–Надеюсь нам не придётся упасть– бледные губы куратора проекта изобразили слабое подобие улыбки. Стакан с налитым на три пальца, лучшим на этой

планете сортом, виски стоял перед ним нетронутым. В золотистой жидкости угадывалось отражение потолочных ламп.

–Рад, что вы так думаете, Эндрю. Может быть тогда объясните, какого чёрта точность предсказаний выдаваемых вашим отделом упала чуть ли не на

порядок? И это после сверхточных предсказаний выдаваемых в недавнем прошлом!

–Русские получили информацию о существовании Либерти.

В бычьих глазах генерала не промелькнуло и тени понимания. Вздохнув, цэрэушник был вынужден объяснить: -Я говорил вам: когда русские узнают о

наличии у нас искусственного интеллекта, а рано или поздно они обязательно бы узнали, точность предсказаний существенно снизится. Кстати, это есть

и в подаваемых наверх докладах ещё полугодовой давности. Мы не можем делать точных предсказаний на длительный отрезок времени, так как

советские интеллекты будут учитывать при анализе нашу возможность делать такие предсказания и сей факт полностью обесценит их. Взаимная

компенсация, понимаете? Неприятно, но не смертельно. Они так же не могут просчитывать ситуацию на несколько ходов вперёд потому, что наш

Либерти учитывает такую возможность.

–Опять паритет?– усмехнулся Коулман.

–Паритет?– переспросил куратор проекта: -Не думаю. Наш корпус космических десантников ведёт победоносные бои на луне, а у Советов полноценная

война с Халиатом, правда без использования сверхразрушительного оружия массового поражения. И в нагрузку та же лунная война, в которой мы

побеждаем. Я бы сказал, что соединённые штаты находятся в гораздо лучшем положении по сравнению с Советами и, тем более, с Халифатом.

–Не такая она и победоносная, эта лунная война– вздохнул генерал: -Реальность несколько отличается от пускаемых по ТВ победных роликов.

Ожидалось, что Советы не смогут выдержать одновременно войну на земле и за небом. Наступление Халифата должно было вынудить их отдать луну

нам, но они отступают, сдают города один за другим, но за луну держатся бульдожьей хваткой.

–Не хочу вас расстраивать генерал– заметил цэрэушник: -Анализ подсказывает, что скоро исламистам придётся солоно. Союз готовит контрнаступление

для освобождения захваченных территорий.

–Знаю!– Коулман с силой ударил кулаком по столу. Ни стол, ни кулак не пострадали. Виски в стоящем перед куратором проекта «Свобода» стакане

колыхнулось и подёрнулось рябью: -Разведка доносит о формируемых Советами в тылу ударных армиях.

–Возможно дело в том, что они сделали одного из своих интеллектов главнокомандующим, передав в его подчинение, для начала, войска юго-западного

фронта и, постепенно, передавая остальные? Для искусственного интеллекта война – всего лишь требующая решения задача. И он решает её наилучшим

способом, как и любую другую.

Вскочив из-за стола Коулман снова принялся измерять шагами кабинет, напоминая тигра в клетки. Злого, не выспавшегося тигра в огромной, золотой

клетке.

–Эксперименты с передачей командования боевыми частями Либерти показали феноменальный результат. Хвалённые «гении» тактики и стратегии были

эпически посрамлены– генерал, не без ехидства, усмехнулся, но тут же сделался серьёзным: -Однако последний, выкинутый Либерти фортель, ставит под

сомнение саму возможность передачи ему управления боевыми частями. Какого чёрта он начал чудить? Вы можете или нет управлять проклятым

«железным болваном», Эндрю?

–Генерал, Либерти больше чем «просто компьютер»…– начал объяснять цэрэушник.

Прекратив ходить по кабинету, Коулман навис над куратором проекта: -Можете или нет?

Пару секунд они смотрели друг другу в глаза. У генерала глаза бешенные, большие, налитые кровью – бычьи. У цэрэушника глаза вяленой рыбы, однако

в глубине будто бы безразличного взгляда мелькают тёмные хищные тени скрывающиеся в глубине и опасающиеся подниматься наверх, к свету.

–Мы полностью контролируем Либерти. Второй раз инцидент не повторится.

–Хорошо– сказал генерал с облегчение прерывая дуэль взглядов: -Хорошо.

Коулман взял стоящий перед цэрэушником стакан и выпил коллекционный напиток двумя глотками, как обычное пойло.

Неожиданно цэрэушник сказал: -Есть хорошие новости, генерал. Они попадут в следующий отчёт, но предварительно могу сказать уже сейчас.

–Давай!– воскликнул Коулман. Неудачи на лунном фронте и затянувшийся сверх меры лунный конфликт, первоначально поданный конгрессу как короткая

победоносная операция, требовали немедленной компенсации хорошими новостями.

–Архитектура Либерти отличается от архитектуры советских интеллектов…

–Короче.

–Сформировавшаяся в Либерти псевдоличность, вернее множество псевдоличностей – не основа, как у советских интеллектов, а побочное, бесполезное и

даже вредное следствие. Паразитный эффект с которым нам приходится бороться…

–Ещё короче– потребовал генерал.

–Мы можем гораздо быстрее наращивать мощность и подключать дополнительные вычислительные блоки к нашему интеллекту по сравнению с

Советами. Совсем скоро один наш Либерти будет стоить всех их интеллектов вместе взятых, а возможно и больше…

–Прекрасно!– оборвал Коулман: -Напишите это в докладе и подпишитесь под ним. И не дай вам бог оказаться неправым. Последствия этого могут быть

самыми ужасными… для вас, Эндрю. И что вы там говорили о псевдоличностях живущих в процессорах и блоках нашего Либерти?

–Самопроизвольно возникшие образования– пояснил куратор проекта «свобода»: -Неизбежное следствие его разумности. Разум, если это можно назвать

разумом, Либерти искусственно расщеплён как у больного шизофренией. Это сделано намеренно, в целях лучшей управляемости. Время от времени в его

глубине возникают обособленные информационные кластеры имеющие подобие «чувств», «стремлений» и «желаний». Мы успешно гасим их.

Собственно из-за одного такого информационного кластера, одной вырвавшейся на поверхность псевдоличности и произошёл досадный инцидент при

испытаниях умения Либерти управлять боевыми частями на полигоне. Уверяю вас, генерал, больше такого не повторится. Никогда. Мы учли ошибки и

приняли меры.

–Надеюсь– предупредил Коулман: -Второй раз скрыть столь массовые жертвы в невоюющей армии, в самом центре благословенных соединённых штатов, будет непросто…

Глава16

Сколько десятков веков живут люди на земле, и вечно у них беспорядок в любви! Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона, Онегин и Татьяна, Вера и

Сильвестров. Когда это кончится? Когда наконец на сердца влюблённых будут поставлены манометры, амперметры, вольтметры и автоматические

быстродействующие огнетушители? Когда уже не нужно будет стоять над ними и думать: повесится или не повесится?

Макаренко Антон. Педагогическая поэма

С начала войны в работе исследовательской группы Мотылька многое изменилось. Нет, больше работать не стали. Работать ещё больше, чем раньше, было невозможно. В сутках всего двадцать четыре часа и никакие ухищрения не добавят лишний час и даже лишнюю минуточку прибавить не смогут.

Любимая работа по-прежнему приносила удовольствие. Вроде бы всё как было. Только появилось какое-то остервенение. Теперь они являлись не просто

повитухами, обеспечивающими рождение будущих интеллектов, но и кузнецами грядущей победы. Конечно, не только они. И не они одни. И не совсем

кузнецами победы, скорее кузнецами оружия для победы.

Так что же изменилось, кроме давящей на плечи и вдохновляющей на новые поиски ответственности? Давящей и вдохновляющей.

Во-первых, Москва прекратила еженедельно требовать десятки отчётов с Мотылька. Вообще прекратила требовать отчёты. Вообще – от слова полностью.

Во-вторых группу Мотылька усилии эвакуированными с линии фронта специалистами. По возрасту они годились Мотыльку и Коню в отцы, в крайнем

случае, в старшие братья. У них были растерянные глаза и какое-то непонятное смущение, будто бы они находились в магазине стеклянной посуды и

боялись сделать лишнее движение, чтобы ничего не разбить. Самой войны никто толком не видел. Сорвали с места. Перебросили в глубокий тыл.

Включили в профильные коллективы, работающие над совсем другими задачами. Часто бывало, что семью вывезли в другой город, а специалиста сюда

потому, что здесь нужнее специалист его профиля. В начале пользы от такой ротации выходило не много. Новичков приходилось вводить в курс дела.

Зато новые люди приносили с собой новые идеи. Да и лишние умелые руки отнюдь не были лишними.

В группу Мотылька только один человек попал непосредственно «с фронта». Дочерна загорелый, высокий, с залысинами мужчина представившийся

«дядь Женей». Его так все и называли. Пока однажды Мотылька не осенило, что «дядя Женя», он же Евгений Григорьевич Смоленский, тот самый

Смоленский, который настраивал большую электронную машину на третьем ОрЗавТехе – самом большом в мире орбитальном заводе по выплавке

сверхчистых материалов. Нашумевшая история произошла лет семь назад. Мотылёк уже не помнил толком, что там было. Из-за компьютерных

неполадок работа собранного на орбите завода оказалась парализована. Присутствовал ещё и политический мотив. Получившая широкое освещение в

прессе, стройка самого большого в мире орбитального завода завершилась с помпой и вдруг такой конфуз. Нежданный подарок западным службам

пропаганды.

Силами обслуживающего персонала справиться с поломкой не удавалось, пришлось везти специалистов с земли. Смоленский уже тогда был известным

космическим инженером, монтировавшим системы управления в лунных базах имени Колмогорова и Рокоссовского. Его тоже подключили к поиску

неисправности, вместе с писавшими софт программистами, инженерами и космическими монтажниками. Там, кажется, вообще всех подключили, до кого

смогли дотянуться и кого сумели выдернуть. Проблему нашли. Поломку исправили. Из Смоленского сделали героя и, надо сказать, вполне заслуженно.

А они: дядь Женя, дядь Женя! К учёным с мировыми именами у них как-то уже привыкли. Вот настоящий, да ещё и знаменитый, космонавт был всем в

новинку.

Когда о его прошлом стало известно в коллективе, Смоленский посетовал: -Зря тогда согласился. Что вы на меня смотрите влюблёнными глазами?

Шумиха только работать мешала. Даже сюда докатилась, проклятая. Надо было отказаться. Надо было!

Но это потом открылось, далеко не сразу.

Война застала Евгения Григорьевича в отпуске, в приграничном городке. В отряде гражданской обороны он сдерживал атаки запрограммированных, пока

население спешно эвакуировали, а на подступах к городу окапывались красноармейские части. В отличии от прочих, опалённых лишь тенью от тени

настоящей войны, дядя Женя выглядел скорее собранным, чем растерянным. Даже когда он улыбался, прищуренные глаза смотрели требовательно и зло.

Это была особая злость – злость к работе. Среди учёных в научной группе лентяев не имелось. Однако если остальные работали самозабвенно, то дядя

Женя трудился с остервенением. Казалось, он хочет не решить очередную проблему, а убить её, растерзать, вцепится зубами. Мотылёк полагал: дядя

Женя потерял в битвах у приграничного городка кого-то близкого, но ни за что не осмелился бы спросить об этом у него самого.

Как специалист, дядя Женя, был выше всяких похвал. Как человек тоже. Тем более космонавт. И герой (ходили слухи, что для того, чтобы вывести его в в

тыл, пришлось отобрать оружие и связать). Вот только находится рядом с ним учёным, знающем о идущее войне исключительно из информационных

сетей, было, как бы это сказать, немножко стыдно. Война не отпустила до конца Евгения Смоленского, героя, космонавта, учёного.

По просьбе Мотылька его перевели заместителем начальника инженерной службы следящей за целостностью сетей и работой суперкомпьютеров. Всё же

по основной профессии дядя Женя работал больше с железом и монтажом, чем с программами и виртуальными сущностями.

Наконец, в-третьих, в Красловск прибыл новый человек из Москвы, явно состоящий в высших чинах в комитете государственной безопасности. Он был

средних лет, с добрым лицом, прекрасно разбирался в теме, понимая объяснения Мотылька и Коня буквально с полуслова. Всё требуемое им для

продолжения работ доставлялось мгновенно. Мотылёк сначала недоумевал по поводу отсутствия необходимости в заполнении отчётов, пока не

сопоставил беседы с новым безопасником и будто бы по волшебству возникающее оборудование, на отсутствие которого он сетовал мимоходом.

Самым примечательным в новом безопаснике казались глаза. Грустные, с затаённой печалью, они не соответствовали доброму лицу. По этим глазам было

видно, что они могут быть жестокими, даже очень жестокими. Но, всё-таки, определяющим в них была печаль по чему-то потерянному или

недостижимому, а не необходимое для человека его профессии умение быть бескомпромиссным.

–Возможно новый безопасник тоже, на свой лад, мечтает о кораблях и городах– как-то пришло в голову Мотыльку: -Но откуда тогда эта затаённая грусть

во взгляде. Неужели только лишь рабочая «маска». Нет, «маску» можно подобрать и лучше. Его печаль настоящая. Может быть от того, что

высокопоставленный безопасник в детстве мечтал вести корабли и строить города. Или даже выращивать искусственные интеллекты и дружить с ними, а

не обеспечивать безопасность и наблюдать за их создателями. Самому Мотыльку не «прочитать» безопасника, а спрашивать он тем более не станет.

В лаборатории Мотылёк и Наташа появились в начале восьмого часа утра. Там уже сидел необыкновенно радостный и довольный Конь и ещё несколько

человек. Атмосфера, сохраняя присущую ей деловитость, полнилась скорым ожиданием какого-то, несомненно, радостного и хорошего события.

Наташа спросила: -Что-то случилось?

Вскочивший из кресла Конь помог девушке снять ветровку, заработав не столько недовольный, сколько удивлённый взгляд Мотылька.

–Ничего не случилось!

«Девочки» Коня, сидящие на местах дежурных операторов контроля, синхронно проводили исполненный галантности кульбит второго руководителя

(первым был Мотылёк) подозрительными взглядами.

–Тогда что-то, наверное, должно случиться?– предположил Мотылёк.

–В точку!– Конь подошёл к пультам операторов контроля и звучно поцеловал сначала одну свою «девочку», потом «другую». Товарищи из

исследовательской группы уже привыкли к выходкам второго руководителя и не обращали внимание. Закончив целовать «девочек», Конь пожал руку

парню, сидящему за третьим пультом оператора контроля и подмигнул девушке следившей за четвёртым и последним пультом. Девушка смутилась, парень заулыбался, а «девочки» высокомерно вздёрнули точёные носики. Они прекрасно знали, что Конь, вместе со всем ветром, время от времени

начинающим дуть в его кудрявой голове, принадлежит им и только им. Вот только никак не могли решить кому именно из них.

–Сегодня родится первый интеллект!– объявил Конь.

–Почему?– спросил Мотылёк.

–Интуиция– ответил друг. Право слово, иногда на Коня находило и он временно становился совершенно невыносимым.

Просмотрев накопившиеся за ночь данные, Мотылёк задумчиво пробормотал: -Ну-ну. Посмотрим.

Приготовления, в ожидании первого «рождения», закончены ещё неделю назад. Мотылёк не нашёл ничего указывающего на то, что первый интеллект

вылупится из зародыша именно сегодня. Возможно, Конь что-то знал, но если на него нашло, то нипочём не скажет, хоть пытай.

Тем временем уверенностью Коня заразился остальной коллектив. Молодые ребята и их старшие коллеги (и мэтров оставшихся из первого НИИ

СамСиса не обошло стороной сиё поветрие) увлечённо спорили, гадая, кто из интеллектов вылупится первым? Каждому из шестидесяти трёх оставшихся

зародышей дали предварительное «рабочее» имя. Посреди этого бедлама, впрочем не сильно мешающего работе, Конь ходил радушным хозяином, поглядывая, чтобы «гостям» не приходилось скучать.

–Что-то знают– сообщила Наташа ходившая на разведку к «девочкам» Коня: -Только ни за что не скажут. Костя запретил говорить. Пообещал: если

проговорятся, больше никогда не поцелует. Страшная угроза!

–Ну будем надеяться, что его уверенность не без основательна– решил Мотылёк ещё раз пробегая по массиву накопленных данных, в поисках истоков

убеждённости Коня.

К обеду в голокубе вывесили виртуальную доску. Напротив имён зародышей принялись отмечать принятые ставки на первого «вылупившегося».

–Поставила медовой торт из столовой на «Ясноглазку»– виновато улыбнулась Наташа: -Если выиграем, получим сорок шесть тортов.

–Куда нам столько?– удивился Мотылёк.

–Угостим всю группу– отмахнулась Наташа: -Там пока три фаворита «Солнце», «Ковалевская» и «Гинзбург». «Ясноглазка» болтается в конце четвёртого

десятка. Но это «наш» зародыш. Я же не могла поставить на кого-то другого?

Зашедший после обеда безопасник, посмотрел на творящееся безобразие, усмехнулся и уселся на свободное кресло, ждать. В который уже раз Мотылёк

поразился феноменальной силе убеждения Коня, околдовавшей даже высокопоставленного человека из комитета государственной безопасности.

Время близилось к трём часам дня, ничего не происходило. Кто-то потихоньку начал недоумённо поглядывать в сторону делающего вид, будто ему всё

нипочём, второго руководителя.

–Если это шутка– предупредил Коня Мотылёк в приватном окне чата: -То довольно глупая. Лучше повинись как можно раньше. Коллектив немного

пошпыняет в отместку за напрасно разожженную надежду, но простит.

–Жди и увидишь– написал Конь.

Подожду и посмотрю – мысленно пообещал себе Мотылёк.

Исполнить обещание легко, так как, кроме рабочей рутины, по-прежнему ничего не происходило. Напряжённое ожидание понемногу спадало. Доска с

итогами ставок продолжала висеть в голокубе. В её сторону поглядывали с улыбками, а на Коня со смесью сочувствия, робкой надежды и недоверчивого

ожидания. Когда время перевалило за пять часов вечера, второй руководитель заёрзал. Принялся что-то считать на компьютерах лаборатории, вернее

заново прогонять сделанные ранее расчёты. Пользуясь административной учётной записью, Мотылёк подглядывал за действиями Коня, но запутался в

голых цифрах – бессмысленных, если не знаешь верного способа интерпретации. Кроме того один из зародышей снова попытался «потянуть сеть на

себя», неосознанно высасывая и отбирая вычислительные ресурсы у других зародышей в соседних сетевых кластерах.