Текст книги "Офицер. Сильные впечатления"
Автор книги: Сергей Морозов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Меряя малое пространство перед окном нервными шагами, Маша чувствовала, что ее охватывает паника. Дело не том, что она и сама недавно решила покончить со своей кавказской эпопеей. Она пришла в ужас при мысли, что это может решить за нее кто-то другой – пусть даже самые близкие люди, которые не желают ей ничего, кроме добра. Она представила, что, сами не понимая, они могут отнять у нее часть ее мира – ту часть, которая называлась полковником Волком. Если уж она что-то и решится отсечь, то сделает это сама.
– Вот что я вам скажу, дорогие мои, – как можно спокойнее начала Маша, взяв себя в руки. – Я чрезвычайно признательна вам обоим за заботу, но мне нравится делать то, что я делаю. И я бы хотела снова отправиться на Кавказ! – заявила она с такой решительностью, которая и для нее самой явилась полной неожиданностью.
Иван Бурденко совсем сник и потер кулаком глаза, словно еще надеясь, что все это сон и на самом деле Маша не сошла с ума, чтобы снова лезть в пекло.
– Пойду открою шампанское, – уныло сказал он.
– Я все прекрасно понимаю, – вздохнула Рита. – Понимаю, что можно чувствовать, когда у тебя на глазах убивают коллегу. Но еще я знаю, что тебе нужно постараться отвлечься, иначе ты зациклишься на этом и замучаешь себя. Поэтому я и решила, что тебе стоит сменить жанр.
– Я согласилась приехать сюда только потому, что наступило небольшое затишье. Это только вопрос времени. Боевики переформировываются, чтобы нанести новые удары. Они готовы драться еще сто лет. А может быть, и дольше. Они не знают другой истории, кроме войны… Если там не будет никого, кроме военных, это будет продолжаться вечно. Я должна быть там!
– Как профессионал ты совершенно права. Хотя и кроме тебя найдутся желающие развивать эту тему. Главное, ты была первая. Теперь тебе нужно остановиться. Ты женщина, ты уже достаточно показала себя, и нет ничего, из-за чего тебе стоило бы туда возвращаться…
«Нет, есть!» – едва не вырвалось у Маши, но она успела прикусить язык.
– Я с самого начала была там, – сказала она немного погодя. – Все происходило у меня на глазах, и мне кажется, я знаю, где искать правду. Если придут другие, им придется долго разбираться в самых простых вещах… Даже если кому-то и хочется во что бы то ни стало проявить себя – потому что другой возможности у них нет. Вот они бы с радостью схватились за ваше позолоченное шоу!
– Они бы схватились… – проворчала Рита.
Иван Бурденко снова появился в комнате. На этот раз он нес поднос, на котором стояла бутылка шампанского и три фужера.
– Вот что я подумал, Маша, – сказал он, словно принимая от жены эстафету в разговоре. – Ты говоришь, что знаешь, где искать правду. А мне кажется, что ты замкнулась на одной проблеме и что изнутри тебе не удастся увидеть никакой правды. Похоже, что эта война действительно надолго. Может быть, на много лет. Как на Ближнем Востоке, в Ирландии, на Балканах… Такие войны ничем не кончаются, да и химически чистой правды там доискаться невозможно. Такая правда, какую ищешь ты, испаряется в тот самый момент, когда на убийство отвечают убийством. Можно лишь подсчитывать трупы с обеих сторон. Как ты собираешься определять, кто прав, а кто виноват? Чья земля? Кто пришелец, а кто хозяин? Кто агрессор, а кто жертва агрессии? Разве не случается так, что тот, кто был изначально прав, оставляет за собой несравнимо больше трупов, чем тот, кто выстрелил и убил первым? Можешь ты представить себе этого «правого», который бредет по колено в крови «виноватого». Кроме того, когда идет резня, главные виновники драки спокойно стоят в стороне от места событий и наблюдают. А еще дальше от драки, говорят, стоит сам Господь Бог и тоже наблюдает за теми и другими…
– Иван! – воскликнула Рита. – Я никогда не слышала, чтобы ты отличался таким красноречием!
– Не знаю… – снова смутился тот. – Что-то нашло… Действительно больно смотреть на всю эту мерзость.
– Знаете что, милые мои, – проговорила Рита, – иногда мне кажется, что телевизионщики и вообще журналисты – если принять ту картину, которую нарисовал Иван, – находятся где-то между истинными виновниками войны и Господом Богом…
– И поэтому нужно сидеть и пить шампанское? – горько усмехнулась Маша.
– У тебя есть другие предложения? – пожала плечами Рита. – Если ты уже выяснила для себя, кто прав, а кто виноват, тебе, героической женщине, остается только поддержать «правого» с оружием в руках. Ведь воюют же, говорят, в партизанских отрядах и женщины. А поскольку ты – журналист, то можешь долбать врага и другими подручными средствами. Камерой, например. Или микрофоном.
– Надеюсь, ты говоришь в переносном смысле? – пошутил Иван, стараясь как-то смягчить страсти.
– Нет, она совершенно права! – ожесточенно воскликнула Маша. – Иногда у меня действительно чешутся руки самой вмешаться в драку!.. Если бы только знать, на чьей стороне… – вздохнув, добавила она.
– То-то и оно, – в тон ей вздохнул Иван.
– К этой войне привыкнут и уже привыкают, как к любой другой. Наши уважаемые телезрители, как бы ты ни старалась, все равно начнут клевать носом на ночных новостях…
– Я сам иногда засыпаю, – честно признался Иван. – Потом приходиться вставать и выключать телевизор.
– И еще мне бы хотелось, чтобы ты поняла, Маша, – начала Рита, нежно обнимая подругу, – эта поганая война унесла не одну жизнь журналиста. А сколько еще погибнет!.. Война ненасытна, поверь. Она готова сожрать каждого, кто ей себя предлагает.
– Значит, пусть другие?.. Как Рома?.. – подняла брови Маша.
– Не беспокойся, киска моя, в любое время ты сможешь отдать на заклание и себя. Тебе только спасибо скажут.
– Ну-ну, подружки! – попытался урезонить их Иван.
– Дай мне высказаться! – резко обернулась к мужу Рита, и тот умолк. – Я не собираюсь задевать ее высокие чувства. У меня тоже есть идеалы!.. Но в данном случае я хочу напомнить нашей смелой девочке, что телевидение – это тоже своего рода драка. Здесь можно либо круто подниматься вверх, либо кубарем катиться вниз. Третьего не дано.
– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась Маша.
– Когда начался военный конфликт, – не выдержав, встрял Иван, – твои первые и единственные кавказские репортажи действительно стали сенсацией. Потом к войне привыкли и привыкли к репортажам.
– В профессиональном смысле ты просто пробуксовываешь на месте… – продолжала Рита. – Тебе самое время переключиться на совершенно новое яркое дело.
– Ты делала убойные репортажи, а теперь будешь делать гениальное шоу! – воскликнул Иван.
– Замолчите! – со слезами на глазах вскричала Маша. – Конечно, я тварь неблагодарная, но я буду делать то, что считаю нужным. Найдите себе более сговорчивую протеже и ее опекайте! Вам стоит только в окно крикнуть – и сбегутся паиньки, которые будут вести ваше чертово шоу еще лучше меня!..
Рита побледнела.
– Как ты только можешь так говорить! – завздыхал Иван, всовывая в руку Маше бокал с шампанским. Никакая ты не протеже. Просто мы тебя любим.
– Ну знаешь! – задохнулась от возмущения Рита. – Тебя там бешеный волк часом не покусал?
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы в ту же самую секунду не раздался телефонный звонок. Междугородка.
Последняя непреднамеренная реплика Риты о волке да еще телефон, рассыпающий отрывистые нетерпеливые звонки, – слишком жестокое испытание для бедной Маши. Не в состоянии взять телефонную трубку, задыхаясь от слез, она только слабо махнула рукой, чтобы Рита поговорила вместо нее, а сама закрыла лицо ладонями и горько зарыдала.
Нахмурившись, Рита взяла телефон и отправилась на кухню, а Иван остался утешать Машу.
Маше показалось, что прошла вечность. А прошло-то всего несколько минут. Рита вернулась из кухни, села рядом и крепко-крепко обняла ее.
– Глупенькая, – укоризненно улыбнувшись, прошептала Рита, – тебе нужно было мне хотя бы намекнуть на это!
– Прости меня, Рита… – всхлипнула Маша.
– Что за секреты такие? – живо поинтересовался заинтригованный Иван.
– Можно рассказать при нем? – спросила Рита подругу.
– Рассказывай… – вздохнула та.
– Так вот, – многозначительно начала Рита, – мужчина. В этом нет никаких сомнений. Представился как Александр Волк.
– Вовк… – поправила Маша. – Фамилия такая. По-украински «волк». Только и всего.
– Я и говорю волк, – усмехнулась Рита. – Между прочим, у него выражение сексапильный голос. Мужественный то бишь. Ему бы диктором быть и зачитывать важные правительственные заявления.
– Прекрати! – обиделась Маша.
– Правда, Рита, – строго добавил Иван, – не хулигань!
– Что он сказал? – прошептала Маша.
– Тебе это явно не безразлично, – заметила подруга.
– Безразлично! – поспешно воскликнула Маша.
– А между тем он просил тебе передать довольно странные вещи. Во-первых, привет с Кавказа, во-вторых, что он тебя любит, а в-третьих… ах, да! Что отправляется в поле и позвонит тебе сразу по возвращении… Я что-то не очень поняла, какое такое поле в горах Кавказа?
– Кажется, вы оба были правы… – проговорила Маша, задирая подбородок, словно хотела, чтобы слезы обратно вкатились ей в глаза. – Наверное, мне и правда лучше заняться этим шоу-Иван расхохотался.
– Да ты, Маша, просто вредная девчонка. В тебе сидит дух противоречия – еще упрямее, чем в моей жене. Ведь это прекрасно, что у тебя появился эдакий мужчина. Теперь я вижу, что у тебя есть самые веские основания, чтобы снова отправиться на Кавказ… Мы это обсудим с кем следует. Больше нет проблем?
– У него жена.
– Вот мерзавец! – вырвалось у Риты.
– Как женился, так и разженится, – преспокойно заявил Иван, словно сам проделывал это каждый день. – Не вижу никаких проблем… Вот только о каком поле он говорил? Насколько я понимаю в географии, это не имеет никакого отношения к сельскому хозяйству. Стало быть, это поле брани и ты спуталась с человеком в погонах.
До Маши вдруг дошло, что супруги смотрят на нее почти с ужасом.
– Кавказский сюжет… – сказала Рита. – Значит, на русскую классику потянуло? Это правда?
– Что спуталась – да. И что он военный – тоже. Только здесь теперь все кажется совершенно другим… Я и сама не знаю, чего хочу и что делать.
– Только не нужно рассказывать нам, что этот полковник (ведь он полковник, я полагаю?) верный сын своего отечества, храбро сражается с супостатами и достоин восхищения. Это, я думаю, само собой разумеется. Боюсь, очень скоро у партии войны появится еще одна горячая сторонница. Если уже не появилась…
Маша энергично замотала головой.
– По крайней мере, не забывай своего бедного звукооператора, который тоже достоин всяческого восхищения, – вздохнула Рита.
– Может, действительно Маше стоит подумать о шоу… – начал Иван.
– Не будь смешным, Ваня, – оборвала мужа Рита. – Разве ты не видишь, что она влюблена в него самым пошлым образом. Вот только беда – у него, оказывается, жена.
– Не такая уж и проблема, – снова вставил Иван Бурденко.
– Ишь ты какой быстрый, – возмутилась Рита. – Ты лучше спроси у нее самой.
Муж и жена посмотрели на Машу.
– Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня рушилась семья… – выдавила наконец та.
– Если на то пошло, – бесстрашно заявил Иван Бурденко, – браки заключаются на небесах.
– Вот что, разлучница, – решительно сказала Рита, гладя Машу по голове, – через несколько дней мы поговорим с Зориным. У тебя еще есть время все обдумать. Но только не сегодня. На сегодня с тебя довольно. На тебя и так жалко смотреть.
– Ты, наверное, как всегда, права, Рита. Но что мне обдумывать? Единственное, о чем я могу думать – любит он меня или нет…
– За что боролись, Маша? – опечалилась подруга. – Снова поставить всю свою жизнь в зависимость от мужчины?
– Интересная мысль, – улыбнулся Иван. – А если это любовь? Как тогда?
– Давайте сменим тему, – попросила Маша. – Как поживает господин Зорин?
– Что ему сделается, – пожала плечами Рита. – Живет не тужит.
– Тебя вспоминает господин Зорин, – пошутил Иван и тут же почувствовал, как жена наступила ему на ногу. – Вот, говорит, Маша Семенова, – поспешно сказал он, – какой образец сочетания высокого профессионализма и женственности!
Маша едва заметно усмехнулась.
XII
Зиму и весну Маша усердно припахивала ассистенткой у Артема Назарова. Однажды поздно вечером, когда она отправилась за какой-то официальной информацией в крыло здания, где располагались начальственные кабинеты, она задержалась перевести дух в небольшой уютной приемной с двумя чудесными аквариумами. Заглядевшись на золотых рыбок, она не заметила, как дверь одного из кабинетов распахнулась и перед аквариумом возник мужчина в серебристо-дымчатом костюме и принялся не спеша кормить рыбок. Чуткие ноздри Маши уловили сладковатый аромат сухого корма – запах, напомнивший о детстве, и она непроизвольно улыбнулась и тут увидела, что мужчина смотрит на нее и тоже улыбается… А через минуту Маша уже сидела в его кабинете и мило беседовала с самим господином Зориным, одним из нынешних «отцов-основателей» и руководителей мощной телевизионной империи.
Господин Зорин был высок, благородно-спесив и как бы слегка рассеян. Эдакий вечный студент института международных отношений. На висках – серебро в тон костюму. На внесезонно загорелом лице то и дело сверкала непринужденно-демократическая улыбка, хотя отливающие никелем глаза оставались при этом абсолютно холодными. Что понравилось Маше, так это его аккуратный рот с безупречно выведенной линией губ. Слова господин Зорин выговаривал исключительно внятно, а язык у него был подвешен на грубовато-иронический американский манер. То ли естественным образом, то ли обдуманно. Впоследствии, кстати, многие работающие в эфире переняли у шефа эту изящную манеру и щеголяли ею даже в серьезных аналитических программах. Так у нас изъясняются голливудские персонажи в горячечной интерпретации синхронных переводчиков.
– Классную хреновину вы вчера учудили у себя в программе, – сходу выдал он Маше, едва та успела заложить ногу на ногу. – Те из зрителей, кто еще не спал, должны были обмараться – от страха или от смеха…
– Благодарю вас, – скромно ответила Маша.
Господин Зорин ухватил со стола какое-то хромированное канцелярское приспособление и от нечего делать принялся перебрасывать его с одной ладони на другую.
– Можно откровенно? – спросил он и, не дожидаясь разрешения, заявил:
– У тебя, девочка, большое будущее!
При этом с откровенным восхищением рассматривал высокую Машину грудь.
Маша улыбнулась и покраснела. И принялась крутить на пальце обручальное колечко. А господин Зорин продолжал развивать свою мысль в том духе, что, дескать, это почти невероятный случай, что в такой топорной кузнице кадров, как отдел новостей, обнаруживается подобное яркое дарование. Впрочем, чего в жизни не бывает. Говорят, даже Гагарин сначала работал на комбайне…
Тут он наконец обратил внимание на ее обручальное кольцо.
– А что, мадам, – предложил он, – расскажите мне, какие у вас жизненные устремления помимо исправного исполнения супружеских обязанностей.
Маша со святой простотой начала разъяснять насчет устремлений:
– Мне бы хотелось работать в эфире, делать материалы, касающиеся серьезных политических и социальных проблем. Мне бы хотелось заставить телезрителей почувствовать, что плоскость телевизионного экрана больше не отделяет их от мира, дать им возможность по-новому взглянуть на реальность современной жизни, на…
Маша могла бы и дальше продолжать в том же духе, если бы господин Зорин, уже несколько многозначительно покашливающий, не прервал ее:
– Ваш идеализм, дорогая коллега, достоин восхищения, несмотря на то что ваши планы несбыточны… Вы и сами скоро это поймете. Все дело в том, что ни зрителю, ни нам с вами не пойдет впрок, если телевизионный экран перестанет быть манящим, но непреодолимым Рубиконом. Только благодаря этой электронной броне и достигается желаемое эмоциональное напряжение. Сытый, дремлющий на диване обыватель, возле которого телевизор, словно архангел, по капле, в дозах сугубо гомеопатических, вливает в душу свет добра и мрак зла – вот идеальное положение вещей…
За неимением лучшего Маша улыбнулась. Было ясно, что, по большому счету, господина Зорина нисколько не интересуют ее планы. Однако было в Маше что-то такое, что потянуло его за язык. Заложив руки за спину, он принялся расхаживать по комнате походкой журавля и, время от времени посматривая в окно, говорил, явно импровизируя:
– Мы тут как-то смекали, чтобы двинуть в эфир особу женского пола, которая вела бы криминальные новости. А что, идея для нашего параличного телевидения потрясающая. Миленькая мордашка, сообщающая леденящие душу происшествия, сможет разжечь в телезрителях угасшую потенцию и раззадорит рекламодателей. – Он подмигнул Маше, продолжая вышагивать по-журавлиному перед окном. Вдруг он остановился, круто развернулся и направил свой изящный указательный палец прямо ей в лицо. – Если уж я берусь за дело, Маша Семенова, то вкладываю в это всю душу. А если я вкладываю всю душу, то, значит, и отдача должна быть со-от-ветст-ву-ю-щей.
Естественно, не сдержавшись, Маша рассмеялась. Впрочем, сразу извинилась.
– А вы умеете соответствовать? – ни мало не смутившись, поинтересовался визави. – То есть я хочу сказать, понимаете ли вы, что значит делать, как говорится, настоящее дело?
– Да, господин Зорин, – ответила Маша, сама не понимая, откуда взялось это не то почтительное, не то фривольное «господин».
– Ладно, – чуть заметно поморщившись, сказал господин Зорин и манерно повел рукой. – Теперь возвращайтесь к своим служебным обязанностям. Арте-мушка вас уже, я думаю, заждался. Ну а после работы, если я вас правильно понял, вы должны поспешить приступить к исполнению супружеских обязанностей…
Впервые в ровном тоне господина Зорина засквозило что-то напоминающее чувство, и Маша, на которую его болтовня относительно ее возможного появления в эфире произвела почти гипнотическое действие, твердо взглянула ему в глаза и скромно уточнила:
– Последнее вовсе не обязательно.
– А раз так, – мечтательно предложил он, – может быть, после работы нам поужинать вместе и обсудить наши дела?
– Какие дела, господин Зорин? – так же скромно поинтересовалась она.
Даже в состоянии гипнотической покорности и транса расставить какие возможно точки над «i» – отнюдь не лишняя мера.
– Ну как же, как же! – вдруг заволновался он. – А потрясающая идея насчет того, чтобы вести программу криминальных новостей?..
Не дрогнув, Маша продолжала смотреть прямо в его холодные стальные глаза.
– Вы произвели на меня впечатление, – медленно сказал он и одарил ее своей безотносительной американской улыбкой. – После работы я зайду за вами, Маша. Надеюсь, у нас будет чисто деловое свидание.
* * *
Был уже двенадцатый час ночи, а Артем Назаров и Маша все еще трудились в отделе новостей, составляя и переставляя куски одного трехчастного сюжета. Материал касался работы «скорой помощи». Нужно было выбросить целых четыре минуты, а это существенно снижало забойность репортажа. Материал уже был назначен к эфиру, и они в поте лица прикидывали, как его сократить. Казалось, что каждое слово и каждый кадр имеют решающее значение.
– Женщину, удушившую младенца, которая сама же и вызвала «скорую» и милицию, придется похерить, – вздыхая, говорил Артем, допивая свой холодный кофе.
– Но ведь так и не дождавшись их приезда, она выбросилась из окна! – воскликнула Маша.
– Так оно так, но ведь телезрителей не очень-то удивишь нерасторопностью наших служб, – утверждал Артем. – А вот парень, который поджег себя у фонтана в ГУМе, и все-таки сильно обгоревший, смотрится куда эффектнее.
– Но у нас уже было одно самосожжение.
– Тоже фиктивное, хотя и в зале суда… – вздохнул он, закуривая. – И это заснять не удалось…
– Вот его и надо выбросить, – предложила Маша.
– Что ты, ни в коем случае! Закопченный потолок зала суда, который, к тому же, накануне частично обвалился из-за протечки сверху, просто прелесть… А перемазанный сажей прокурор, сетующий на бюджетный дефицит!
– Ладно, – согласилась Маша. – Вырезаем душительницу, а самосожженцев оставляем.
– Нельзя. Ведь на ее вызов так никто и не приехал, а у тех были в самый короткий срок…
– Ну тогда вырежем мужика, которого покусала бешеная собака и за которым бригада «скорой помощи» гонялась по всей Москве. Еще можно убрать депутата, который по дороге в Думу провалился в канализационный люк. Про политику у нас и так полно сюжетов…
– Ну вырежем, – снова вздохнул Артем, – а выиграем только две с половиной минуты. Откуда взять еще полторы?
Посмотрев на часы, Маша ужаснулась:
– Боже! Я забыла позвонить домой! Я забыла, что договорилась с Эдиком. Он, наверное, рвет и мечет. Я всегда старалась его предупреждать. Как бы ему не пришлось вызывать «скорую»…
Артем Назаров раздраженно завел глаза и нервно подвинул к Маше телефон.
– Звони! У нас до эфира всего ничего.
Она набрала номер и с нетерпением ожидала, пока Эдик ответит. После четвертого гудка он наконец взял трубку.
– Эдик, – сказала Маша. – Привет. – Ответом ей сначала было гробовое молчание, а потом возмущенное сопение. – Эдик, – повторила она, – это я. – Снова гробовая тишина и сопение. – Эдик, прошу тебя, не молчи. Я просто хотела предупредить тебя, что жива и здорова. Мне очень жаль, но я совсем потеряла счет времени. Я все еще на работе. Эдик, ты меня слышишь?
– Прекрасно, – сказал он натянуто. – Как мило, что ты соизволила позвонить. Я пытался разогреть себе пиццу и только что сжег микроволновую печку.
– Какое несчастье, Эдик… Но пиццу ты все-таки разогрел?
– Пропади она пропадом твоя пицца! Ты знаешь, сколько стоила печка?
– Прошу тебя, Эдик, – зашептала Маша в трубку. – Поешь что-нибудь. Я не могу сейчас ссориться. Честное слово, я тоже очень огорчена, но у нас тут тоже горит материал о скорой помощи…
– Ах, значит, ты все-таки огорчена. Ну спасибо! А я уже думал, что тебя ничто не в состоянии огорчить. Еще бы, ведь ты у нас теперь ассистентка на телевидении! Зарплата, правда, «небольшая», но зато «премия и все такое»! – Эдик отбросил сдержанный тон и перешел на визг. – Значит, ты собираешься сидеть с твоей долбанной скорой помощью, а я должен сидеть голодным да еще со сломанной печкой?! – вопил он в полную силу своих легких. – Зачем мне этот гемо…
Артем нервно ходил взад вперед около молчаливого монитора и время от времени давал раздраженный щелчок по лбу кому-нибудь из появляющихся на экране коллег. Теперь или никогда, решила Маша и тоже завопила:
– Да пошел ты со своим геморроем!..
И так хрястнула на рычаг телефонную трубку, что Артем едва успел поймать подскочившую со стола чашечку из-под кофе.
– Благодарим за внимание, дорогие москвичи и гости столицы, – пробубнил он, поднося чашечку ко рту вместо микрофона. – Еще одна супружеская лодка разбилась о быт, и вы могли наблюдать это захватывающее зрелище в прямой трансляции благодаря нашим генеральным спонсорам…
* * *
Они отправились ужинать в небольшой ночной ресторан, где, по словам господина Зорина, «хорошо мечтается». Это и правда было весьма достойное заведение. Бандитов минимум, а проституток еще меньше. А главное, здесь можно было съесть порционного омара без удовольствия лицезреть при этом на эстраде эротически обнажаемую задницу.
Маша медленно пережевывала деликатное мясо номенклатурного морского обитателя, пила белое итальянское вино и пыталась следить за ходом мысли собеседника, налегавшего на мартини.
– Эта самая идея, – говорил господин Зорин, слегка касаясь ее щеки, – ни что иное, как малая составная часть глобального творческого плана, разработанного с целью полной и окончательной победы демократии на телевидении, а значит, и во всем мире. А что может быть демократичнее, когда женщине доверяют не лопату, не лом, а микрофон. И с этим микрофоном внедриться в святая святых – в область бытия, которая всегда была заповедным полигоном мужского подсознания, а именно – область актуализированной агрессии… Я ясно излагаю, коллега?
Маша кивнула и продолжала жевать.
– Эт-т хор-рошо, – улыбнулся он и потрогал Машу за колено. – Таким образом мы решили поставить очаровательную, нежную и даже чувственную женщину в эпицентр мужского волеизъявления, реализованного в виде бытового и социального насилия, актов жестокой агрессии и тому подобного. Заметьте, нам не нужен какой-нибудь Невзоров в юбке! Женственная женщина – вот что нам нужно. Тем самым мы застолбим на отечественном телевидении новый архетип и надерем задницу конкурентам на много лет вперед. Конечно, они начнут подражать, но что будут их топорные копии по сравнению с нашим бесценным оригиналом!.. Словом, на повестке дня сотворение телекумира женского пола… – Он снова сделал паузу. Его ладонь снова легла на ее колено. – У вас глаза цвета индийского изумруда, девушка. Вам это известно?
– Нет, – ответила Маша, изобразив на лице подобие неподдельного интереса. – Продолжайте, господин Зорин. Все это очень любопытно не только в разрезе минералогии.
– Итак, мы удумали предпринять нечто действительно экстраординарное, – решительно заявил он. – Мы сделаем женщину ведущей программы криминальных новостей. Она же будет и репортером. Не всякая там женская жуемотина, вроде прогнозов погоды. Мы пойдем до конца. Мы бросим нашу главную драгоценность, наше хрупкое создание, нашу сексапильную богиню – туда, где подобные женщины не появлялись и в горячечном бреду: в вонючие подвалы и канализационные трубы, в обиталища бомжей и крыс, в пропахшие парашей камеры предварительного заключения; на вшивые рынки, где торгуют дынями, оружием и наркотиками; в подпольные бордели, где за несколько баксов малолеток выворачивают наизнанку… Наша дева Мария будет брать интервью у воров в законе, наемных убийц и террористов. Она пройдет вместе с ними по колено в реке пролитой ими крови, а наш уважаемый среднестатистический телезритель между рекламой женских гигиенических салфеток и жратвой для собак и кошек будет одновременно кричать от ужаса и мастурбировать!..
– Совершенно с вами согласна, – вставила Маша, пока он переводил дыхание.
Впрочем, от нее пока реплик не требовалось.
– Мы станем первым российским каналом, который даст женщине настоящую свободу творчества, а телезрителю фантастическую смесь криминальных новостей и экстремальной чувственности. К черту эти приторно-тошнотворные дамские шоу! К лешему эти постные рожи иссохших феминисток с социально-политической тематикой! К дьяволу этих бесполых и безгрудых журналисток, от которых даже сквозь телевизионный экран разит табачищем!.. Нет! Не-е-е-т! – тонко улыбнулся господин Зорин. – Мы вернем телевидению то качество, которое ему было дано по праву рождения, – Красоту! Конечно, нашей новой звезде придется предельно поднапрячься – и сердцем, и печенкой, и мозгами. Но при этом она должна быть красива. Вот в чем весь секрет. Красивые ноги, красивые руки, красивое тело… Я прав?
– Совершенно с вами согласна, – повторила Маша, мысленно уже блуждая по канализационным трубам и подпольным борделям.
– Скажу вам откровенно, – продолжал он тем же бесстрастным тоном лектора, каким вещал и до этого, – мы искали нашу звезду уже несколько месяцев. Я-то вас давно заприметил. Вы очень, очень красивая девушка, Маша Семенова. А кроме того, может быть, единственная девушка на всем телевидении, которая при всем при том еще и кое-что сечет в самом телевидении. Не скрою, у нас есть на эту роль еще одна претендентка. Она из топ-моделей, не замужем, играет роль независимой женщины, но в душе, кажется, просто ненавидит род мужской как таковой и только хочет себя подороже продать. Меняет спонсоров как перчатки. Забрось такую в притон или бордель – хлопот не оберешься… Словом, она – ну никак не может соответствовать. Я внятно объясняю?
– Абсолютно, – ответила Маша.
– Такова моя принципиальная позиция, – сказал он, делая знак официанту, чтобы тот открыл следующий тайм – принес покрытую благородной пылью бутылочку императорской мадеры.
Маша ощущала себя совершенно трезвой и отдавала полный отчет всем своим действиям.
– Если речь заходит о нашем общем деле, – с видом сверхсерьезным продолжал господин Зорин, – то я костьми лягу за соответствие всех и каждого! Тут послабления не может быть никому – даже женщинам!
Маша не стала уточнять, почему в данном случае он выделил женщин в особую категорию. Было ясно, что сделал он это по соображениям не анатомическим, а гуманитарным.
Между тем бутылочка мадеры была незаметно оприходована, а рука господина Зорина пригрелась у Маши под юбкой.
– Хотя, – продолжал сам Зорин с оттенком, напоминающим воодушевление, – я вовсе не сторонник тупого и формального равноправия мужчины и женщины. Я сторонник золотой середины. По моему глубочайшему убеждению, единственное, что может сделать женщину совершенно счастливой, – это забота и ласка со стороны мужчины… И наоборот… Короче, я категорически против всяческих сексуальных революционеров. Женщине надо дать возможность соответствовать. Она в полном праве почувствовать себя любящей женой и заботливой матерью. Это просто, как палец… Однако телевидение это вам, милые мои, не ваша поганая жизнь! У телевидения свои законы и правила. У нас, в конце концов, должны таки быть спонсоры и рейтинг. Это как дух и материя – непреходящий дуализм… – В этот момент господин Зорин позволил выразиться «милые мои», поскольку обращался не только к Маше, но и к официанту, который благодарно принимал чаевые.
Оба – и Маша, и ее работодатель – были совершенно трезвы. Последний тихо икнул и подвел черту, заявив:
– Мы готовы возложить надежды на вас, Маша. Это шанс. Как вы смотрите на то, – поинтересовался он, бесстрастно улыбаясь, – чтобы испытать себя в амплуа телеведущей в программе криминальных новостей? Судя по всему, вы обладаете для этого всеми необходимыми качествами.
Маша опять-таки не спешила с ответом. Как-никак она прошла суровую выучку Риты Макаровой и Арте-мушки Назарова, а также, конечно, Эдика Светлова. Она вдумчиво взвешивала все «за» и «против». Пока господин Зорин на ходу импровизировал темпераментное эссе о телебогине, она на полном серьезе размышляла о том, что если, скажем, он через полчаса случайно не угодит под колеса и его холодные стальные глазки не сделаются вдобавок еще и мертвенькими, то единственная и неотвратимая перспектива для Маши, учитывая все происходившее в этом приличном заведении, где «хорошо мечтается», – это переспать с ним и добиться своего.
– Есть предложение, – сухо начал господин Зорин, словно был депутатом и выступал в парламенте, – осмотреть офис нашего нового рекламного агентства. – При этом его пальцы сжали Машину ягодицу. – Прошу поддержать! – добавил он, словно апеллируя к гражданскому чувству.
