Текст книги "Аферист (СИ)"

Автор книги: Сергей Майоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Я уже совсем собрался ехать на химкомбинат, как раздался звонок. Николаич.

– Я тут навёл справки. Никаких обысков по данному адресу не производилось. Фамилия Волох в базе данных не фигурирует, в поле зрения правоохранительных органов не попадала.

– Что и требовалось доказать. Спасибо.

– Что делать будешь?

– Искать. Что-что, а это я умею.

– По Барсукову…

– После праздника, сказал же.

– Помню. Я о другом. Похоже, он начал осторожничать. Ни разу при мне больше не таскал деньги из карманов.

– А может, перевоспитался?

– Да нет. По-моему, он что-то новое придумал.

– Что именно?

– Толком не уверен, но кажется, у него появился сообщник.

– Ну-ка, отсюда подробнее.

– Доказательств нет, сразу говорю, слово там, слово тут, ряд совпадений. Вчера его узнал один из пьяных, полез с дружескими объятиями. Миша его, конечно заткнул, а утром сказал, что зуб болит и ушёл якобы к стоматологу. А у мужика ни копейки при себе не оказалось. Пару раз он принимал вызовы, и люди, которых по этим вызовам привозили, были абсолютно пусты, хотя наутро утверждали, что были при деньгах накануне, называли какого-то товарища, с которыми обмывали получку, премию и прочее подобное. А за одним прибежала жена, доказывала в слезах, что мужа ограбили во время попойки, потому что он при себе имел деньги на шубу и внезапно загулял с неизвестными личностями.

– Интересные вещи рассказываешь, Стёпа. Придётся наш план скорректировать, но так даже лучше получится. Удвой бдительность и пристально последи за нашим Барсуком. Нужно нарыть фактов.

– Я постараюсь.

– Постарайся, друже. Не хочется попасть впросак при попытке поймать его с поличным.

– Ну и вы там не спите, как-то готовьте почву.

– Упрёк слышу я в голосе твоём. Поспешишь – людей насмешишь. Толку с этой почвы, если он изменил схему. Твои подозрения к делу не пришьёшь, сам понимаешь. Существует ли преступный сговор? Или честный парень Миша Барсуков усовестился и встал на путь исправления? А ты хочешь очернить товарища.

– Да я!..

– Ты, ты. И я тоже. Но для подготовки операции нужны факты и какое-никакое время. Так что, будь другом, нарой мне на него чего-нибудь более существенного. И про предыдущую мою просьбу не забудь.

– Какую?

– У тебя склероз? Вчера только говорили.

– А, про то, откуда тебя привезли? Так с той сменой мы ещё не пересекались. Сегодня вечером.

– Звони сразу, как что-то прояснится. Договорились?

– Конечно.

Переодевшись и захватив удостоверение журналиста, я двинулся в родные пенаты. Соседка тётя Маша уже ждала меня.

– Егор! – рявкнула она из окна, когда я был ещё на подходе.

Обычно так домохозяйки обращаются к нерадивому мужу или сыну-двоечнику. Я не был ни тем ни другим, поэтому резонно проигнорировал рык и спокойно поднялся на этаж.

– Егор! – перегородила решительно настроенная женщина площадку. – Ты почему дома не ночевал⁈

Напрасно, напрасно она так. Я ведь могу и ответить.

– Чего молчишь?

– Думаю, вас сразу огорчить или повестки дождаться?

– Какой повестки? – выпучила соседка глаза.

– В милицию, вестимо. За соучастие в ограблении моей квартиры.

– К-как?

– Т-так. Кто им дверь открыл?

– Егорушка, да ведь я вспомнила. Милиция это была, точно милиция. Строгие такие ребята. А про форму это Генка напутал. С бодуна был, чего с него взять-то.

– Э нет, тётя Маша, не было никакого обыска, чистой воды грабёж.

– Но ведь ничего не пропало.

– Откуда вам знать?

– Да ведь я опосля них проверяла, всё ли на месте. Хрусталь стоит. Вазу разбили разве что. Я и не догадалась осколки сохранить. Замела, да и вынесла сразу. Телевизор твой в починке, ты же помнишь? Генка сказал, с головой у тебя неладно. Ковёр на стенке цел. И даже иконка бабушкина с серебряным крестиком, что за ковром спрятана, уцелела. Что ещё ценного? А, радиоприёмник. Но ты мне его сам давал.

– Складно поёте, – оценил я вдохновенный спич соседки.

– Это я пою⁈ – взвизгнула она. – Говорили тебе, не доведут до добра эти ваши разговорчики. Чего теперь обыску удивляться?

– Какие разговорчики? – насторожился я.

– С дедом Матвеем. Весь двор слышал, как он тебе на советскую власть жалуется. Это тоже не помнишь? Ну, дело твоё, а только органы всё видят и слышат. Уши-то и у стен есть.

– Ага, особенно, если кто-то у этих стен с чашкой подслушивает. Угомонитесь, я навёл справки, не было никакого обыска.

Тётя Маша поперхнулась воздухом, которого набрала полную грудь, чтобы продолжить атаку.

– Как не было? – растерялась она. – Не было обыска?

– Нет.

– А… а как же…

– Я говорю, как, а вы своё твердите и не слышите. Не бы-ло. Я узнавал в органах.

– Ну откуда ж мне-то было знать⁈

– Ниоткуда, верно. И на старуху бывает проруха.

– Что же теперь будет, Егор? Ты заявление в милицию подал? За мной придут?

– Ничего я не подавал. Сам разберусь. Мне главное узнать, за чем они приходили и нашли или нет то, что искали. Вы точно ничего полезного не слышали через стенку?

– Ну, ругались, матерились даже. А один, у него голос такой глухой, лающий будто, предложил забрать что-нибудь ценное, чтобы компенсировать убытки, которые начальство понесло по твоей вине. Тут я не выдержала, взяла Генку, позвала Нюру и побежала стучать в дверь.

– Ясно.

– Егорушка, прости старую больную женщину.

– Тётя Маша, идите-ка вы… к себе домой.

– Да-да, пойду, а то заговорилась тут с тобой. А там передача сейчас начнётся. Я приёмник принесу попозже. После радиоспектакля, ладно?

– Оставьте себе, – махнул я рукой. – Некогда мне радио слушать.

После взломщиков найти искомое оказалось непросто. Бумаги с книгами вперемешку горками лежали на полках шкафов, на полу и на столе. То, во что я в прошлый раз мельком заглянул, было какой-то заумной хренью. Вряд ли это статья в газету, скорее работа аспиранта. Он тут диссертацию ваял, что ли? Про какие-то ценности и сохранение художественного наследия прошлого.

На слове «ценности» моё чутьё сделало стойку. Если где-то запахло деньгами, а результат нам уже известен, то на выходе получим преступника, которому было выгодно устранение Егора. И обыск в эту формулу вполне вписывается.

Я пособирал разрозненные листы, исписанные корявым почерком моего предшественника, и попытался сложить их по порядку. Экий он бестолковый был. Не мог номера листов подписать? Гадай теперь. Из тех отрывочных каракулей, что удалось прочитать, было ясно одно – речь о музеях. А если мои взломщики искали что-то маленькое, напрашивается вывод – антикварная цацка. Почему антикварная? А какая ещё? Не портрет Ильича же. И не медаль победителя соцсоревнования. Хватило ли у Егора ума спрятать её понадёжнее, чем в секретере или в кухонном шкафчике?

Ну что же, круг поисков сужается, это радует. И этот мужик из отдела по культуре опять же вписывается в схему. Коррупция, будь она не ладна, везде и всегда коррупция. Никогда не было, и вот опять. В прошлой жизни я на этом погорел, надо бы поосторожнее на этот раз. Кого бы мне заслать в областную культуру, чтобы не мелькать лишний раз самому?

Ответ нашёлся ещё до того, как я начал всерьёз его обдумывать. Зазвонил телефон.

– Егор? Это Алла, – сообщила мне трубка имя стрелочника.

Клин клином вышибают. Наша мадам с коррупционным будущим поможет мне с коррупционерами настоящими.

– Рад звонку, – усмехнулся я.

Глава 18

– Здравствуйте, Алла Викторовна. Вызывали? – подпустил я ехидства в голос, переступая порог редакции.

– Зачем ты так? – устало потёрла переносицу моя жертва.

Зачем я так? Есть причины, госпожа Темникова. У меня на твой счёт масса планов, один интереснее другого. Хочу, понимаешь, взяться за твоё перевоспитание. Глядишь, и не посмеешь баловаться коррупционными схемами в будущем. Хочу также использовать тебя и твои связи для сугубо личных и немножко общественных целей. Хочу тебя кинуть и подставить, можно одновременно, чтобы и на бабки, и в глазах общества уронить ниже плинтуса. Чтобы точно не взлетела и не получила власть в руки. Хочу тебя…

Меня раздирало от противоречивых чувств. Я ненавидел эту женщину и в то же время боялся заглядывать ей в глаза. Эти глаза выворачивали мне душу. Сказать, что вчера я испугался – ничего не сказать. Не ожидал такого предательства от собственного тела. Руки трясутся, загривок вспотел, во рту пересохло. А сегодня так и тянуло оказаться рядом, схватить в охапку, повторить тот вчерашний удар молнии, чтобы до самых печёнок проняло. Докатился.

Сколько через мои руки прошло бытовухи на почве отношений между мужчиной и женщиной – не счесть. И каждый раз я дивился, как можно потерять разум и человеческий облик из-за безответной любви или измены.

Ничего лучше не могли придумать? Что за бредни⁈ – думал я, выслушивая показания убийц и насильников о помутнении рассудка, потемнении в глазах и трясущихся руках. Да вы просто конченые уроды, а не вот это всё, что красочно живописуете, давя на жалость.

А сейчас поймал себя на сравнении симптомов и сам охренел. Один-в-один! Вот так оно, значит, бывает? Это реально так и работает? Да ну нахрен. Я на такое не подписывался. Да было бы из-за кого! А то Темникова.

Пришлось даже напомнить себе, что с этого знакомства я хочу получить профит, а значит, слабину давать нельзя. Поэтому сегодня в мою задачу входило держаться на расстоянии и понаблюдать за ответной реакцией. Если она обнаружится, это упростит мне жизнь. А если нет? Если выяснится, что Волох сох по Темниковой в одностороннем порядке, так сказать? Тогда я в заднице.

Выкручусь, конечно. Можно общаться через посредника. Или вовсе забыть адрес редакции, так оно надёжнее будет. Вершить свои дела из-за кулис даже удобнее.

Не дождавшись ответа, Алла вздохнула и спросила в лоб:

– И во что ты влез?

– Самому интересно. Я же сказал, не помню.

– Сегодня приходил человек, спрашивал про тебя.

– Кто⁈ – подался я вперёд.

– Представился как товарищ Иванов из органов. Но я ему не поверила.

– Почему?

– Профессиональное чутьё. Да и всех, кто занимался твоими поисками, я выучила за эти дни.

– Чего он хотел?

– Список всех, с кем ты контактировал в последние два дня перед пропажей, и осмотреть твоё рабочее место.

– А ты?

– А я соврала ему, что в редакции в эти дни ты не появлялся.

– Напрасно. Проверить эту информацию ничего не стоит.

– Дурак! Я же тебя пыталась защитить! – вскочила вдруг Алла. И в прекрасных глазах вот такенные слёзы.

– С чего бы это?

– Егор, что с тобой? Ты правда ничего не помнишь?

– Правда.

– И Катю не помнишь?

– Однокурсницу? Саша вчера что-то говорил про неё. Нет, не помню.

– Но меня ты вспомнил?

– Это как-то само собой получилось.

– Ох, Егор.

– А что не так?

– Всё не так. С чего вдруг тебе терять память? Да ещё так выборочно. Будет лучше, если ты всё мне расскажешь. Может, тебе помощь нужна?

– Нужна, очень нужна, – согласно кивнул я и потёр про себя руки.

Есть контакт! Что же, радует. Я не Волох, и продолжать сохнуть не планирую. А вот Алла, Алла – попалла. Вот этой линии и будем держаться. Как-нибудь совладаю я со своими странными реакциями. Пойду подымлю, глядишь и полегчает.

– Ты куда? Мы же разговариваем, – растерялась Темникова, подавшись вслед за мной.

А вот этого не надо. Не приближайся, женщина!

– Извини, отойду на пять минут.

Я сбежал курить. Выхватил Сашу Милюкова из группы товарищей и повёл его за угол здания.

– За мной! – махнул я ему, доставая непослушными руками сигареты.

– Ты что, начал курить? – недоверчиво спросил тот, глядя на меня.

Первые две спички сломались о черкаш, и только тогда я осознал неприглядную истину – у меня руки трясутся. Снова. И внутри всё подпрыгивает и требует немедленно вернуться поближе к предмету вожделения. Просто катастрофа. Как я должен работать в таких условиях?

– А, – отмахнулся я от дыма и любопытного приятеля, – фигня вопрос. Ты лучше ответь: что у меня с Аллой?

– С Аллой? Почему ты спрашиваешь? Ничего, просто коллеги.

– Хорошенькое ничего. А это что?

– Что?

– Вот это вот что? – продемонстрировал я свою трясучку. – Какого чёрта у меня на неё

такая реакция?

– Я думал, всё давно в прошлом. Ты же с Катей. И у Аллы жених.

– У меня ещё и Катя? – хохотнул я.

Вместо ответа Саша отвёл глаза и кивнул. А чего это мы глазоньки прячем? Имеем виды на чужую Катю? Так может она и не моя вовсе?

– Кстати, а где она?

– Катя? Я же говорил вчера – в отпуске.

– Интересное кино. Парень пропал, неделю его с ментами искали, а девушка где? По курортам разгуливает?

– Ты что! У неё же мама больная. Она в деревню уехала.

– Мама – это святое, – покивал я. – А ключики от кабинета она почему тебе оставила, напомни?

Сашка покраснел весь и сразу. Только голубые виноватые плошки мелькнули из-под бровей.

– Понятно.

– Да нет же, Егор, ты всё неправильно понял. Вы поссорились, и когда она уезжала, то не стала тебе звонить.

– Расслабься. Бывает.

– Ты не злишься?

– Я её даже не помню, с чего мне злиться? Может она косая, кривая и стерва редкостная в придачу.

– Да ты что! Катя, она знаешь какая! Ты же портрет видел. Красавица, умница…

– Ну да, спортменка, комсомолка… Посмотрим. Сейчас меня больше Алла волнует. Что ты там про прошлое сказал?

– Да это я так.

– Ну нет, договаривай уж. Что там в прошлом осталось?

– Я и не знаю толком. Ты, когда только пришёл в том году, какой-то шальной ходил. И все разговоры на Аллу сводил. И она как-то странно себя вела. Потом слухи пошли, мол, как она может, при живом женихе, а ты вчерашний студент. Бабский трёп, ерунда. А потом всё устаканилось, но в штат тебя не взяли, так что ты не каждый день приходил, и материалы сдавать старался при всех. И с Катей у вас всё хорошо было. Я думаю, ничего такого у вас с Аллой не было.

Конечно не было. Только жених до сих пор в категорию мужей не перешёл, Катя оказалась у мамы, несмотря на пропажу Егора, а по соседям и милициям бегала Алла.

– Спасибо, дружище. Ты меня успокоил, – затушил я окурок и похлопал по плечу Сашку.

– А что, она тебе и правда нравится? Ну, Алла.

– Вообще-то скорее наоборот, она мне напоминает одного человека, которого я жутко ненавижу. Поэтому надо что-то делать, пока меня шиза не накрыла.

– Так не бывает, – крикнул мне в спину Милюков. – Человек или нравится, или нет.

– Я тоже думал – не бывает, – буркнул я, не оборачиваясь.

Сейчас будет второй акт пьесы. Посмотрим, кто кого.

– Ты что, курил? – принюхалась Алла, стоило мне войти.

– Успокаивал нервы, – поправил я.

– С каких пор ты нервы сигаретами успокаиваешь?

– С недавних.

– Не узнаю тебя, Егор. Что происходит? Может, тебе помощь нужна? Так ты говори.

– Очень нужна. Но сначала ответь на один вопрос. Что это за слухи про нас с тобой? Сам-то я ничего не помню, но добрые люди поделились.

Ух ты! Как она краснеет лихо! В общем-то ответ мне уже не требовался, но было интересно услышать версию второй стороны.

– Слухи⁈ Кто болтает?

– Что за еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Ты по существу ответь. Правда, нет?

– О таком не принято говорить. Тем более девушке.

– Я тебя что, соблазнил и бросил?

– Пошляк. Никто меня не соблазнял и не бросал.

– Тогда тем более не понимаю.

– Вот и забудь. Мало ли болтают.

– Ясно, – не удержался я от улыбки.

– Чего ты лыбишься?

– Нет, ничего.

– Нет, ты лыбишься.

– Да нет же. Что ж мне, и улыбнуться нельзя?

– Улыбнуться можно.

– Я тоже так думаю.

– А ухмылку эту спрячь, будь добр.

– Так ты мне поможешь?

– Наговорил гадостей, а теперь о помощи просишь?

– Ты сама предложила. Так поможешь?

– Смотря чем.

– У меня в голове сейчас полная каша, писать не могу. Обидно терять из-за этого работу. Прикроешь по профилю культуры и искусства? А я бы пока пришёл в себя, глядишь и восстановил профессиональные навыки.

– Прикрою, конечно. А тебе надо показаться врачу. Если всё так плохо, как ты говоришь, могут быть серьёзные последствия.

– Некогда мне сейчас по врачам бегать. В этом деле замешаны какие-то мутные личности. Надо выяснить, кому я дорогу перешёл в областной культуре. Предполагаю, что это связано с музейными ценностями. Будь добра, наведи справки по своим каналам, где я засветился за последнее время. Желательно окольными путями и через надёжных людей.

– Ну хорошо, узнаю. А ты…

– А для меня, пожалуйста, позвони на химкомбинат, скажи, что приедет журналист, нужен материал по шефской помощи детям. Скоро день защиты детей, все дела.

– Помощь детям? А это откуда?

– Так, личное.

– Очень, очень странная у тебя амнезия. Выборочная какая-то.

– Причём тут амнезия? Это никак не связано. Хочу детям помочь, что в этом плохого?

– Это хорошо. Благородно даже.

– Но ты мне не веришь?

– Не знаю.

И вот плевать мне, вроде, а стало досадно. Распушил хвост, дурень. Нужны-то мне твои звонки, Темникова. И без связей проживу, своих хватит.

– Дело твоё, – пожал я плечами. – Счастливо оставаться.

– Постой, Егор. Ты что, обиделся?

– Нет. Мне пора. Если товарищ Иванов ещё заглянет, передавай мой пламенный привет.

Я ушёл, не оглядываясь. Ну её, чёртову бабу. Поеду к Розочке, на ту хоть посмотреть приятно. И подержаться есть за что. Да, без искр в глазах, но сдались бы мне эти искры. Вот разберусь с Барсуком, и для этой придумаю что-нибудь особое. У меня ещё Малиновский на очереди.

Розочка, как всегда, была мила и шикарна. Даже мешковатый банный халат и полотенце на волосах не испортили её красоты. Вот это женщина по мне, никакая Алла и близко с ней не сравнится.

– Привет, цветочек, – протянул я коробку с пирожными.

– Ты совсем про меня забыл, – укорила она в ответ, но внутрь пустила.

– Замотался перед праздником.

– Устал? Давай, накормлю ужином.

– Потом, всё потом! – потянул я пояс её халата.

Эта женщина способна излечить меня от всяких дурных мыслей. Пусть лечит, – решил я и впервые остался ночевать. Зря, конечно, жить я у неё не планировал, но разово можно. Утром она предложила остаться досыпать и закрыть потом дверь на запасной ключ, но я отказался.

– Ключ не возьму, и не проси, – поцеловал я её на прощание.

Надо купить ей что-нибудь приятное. Закажу хороший импортный парфюм, у неё на трюмо стоит флакон «Шанели», практически пустой.

– Это мне Саша – муж, – дарил, – пояснила она, когда я спросил про дивный аромат, который окутал мою прелестницу, стоило мне отлучиться на минутку из спальни. – Почти кончился. Экономь – не экономь, а скоро придётся переходить на что-то попроще.

– Последние капли на меня тратишь. Не стоит.

– Я тебя так завлекаю и отгоняю соперниц. Будешь пахнуть мной, чтобы никто не покусился.

– О, коварная соблазнительница! – рассмеялся я, а про себя подумал, как тонко она почуяла мой душевный раздрай.

Чувствительные существа, эти женщины. Надо будет выдать её замуж за хорошего человека. Потом, когда всё у нас закончится. А пока она мне самому нужна. Лекарство вполне подействовало. В новый день я входил с готовым планом и без всяких Темниковых в голове.

На химкомбинате меня встречали. Завком так и брызгал радушием и оптимизмом, хотя я даже не вытащил удостоверение. Ни одно, ни другое. Действовать я собирался по ситуации. Станут права качать – получат майора Казакова, по нормальному отнесутся – лайтового журналиста Волоха.

«Хорошо, – решил я. – Очко в пользу журналиста».

И потянул из кармана удостоверение Волоха.

– Ни-ни, – замахали на меня руками. – Телефонограмму получили. Предупреждены. Идёмте, продемонстрируем вам нашу гордость – альбомы с фотографиями. Сможете переснять для статьи.

– А интервью?

– Пока смотрите альбомы, подойдёт наша Людочка. Она ответственная за шефство над детским домом.

– Отлично. Показывайте вашу гордость.

Неужто Алла всё-таки подсуетилась? Скорее всего, да. Не то шиш бы мне предъявили, а не альбомы и полную готовность к сотрудничеству.

Альбомы были парадно-выходные, соответственно, выше всяческих похвал. На такой вот случай и заготовлены. Пудовые талмуды в коленкоровых зелёных переплётах, внутри аккуратно вклеенные и подписанные по трафарету фотографии.

Дед Мороз с посохом и румяная Снегурка в кругу детей. Под ёлочкой слушают стихи. Они же достают из мешка подарки. А дальше у нас что? Вот так неожиданность, и снова те же лица. Пролистав первые два альбома, я познакомился с репертуаром новогодних утренников лет за десять, а скорее больше. Снегурка постарела, дед Мороз набрал с полцентнера веса. На последних страницах кушак едва сдерживал рвущееся на волю пузо и норовящие расползтись полы шубы.

– Прекрасно! – с чувством захлопнул я третий альбом. – Но для статьи маловато. Дети не только на Новый год живут.

– Вы дальше смотрите. Есть ещё альбомы.

– Смотрю, смотрю. А вы мне комментируйте, что ли, в процессе, одних картинок будет недостаточно.

– Давайте уж дождёмся Людочку. Она вам всё изложит.

– А вы совсем ни на что не годитесь?

– Почему не гожусь? – обиделся завком. – Я руковожу. Есть исполнитель, с него и спрос. Придёт Людочка, она вам всё обскажет красиво.

– Товарищ руководитель, время тратим. Мне не надо красиво, можно сухие факты – в каком объёме, как часто. Я творчески переработаю.

– О, а вот и наша Людочка. Людмила, тут товарищ из прессы интересуется шефской помощью трудящихся нашего комбината детскому дому номер пять. Нужно всё обстоятельно рассказать. Областная «Правда», – строго посмотрел на вошедшую начальник.

Людочка комплекцией как Дед Мороз из альбома, сладко улыбнулась, и запела про великие дела на ниве благотворительности. Невооружённым взглядом в ней было видно прожжённую циничную бабу, которой я бы лично и рубля не доверил. Как такую допустили к работе с деньгами – тайна. Чья-то родственница наверняка. Сам начальник не показался мне вором или главарём преступной шайки по предварительному сговору. Жидковат для таких дел. А вот Людочка на эту роль вполне годилась.

– У нас все так пекутся, так пекутся. Вот Эдик с каждой зарплаты в кассу сдаёт на деток. И другие работники отчисляют.

– То есть существует некий фонд помощи детям, в котором накапливаются средства?

– Конечно, – подбоченилась Людмила. – И это, заметьте, на постоянной основе! Не все сразу понимают, но мы проводим большую разъяснительную работу, убеждаем. Люди проникаются. А какие мы Новогодние утренники устраиваем!

Я заметил, да. Трудно не заметить, когда процентов так семьдесят всех фотографий сделаны на Новогодних утренниках. Ещё и слушать про них желания не было. Я попытался вернуть беседу в интересное мне русло:

– И много собираете?

– Чего?

– Средств в шефский фонд.

– Прилично. Так вот нам и руководство всегда идёт навстречу, машину даёт, костюмы пошили… – как ни в чём ни бывало продолжила она о своём.

Да иди ты нахрен со своим Новым годом! Расскажи, сколько денег в фонд собираешь и сколько из них в карман кладёшь.

– Ну сколько? – клонил я в свою сторону. – Тысячу, пять, сто рублей? И мне нужна общая статистика за период. Представьте заголовок: «Миллион рублей передали рабочие химкомбината сиротам из детского дома!»

– Миллион, эка загнули.

– Это я так, для красного словца. А на самом деле сколько?

– Я так не помню. Отчётность смотреть надо, – замялась сладкоголосая активистка.

– Так давайте посмотрим?

– Кассира нет на месте.

Думает, выкрутилась. Ладно.

– И что с этими средствами дальше происходит?

– Дальше? – запнулась Людочка.

Одухотворённость во взоре сменилась недовольством. Губы сжались в куриную гузку.

– Ну да. Вот собрали вы некую сумму, что с ней дальше? В сумке несёте в детдом? Через банк перечисляете? Или покупаете сладости детишкам?

– По-разному, – сказала как отрезала женщина, учуяв подвох в моём тоне.

Любезности в ней не осталось и грамма. Ну и мне надоело валандаться. Я же вижу, что ворует. Значит, пора сворачивать журналиста.

– Да вы не волнуйтесь так. Я же вас прославить хочу, чтобы статья вышла душевная и с огоньком.

– Всем до вас было достаточно альбомов.

– Так ведь я не все, – понизив голос, сообщил я. – А если вы не в состоянии ответить на элементарные вопросы, то спрошу по-другому.

Я вынул из кармана второе удостоверение и сунул его под нос собеседнице.

– Так сколько денег вы собираете и как распоряжаетесь суммами?

Глава 19

Размах деяний Людочки оказался до смешного мизерным. И стоило бледнеть, сереть, изображать обморок и инфаркт одновременно? Эта дура даже взятку попыталась мне всучить!

Я посмотрел на мятые бумажки в её дрожащей ладони и рявкнул для острастки:

– Возместишь до копейки в фонд!

И тут слёзы градом полились на лист бумаги, который я выдал для записи чистосердечного признания.

И означать эти слёзы могут что угодно – от действительного раскаяния до лукового сока на слизистой. Такие тоже бывали в моей практике. Рыдай, рыдай. А я тем временем перекурю.

Пока клиентка дозревает, можно подумать. Людочка не тот человек, что стоит на вершине пищевой цепи. Мерзкая – да, обнаглевшая – да. Но масштаб не тот. Мне не заржавеет и проверку бумаг устроить, но врать ей сейчас не резон, понимает же, что дачей ложных показаний она своё положение только усугубит.

По её словам выходило, что пожертвования рабочих комбината составляли едва десятую часть той шефской помощи, что оказывало предприятие в целом. Но до целевых счетов у Людочки руки были коротки, так что её югославские сапоги, которые стали первой ласточкой помощи коллектива химкомбината отдельно взятой сиротке Людмиле, были очень скромной платой за хлопоты. Сапогами, конечно, дело не ограничилось. После того как никто не заметил утечку, руку в фонд подопечная запускала с завидной регулярностью. Тащила понемногу, чтобы не вызвать подозрений, и всё было хорошо и гладко. До меня. Нет, главная гнида где-то в детдоме окопалась или в ближайшем окружении.

Сигарета кончилась, новую доставать не хотелось. Значит и тебе, голубушка, харе слёзы лить. Демонстративно придавив окурок в найденной чашке с Людочкиной помадой на бортике, я поймал паузу в рыданиях и обернулся:

– Ну-с, продолжим? Как наши дела? Не понял, где заявление?

– Па-па-паростите, я всё осознала, больше так не буду. Я всё возмещу, клянусь.

– Естественно. Это даже не обсуждается.

– Что со мной будет?

– Товарищеский суд решит. Приходные и расходные книги на стол!

Стоит оценить масштаб работы и подумать, кого бы к нему привлечь.

В тот момент, когда из несгораемого шкафа появилось искомое, дверь дёрнулась, и на порог шагнул завком.

– Товарищ Волох? – сунулся он к нам. – Что здесь происходит?

Интересно, он в курсе маленькой женской слабости подчинённой?

– Это он во всём виноват. Он придумал! – заверещала вдруг Людочка, указывая острым наманикюренным ногтем на начальника.

– Что за?.. – попятился тот. – Людочка, что с вами?

– Со мной что? Меня под суд из-за тебя. При всех позорить будут, а ты в стороне думаешь остаться⁈ Погодите, я вам расскажу, как этот змей меня уговаривал, какие горы золотые обещал.

Забираю свой вопрос о слабостях. Тут всё куда интереснее. Где мой попкорн? Такое шоу намечается, хочу мягкое кресло и банку пива. Ну давайте, расскажите мне всё. Бокс!

– Людмила! – тоном глубоко оскорблённого человека начал завком.

– Записывайте, товарищ майор. Всё придумал завком Масько. Я не хотела, но он меня заставил.

– Майор? Что за чушь⁈ Я не понимаю, о чём она.

– Всё он понимает. Думал, на меня всех собак в крайнем случае, а ему путёвка в Евпаторию. Вот как хорошо всё устроил, до меня сейчас только дошло.

– Замолчи!

– Ну нет, я молчать не буду. Не собираюсь одна за всю вашу шайку отвечать. И ты, и племянница твоя, кассирша, бесстыжая морда. Все под суд пойдёте.

О! Ещё один фигурант по ходу дела выявляется.

– Товарищ Волох, не слушайте её, кажется она не в себе.

– Да ну? А кто себе костюмчик присмотрел заграничный? Кто мне вот эти сапоги продал?

– Дудки! Кто тебе поверит? Я здесь работаю двадцать лет без малого, любого спроси – подтвердят мою кристальную честность.

– А расписочка?

– Какая расписочка?

– Та самая, согласно которой деньги из кассы взяты на приобретение оборудования для народников с обязательством возмещения. Думаешь, я её выкинула? Как чувствовала, что ещё пригодится.

– Ах ты, стерва! – выставив руки на манер мёртвой Панночки, пошёл завком на Людочку.

– И что ты мне сделаешь? – не испугалась та.

– Удавлю гадину. Я тебя из помойного ведра вытащил, в люди вывел, а ты в ответ чёрную неблагодарность.

– Меня из помойного ведра⁈ Да ты на себя посмотри! Где бы ты был, если бы не я?

– Я – где? Да с моим дипломом меня с руками оторвут в любом плановом отделе. А ты как была базарной торговкой, так и осталась.

Людочка не выдержала первой. Издав боевой клич команчей, она швырнула первый попавшийся под руку предмет. Дырокол пролетел над ухом завкома Масько и застрял в плакате «Человек труда – герой нашего времени!»

– А ну сели, оба! – стукнул я по столу.

От моего стука дырокол вывалился из дыры и грохнул об пол. Дверь приоткрылась, а потом и распахнулась, впуская смутно знакомого человека при костюме и портфеле. Где-то я его видел.

– Вы к кому, гражданин? – обернулся я. – Не видите, работаем.

– Что происходит? – уставился он на тружеников кассы и творцов новогодних утренников, игнорируя меня.

– Ревизия, – перегородил я ему путь. – Покиньте помещение.

Мужик наладился что-то спросить, но тут мы узнали друг друга, его лицо вытянулось, и он шарахнулся, резво выскочив наружу. Неделю назад он точно так же резво бежал из комбинатовской столовой, прижимая в груди драгоценный портфельчик.

– Кто такой? – обернулся я к Людочке.

– Заместитель по административно-хозяйственной части, – всхлипнула та.

– Заместитель, говорите. А что же он так испугался?

– И правда. Не знаете, товарищ Масько? – ехидно взглянула она на начальство.

Слёзы моментально высохли, в глазах читался торжествующий блеск. Начальник молчал, наливая воду из графина.

– А-а, наверное, это потому, что вы с ним такие закадычные друзья, – стукнула она двумя пальцами по шее сбоку. – И импортные снасти вместе покупали. Вы его задержите да расспросите, как следует, откуда у него на даче финский унитаз и скульптуры из мрамора. Это вам не мои сиротские гроши, вот где размах.

Внезапно. Этак меня одного на всю их шайку физически не хватит. Беру звонок другу.

– Телефон где?

– Там, – указала Людочка пухлой рукой.

– Так, всем оставаться на местах. Писать чистосердечное признание с изложением всех фактов. На его основе будем рассматривать дело каждого участника. Кто дёрнется с места, плюсом накинет себе от трёх до пяти.

– Чего накинет?

– Лет, товарищ Масько. Тюремного заключения.

– Простите, но я что-то не понимаю. Вы разве не журналист?

– Журналист, журналист. Людмила, объясните ему, кто я такой, и следите, чтобы он не сбежал. А я позабочусь, чтобы остальные фигуранты присоединились к нам. Где вашего кассира носит?

– Кассира хоть не троньте! Она не причём.

– Там и разберёмся.

– В банке она, – наябедничала Людмила. – Деньги повезла. Ещё проверить бы надо, сколько там по назначению в итоге попадало.