Текст книги "Невидимая битва"
Автор книги: Сергей Мальцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 61 страниц)
Между тем, если вспомнить наш мысленный эксперимент, проведенный во второй главе с глобусом, рассчитанным в точных пропорциях, то такое «научное» откровение выглядит странно. Глобус у нас получился размером с четырехэтажный дом (12 метров, 74 сантиметра и 2 миллиметра). Марианская впадина на нем имела глубину 11 миллиметров, высочайшие горные вершины получились не больше 9 миллиметров. А сжатие у полюсов составило 10 миллиметров.
Шар высотой с четырехэтажный дом, у которого вертикальная ось на 10 миллиметров меньше, чем диаметр, – таковы пропорции этого сжатия, «сплюснутости» нашей планеты. И где там что-нибудь напоминает «тыкву»? В такой новости уже невозможно определить, сколько чьих усилий потрачено на создание заблуждения. То ли сами ученые до такой степени хотели впечатлить общество, что пренебрегли научной корректностью и точностью, то ли больше постарались те, кто доносили до зрителя эту новость и переусердствовали с наглядностью в компьютерной графике и в сравнениях.
Казалось бы, просто мелочь, телевизионный казус. Но получилась «научная новость», в результате которой планета Земля в сознании миллионов людей стала похожей на тыкву. Еще немного и Земля может стать плоской, а потом поплыть по морю на трех китах. – Такова сила научного авторитета и простота, с которой мы принимаем новые «научные» мифы.
Один из таких самых грандиозных и существенных по воздействию мифов – термин «аномальное явление», которым общество сейчас широко пользуется. Если вдуматься в его суть, то раскрывается психологическое состояние того, кто его изобрел. Так, некто, изобретатель этого мифа, решил, что уже познал абсолютно ВСЕ явления, которые когда-либо происходили, которые происходят и которые будут происходить на всей планете, на всех планетах, во всех звездных скоплениях, во всех галактиках, во всех метагалактиках, во всей бесконечной Вселенной. Он решил, что его знание безгранично и абсолютно и что он не нуждается больше в познании каких бы то ни было явлений и законов. Исходя из этого своего абсолютного знания он придумал термин, обозначающий все, что не имеет права на существование, все, что, по его мнению, не существует и не может – в принципе – существовать.
Энциклопедия так объясняет термин «аномалия»:
«АНОМАЛИЯ (греч. anomalia), отклонение от нормы, от общей закономерности, неправильность».[399]399
«Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия», компьютерное издание на компакт-дисках, 2001 год.
[Закрыть]
То есть вокруг нас непрерывно происходят неправильные явления, и вообще, если в следующие миллиарды и триллионы лет будет происходить что-то, не подходящее под наши познанные законы, то это будет неправильным. Само будущее эволюционирующей вселенной с точки зрения современного ученого, пользующегося термином «аномальное явление», неправильно, каким бы оно ни было. Даже просто оттого, что вселенная эволюционирует, меняется, творя свои новые, не предусмотренные человеком явления и законы, она уже неизбежно будет неправильной.
В данном случае спутаны понятия правильного (действия, например, или умозаключения) и непознанного, еще не объясненного (закона, явления). Термин «неправильное», «аномальное» целесообразно было бы применять только к чьим-то действиям или умозаключениям, потому что этот термин чисто субъективный и его применение, употребление зависит от чьей-то точки зрения. И невозможно, странно, нелепо объявлять аномальным, неправильным весь мир, который мы еще не успели измерить, взвесить, познать, понять. Если что действительно может быть аномальным, так это сам термин «аномальное», когда его применяют к каким-то явлениям, к чему-то, что встречается нам в окружающем мире.
Еще Чарльз Форт, автор «Книги проклятых», собиратель отверженных и обиженных фактов, сделал вывод о том, что мы не имеем права объявлять какое-то явление, какой-то закон несуществующим. Просто потому что мир, в котором мы живем, находится в процессе непрерывного становления, образования, преобразования, эволюции. В нем постоянно возникает что-то новое, еще нами не познанное.
Насколько призрачны, иллюзорны наши, казалось бы, самые научные понятия и мифы, и насколько мощно и беспощадно сама наука способна их разрушать, мы видели, рассматривая открытия в физике высоких энергий. Там взгляды физиков на сущность материи, на составные «кирпичики» материи менялись с каждым открытием настолько радикально, что в конце концов (но будем надеяться, что это еще не конец) физики вообще решили отказаться от понятия этих самых «кирпичиков», да и от самой материи тоже. Потому что они открыли, что каждая элементарная частица состоит из чистой абстракции – скорости. Каждая частица состоит из чистой абстракции – Движения как такового. Оно и только оно складывает массу частицы, задает информацией, которую оно в себе несет, свойства частицы, ее индивидуальность. Движение – душа материи, ее суть.
А еще физики открыли, что весь наш мир в потенциале заключен в Пустоте, из нее появляется и в нее возвращается, в ней пребывает – в Пустоте. Ни в чем ином, а в Пустоте. И в свете этих невероятных открытий физиков не кажутся уже невероятными чудеса магов, полтергейста и НЛО, проделывающих с материей любые превращения. Ведь она не что иное как Движение, возникшее из Пустоты. Она Абстракция, Информация, появляющаяся из-за какого-то предела, за который мы заглянуть пока не можем.
И тем не менее общество, мыслящее, как ему кажется, научно, до сих пор живет «аномальными» мифами, порожденными субъективной позицией ученых. Общество спорит, и сами ученые спорят о том, что можно считать аномальным, а что уже можно не считать аномальным. Но что самое интересное, в этих спорах чаще всего спорящие увлекаются собственными позициями правоты, логичности и не снисходят до простого непредвзятого рассмотрения фактов, оставаясь просто не осведомленными о тех предметах, о которых берутся рассуждать и спорить. Спорят не на основе фактов, а на основе личных позиций, мнений, эмоций, пристрастий.
В чем причина такого странного, извилистого пути научного познания? Почему науке тоже, как и религии, нужны свои еретики, мученики, чтобы расставаться со старыми догмами и предубеждениями?
Но что такое наука? Это субъективный процесс. Он субъективен, даже если в нем участвуют миллионы людей. Потому что общественная психология этих миллионов ученых подчиняется тем же законам психологии, что и психология отдельно взятого человека. Миллионы рождаются, вырастают, учатся, делают открытия, обобщения и выводы в соответствии с духом той эпохи, в которой они воспитаны. И только немногие способны на чисто индивидуальное, независимое движение к новым степеням свободы, к новым сферам познания. Им приходится расплачиваться за свой бунт своей репутацией, именем, иногда жизнью.
Человек привносит субъективное в каждое свое действие, чем бы оно ни было – строительством нового каменного храма или построением новой научной концепции. Начиная с каменного скребка, с первого обмена предметами или новостями – все, что происходит в обществе, все, что создается обществом – события, концепции или предметы, – все подчинено законам человеческой психологии, все несет на себе отпечаток этих законов. Эти законы первичны и стоят в корне любого процесса в человеческом обществе. Даже у животных, принадлежащих к одной породе, к одному виду, можно увидеть разную от рождения психологию, разные черты характера. Тем более это относится к человеку.
Даже наука психология несет на себе отпечаток психологии психологов, ее создающих. Есть много психологов, сказавших свое слово в психологии, и, соответственно, много психологий. И все они различаются по широте и глубине охвата такого явления как человек. Эти психологии, если их систематизировать, можно выстроить в иерархическую систему, в которой каждая займет место в соответствии с тем уровнем или частью человеческого естества, который она рассматривает. Это логично и естественно, но отсюда же вытекает и склонность людей-психологов объяснять все явление человека только через свою часть, через свой изученный уровень психологии. < Мальцев С. А., 2003 >
Например, Зигмунд Фрейд говорит: «Давайте попробуем поставить некоторое количество самых различных людей в одинаковые условия голода. С возрастанием голода все индивидуальные различия сотрутся, и вместо них появится однообразное выражение неукротимого побуждения». Но действительно ли это так? И насколько широко сумел Фрейд охватить разнообразие человеческих характеров, насколько глубоко сумел проникнуть в сущность человека?
Другой психолог Виктор Франкл, сам прошедший во время Второй мировой через четыре концентрационных лагеря и поэтому имевший очень впечатляющие наблюдения и очень веские основания для своих выводов, оспаривая высказывания Фрейда, пишет:
«В концентрационных лагерях, однако, истинным было противоположное. Люди стали более различными. Маски были сорваны с животных и со святых. Голод был одним и тем же, но люди были различны».[400]400
Виктор Франкл, «В борьбе за смысл».
[Закрыть]
Таким образом, Фрейд рассуждал только об инстинктах в человеке, о слабостях, о животной природе, но не о человеческом. И разные психологии разных психологов – Фрейда, Юнга, Адлера, Маслоу, Фромма, Роджерса, Франкла и т. д. – различны. Каждая из них видит свое в человеке, с точки зрения своего основателя и его последователей. И то, что они видят в человеке, находится в прямом соответствии с широтой, глубиной их ума и в соответствии с высотой их человеческих качеств. С другой стороны, общество, в силу своей общественной психологии, в силу сложившихся исторически комплексов узкого материализма, видит и признает главным образом только примитивную психологию бессознательных инстинктов, рефлексов и переработки одних рефлексов в другие. Несмотря на то, что уже Карл Юнг показал ограниченность понимания Фрейда, общество буквально бредит психоанализом Фрейда, его объяснениями всех проявлений человеческой души. А те уровни психологии, которые поднимаются над индивидуальными и коллективными бессознательными реакциями и охватывают высшие проявления человеческого, даже не попадают в энциклопедии. Например, там не найти имени Виктора Франкла, профессора психологии и психиатрии, создателя одного из направлений в вершинной психологии – логотерапии. Его книги о борьбе за смысл жизни расходились многомиллионными тиражами в Америке и Европе, где человек задыхается в лишенном смысла, замкнутом материальными благами жизненном пространстве. Это показывает, как общественное может противоречить индивидуальному, навязывать личности свою волю методом интеллектуального давления. Душевные потребности человека могут быть в трагическом противоречии с общественным миропониманием, с энциклопедической мифологией общества. Индивидуальное терпит насилие со стороны общественного, которое пребывает в периодическом состоянии транса, внушения со стороны разных сил, экономических, политических, религиозных. Человеку навязывают тот или иной товар в виде божества, колготок или идеи, а для того, чтобы навязать, чтобы манипулировать его сознанием, его мировоззрение, его жизнь нужно лишить человеческого смысла. И тогда сама наука выступает в роли идеологии обмана или инструмента магии.
С помощью «научного» мировоззрения можно лишить человека человеческих ценностей. Это парадоксально, но это факт. Можно заставить забыть даже о понятиях Добра и Зла, переведя их в разряд «отвлеченностей», поставив их в один ряд с предрассудками и суевериями. Очень тонко это подметил Гарри Райт, исследователь традиций магии и колдовства примитивных племен. В течение двадцати лет он путешествовал по свету, работая врачом, и внимательно изучал искусство своих коллег по профессии – колдунов, шаманов, знахарей. И в африканской пустыне, и в амазонской сельве, и в джунглях Юго-Восточной Азии его удивляло знание психологии, которым владеют знахари и колдуны. От этого знания зависит их положение в обществе, их материальное благосостояние, а в конце концов и само существование. Рассуждая об этом, Гарри Райт приводит цитату другого ученого, антрополога Клода Леви Штрауса:
«Многие из нас считают психоанализ наряду с созданием основ генетики или теории относительности одним из революционных открытий XX века. Другие, более знакомые с его недостатками, чем с достоинствами, рассматривают психоанализ как один из предрассудков современного человека.
Однако и те, и другие упускают из виду то обстоятельство, что психоанализ всего лишь заново открыл и изложил в новых понятиях тот подход к лечению болезней, истоки которого восходят к первым дням человечества. Знахари первобытных племен всегда пользовались средствами психоанализа, часто с искусством, которое поражает даже наших наиболее известных ученых».[401]401
Гарри Райт, «Свидетель колдовства».
[Закрыть]
О таких психоаналитических методах психотерапии Райт пишет:
«Может быть, самым ярким примером танца как средства психологической разрядки служит так называемый «танец одержимости». Этот термин обычно применяют к африканским танцам, таким, как «танец шакала». Однако тому, кто наблюдал различные виды подобных танцев – от самых примитивных до самых совершенных в художественном отношении, – ясно, что в различных странах они преследуют одинаковые цели.
Рисунок и музыка танца всегда идут под бдительным присмотром жреца или знахаря, тем самым он строго контролирует воздействие танца. Если целью этого знахаря является «изгнание духов», то танец как бы носит характер психологической разрядки. В результате «танца одержимости» человек «излечивается» от своих недугов и возвращается к нормальному образу жизни. В этом виде психологической разрядки есть нечто общее с основами современной психиатрии. Но разница между первобытной и цивилизованной процедурами заключается в природе средств этой разрядки. В первобытном обществе внутренние побуждения и желания человека высвобождаются в коллективных формах, и это снимает чувство одиночества и оторванности от коллектива. Лечась в присутствии других, большой разрешает свои внутренние проблемы и освобождается от «духов».
В «цивилизованной» психотерапии коллективные процедуры тоже применяются. Применяются они и в религиозных сектах, когда верующие через коллективное состояние исступления получают тот же результат. Появляется ощущение приобщения к коллективу, снимается «чувство одиночества и оторванности» от мира. Вступившие в секту бывают часто удивлены невероятными исцелениями от тяжелых болезней и они благодарны за это своему новому божеству. Между тем, божеством этим является сам руководитель секты. Можно назвать его колдуном, знахарем или профессиональным психологом, но от этого ничего не меняется, потому что он просто тот, кто использует в своих целях методы самого примитивного психоанализа.
Даже такой привычный цивилизованный термин как «промывание мозгов» существует у колдунов «примитивных», «первобытных», «диких» племен. (Впрочем, может, правильнее было бы удивляться по-другому: «Даже такой дикий термин как «промывание мозгов» существует у современной цивилизации»?)
Райт пишет:
«Мой друг Нгамбе провел убийственную аналогию между первобытным колдовством и одним из наиболее сильных методов современной психологии: говоря о власти жрецов фетишей над людьми, он сказал: «Им не нужно красть тело человека, они крадут только его голову».
Психологическое порабощение одних людей другими старо, как мир. На земле всегда были люди, жаждавшие власти. Но искусная, хорошо продуманная практика овладения человеческим сознанием, контроля над ним, практика превращения этого сознания в глину, из которой можно вылепить все, что угодно, – это вклад, которым общество обязано прежде всего знахарям.
Задолго до того, как такая практика овладения человеческим сознанием стала оружием современной психологической войны, приемы психологического порабощения применялись наставниками сект вуду и жрецами фетишей африканского «берега рабов».
«Промывание мозгов» – буквальный перевод корейского выражения «чистка мозгов». Эта процедура не нова для Дальнего Востока, она была частью одного из ритуалов туземного населения Борнео. У даяков церемония посвящения новичка связана с особым ритуалом. Цель, однако, здесь не так ужасна, как у вуду Западной Африки.
В своей книге «Туземцы Саравака и Британского Северного Борнео» Генри Рос так описывает эту церемонию:
«После целой ночи заклинаний и колдовства жрецы ведут посвящаемого в затененную комнату, где, по их словам, они вскрывают ему череп, вынимают мозги и промывают их, чтобы дать ему чистый разум для проникновения в тайны злых духов и лабиринты болезней».
По сути дела, у даяков ритуал этот носит чисто символический характер и в некоторых случаях заменяется уплатой небольшой пени. Термин «промывание мозгов» отражает, однако, самый существенный элемент колдовства: знахарь стремится оказать не физическое, а психическое и эмоциональное воздействие на пациента или жертву».
Аборигены этих племен рождаются, живут и умирают в постоянном соприкосновении с этой магией. Для них она естественна, даже тогда, когда с помощью нее знахарь расправляется со своими конкурентами или с кем-то из соплеменников. Как наука, как знание магия не оценивается по ее последствиям, не оцениваются и побуждения мага. Его сила представляет собой авторитет, и для людей, воспитанных на авторитете этой науки, не существует понятия добра и зла, а есть только авторитет силы. < Мальцев С. А., 2003 >
Точно то же самое происходит в современном цивилизованном обществе. Для нас привычным и естественным является такое бесчеловечное явление как манипулирование сознанием с помощью средств психологии. И мы готовы признать авторитет такой психологии и таких психологов ради той силы, того могущества, которого они достигают. < Мальцев С. А., 2003 >
«Сама идея психологического порабощения не встречает сопротивления у туземцев Дагомеи и дельты Нигера. – Пишет ученый. – Сколько помнят себя эти племена, сильные всегда порабощали слабых. Здесь легко воспринимают идею «порабощения души», воплощаемую в обрядах жрецов фетиша потому, что они не представляют себе жизни, в которой сильный не подчинял бы слабого. Вместо деления на «хорошее» и «плохое» у них есть только деление на силу и слабость».
Так впечатляющим проявлением силы можно лишить человека способности к критическому мышлению и даже лишить тех ценностей, которые составляют суть человечности. Дикарь или цивилизованный человек, лишенный с помощью такой общественной идеологии человеческих ценностей, превращается в продукт, инструмент и в средство в руках того, кто обладает силой знания. И если человек рождается и живет в обстановке преклонения перед силой, живет в обществе, не задумывающемся о «хорошем» и «плохом», о Добре и Зле как таковых, то у него и не возникает сомнений в справедливости такого положения вещей, не возникает и мысли о том, что он имеет право на человеческое достоинство, на свободу мысли и чувства. Он не против сам быть средством и инструментом такой магии, инструментом порабощения одних другими. Так наука может использоваться как средство обесчеловечивания и как мифология массового внушения. Зачем человеку рассуждать о Добре и Зле, зачем оценивать свою деятельность с этой точки зрения, когда общество возвело в принцип силу и насилие, а человеческие ценности расценивает как ненаучные, изжившие себя суеверия?
Мы свысока смотрим на племена, кажущиеся нам примитивными, но если вдуматься, законы нашей цивилизации, ценности Запада, которыми мы так гордимся, мало отличаются от их ценностей. Скорее, и те, и другие, правильнее было бы называть не ценностями, а мифами, закрывающими от нас подлинные ценности. Например, можно ли считать ценностью идею неограниченного обогащения одних за чет других, когда человек, имеющий некоторые психологические проблемы, начинает компенсировать, решать их за счет унижения и порабощения – психологического, экономического, политического – других людей?
Можно заглянуть в труды серьезных психологов, которые были независимы и никогда не обслуживали чьи-то корпоративные интересы, и поинтересоваться, а как они смотрели на те «ценности» Запада, которыми мы сейчас так восхищаемся? Те «ценности», по которым с тем же энтузиазмом, с каким когда-то пытались создать насильственную общину, организуем сейчас свой мир. Суждения психологов, анализирующих психологические проблемы человека, живущего в условиях западной цивилизации, чаще всего выглядят как приговор.
Западный стандарт, западное мышление, сознание и образ жизни мы воспринимаем как эталон, по которому можно обустроить жизнь всего человечества на планете Земля. Но Карл Юнг поправляет нас: «Западное сознание ни при каких обстоятельствах не есть сознание вообще. Это, скорее, исторически обусловленная и географически ограниченная величина, представляющая лишь часть человечества…»
Может быть, человечество планеты Земля, обратившись всецело к западным стандартам мысли и действия, превратит свой мир в царство гармонии и счастья? Может быть, действительно ценности Запада настолько благодетельны для всего человечества, непреходящи, космически вечны?
«Каковы мотивы основных популярных течений нашего времени? – Рассуждает психолог об этих «ценностях». – Попытки урвать деньги или собственность у других и обеспечить неприкосновенность собственного имущества. Дух занят главным образом тем, чтобы изобрести подходящие «-измы», которыми можно прикрыть истинные мотивы или обеспечить больше добычи…»
Все внимание человека Запада направлено вовне, на вторжение и присвоение. Свою внутреннюю духовную ущербность и слепоту он стремится компенсировать внешним, стремится заполнить эту пустоту. Но внутреннее не может быть заменено внешним и этот процесс приобретает свойство бесконечности и становится самоцелью.
«…Жизнь показывает, что человек, настроенный на внешнее, никогда не удовлетворяется просто необходимым, а всегда стремится, помимо этого, получить что-то еще большее и лучшее, которое он, верный своему предрассудку, постоянно ищет во внешнем. При этом он полностью забывает, что сам, при всем внешнем благополучии, внутренне тот же и потому, жалуясь, что у него только один автомобиль, а не два, как у большинства других, жалуется из-за внутренней нищеты…
…Насыщение всем «необходимым», несомненно, есть источник счастья, который нельзя недооценивать, но помимо этого свои требования выдвигает и внутренний человек, и эти требования невозможно утолить никакими внешними благами. И чем слабее этот голос будет доноситься сквозь шум погони за удовольствиями мира сего, тем более внутренний человек будет превращаться в источник необъяснимого злополучия и непонятных несчастий в жизненных условиях, позволяющих надеяться на нечто совсем иное. Переход ко внешнему становится неисцелимым страданием, потому что никто не может понять, почему надо страдать от себя самого. Никто не дивится своей ненасытности, а всяк считает ее своим неотъемлемым правом, не думая о том, что односторонность душевной диеты ведет в результате к самым тяжким нарушениям нормы. Вот почему болен человек Запада, и он не успокоится, пока не заразит своей алчной неутолимостью весь мир».
Человек, имеющий психологическую ущербность, недостаток, страдает оттого, что видит кого-то, кто свободен от этой ущербности. Ему тяжело от этого. Он придумывает себе «-измы», разные рациональные оправдания, чтобы скрыть от себя собственную проблему, и одновременно пытается передать другим свою ущербность, заразить ею «весь мир». Тогда ничто уже не будет мучительно напоминать ему о его собственной неполноценности. < Мальцев С. А., 2003 >
Но есть еще душа, «внутренний человек». Душа не есть ни карьера, ни деньги, ни власть, это нечто другое. Это смыслы и предназначения, которые человек закрыл от себя своими «-измами». И здесь человеку не помогут никакие технические приспособления и методы. Они здесь, в мире духовного, бессильны.
«Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней или внутренней. Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, при этом отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокруг себя и к своей внутренней природе. Он должен понять, что не может делать все, что ему заблагорассудится. Если он не дойдет до осознания этого, то будет сокрушен собственной природой. Он не ведает того, что против него самоубийственно восстает его собственная душа…»[402]402
Карл Густав Юнг, «О психологии восточных религий и философий».
[Закрыть]
Человек, озабоченный внешним, предпочитает внешнюю жизнь внутренней. Ему хочется, чтобы усилия предпринимались, действия совершались чем-то, кем-то внешним, но не им самим. Чтобы работало что-то, но не он. Человек создает не только механические машины, но и социальную машину, которая, как ему кажется, будет за него создавать его счастье и создаст ему возможности для реализации его смысла. Но, желая использовать что-то внешнее, пусть даже бездушную машину, он оказывается сам использованным со стороны этой механической самодовлеющей системы, где все подчинено движению по замкнутому кругу.
Эрих Фромм пишет:
«При капитализме экономическая деятельность, успех и материальная выгода стали самоцелью. Судьба человека состоит в том, чтобы способствовать росту экономической системы, умножать капитал – и не для целей собственного счастья, а ради самого капитала. Человек превратился в деталь гигантской экономической машины. Если у него большой капитал, то он – большая шестерня; если у него ничего нет, он – винтик; но в любом случае он – лишь деталь машины и служит целям, внешним по отношению к себе…
…Человек построил свой мир; он построил дома и заводы, производит автомашины и одежду, выращивает хлеб и плоды. Но он отчужден от продуктов своего труда, он больше не хозяин построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный человеком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется, пытаясь его как-то умилостивить или по возможности перехитрить. Своими руками человек сотворил себе бога. Кажется, будто человек действует в соответствии со своими интересами; на самом же деле его целостная личность, со всеми ее возможностями, превратилась в орудие, служащее целям машины, которую он построил собственными руками…
Чувства изоляции и беспомощности еще более усиливаются новым характером человеческих взаимоотношений. Конкретные связи одного индивида с другим утратили ясный человеческий смысл, приобрели характер манипуляций, где человек используется как средство. Во всех общественных и личных отношениях господствует закон рынка. Очевидно, что взаимоотношения между конкурентами должны быть основаны на взаимном безразличии. В противном случае любой из них был бы парализован в выполнении своей экономической задачи: сражаться с конкурентами, не останавливаясь в случае необходимости перед их экономическим уничтожением…
…Не только экономические, но и личные отношения между людьми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих отношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем этот дух отчуждения не проявился так сильно и разрушительно, как в отношении индивида к самому себе. Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром… И – как со всяким другим товаром – рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и даже определяет само их существование. Если качества, которые может предложить человек, не пользуются спросом, то у него вообще никаких качеств… Таким образом, уверенность в себе, «чувство собственного достоинства» превращаются лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя «кем-то»; если же он непопулярен, он и в собственных глазах попросту никто. Эта зависимость самоуважения от успеха предполагаемой «личности» объясняет, почему для современного человека популярность стала настолько важной. От нее зависит не только успех в практических делах, но и способность человека сохранить самоуважение; без нее человек скатывается в пропасть неполноценности…»
О главном методе «реализации» вещей, производство которых стало у цивилизации самоцелью и которые обесцениваются самим их производством, вернее перепроизводством, Фромм пишет:
«Положение еще боле усугубляется методами современной рекламы… Реклама апеллирует не к разуму, а к чувству; как любое гипнотическое внушение, она старается воздействовать на свои объекты эмоционально, чтобы заставить их подчиниться интеллектуально. Реклама этого типа воздействует на покупателя: ему снова и снова повторяют одни и те же формулы; на него воздействуют авторитетом какой-нибудь звезды общества или знаменитого боксера, которые курят именно эти сигареты; его привлекают и одновременно притупляют его критические способности сексуальными прелестями красавиц, изображенных на плакатах; его запугивают тем, что он него дурно пахнет, либо поощряют его мечты о внезапной перемене в жизни, которая произойдет, как только он купит вот эту рубашку или вот это мыло. Все эти методы… усыпляют и убивают критические способности покупателя, как опиум или прямой гипноз. В такой рекламе есть элемент мечты, воздушного замка, и за счет этого она приносит человеку определенное удовлетворение – точно так же, как и кино, – но в то же время усиливает его чувство незначительности и бессилия.
По сути дела, эти методы усыпления способности к критическому мышлению гораздо опаснее для нашей демократии, чем открытые нападки на нее; в смысле же воздействия на человеческую личность они гораздо безнравственнее непристойной литературы, издание которой наказуемо…»[403]403
Эрих Фромм, «Бегство от свободы».
[Закрыть]
Естественно, что если из человека делают механическое, загнанное ежедневными внушениями существо, то демократия уже перестает быть демократией, а превращается в мифократию, в которой происходит непрерывное состязание, конкуренция мифов, борющихся за человеческие умы. Общество свободы и независимости становится обществом изощренного насилия и зависимости, прикрытых, как говорил Юнг, всякими умными «-измами». Человек становится все мельче и ничтожнее в своем самоощущении, а путь, который ему навязывается как единственное средство спасения от этого самоунижения, предлагает ему стать более энергичным, более эффективным инструментом этой же системы подавления, ему предлагают преуспеть в тех же способах порабощения других, от которых страдает он сам.
Это наблюдения и выводы ученых, психологов, для которых представляет ценность человеческое в человеке. В своей врачебной практике они сталкиваются с психологическими проблемами людей, возникшими оттого, что эта система самых разнообразных мифов, созданная человеком, паразитирует на его сознании. Мифы эти не только коммерческие, политические, религиозные, но и научные, а причина их происхождения кроется в том, что с помощью мифов можно манипулировать сознанием людей, властвовать над ними, и кто-то спешит воспользоваться такой возможностью.
