Текст книги "Плохой парень ("Король экстази") (СИ)"

Автор книги: Сергей Макуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

–Бович пособничал с монтажом аудиопленки. Запись лоховская, левая, топорно сработанная.  Но ты повелся,– с сожалением удостоверивает Колошенко.

–Хороший ты Антош парень,– ласково лечит опер.–Сколько лет рука об руку шествуем с тобой!—призадумывается несколько секунд он.–Поверь man!  Желание естественно огромное помочь тебе! Коллеги  отговаривали,–как то брезгливо роняет он,– мол, борзый Кнутиков, аргументировали они. Кинуть на растерзание к Шмеловской братии предлагали.

–Наш диалог в больнице касаемо Шмелева  я на пленку писанул на всякий случай,–словно извеняюще крякает Колошенко.–Ты же понятно дело в курсах, за Шмелева братва на ремни тебя порежет!

–Сука ты Андрюша,–процеживаю сквозь сжатые зубы.

–Спасибо Антош за благодарность,–кланяется головой он.–Только не забудь!!!—повышает тон.—Кто твою ребячью задницу прикрывал от наездов бандитов, ментов.

–Главное! Ты тут целкой не притворяйся!–сурово.– На дружбу нашу не ссылайся.  Мы на разных баррикадах. Я мент, ты преступник. Никто тебя за руку не тянул наркотой торговать. Даже отговаривали. Повспоминай,–просит он.

– Но, ты хотел красивой жизни и преступной романтики,–напоминает Колошенко.—Получил?– придирчиво.–  За преступления расплата приходит Антонио!– Если ты в 24 года не усвоил закон жизни. Твои половые трудности,–устанавливает опер, словно собрав доказательства сего факта, теперь предъявляет мне конечный расклад.

– Лично мне ничего плохого ты  не сделал. Поэтому вредить тебе нет желания,–Колошенко осторожно заглядывает мне в глаза.–Ты затеял игру по неким  правилам. Инструкцию для участника не до конца дочитал по малолетству. Чтож бывает! Молодость зелена! – с пониманием соглашается.–В конце инструкции для применения пункты важные вставлены. Если бы «дочитал», а точнее поспрашивал старших товарищей о последствиях,– несколько призадумывается оперативник, видимо проецируя иную ситуацию на случай моей осведомленности о концовке игры.– В опасных аферах три варианта завершения  тюрьма, могила, или мы!—простецки доносит Колошенко эпилог остросюжетного романа.

–Время такое нынешнее Антош. Паскудное я бы назвал,–кривляется лицом он, будто съел очень кислое снадобье.–История переварит наши подлости. Мы же, в сегодняшнем дне сотрудничать обязаны. От коллективной работы обеим сторонам только плюсы.

–Отвечая о последствиях для тебя в случае отказа,–Колошенко сочувствующе глядит на меня.–Ты вправе уйти. Альтернатива всегда присутствует. Выход найти, возможно, из любого непростого положения. Тебе, например, на свободе остаться живым и невредимым.

–Каким образом? –засовываю изводящий меня вопрос в притчу Колошенко о несправедливом времени, выпавшем на нашу долю, предательстве….

–Весьма просто!–бодро включается оперативник. –Выйти навсегда из бизнеса «экстази» в России, странах СНГ. Короче, не продавать препараты,–он четко перечисляет требования, выполнив которые я буду свободен. –Передать контакты, касающиеся поставок товара Бовичу. Далее свести  бывшего компаньона с партнерами в Европе. У тебя же эксклюзив покупки марочного европейского «экстази».

–Еще два важных условия,–ловит Колошенко недолгую словесную паузу.–Отдать заработанные деньги и покинуть просторы родины, сразу после сдачи дел, разумеется.

–Гарантирую. Сделаешь, как просим. Выполним обязательства с нашей стороны.

–Решай Тоша. Дорогой друг,–он вопрошающе всматривается в меня.

Колошенко  просекает. Выбор действий имею не великий, чтобы выйти относительно сухим из ужасной передряги. Оперативник хладнокровен, ни один мускул не дергается на лице Колошенко. Понятно дело все козыри партии у него в руках.

–И еще!–акцентирует опер.– Предупреждаю  дружески,–печально.–Не рыпайся. Удрать не выйдет. Обложили со всех сторон света тебя. Мои люди начеку. Думай о маме!! Не угрожаю, советую,–подмигивает правым глазом мне.

– Когда нужен ответ?–кратко отрезаю.

–До завтра поразмышляй. Вечером, часов в восемь позвони,–необдумывая назначает Колошенко.

Я не позвоню. Меня поднимает невероятная энергия ярости со стула.

–Не утруждай людей Андрюш! Сейчас отвечу,–в бешенстве рвусь я.

–Интересно, что?– оперативник замирает нетерпением.

– Иди ты на хрен. Коллегам своим  передай, чтобы шли туда же. Я всегда был сам по себе. В услугах ваших не нуждаюсь. Чао. Друг.

29.

Бегу сломя голову ударяясь о дверные косяки.  Дергаю хлипкую входную дверь.

– Ты  дурак Кнутиков. Вернись, –кричит вслед  Колошенко.

Что есть силы, хлопаю за собой обтянутую дермонтином дверь. Встаю на грязной лестничной площадке пропахшей кошачий мочой. Наклонив голову  вперед, упираюсь лбом о холодную стену. Ощущаю кожей мелкие колющиеся неровности поверхности. Так  неподвижно едва стою на ногах, закрыв глаза. Я умер. Попал за тяжкие грехи на земле прямо в ад. Утратив ощущение течения времени, мне кажется, минует вечность. Цветные и черно белые художественные картинки  отжитой без цельно жизни проносятся слайдами в закрытых глазах. Вот младенец, долгожданный ребенок в сильных, теплых руках  отца. Батя забирает из родильного дома маму с кричащим в пеленках ребенком. Бережно передает ревущий сверток бабушке.  Вот молодая, красивая  мама ведет бойкого мальчишку за руку в детский сад. Первый класс звенит звонком. Я в многолосой толпе учеников, первоклассников. На школьной линейке посвященной первому сентября папа фотографирует  меня с огромным разноцветным букетом гладиолусов.

Моя голова, придавленная к стене,  побаливает. Резкая боль в обоих полушариях мозга заставляет очнуться. Достаю пачку сигарет, отрываю фильтр у сигареты, прикуриваю папиросу. Глубокие затяжки табачной палочки следуют одна за другой. На четвертой тяге едкий дым вызывает отхаркивающей кашель.  Выпрямляюсь, бросаю не докуренную папиросу на половую плитку.  Суетясь, жму кнопку вызова лифта. Лифт не подает признаков работоспособности. Спускаюсь вниз по тускло освещенной лестнице. Лечу, перепрыгивая широченными шагами по две-три лестничной ступеньки.  Первый этаж узнаю по кромешной темноте из-за отсутствия лампочки, нещадному запаху кошачьих испражнений и  скрежещем битому бутылочному стеклу под подошвами ботинок.  Толкаю с ноги со всей дури подъездную дверь. Она, не сопротивляясь, распахивается, настежь  вываливая меня на вечернюю придомовую территорию. Посещает чувство, ощущение будто пробыл на квартире  целую вечность. Двор дома встречает немногочисленными  снежинками, лениво падающими с пасмурных небес. Морозец игриво пощипывает лицо. Горят уличные фонари, освещая молоденькую мамашу с детской коляской идущей мимо. Быстро двигаю к машине. Бездомный, одинокий, лохматый пес копошащейся в помойке неохотно, скорее, для острастки лает мне вдогонку.    Приветливо зову псину, в авто лежит кусок мяса купленного домой. Собака пугается незнакомца,  убегает проч.  Жигули  «шестерка» коротко сигналит клаксоном настоятельной просьбой отойти с проезжей части.  Наконец сажусь в  автомобиль.  Плавно поворачиваю ключ зажигания.

Пока автомобиль прогревается, обдумываю план дальнейших действий. Первое что настоятельно лезет в голову, выйти из машины, дойти до телефонного автомата, позвонить Колошенко. Пока не поздно, поезд не ушел развернуть обратно скоротечное решение. Договориться о желанном для ментов сотрудничестве. Затем дождаться нужного момента, спрыгнуть, подготовленному с поезда. Нет. Поступил, как поступил. Баста!  Кумекай man, вслух призываю себя. Оперативник торопиться не станет с контрмерами. Как положено для таких делишек выждет день-два. Вдруг подопечный одумается, покается, вернется с извинениями. Не прибегу, упав с повинной, последует жесткая  команда фас. Колошенко мастер создавать неприятности. Меня оперативно повяжут, словно беззащитного щенка. Один день запасной, чтобы активизироваться, предпринять действия  точно есть. Дельных, продуктивных идей спасения нет на уме. Откуда взяться решению проблемы, когда недавний разговор с ментом, перевернувший мое бытие на стовосемьдесят градусов еще не осмыслен.  Нужно часа два дабы хладнокровно, хорошенько обмозговать конфликт.  Еду по наитию из города. Ленинградский проспект светится рекламными, неоновыми вывесками, одиночные прохожие возвращаются по домам. Автомагнитола играет  «Placebo» «Come Home». Головная боль ощутимо усиливается. Назло таблетки обезболивающего нет под рукой.  Круговорот мыслей гоняет анализ в поиске причин предательства Гаврюши и Бовича, ошибочной смерти Шмелева, веера угроз Колошенко.

 Приоритетно срочняком вывезти из России мать. На прошлой неделе ей открыли трехмесячную визу в Германию, должна поехать на лечение через четыре дня. Завтра же ближайшим авиарейсом отправлю матушку в Берлин, там безопасно. С утра пересекусь   с Сергеем Майским из Генеральной прокуратуры. Он окажет помощь, найдет управу на обнаглевшего мента. Проезжаю МКАД.  Решить проблему с Колошенко через Майского определенно выход. Мое настроение приподнимается, а головная боль наоборот нарастает до невыносимости.

–Порешаем,–бодрюсь.– Колошенко сломает об меня зубы,–говорю яростно в слух.

–Посмотрим, кто кого!– посмеиваюсь.—Он явно думает, я только с ментами сотрудничал. Нет, братан. В оборонительном арсенале наркобарыги защита покруче числится. Майский! Прокуратура – тяжелая артиллерия.

Падающий снег белыми, огромными  хлопьями бьет по лобовому стеклу авто. Зима раньше положенного срока наступает надменно, дерзко задвигает в прошлое ослабевшую осень. Вглядываюсь в сумрачную, размокшую дорогу. Впереди пост ГАИ. Понемногу сбавляю скорость. Сотрудник автоинспекции указывает жезлом  на меня, затем обочину шоссе. Плавно притормаживаю краем дороги. Остановившись, на половину открываю окно. Неспешно подходит  инспектор, он официально представляется старшим лейтенантом Хворовым. Вежливо просит документы на машину и  права. Безвозражений передаю лейтенанту.

–Что случилось командир?–интересуюсь у инспектора.–Не нарушал вроде?

–Проверка документов,– рассматривая технический паспорт автомобиля, отвечает лейтенант.

–Одну минуточку,–офицер отходит несколько шагов в сторону. Что-то бурчит в тресчащую рацию. Минуту спустя к машине приближаются два милиоцинера. Стражи закона облачены в громоздкие бронежилеты, с плеч свисают по автомату «Калашникова».

Поочереди отдав  честь, называют себя капитаном Головко и старшим лейтенантом Семеновым.

–Пожалуйста, откройте багажник,–учтиво просит капитан.

–Какие-то проблемы?–не придавая значения сему досмотру узнаю.  Время сегодня лихое, неспокойное. Стали традиционной  закономерностью осмотры правоохранительными органами при выезде или въезде в город.

–Банальная проверка,–мягко отзывается старший лейтенант.

Странно. Три офицера занимаются рядовым шмоном.  Послушно подымаю крышку багажника. Внутри царит бардак из грязных тряпок, пустых полиэтиленовых пакетов, мелкого мусора. Капитан беспорядочно шарит рукой в ворохе скопившегося несколькими месяцами барахла,  разбрасывая хлам по дальним углам багажника. Мент невзначай натыкается на  лоскут брезентовой, засаленной ткани. Медленно, будто опасаясь, что кто -то выпрыгнет из– под материи, приподнимает тряпку. Сдернутое матерчатое полотно обнаруживает целлофановый пакет. Целлофан просвечивает белый порошок. По моей спине пробегает табун измен.  Во рту пересыхает. Ясно. Полиэтиленовый сверток подстава Колошенко.  Я силой отстраняю влетевшие в голову дурные мысли. Может внутри пакета не наркотики?!

–Ваше?–капитан тычет пальцем в сверток.

–Нет. Первый раз вижу,– преспокойно сообщаю я.

–Щас разберемся,–командует капитан,– вызывай оперов.

–Без глупостей господин Кнутиков,–старший лейтенант направляет ствол автомата, целит в меня.  Щелкает предохранитель оружия.

Старший лейтенант, капитан конвоируют меня  в белое подсвеченное здание ГАИ с синей крышей. Комната куда меня заводят, ярко освещена. Резкий свет режет глаза. Жмурюсь. Прищурившись, разглядываю   интерьер помещения. По центру комнаты с крашенными в желтый цвет стенами прямоугольный стол несколько металлических стульев, диван из кожзаменителя, деревянная одноногая вешалка для одежды, на единственном окне синие занавески.  Двое оперативников о чем-то непринужденно беседуют. Заметив меня, один из оперов называет звания,  фамилии свое и коллеги. Синхронно показывают служебные удостоверения.  Минутой позднее  приводят понятых, пожилых ни чем не приметных  женщину и мужчину.

–Прошу,– вежливо приглашает один из оперативников,– присаживайтесь, гражданин Кнутиков. Сотрудник крепкого сложения, гладко наголо пострижен. Мужчина облачен в поношенный, замшевый, коричневого цвета костюм. На лацкане пиджака мелкий значок  золотого льва.

Молча, сажусь на подвинутый ко мне вторым оперативником стул. Испуганные понятые  присаживаются краешком дивана.  Оперативник, придвинувший стул,  встает  возле меня. Он возрастом лет тридцати, худой, бледный, одет в джинсы и белую, синтетическую рубашку.

–Ваш сверток?–спрашивает лысый оперативник.

–Нет,– лаконично отвечаю. –Вызовите адвоката,– требую я.

 Сотрудники правоохранительных органов дружно дают согласие. Крепыш оперативник уходит в соседнею комнату. Через минуту он возвращается с радио трубкой, передает мне аппарат. Торкаю клавиши-цифры рабочего номера моего адвоката Андрея Левинзона. На том конце слышаться протяжные безответные гудки. Дешевые китайские электронные часы, висящие на стене, показывают без десяти девять вечера. Андрей конечно уже уехал из офиса. Перезваниваю на домашний телефон Андрея, ответом гнетущее молчание. Скидываю сообщение на пейджер Левинзону, прошу срочно приехать по указанному адресу.

–Гражданин Кнутиков,– официально обращается лысый опер.–В Вашем автомобиле найден подозрительный пакет, в который упакован неизвестный порошок,– он то ли информирует меня, то ли фиксирует сей факт находки.

–Мы опишем в протоколе изъятие вещества. Отправим взятый материал на криминалистическую экспертизу. Вас придется задержать на период следственных действий,–крепыш рассказывает безмятежно, будто продает мне туристическую путевку.

Я не роняю ни слова. Гляжу на  лысого опера. Он поочереди зачитывает статьи уголовно-процессуального кодекса. Второй оперативник, вытащив лист чистой бумаги размером А-4 и шариковую ручку из кожаной папки передав  здоровяку, задает вопросы по существу.

Лысый оперативник ведет протокол.

–Будете отвечать на вопросы?–вопрос звучит риторически от худого опера.

–Нет,– мотаю головой.

–Хорошо,–безразлично соглашается здоровяк. Делает   запись в протокол лысый.

 Минут двадцать в помещении поселяется гробовая тишина. Слышатся скрежет шариковой ручки  по бумаге.

–Ну,–неожиданно гудит крепыш,–граждане понятые,–закончив писанину, лысый поворачивается к смущенным мужчине и женщине.–Ваш черед,–подвигает он исписанные листы бумаги на край стола для ознакомления понятым. Испуганная пара, опасливо оглядевшись, встает, не перечитывая документ, ставят подпись. Худой оперативник уводит понятых.

            В помещении остаюсь наедине с сотрудниками. Худой оперативник зачитывает, словно пионерскую речевку очередную статью уголовно-процессуального кодекса.

–Нужно проехать в следственный изолятор для выяснения,–доводит он в конце читки.

Я не противлюсь. Поднимаюсь с места, готовый к транспортировке в тюрьму.

Сидя на заднем сиденье черной  «Волги» зажатый подпираемый с боков оперативниками,  вспоминаю о Левинзоне. Прочитал ли адвокат посланную  весть?

            К следственному изолятору подъезжаем в половине двенадцатого ночи. В приемнике сдаю личные вещи, бумажник, пейджер, сигареты, зажигалку, вытаскиваю шнурки из ботинок и ремень из брюк. Подписываю документ у дежурного о передаче вещей.

            В двух местной тюремной камере я один. Постелив на деревянные нары полученный пыльный воняющий плесенью матрас, сразу плюхаюсь на лежак. Непомерная усталость, скопившаяся за последние две недели, рубит садистски глубоким сном.

30.            

Утром меня умаянного происшествием предыдущего дня ведут на допрос. Седовласый следователь представляется майором Мираковым Сергеем Геннадьевичем. По возрасту мужчине 40-45 лет,  интелегентного вида,  сухощавый, опрятно одетый в серый ручной вязки свитер и темно-серые, заботливо отглаженные женской рукой брюки. Мираков стоит, перебирает кипу документов на столе. Когда я захожу в кабинет, он мельком смотрит на меня, далее роется в пачке бумаг машинописного текста.

–Свободен,–предписывает он конвоиру препровождавшего меня. Мираков без слов указывает рукой на стул. Я послушно сажусь. Следователь откладывает документы, берет картонную, белую папку с угла стола, вытащив документ из нескольких листов, внимательно  читает.

 –Гражданин Кнутиков!– официально заявляет Сергей Геннадьевич, не отрываясь от изучения текста документа.

–Вы подозреваетесь в хранении и продаже наркотиков. Героина,– Мираков    угрюмо поглядывает на меня.

–Была проведена криминалистическая экспертиза изъятого у Вас наркотического вещества,– следователь трясет бумагами. Я понимаю, что как раз заключение экспертов Мираков сосредоточенно исследовал.

–Экспертиза подтвердила,–кашляет он,– что в целлофановом пакете, найденном в багажнике Вашего автомобиля в результате досмотра, героин. Вес наркотика четыре килограмма сто пятьдесят грамм.

–В соответствии со статьей уголовно-процессуального кодекса за номером….—зачитывает следователь из будущего протокола допроса взятого со стола.

Я тем временем проваливаюсь в черную, бездонную, «космическую» дыру. Голос следователя резонирует неразборчивые звуки. Я падаю камнем туда, где нет больше ничего: пресловутого «экстази»,  гигантских шальных сумм денег, предателя Колошенко, моего нового знакомого следователя Миракова. Кругом одна пустота, вакуум Определенно сумасшествие поселяется в голове.

–Гражданин Кнутиков!!!– сквозь толщину помутневшего моего сознания доносится реплика Сергея Геннадьевича,– Что с Вами?—падает сверху вопрос.

Я соображаю, что выпал из допроса.

–Вы слышите меня?– увеличивает  громкость голос следователя.

–Буду говорить только при моем адвокате,–из полузабытья транслирую я. –Андрей Левинзон зовут адвоката.

–Прошу дать возможность позвонить адвокату,–  требую я.

–Господину Левинзону уже сообщили,–выдержанно отвечает следователь,– он скоро приедет. Подождем.

Он берет телевизионный пульт. Щелкает кнопку, телевизор стоящий на тумбочке быстро вспыхивает цветной картинкой.  Экран транслирует рекламу товаров народного потребления.  Смотрю  ролики об услугах населению, потребительских свойствах товаров. Шоколад «Mars», банковские вклады, прокладки гигиенические, автомобили «Лада», приучают телезрителей к комфортной, беззаботной житухе. Реклама скоротечно уступает голубой экран криминальным новостям за минувший день.  Мираков натренированно стучит по печатной, пишущей  машинке «Смит Корона». Полноватый, непричесанный телеведущий, к тому же видимо с большого бодуна  зачитывает  сводку свежих преступлений. Текстовку в меру дозируют документальными сюжетами. Бытовая разборка двух алкоголиков закончилась поножовщиной, крупная автомобильная авария на улице Люсиновская, взлом квартиры, какого то «нового русского», заказное убийство банкира. Ведущий, подгоняемый похмельем, скоротечно заканчивает доклад. Важное сообщение со знаком молния прерывает прощание телевизионщика со зрителями. Он нехотя озвучивает присланную свежую весть.

–Вчера в районе 20 часов,–читает мужчина с поднесенной помощницей бумажки.

–На посту ГАИ. При выезди со МКАД в сторону Московской области по  Ярославскому шоссе,–сглатывает накопившуюся во рту слюну  ведущий.

–Был задержан гражданин России, проживающий в Москве,  Антон Михайлович Кнутиков1974 года рождения,–он приостанавливается, как будто перечитывает про себя произнесенный только что текст.

–В багажнике автомобиля, которым управлял задержанный, обнаружена крупная партия героина,–продолжает ведущий, переведя дух. –Антон Кнутиков ранее подозревался в контрабанде наркотических веществ «экстази»,–делает глоток воды телеведущий из принесенного стакана помощницей.

– Кнутиков является одним из организаторов, главарей  крупного синдиката по поставке и продажи наркотиков. Партнером  Кнутикова был известный преступный авторитет, один из руководителей Измайловской преступной группировки господин Шмелев. Преступник застрелен четыре дня назад при выходе из  ресторана «Терем». Сейчас задержанный Кнутиков помещен в следственный изолятор. Если вина Кнутикова в контрабанде будет доказана, нарушителю закона  грозит до 15 лет тюрьмы,–на одном дыхании читает воспрянувший силами после выпитой воды телевизионщик.

–Кнутикова на протяжении нескольких лет не могли поймать. Слаженные, профессиональные действия сотрудников правоохранительных органов привели наконец-то к задержанию особо опасного преступника.  Мы весьма надеемся…

 Следователь не дослушивает диктора, выключает телевизор.

–Видишь Кнутиков!—указывает Мираков рукой на телевизор,– Ты уже популярная звезда голубого экрана,–следователь хмурит брови.

Трезвонит оглушительно телефон. Сергей Геннадьевич резво снимает телефонную трубку аппарата.

–Мираков слушаю!—басит он.– Подъехал! Добро! Проводите ко мне в кабинет.

–Ваш адвокат!–следователь кладет телефонную трубку. Невозмутимо набивает текст на пишущей машинке.

Приезд Левинзона приободряет. Вселяется желанная уверенность, что пусть со скрипом, но выберусь из трудной передряги. Неприкрытая подстава Колошенко скоро раскроется. Выйду из изолятора. Воплощу мечту о новой жизни. Мне делается непривычно спокойно и тепло на душе.

Часть3. «Бангкок-Хилтон».

«Каждый умирает в одиночку»

                                                                                                                               Ганс Фаллад

31.

-Антон, твой день рождение я испортил. Ты прости меня. Не умею пить как человек. Надеюсь, никого не обидел. С прошедшим тебя.

P.S. Было весело.

            Свернув электронное сообщение одноклассника Гарика, я прикурил сигарету. Тайские «Мальборо» плохо тянуться, воняя химическим раствором. Гарик извинялся за свой распущенный вид на моем дне рождения трех месячной давности. Данная искренность друга, искренность интеллигентного алкоголика: перебрал спиртного, тихо уснул, проснулся с похмельной тоской, извинился за «выпил».

Конечно, Гарик пытался мне дозвониться, но я давно вне зоны действия сети.

    Ноутбук, интернет организовал мой адвокат Андрей Ливензон. У меня после ареста отобрали полностью личные вещи. Я видимо стал исключением из правил, потому что по правилам тюрьмы личные вещи не отбирали, забирали мобильные телефоны, колющие, режущие предметы, остальное оставалось у арестованного. Первые две недели мне не разрешали ничего, кроме собственной одежды и зубной щетки, купленной в магазине при тюрьме. Как Левинзон реализовал возможность интернета,  представляю. Тайские надсмотрщики, самые коррумпированные надсмотрщики в мире.

       Командоры знаменитой тюрьмы «KLONG PREM», в народе «Бангкок-Хилтон» не исключение. Формула действующая здесь, очень проста. Хочешь комфорта, плати. Можно проводить срок заключения в одноместной камере с неплохим ремонтом, иметь телевизор и своего повара, который будет готовить твои любимые блюда свободы. Но если денег нет, европейцу лучше сюда не попадать. Камеры, где нет даже туалета, арестованные опорожняются прямо в угол, набиты заключенными как килькой в банке, отсутствие свежего воздуха, насекомые, грязь, не берутся в счет. Питания в его привычном смысле здесь не существует. Тюрьму для приговоренных, а так же находящихся в ожидании своей участи арестованных «KLONG PREM» прославила на весь мир Николь  Кидман, снявшись в одноименном фильме. Тюрьма знаменита своей невозможностью побега из нее. «Бангкок-Хилтон» вырос между берегов одного из прорытых в городе в 19 веке городских каналов, «великого города, города ангелов, города вечное сокровище, счастливого города», и это все он, Бангкок.

       Я не любил Бангкок, Таиланд, всю вместе взятую Азию Центральную, Восточную, Южную, Среднюю. Рабочие поездки, не более того, которые я совершал в Азиатские мегаполисы, периодически напрягали, при любой возможности, я посылал помощников, планируя в ближайшем будущем свернуть бизнес, продав азиатскую, дистрибьюторскую сеть партнерам. В Азии я не чувствовал себя комфортно.  Имея с местными  общий бизнес,  не понимал их менталитет, традиции, религию, законы. Не переносил жару, антисанитарию, еду. Никогда не разумел туристов едущих с наслаждением вкушать плоды культуры, которая абсолютна, чужда и далека от нас. Европа с Азией, два мира, которые создатель решил противопоставить друг другу на земном шаре, дабы не нарушать баланса сил. Либо для разнообразия, веселья для самого себя. Пусть состязаются в противоборстве, подумал он, вылепливая из вечного хауса Европу с Азией.

        Оказавшись под следствием тайских правоохранительных органов, ограниченный четырьмя облезлыми кирпичными стенами двух местной тюремной камеры, перспективой смертной казни либо пожизненного, я платил за нелюбовь к городу «Бога Индры».

32.

        Тридцать четыре дня прошло с момента задержания. Международный аэропорт Бангкока «Суварнабхум», деловой самолет зафрактованный мной у частной компании «Эир Сап-с» приземлился утром тридцатого октября, рейсом из «Рейн-Майнский» Франкфурта. На борту остроносого, подтянуто аккуратного «GUIFSTREAM 550» находился я, четыре члена экипажа и товар на 7млн. долларов США, лучшего, марочного «экстази», чистого МДМА. «Экстази» к новому сезону туристов. Скрасить их пресный азиатский досуг легким состоянием эйфории. Приземлились. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь стекла иллюминаторов  забегали  по белоснежной кожаной обивке кресел. Я надел солнцезащитные очки, отстегнул ремень безопасности. Настроение не очень, но я сюда ненадолго.

Через встроенные динамики по периметру салона самолета запела Жанна Агузарова.

–Однажды гостила в волшебной стране, там плещутся рифы в янтарной волне.

    Кондиционер мерно обдувал меня сверху. Я с ужасом представлял, 35 градусную жару, на ближайшие два дня поездки.

    Самолет плавно развернулся на полосе, под припев:

–Меня ты поймешь, лучше страны не найдешь, тра-ра-ра-ра…».

 Медленно поплыл к стоянке  миниатюрных, белоснежных лайнеров.

             Общаясь с миловидной стюардессой  о сегодняшней погоде, я краем глаза увидел через иллюминатор две полицейские машины, мигающие синими маячками. Беззвучно дистанцией метра три от борта самолета, они двигались за нами. Одной секундой стало ясно, по чью душу мигалки. Хотя где-то в глубине, я затаил надежду об ошибке в отношении меня. Ведь система поставок, соправаждающаяся тщательной работой с местными властями не давала сбоя год. Делая шаг с восьми ступенчатого трапа, я максимально придавал своему виду уверенности, дабы может, хотя впрочем, они знали, кого ждали.

–Господин Кнутиков,– коряво, изломанным русским, обратился ко мне таец. Маленький, высохший, надвинутой фуражкой на глаза, в отглаженной полицейской офицерской форме перед собой держа на вытянутой руке лист бумаги с печатью и закорючками.– Мы вынуждены Вас задержать по подозрению в контрабанде наркотиков.

           Через три часа меня упаковано-оформленного, отобрав все личное, вели в камеру. Закрывшаяся камерная дверь лязгнула прощанием со свободой. Передо мной на площади 80 кв. м лежали, сидели, спали, стояли заключенные человек двести, больше тайцев, меньше других народностей, европейцев не наблюдалось. Камера была прямоугольная, с деревянным полом. Освещение естественное, из двух решетчатых окон, падал дневной свет. По центру наваленная куча разноцветных тряпок, спальные места блатных, они спокойно играли в карты, не обращая внимания ни на кого. Остальные заключенные медленно жужжали, разноголосыми, разноречивыми оборотами и языками о своем насущном, расположившись прямо на голом полу. Мое появление остановило жужжание, переключило внимание осужденных на мою персону. От такого внимания стало, мягко говоря, не по себе.

            Накрыло сильно беспомощностью. Дикие, азиатские глаза туземцев сверлили не дыру, а просто поедали, меня одного. Здоровый как гора, покрытый синими самопальными татуировками: змей, драконов, встал, пошатываясь, подошел ко мне. Он чертами походил на Майка Тайсона, с тайским оттенком, застыв в метре, чуть наклонив голову,  осмотрел меня,  от ступней до пояса. Минутой позже, он на плохом английском попросил приспустить штаны. Я сделал непонимающий вид. Ткнув указательным пальцем левой руки мне в грудь, он кистью правой руки изобразил жест настоятельной просьбы снять шорты.

           Лучше сдохнуть, чем ощутить в своей заднице,  десяток грязных, ублюдских тайских членов. Инстинктивно я вытянул средний палец руки и поднес к глазам тайца.

–Пошел на хрен, желтый гандон,– короткой, прицельной фразой, выпалил я по-русски.

          Пауза, повисшая между нашими глазами, разделенными тридцатью сантиметрами, спертого воздуха, означало одно: сейчас начнут бить. Ближние, к Майку Тайсону прекрасно поняли мой международный жест в их адрес. Медленно приподнимаясь, зеки подходили к здоровяку. Через минуту круг из уголовников вокруг меня замкнулся. Непонятные ругательства, адресованные мне, вылетали плевками из ртов заключенных. Некоторые задирались, провоцируя меня легкими толчками по плечу. Ситуация накалялась, участники с другой стороны ожидали сигнала начала атаки. Я натянулся струной, приготовившись защищаться до конца.

          Вместо команды тайца атаковать, я услышал русский окрик. Слова зазвенели в ушных перепонках, шанцем остаться живым.

– Стоять, зверье азиатское!!!,– русский резко перешел на тайский. Крик медленно приближался, зеки отступили, разжав кольцо, организовав коридор подхода для приближающегося вопля.

          Я перевел глаза от здоровяка на подкатывающийся крик. Узбек с чертами таджика или наоборот. Человек лет сорока, тощий, голый торс. Красные семейные трусы, с гербом советского союза, вышитым на месте полового органа, надписью СССР.

          Он подошел к Майку Тайсону. Короткое объяснение языком понятным только им, понурый вид, обиженного Тайсона, мое спасение. Тайсон отступил, ворча себе под нос, видимо местные матерные выражения. За Тайсоном свернулись остальные члены его команды, камера успокоилась.

           Спасителя звали Руфим, по национальности узбекский таджик. Роста метр с пятьдесят. Наголо остриженный череп похожий на вытянутую дыню, прикрывался носовым платком на четырех узелках. Вдавленные глаза пожелтевшими яблоками смотрели сквозь меня. Коричневая кожа, обтягивала ребра грудной клетки.