Текст книги "Спасите наши души!"
Автор книги: Сергей Львов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
И только тут Вадим и Ася заметили, что, пока Степановна собирала вокруг них толпу, мальчик, из-за которого все началось, исчез. Может быть, его увела дама, вышедшая вместе со Степановной? Ее в толпе тоже не было видно.
– Делаю вам, гражданка, замечание, – сказал милиционер Степановне. – За беспричинные крики в воскресный день. И вам тоже, тем более вы оба молодые, сознательные, должны поддерживать порядок и культуру. А теперь давайте, граждане, разойдемся. Тихо, культурно, по-хорошему.
– Глупо как все получилось, – сказал Вадим. – Мы даже не знаем, где его теперь искать. Что-нибудь придумаем... Ну и баба на нас накинулась! – сказал он. – А голос у нее какой! – И они оба весело расхохотались.
– Смеетесь? – услышали они за собой голос Степановны. – Смейтесь! Смейтесь! Рады, что до времени сошло вам ваше безобразие?
– Оставьте нас, пожалуйста, в покое, – сказал Вадим негромко.
Степановна оглянулась. Рядом с ними никого не было. Тогда она подошла вплотную к Асе, плюнула ей под ноги и сказала:
– Плакать бы не пришлось!
Вадим усмехнулся.
– Не спешите, гражданка. Выложите все, что у вас есть на душе. Это весьма поучительно.
– Чтобы я с тобой, очкастый, разговаривать стала! – снова налегая на слово «с тобой», крикнула Степановна и пошла от них прочь.
– Нет, она какая-то психическая, – сказала Ася растерянно.
– Если бы психическая! – вздохнул Вадим. И, помолчав, сказал: – Ты меня спрашиваешь, как я отношусь к религии. Могу сказать об этом спокойными словами. Буду преподавать в школе историю, а сам стану заниматься происхождением всяких предрассудков и суеверий. Но для чего? Просто так? Чтобы диссертацию защитить? Нет! Чтобы не стоять больше, как мы стояли на берегу этого озера, а знать, что нужно делать, когда не в книжках, а наяву встречаешь такое. Я все время говорю и говорю, – оборвал он себя, – а ведь ты мне хотела что-то рассказать.
– Я тебе обязательно расскажу, – пообещала Ася. – Только не сейчас. Знаешь, я что-то вдруг устала очень.
...Еще утром Асе казалось, что ей нужно обдумать только то, что она вчера услышала от Павла. А сколько всего сразу обрушилось на нее! Она вошла в церковь. Она увидела верующих на коленях и мальчика с парализованной ногой, который не захотел говорить с ней. А потом лицо Вадима, когда он рассказывал про Бруно, так, будто все это случилось вчера. А потом черную стенку побирушек, которые окружили мальчика. И хриплый от ненависти голос Степановны: «Плакать бы не пришлось!..» Достаточно на сегодня! Это все нужно обдумать. Со всем этим нужно как-то справиться...
Но почему, почему должно было так случиться, что она, Ася Конькова, должна ломать себе голову над тем, что ее до сих пор совершенно, ну, ни на одну минуту не интересовало, что для нее и не существовало вовсе? Как это несправедливо!
Все-таки хорошо, что вечером около книжного магазина будет ждать Геннадий. С ним можно посмеяться, поболтать, подразнить его. С ним просто и не нужно решать никаких вопросов.
ВОСКРЕСЕНЬЕ. ВЕЧЕР
Ну нет, ровно в восемь она к книжному магазину не пришла. Разговор с Вадимом ее растревожил, но серьезные разговоры серьезными разговорами, а все-таки как не заметить, что Геннадий уходил победителем! Появишься у книжного вовремя или окажешься на углу первой, совсем задерет нос. «Привет, Рыжик! – крикнет. – Ждешь недолго, надеюсь? Порядок!» Словом, опоздать нужно было не меньше чем минут на десять.
У Геннадия тоже были свои соображения, когда прийти к книжному магазину, с каким видом стоять, какими словами встретить Асю. Но чем ближе подходило время к восьми вечера, тем меньше ему хотелось думать о том, что он мысленно называл «тактикой» и в чем до сих пор считал себя специалистом. Без четверти семь, поглядев в зеркало, он вдруг увидел, что его по-дурацки постригли, что рубашка – зеленая в черную клетку, за которой он специально ездил в Серпуховский универмаг, – не имеет никакого вида, и понял: напрасно радуется. Ася может и не прийти, наверняка не придет: такой характер.
Но все-таки Геннадий кинулся на кухню – гладить сорочку под галстук, хотя галстуков не любил, потом с маленьким зеркалом стал крутиться перед зеркальным шкафом, старался разглядеть, действительно ли его скверно подстригли, как ему показалось. И, наконец, окончательно потеряв выдержку, позвонил своей разведке.
– Собирается! – шепотом доложил Андрей. Ему из всех Асиных знакомых больше всех нравился Геннадий.
– Не врешь? – строго переспросил Геннадий.
– А я врал когда? – возмутился Андрей. – Вы вот не забудьте, чего обещали. Уже объявил в классе, что свой приемник на сборе показывать будете.
– Железно! – ответил Геннадий.
Он приободрился. Значит, Ася придет. Двадцать минут восьмого. Нужно набраться терпения. И вдруг ему в голову пришла великая мысль – как это он раньше не додумался! Он перебежал через двор к приятелю, с которым они в складчину купили зимой мотороллер. Было твердо условлено не трогать машину до настоящей весны и сухих улиц, а уж тогда освоить ее как следует. На этом решении настоял Геннадий. Сегодня он начал от самых дверей с обезоруживающего самокритического заявления:
– Слушай, я – болван. Почему мы должны ждать? Сегодня воскресенье, сегодня надо обновить машину. Заметано?
– Да ведь ты сам говорил... – начал приятель, который был тугодумом.
– Мало ли чего я буду говорить, а ты все будешь слушать? Где ключ от сарая?
– Я с ребятами к девяти в бассейн собирался, там сегодня вечером водное поло.
– А тебе зачем ехать? Я был не прав – значит, я один и исправлю ошибку. Так и быть, потрачу сегодняшний вечер, посмотрю, что и как с машиной...
Приятель еще и опомниться не успел, Геннадий уже выводил мотороллер из сарая.
Конечно, следовало бы подкатить к углу, когда Ася будет там стоять, крикнуть ей на ходу, не глуша мотора: «Прошу!» – на секунду остановиться, чтобы она могла сесть, и умчать ее по шоссе, по которому, как сказано в техническом паспорте, при хорошем состоянии покрытия мотороллер может развивать скорость до семидесяти километров в час. Пусть почувствует, что нет в наше время других богов, кроме техники, а этого бога он, Геннадий, держит за рога!
И все-таки он подъехал к книжному магазину заранее. Носовым платком стер брызги грязи, приставшие к кремовому боку мотороллера, цветок, купленный на углу, воткнул под ручку тормоза и стал ждать, ждать, как еще никогда и никого не ждал в жизни.
– Я не опоздала? – спросила Ася, хотя ей было твердо известно, что она пришла, как и собиралась, на десять минут позже назначенного. На ней был все тот же шарфик и все тот же ярко-синий беретик, но вместо пальто спортивная непромокаемая курточка, про которую Марина, пожав плечами, сказала, что вместе с этой прической она делает Асю совершеннейшим мальчишкой, но что, может быть, так и надо. В этом тоже есть свой стиль!
– Ничуть ты не опоздала, – ответил Геннадий, хотя только что с отчаянием смотрел на часы. – Прошу! – сказал он и показал на мотороллер небрежным жестом.
– Что это? – удивленно спросила Ася.
– «Вятка», – ответил Геннадий. – Мотороллер, отличная машина для езды в городских условиях. Работает на бензине с добавлением небольшого количества автола. Развивает скорость до восьмидесяти километров в час. – Десяток километров он прибавил для важности. – Расходует три литра на сто километров пути, берет запас на четыреста километров. Так что я могу тебя хоть в другой город отвезти.
– Это твой? – спросила Ася.
– Наш, – загадочно ответил Геннадий и повторил: – Прошу! Садись. То есть сперва сяду я, а потом сзади сядешь ты. И можешь за меня держаться, – разрешил он, усаживаясь на переднюю часть седла, а потом добавил, почувствовав, что Ася медлит: – Или за петлю держись, там есть такая под руками.
И вот они едут по широкому проспекту.
Сначала Ася держалась за петлю, но когда Геннадий прибавил ход и встречный ветер ударил им в лица, она обхватила Геннадия за плечи, и он тут же забыл про инструкцию, которая предписывала первую тысячу километров ездить потихоньку – обкатывать машину.
Пока Ася с ним, он будет выжимать из мотороллера все, что можно, только бы чувствовать ее дыхание на своем затылке, ее руки у себя на плечах.
Впереди вспыхнул красный свет. Пришлось остановиться. Геннадий оглянулся на Асю. Рыжие волосы растрепались, щеки горели, а в глазах сверкало отражение красных огоньков светофора, словно бы предупреждая Геннадия: стоп, дальше нельзя.
– Хорошо? – спросил он. – Тебе нравится так ехать?
– Замечательно! – сказала Ася. – Лучше всякой машины!
«Сейчас я ее поцелую», – подумал Геннадий. Светофор переключили. В Асиных глазах вспыхнули зеленые огоньки, но тут же с обоих боков нетерпеливые машины стали обходить мотороллер Геннадия. Этого он вынести не мог, с места взял скорость, пытаясь не дать «Волге» обогнать себя. С «Волгой» он состязался недолго, но Асины руки у себя на плечах почувствовал снова.
И покуда в зеркальце убегал и убегал назад сырой асфальт с размытыми бликами от фонарей, покуда справа и слева маленькую кремовую «Вятку» обходили большие сверкающие машины, а позади него, обхватив руками его плечи, сидела рыжая девчонка, которую утром неизвестно за каким чертом понесло в церковь, Геннадий почувствовал: то, что с ним происходит, – это, кажется, и есть счастье.
...В центре был такой плотный поток троллейбусов, автобусов, машин, таким пронзительным разбойничьим посвистом предупреждали о себе голоногие велосипедисты, возвращающиеся с первых загородных тренировок, такая густая толпа ожидала на тротуарах перехода, милиционеры так энергично подгоняли водителей взмахами черно-белых жезлов, что у Геннадия даже ладони вспотели от напряжения. Все-таки проехать на мотороллере в девятом часу воскресного вечера по Москве было потруднее, чем сдать устный зачет на знание правил уличного движения.
Но сегодня с ним ничего не могло случиться! С этим чувством Геннадий, чудом разобравшись в великой путанице разрешительных и запретительных огней и стрелок, лихо развернулся по площади, чтобы ехать вверх по улице Горького. С этим же чувством – сегодня не может случиться ничего плохого! – он спокойно остановил мотороллер перед кафе, хотя вспомнил, что не взял с собой хитроумного замка, которым они с приятелем договорились запирать руль кремовой «Вятки».
– Прошу! – сказал Геннадий и распахнул перед Асей дверь, пропуская ее вперед и слегка склонив голову. Ему самому понравилось, как это у него получилось. – Пойдем наверх, Рыжик,– предложил он и первым зашагал на балкон кафе по широкой деревянной лестнице, покрытой мягким ковром. На середине лестницы он остановился и объяснил: – Ты не обижайся, что я впереди иду. В зал ресторана и кафе мужчина всегда входит первым. А когда по лестнице идут вверх, тоже опережают свою даму...
– Это еще почему? – с интересом спросила Ася.
– Такое уж правило, – объяснил Геннадий.
– А ты откуда все это знаешь?
– Я еще много чего знаю, – сказал Геннадий, – но если хочешь, иди ты первая. Поскольку нет правил без исключения.
Но Ася не захотела быть исключением, и он сам выбрал место и прошел к нему, ведя ее за собой и уверенно, как углы на улице, огибая чужие стулья. Он посадил Асю к облюбованному им столику за колонной, поставил себе стул напротив, а потом, посидев так минуту, переставил его, чтобы сидеть с ней рядом.
Как ему все удавалось сегодня! Ася даже согласилась выпить вина. Генка потребовал было целую бутылку «Российского полусладкого», полагая, что оно понравится Асе, но потом вспомнил, на чем приехал. Он сказал виновато:
– А мне, знаешь, вина совсем нельзя сегодня. Я за рулем.
– Вот и хорошо, – ответила Ася. – Зачем вино? Нам и так весело. Или нет?
Ее голос прозвучал так, будто она не утверждала, а спрашивала, и спрашивала не его, а себя. Но Геннадий этого не заметил. «Нам весело», – сказала она. «Нам», – сказала она.
– Почему ты сегодня такая? – спросил Геннадий.
– Какая?
– Ну, не такая, как всегда.
Ася покачала головой.
– Не знаю. По-моему, я обыкновенная.
– Нет, ты необыкновенная, – упрямо сказал Геннадий. – И это я не только про сегодня, а про всегда. Ты должна знать, какая ты необыкновенная.
– Рыжая, – сказала Ася.
Геннадий возмутился:
– Ты – рыжая? Ты самая...
Он остановился: все уже было сказано.
Ася ничего не ответила и, отвернувшись от него, стала смотреть через перила балкона в нижнюю часть зала. Ее волосы, рыжие, нет, не рыжие, как ему всегда казалось, а какие-то темно-золотые или, скорее, светло-бронзовые (точно такой цвет был у самых тоненьких жилок сопротивления, с которыми всегда было много возни при монтаже) – неважно, как называется этот цвет, важно, что такой цвет мог быть только у Асиных волос, – эти ее волосы и щека с нежным румянцем были совсем рядом с ним. Гораздо ближе, чем только что на мотороллере, когда она сидела сзади.
– Не смотри на меня так, – попросила Ася, не оборачиваясь.
– Как?
– Вот так, как смотришь. Давай лучше есть мороженое.
Ну что ж, будем есть мороженое. Все равно нужно набраться сил после слов, которые он только что сказал Асе. Они и для него самого были неожиданными. Геннадий не знал, что может говорить такими словами.
Он так задумался, что не заметил, как опередил Асю: она еще только доедала шоколадные шарики, осторожно проверяя ложечкой, не тают ли остальные, а он уже съел и два шоколадных, и два сливочных, и два крем-брюле.
Геннадий тревожно покосился на Асю. Все-таки это было нелепо: заговорил о том, какая она необыкновенная, и вдруг набросился на мороженое, как голодающий. А все потому, что задумался. И не заметил бы, что ест и сколько съел, если бы не вкус двух последних шариков земляничного мороженого, от которого во рту сразу запахло детским зубным порошком. Но Ася все так же глядела вниз и в сторону.
«Волнуется, – с облегчением догадался Геннадий. – Все-таки то, что я сказал, это настоящее признание. Понятно, переживает».
Теперь нужно было сделать два следующих решительных шага – спросить: «Как ты ко мне относишься, Рыжик?» Нет, без «Рыжика». Просто, серьезно, мужественно: «Ася, как ты ко мне относишься?» И еще нужно было сказать: «Я случайно видел, как ты сегодня выходила из церкви. Это все муть и пережитки. Хочешь, я объясню, почему никакого бога нет и быть не может?»
Геннадий решил начать с того, что легче: с существования бога. Но и к этому несложному делу требовался подход: может, ей уже серьезно забили голову религиозным дурманом и предрассудками?
– Я хочу задать тебе один вопрос, – сказал он значительным голосом.
Ася повернулась к Геннадию и внимательно на него посмотрела.
– Не надо задавать мне этого вопроса, – сказала она и снова стала глядеть вниз.
– Почему? – растерянно спросил Геннадий. Как она могла угадать, о чем он с ней собирается говорить? – Я, конечно, не вмешиваюсь, – сказал он, – твое личное дело. Ты не думай, что я тебе речи говорить буду, я только хотел спросить... Ну, и сказать. Понимаешь...
Геннадий остановился. Все было очень просто: необъяснимых явлений в природе нет, все можно понять и объяснить. Мир материален, материя состоит из атомов, атомы из электронов, физика изучает законы их движения, и даже самые загадочные постепенно становятся понятными. Полный порядок! Если раньше еще люди могли верить в бога, то теперь, когда машины сами решают задачи, а по небу летают спутники и ракеты, где может быть бог? Какой? Зачем? Для него и места не осталось. Все очень просто.
И все-таки здесь, в кафе, в ярком свете люстры, которая висит почти рядом с их головами, у столика, на котором стоят вазочки с горками разноцветных шариков мороженого и стаканы с весело лопающимися пузырьками газа в ярко-красной воде, странно говорить с девушкой о таких серьезных и скучных вещах.
Слово «мировоззрение» Генка в последний раз употребил в девятом классе, когда писал сочинение «Мировоззрение новых людей по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Он получил за сочинение тройку. Это было не самым лучшим воспоминанием в его жизни. С тех пор как окончил школу, он вполне обходился без этого слова. В мире и без него все было ясно.
И вдруг такая история! Сидишь в кафе с девушкой. Она тебе очень нравится. И чувствуешь, что обязан, прямо-таки обязан начать с ней разговор, где никак не обойтись без слов, которые казались созданными только для того, чтобы скользить по ним глазами в скучных учебниках. А может, махнуть на все это рукой? Ну, была в церкви, ну, не была – важность какая!
«Струсил, – подумал вдруг Геннадий. – Я струсил!»
Ну нет! Трусости он себе позволить не мог. Нигде! Ни в чем! Никогда! Придется начать еще раз снова. Он собрался с духом.
– Хочешь еще мороженого, Рыжик?
– Я еще это не съела.
– Доедай. А потом я кофе закажу и пирожное, ладно?.. А теперь я тебя все-таки спрошу: ты что, веришь в бога?
– Это и есть тот вопрос, который ты хотел задать? – спросила Ася.
У нее в глазах запрыгали веселые огоньки.
– Именно! – решительно сказал Генка. – Только я не понимаю, чему ты смеешься?
Но он уже понял. Ну и дурака он свалял! Как это все было? Он сказал: «Мне нужно задать тебе один вопрос». А она сказала: «Не надо задавать мне этого -вопроса». Все ясно! Ася ждала от него совсем другого, боялась этого, потому и сказала так. Ему бы спросить: «Как ты ко мне относишься?» Ему бы сказать: «Я люблю тебя, Ася!» А он ляпнул: «Ты в бога веришь?»
Очень ему нужно знать, верит она или не верит! Если верит, что же, он перевоспитать ее не сумеет? Уж это-то не проблема. Вот теперь хохочет – и права. Привел в кафе и начал лекцию, как действительный член Общества по распространению... Позор!
– Нет, – говорит Ася очень весело, – я ни во что такое не верю. А ты думаешь, я не знаю, откуда ты это взял? Видел, как я сегодня из церкви выходила, вот и вообразил невесть что. Очень ты проницательный, Генка. Шерлок Холмс! А у меня в церкви дела.
– Какие у тебя могут быть там дела? – изумился Геннадий.
– А вот этого я тебе не скажу. Общественные.
– Ну и не нужно, – согласился Геннадий с облегчением. Значит, можно переходить к самому главному. – Я хочу еще тебя спросить, – начал он и остановился – почувствовал, что теперь, когда он такой момент упустил, не сможет выговорить того, что готовился сказать весь вечер. – Может, махнем отсюда? – предложил он.
В кафе, где он свалял такого дурака, ему решительно разонравилось. Ася согласилась уйти.
– Куда поедем? – спросил Геннадий, наступая на педаль стартера.
– К реке, – сказала Ася, – на набережную. Все-таки удивительная она девчонка! Если бы Геннадия спросили, где он больше всего хочет сейчас оказаться, где ему легче всего будет сказать Асе то, что он хочет, он, конечно, выбрал бы набережную.
И вот она, набережная, самый тихий ее участок. На тротуаре, который тянется вдоль последнего квартала доживающих свой век старых домов, редкие прохожие. Зато на дорожке, идущей вдоль каменного парапета, людей много. Это не обычные пешеходы. Это влюбленные.
Они медленно идут вдоль реки, они останавливаются и смотрят вниз, облокотившись на холодный камень ограды, они спускаются по широким ступеням к самой воде. И вечерняя река старается для них изо всех сил. Она расстилает перед ними струящиеся лунные дорожки от фонарей – для каждой пары свою отдельную дорожку; она заставляет на другом берегу МОГЭС с его высокими трубами и огнями казаться океанским пароходом; она подбегает крошечными волнами от проходящих буксиров к самым ногам влюбленных, когда они спускаются на покрытые зеленым мхом каменные площадки причалов.
Особенно старательно делает река свое самое доброе дело. Порывом холодного ветра она приказывает девушкам зябко поежиться, а от спутников требует, чтобы они накинули на плечи девушкам свои плащи и куртки и обняли эти плечи, вдруг ставшие беспомощными. Так на берегах всех весенних рек мира влюбленные обнимают своих девушек, чувствуя, как в сердце возникает желание спрятать любимую у себя под сильной рукой, согреть, защитить, не дать никому в обиду.
Вот так бы и Геннадию стоять сейчас с Асей. Но он может только смотреть на тех, кто обнимает своих девушек, и завидовать им.
Здесь, на набережной, его гордость – кремовая «Вятка» – превратилась в ужасную обузу, в докучливого «третьего лишнего», вроде подруги, которая увязалась в такой вечер за вами и все время требует своей доли внимания.
Ася идет вдоль парапета набережной, смотрит на воду, останавливается. А Геннадий уныло бредет по мостовой и катит мотороллер, вдруг ставший неуклюжим и тяжелым.
– Ты не можешь идти рядом со мной? – попросил он Асю.
Она сошла на мостовую.
Теперь они идут рядом, но между ними на толстеньких колесиках катится кремовая «Вятка», очень довольная этой прогулкой втроем. Когда Геннадий засматривается на Асю, у «Вятки» рыскает руль, и она ревниво всем своим телом теснит Асю на тротуар. Геннадий пробует перейти на правую сторону и вести «Вятку» за руль одной левой рукой. Тогда можно будет Асю хоть под руку взять. Но проклятая машина тут же начинает накатываться Асе на ноги или отворачивать на середину мостовой.
– Давай постоим немного, – предложил Геннадий.
– Ты устал? – лукаво спросила Ася.
– Что ты! Просто мне надоело толкать машину, а уезжать от реки не хочется.
– Мне тоже не хочется, – сказала Ася. – Здесь хорошо.
Геннадий обрадовался.
«Здесь действительно хорошо», – подумала Ася. Но насколько было бы лучше, если бы с ней шел не милый Генка, который так готовился к серьезному разговору, так радовался своему мотороллеру, а теперь так злится на него, – если бы с ней шел не он, а Павел!
Ася видела, что Геннадий с его широкими плечами и сильными руками спортсмена, с его серыми глазами, обычно смеющимися, а сегодня удивленными и даже испуганными, куда красивее («Куда интереснее!»– сказала бы Марина), чем Павел. Но какое это имело значение? Как можно сравнивать?
И она с ужасом почувствовала, что, хотя со вчерашнего дня прошли уже целые сутки, целые сутки с тех пор, как она узнала правду о Павле и решила, что между ними все и навсегда кончено, она не перестает о нем думать. Если бы только думать! Она все время мысленно говорит с Павлом, все время видит его лицо – какое: красивое? некрасивое? Этого она уже не знает. Разве она может посмотреть на него со стороны? «Мой Павел», «Мы с Павлом» – сколько месяцев она уже привыкла думать так! Она его любит – вот в чем все. Почему? Этого не объяснишь. И с этим ничего не поделаешь.
...Теперь, когда мотороллер поставлен около тротуара и не может больше ни дергать Геннадия за руку, ни наезжать Асе на ноги, теперь, когда они, наконец, как все на набережной, стоят у парапета, Генка снова чувствует, что он счастлив. Сейчас он накинет Асе на плечи свою куртку: ей холодно, а если и не холодно, все равно так полагается. Но он вдруг, неожиданно для самого себя, спрашивает несмелым голосом:
– Ты не очень рассердишься, Рыжик, если я тебя поцелую?
– Не нужно, – спокойно отвечает Ася, – Пожалуйста, не нужно.
– Почему? – спрашивает Геннадий с отчаянием. И он слышит в ответ то, чего боялся:
– Ты очень хороший, мы с тобой друзья. А этого не нужно.
– Но я люблю тебя, – говорит Геннадий, понимая, что с той минуты, когда он сказал эти слова, все: и река, и небо, и Ася, и он сам – вся жизнь должна перемениться. – Почему ты молчишь?
Ася ничего не успевает ответить. Откуда-то на набережной в одиннадцать вечера появляется шумная компания мальчишек. Они останавливаются около мотороллера, чтобы подробно обсудить его достоинства и недостатки по сравнению с мотоциклами вообще и с чешской «Явой» в особенности.
– Ступайте отсюда! – кричит Геннадий. – Нашли место для технических дискуссий.
– А мы вам нисколько не мешаем. Машину вашу не трогаем. Целуйтесь, если вам это нравится, – дерзко говорит один из мальчишек, явно презирая человека, который имеет возможность носиться по городу на мотороллере, а вместо этого стоит на набережной как столб, держит за руку взъерошенную рыжую девчонку и смотрит ей в глаза, будто во всем мире нет ничего увлекательнее этого дурацкого занятия.
И именно потому, что мальчишка предложил Геннадию делать то, чего ему больше всего хотелось, Геннадий страшно рассердился.
– Вот я тебя сейчас! – грозно начал он. Но Асе шумная толпа мальчишек напомнила о том, что она увидела сегодня утром и чего не имела права забывать.
– Оставь их, Генка. И послушай, – Сказала она, – ты должен мне помочь. Я очень на тебя надеюсь.
– Говори, – сказал Геннадий с надеждой, – я сделаю все, что ты скажешь.
– Мне нужно узнать, где живет один мальчик.
– Какой еще мальчик? – крикнул Геннадий. Вот, значит, как она понимает дружбу!
– Совсем маленький, ему лет двенадцать-тринадцать.
– А-а, – сказал Геннадий, – это другое дело. Ну, и зачем он тебе?
Ася рассказала про утреннюю встречу с мальчиком, просившим милостыню. Она умолчала только о причине, которая привела ее в церковь.
– Сделаю все, – пообещал Геннадий. – Через два дня, самое позднее – через три тебе будет все о нем известно.
– Ты очень хороший, – еще раз сказала Ася. – Спасибо тебе.
Теперь пути к объяснению были отрезаны. Геннадий почувствовал это с горечью и каким-то облегчением. И все-таки жить было очень интересно!
На Крымском мосту он купил Асе на все оставшиеся деньги нарциссов. Потом на полной скорости отвез ее домой, проводил до дверей, не спрашивая больше разрешения, едва прикоснувшись губами, поцеловал в холодную щеку и сбежал по лестнице, чувствуя, что у него даже сердце щемит, так оно переполнено...
А Ася зашла на минутку к Марине. Марина и ее родители пили чай и досматривали по телевизору старый фильм «Неоконченная повесть». Асю тоже усадили пить чай и смотреть телевизор. Она видела на экране красивую женщину-врача, которая вылечивала больных одним своим видом и необыкновенной чуткостью, а потом сама влюбилась в хорошего человека, мучилась от этого, но лечить после всех переживаний стала еще лучше.
Ася смотрела на экран, а сама думала о том, что теперь с ней будет. Когда передача закончилась и за столом стали обсуждать увиденное, у нее на глазах заметили слезы, Марина сказала:
– Мне тоже очень понравилось. Замечательная вещь! А какая внешность у этой актрисы! И к тому же еще талант. Надо же!.. Я бы на такую внешность даже без таланта согласилась.
Ася подтвердила, что и картина замечательная и внешность тоже замечательная. А потом ушла домой, уткнулась в подушку, и все опять началось с того места, на котором она вчера не могла уснуть. Что же будет? Что будет, то будет! Ждать? Чего? Надеяться? На кого? Ну нет, она так не оставит Павла. Она его разыщет. Ему нужно помочь. А если нельзя помочь, с ним нужно хотя бы еще раз поговорить. Должна же она знать, что происходит с Павлом после того, как они расстались.
Ася приняла это решение и сразу уснула.
