Текст книги ""Притащенная" наука"

Автор книги: Сергей Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Но уже в 70-х годах XX века начался обратный процесс: ум побежал из России. Причина та же, что и при Петре: деньги да еще крайне удушливая идеологическая атмосфера в стране. Конечно, в те годы «ум» убегал из СССР нелегально: уезжали в научные командировки и назад не возвращались. В масштабах страны таких было немного, чаще всего их просто покупали: зарплатой, бытом, интересной работой. Это были главным образом специалисты по физике, химии, математике, имеющие прямое, чаще косвенное, отношение к разработке новых видов вооружений. И так получилось, что СССР стал помогать многим странам третьего мира создавать новейшие виды оружия, в том числе ядерного.

Все развитые государства забили тревогу. Но что они могли сделать тем более после того, как СССР ушел в историю, а новая Россия стала нищей и неуправляемой. Только то, что было в их силах: создать специальные фонды, поощряющие научную работу в России. К 1993 г. их было уже более 10. Фонд Сороса поддерживал фундаментальную науку, фонд Макартуров давал гранты молодым ученым. Стали создавать и совместные научные проекты [694]  [694]Симановский С.И., Стрепетова М.П. Роль международного сотрудничества в предотвращении «утечки мозгов» из России // Вестник РАН. 1993. Т. 63. № 9. С. 783 – 789.


[Закрыть]. Но все эти меры поддержали лишь тех, кто не собирался уезжать из России. Остальные – кто хотел – эмигрировали, несмотря ни на какие фонды.

Сам термин «утечка умов» (мозгов, интеллекта – кому что нравится) появился сразу после окончания II Мировой войны, когда из-за тяжелых бытовых условий и невозможности найти работу по специальности эмигрировали из Европы в США на протяжении 50 – 60-х годов около 100 тыс. высококвалифицированных специалис– тов [695]  [695]Ушкалов И.Г., Малаха И.А. Межгосударственная миграция научных кадров и проблемы развития научно-технического потенциала России // Науковедение. 1999. № 1. С. 20 – 35.


[Закрыть].

Процесс отъезда за рубеж не был равномерным во времени. Как и следовало ожидать, максимальное число мозгов выехало еще в конце 80-х – начале 90-х годов. Затем этот процесс стал спадать, но не потому, что условия для работы в России улучшились, просто те, кто стремились к отъезду, уже успели уехать. Ведь далеко не для всех «наука выше России». Чтобы порвать с привычной средой, одного желания мало, необходима еще решимость сделать это.

Приведем несколько цифр. Только за 1990 г. из России выехало около 33 тыс. специалистов, главным образом ученых [696]  [696] Балацкий Е.В., Богомолов Ю.П. Указ. соч.


[Закрыть]. 20 марта 1990 г. главный ученый секретарь Академии наук И.М. Макаров отметил, что за 1989 г. из Академии выехало 252 человека, из них 131 физик, 69 биологов, 29 химиков, 23 гуманитария. А на годичном общем собрании Академии 13 марта 1991 г. привели такие данные: только из академических институтов за рубеж уехало 534 специалиста, из них 74% – это лица от 30 до 45 лет (наиболее продуктивный для науки возраст) и 18% – молодые ученые – до 30 лет [697]  [697] Годичное Общее собрание Академии наук СССР // Вестник АН СССР. 1991. № 6. С. 3 – 97.


[Закрыть].

Интенсивный отток научных кадров начался с середины 1993 г. Если в 1989 г. в науке трудились 2 215,6 тыс. человек, то в начале 1993 г. уже 1315 тыс. Причем доля эмигрировавших за рубеж невелика, всего 2000 человек за год [698]  [698] Лахтин Г.А., Кулагин А.С., Корепанов Е.Н. Кризис экономики, кризис науки // Вестник РАН, 1995. Т. 65. № 10. С. 867 – 872.


[Закрыть]. Следовательно, основная масса «изменивших» науке – это еще активные молодые люди, не побоявшиеся резко развернуть свою жизнь и заняться более прибыльным, чем наука, делом.

Как относиться к процессу резкого сокращения армии научных работников?

Если вспомнить, что эту армию ставила под ружье еще советская наука, развивавшаяся «по всему фронту» да еще отчетливо экстенсивным путем, то арифметически процесс идет в нужном направлении. Но дело в том, что за арифметикой прячутся люди, а они разные – и по таланту и по возрасту. Про талант говорить не будем, это материя тонкая. А что касается возраста, то вопрос предельно ясен: самыми преданными науке оказываются наиболее «возрастные» ученые, которым уже поздно проявлять какую-либо инициативу.

В этом – главная беда, ибо утрачиваются научные школы, оголяются целые научные направления, воссоздать которые и довести хотя бы до прежнего уровня – труд многих лет.

Что можно делать в ситуации неуправляемого усыхания российской науки?

Альтернатив две: можно выделить ключевые (приоритетные) направления, в которых наша национальная наука занимает ведущие позиции в мире и основное внимание уделить им, а можно не вмешиваться в этот достаточно стихийный процесс и проявлять равную заботу о всей науке, распыляя тонким слоем скудные государственные средства по сотням академических институтов.

По прогнозам науковедов Россия к началу XXI века лишится 1,5 – 1,8 млн высококвалифицированных специалистов [699]  [699] Найдо Ю.Г., Симановский С.И. Указ. соч.


[Закрыть]. Если эти данные хотя бы отдаленно окажутся близки к реальности, подобный урон практически невосполним.

Итак, в разные годы после начала «реформ» число утекающих из России умов то росло, то уменьшалось. Это касается и тех, кто просто менял место работы (Россию на другую страну), и тех, кто менял саму работу: науку на бизнес, к примеру. По некоторым данным только в 1998 г. (год дефолта) из России выехали порядка 20 тыс. ученых. Всего же за 10 лет (с 1990 по 1999 г.) науку покинуло около 577 тыс. человек из 992 тыс. ученых, т.е. она скукожилась на 58%. «В истории человечества еще не было такого прецедента, чтобы какая-либо страна смогла столь скоротечно и бессмысленно растранжирить с огромным трудом ею же накопленный потенциал высококвалифицированных специалистов в авангардной сфере экономики, каковой во всем мире признается сфера науки и высоких технологий» [700]  [700]Аллахвердян А.Г., Агамова Н.С. Указ. соч.


[Закрыть].

И все же: много это или еще «терпимо»?

Как считать и от чего отталкиваться. Если за начало отсчета принять 4,5 млн научных работников, которые трудились в интеллектуальной сфере на начало 90-х годов, то эта цифра смехотворно мала. Придется повторить: надо знать – какая наука сегодня нужна России, в каком объеме, сколько в ней должно быть занято людей, а потом уже обсуждать «проблему» утечки умов. К тому же ученые – товар штучный. Как писал В.И. Вернадский, из 40 средних умов не получишь одного Фарадея. Так и среди отъехавших за лучшей долей могут быть свои фарадеи, а могут и не быть. Достаточно было среди сотен тысяч эмигрантов из России после 1917 г. оказаться В.К. Зворыкину и И.И. Пригожину, чтобы масштаб утраты для российской науки и культуры этих «сотен тысяч» резко возрос.

Поэтому сами по себе цифры, которые любят приводить в статьях о бедственном положении науки в России, ничего не говорят. Ведь мы не знаем главного – чего ждет Россия от своей национальной науки сегодня и нужна ли ей вообще эта самая национальная наука. Достаточно проанализировать в этой связи отношение российского правительства к основному национальному достоянию страны – ее недрам, чтобы уверенно сказать: нынешней власти наука не нужна. Прошедшие годы доказали, к сожалению, абсолютную справедливость этих слов.

Есть еще один разворот занимающей нас темы – чисто моральный. Дело в том, что построение демократической России сделало ее политическую систему достаточно открытой, т.е. впервые отъезд за рубеж перестал расцениваться как предательство и не казался более делом зазорным, почти аморальным. В открытую на Запад дверь мгновенно хлынули толпы тех, кто хотел работать в условиях стабильности и материального достатка. Так Россия, строя новое общество, стала с пугающей быстротой терять самых инициативных, деятельных и образованных своих граждан. Конечно, для самой науки безразлично, кем и в какой стране сделано то или иное открытие, ибо оно в наше время быстро становится достоянием цивилизации. Но для нашей национальной науки это вопрос не второстепенный.

… Еще в 1913 г. корреспондент журнала «Вестник Европы», резюмируя интервью с И.И. Мечниковым, отметил, что «если наука, отвлеченно говоря, ничего не потеряла, а может быть и выиграла от переселения И.И. Мечникова в Париж, для России является огромным и непоправимым ущербом то обстоятельство, что лучшие научные силы страны или добровольно покидают ее, или насильственно вытесняются из ее ученых и научных учреждений, освобождая место людям, удовлетворяющим уже не научному цензу, а только “политическому”. Благонамеренность, аккуратность и политическая услужливость – плохие суррогаты даровитости и знания» [701]  [701] Мечников И.И. Беседа с сотрудником журнала «Вестник Европы» // Академич. собр. соч. Т. 16. М., 1964. С. 437 (Комментарий публикатора).


[Закрыть].

В свое время В.К. Зворыкина, отца американского телевидения, назвали подарком России американскому континенту. Россия щедра и такие подарки делала без счета.

Мы уже отметили, что отъезд ученых за рубеж стали называть «утечкой мозгов». Этому болезненному процессу посвящают международные конференции (одна из них прошла 17 – 18 февраля 1992 г. в Москве), многочисленные статьи в научной периодике [702]  [702] См., например: Ларина В.В. Как сохранить российский интеллектуальный потенциал? // Вестник РАН. 1992. № 7. С. 117 – 124; Кар– лов Н. Об утечке мозгов из России // Свободная мысль. 1994. № 12 – 18. С. 32 – 45; Степанов В.В. Кто уезжает из России? // Вестник РАН. 1994. Т. 64. № 10. С. 867 – 872; Райкова Д.Д. Указ. соч.; Симановский С.И., Стрепетова М.П. Указ. соч.; Балацкий Е.В., Богомолов Ю.П. Указ. соч.; Най– до Ю.Г., Симановский С.И. Указ. соч.


[Закрыть] и все с одной целью – канализировать его, сделать «утечку умов» не столь болезненной для России. А как? Предлагают создать «международную интеллектуальную биржу» (академик Н.Н. Моисеев), уповают на поддержку западных научных фондов типа «фонда Дж. Сороса», создают филиалы своих институтов за рубежом, чтобы наши ученые могли поочередно «подкармливаться» там, а затем возвращаться обратно.

Последний «ход», казавшийся поначалу даже остроумным, придумали в Институте теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Это институт с «высшим научным рейтингом», в его штате на начало 1992 г. было всего около 100 сотрудников, но зато среди них 11 академиков! По предложению директора института академика И.М. Халатникова, филиалы открыли во Франции и Израиле: полгода ученый работал за рубежом, полгода – в Черноголовке. Однако канализировав таким способом процесс «утечки умов», институт быстро обескровился: на сентябрь 1994 г. налицо в институте было всего 30 человек, а из 11 академиков – только трое. Многие из уехавших на полгода, так там и застряли. Остроумный ход обернулся слезами обиды [703]  [703] Институт с высшим научным рейтингом (дискуссия в президиуме РАН) // Вестник РАН. 1995. Т. 65. № 2. С. 112 – 117.


[Закрыть].

Как считают американцы, уже более двух столетий живущие за счет покупки иностранных умов, из России после 1990 г. была не утечка, а сбегание умов (А разница?). Не считая высококвалифицированных ученых, работающих на мировом уровне, США постоянно принимали в свои университеты русских студентов. Только в 1994 – 1996 гг. в США обучалось более 10 тыс. студентов из России [704]  [704]Ушкалов И.Г., Малаха И.А. Межгосударственная миграция научных кадров… Указ. соч.


[Закрыть]. Сколько из них вернулось домой? А если вернулись, то продолжили ли заниматься наукой? Это, как говорится, большой вопрос…

* * * * *

Итак, палка, как и следовало ожидать, оказалась о двух концах. Один ее конец – это былая фанаберия советских ученых, гордых и за свою причастность к стране, первой строившей «развитый социализм», и за свою службу на «научном фронте», в армии ученых, самой крупной в мире. Да и науку эта армия развивала «по всему фронту», как тут не надуваться от гордости.

Другой конец той же палки – внезапно лопнувший пузырь липовой социалистической экономики. На поверку она оказалась также «штучной», т.е. годной для применения только в своей стране. Ясно, что оба эти конца состыковать было невозможно. Отсюда и характерные парадоксы существования постсоветской науки (на некоторых из них мы останавливались), и хлынувший на Запад поток «умов», и полная растерянность демократических правителей, не понимающих, что следует предпринять в этой отчетливо парадоксальной ситуации.

Вообще говоря, существуют всего две альтернативные возможности. Первая якобы опирается на «заботу о человеке»: никого не трогать, ничего не рушить, пусть все идет как предрасположено. Люди будут на месте, а что там станется с наукой, – дело второстепенное. Вторая исходит из прямо противоположного: надо спасать те отрасли науки, где мы еще что-то можем, остальным – резко сократить финансирование, и пусть, коли хотят жить, сами о себе заботятся.

Уже к началу нового столетия верх все же одержал второй подход.

Ранее, напомню, развитие науки «по всему фронту» было ориентировано только на оборону и международный престиж и поощрялось в СССР не из-за финансовой мощи страны, а из-за ставшего традиционным существования «первой в мире страны социализма» в условиях осажденной крепости [705]  [705] Научные кадры СССР: динамика и структура. М., 1991. 284 с.


[Закрыть]. И хотя, как точно заметил Ж.А. Медведев, «Россия сегодня не может поддерживать сложную научную инфраструктуру бывшей супердержавы» [706]  [706] Медведев Ж. Указ. соч. С. 23.


[Закрыть], очень долго никто не брал на себя ответственность за решение – а что все же поддерживать, чтобы сохранить свое научное лицо хотя бы в отдельных областях знания?

Происходило поэтому равномерное усыхание всех естественных и технических наук, ибо уже был перейден тот критический порог финансирования, за которым наступила полная остановка исследовательского процесса: у химиков не было и нет средств на закупку новых приборов и даже реактивов, физики также не в состоянии строить необходимые для экспериментов установки, геологи прекратили полевые экспедиционные работы, выезжают лишь единицы на полученные гранты.

И еще я не знаю, как оценить такого рода отставание наших высокотехнологичных отраслей науки: как принципиальное или все же временное – наладится финансирование и мы опять будем «впереди планеты всей». Речь идет о продаже патентов и лицензий: если США в 1994 г. продали их 444 тыс., то Россия – всего 4 тыс., чуть больше Венгрии и меньше Испании [707]  [707]Ракитов А.И. Роль науки в устойчивом развитии общества // Вестник РАН. 1997. Т. 67. № 12. С. 1061 – 1065.


[Закрыть].

* * * * *

Итак, российской науке сегодня плохо по всем статьям: она сидит на голодном пайке, теряет наиболее перспективные кадры, резко, как шагреневая кожа, сокращается. Это касается, повторяю, всей науки.

Однако все разговоры во ее спасение ведутся только вокруг Академии наук. Об этом свидетельствуют указы и речи как первого, так и второго президентов России, многочисленные статьи в научной периодике, публицистически острые материалы в средствах массовой информации. О ведомственной и вузовской науке никто не вспоминает.

Если в этом и состоит структурная перестройка нашей науки, то можно заранее сказать, что более 90% ее былой численности сознательно обрекли на умирание. В этом, кстати, выражается еще один парадокс сегодняшнего дня.

На самом деле, еще в конце 80-х годов на долю Академии наук приходилось лишь 4% затрат [708]  [708] Гинзбург В. Против бюрократизма, перестраховки и некомпетентности // Иного не дано. М., 1988. С. 136.


[Закрыть], а 96% поглощала ведомственная (отраслевая) и вузовская наука.

Правда, подобные цифры – вещь лукавая, ибо нет достоверных данных ни о численности научных сотрудников, занятых в разных по ведомственной принадлежности «науках», ни о суммарных затратах. Однако порядок цифр все же устанавливается достаточно надежно. Действительно, в 1988 г. в стране было 1522,2 тыс. научных и научно – педагогических кадров. Из них в академическом секторе было занято лишь 149 тыс. человек, т.е. 9,8% научного потенциала страны. На долю же АН СССР приходилось всего 4,1% всех научных и научно-педагогических работников [709]  [709] Петровский А.Б., Семенов Л.К., Малов В.С. Кадры Академии: состав, структура, динамика // Вестник АН СССР, 1990. № 11. С. 37 – 49.


[Закрыть]. По другим данным на конец 1990 г. в Академии трудилось 140 тыс. человек, из них 65 тысяч научных работников [710]  [710] Годичное Общее собрание Академии наук СССР. Указ. соч. (Из доклада Главного ученого секретаря академика И.М. Макарова).


[Закрыть]. По данным же президента АН СССР Г.И. Марчука на конец 1991 г. численность Академии составила 160 тыс. человек, из них 66 тыс. научных работников [711]  [711] Общее собрание Академии наук СССР // Вестник АН СССР. 1992. № 1. С. 3 – 124 (Из вступительного слова Г.И. Марчука).


[Закрыть].

Если верить этим данным, то процесс вырисовывается довольно странный: наука стала заметно нищать, а желающих работать в ней заметно прибавилось? Что-то в это не верится.

То, что численность сотрудников Академии год от года росла, мы уже отмечали. Дополнительно все же заметим, что за 25 лет (с 1965 по 1990 г.) число занятых в академическом секторе науки возросло в 3,1 раза. Когда в 1992 году начался финансовый крах российской науки, то быстро осознали цену ее экстенсивного роста при советской власти. На общем собрании Академии наук ее президент Ю.С. Осипов обратился к собравшимся с вопросом: насколько стратегически было необходимо «разбухание Академии?» [712]  [712] Материалы Общего собрания РАН 8 – 9 апреля 1992 года // Вестник РАН. 1992. № 7. С. 18.


[Закрыть]. Теперь же за подобную, с позволения сказать, «стратегию» приходилось расплачиваться. Причем в жертву были принесены не случайные для науки люди, в изобилии расплодившиеся за прежние годы, – они мертвой хваткой держались за свои места; ушли же молодые, энергичные и дееспособные – те, кто считался потенциалом российской науки.

Что можно было делать в подобных условиях? Начинать квалифицировать научные кадры по степени полезности? Это занятие бесперспективное и безнравственное. И слава Богу, что у научного чиновничества хватило ума не заниматься подобной сепарацией.

Выбрали другой путь: продержаться, выжить, прокормиться. Конечно, подобная тактика пассивного выживания не очень обнадеживает, но все же это лучше, чем брать на себя ответственность за искусственное отсечение от науки направлений, кажущихся сегодня непродуктивными. Как за тоталитарное прошлое страны, так и за экстенсивное развитие науки должны сегодня расплачиваться в равной мере все. Это «казалось бы». Но на самом деле, что мы уже отметили, – не все, а лишь те, кто при социализме «плохо работал» и не достиг мирового уровня. Эти пусть выживают сами без государственной поддержки. Хотелось бы высказаться по этому поводу более определенно, но внутренняя цензура не позволяет.

Нельзя пройти мимо и такого парадокса: вместе с началом реформ в 1992 г. провалилась и наука. Это сегодня ясно всем. Но Академия наук устояла. Ее президент Ю.С. Осипов на общем собрании 8 апреля 1992 г. об этом заявил с явной гордостью [713]  [713] Выступая на Общем собрании РАН 8 апреля 1992 г., ее президент Ю.С. Осипов с удовлетворением отметил, что Союз рухнул, а Академия устояла, ее не тронули, лишь название сменили. «Даже в прошлом году, когда рушилась страна, мы успешно создали более 20 институтов». Всего за первые три месяца 1992 г. успели создать еще 5 институтов. Непонятно только одно: говорил он о «разбухании» Академии с явным сожалением, понимая, что ничего хорошего это не сулит, но ведь без доброй воли президента РАН создать новую структуру в системе Академии нельзя. Как же тогда понимать его сетования? (См.: Дневник Общего собрания РАН // Вестник РАН. 1992. № 7. С. 17).


[Закрыть]. Что может означать сей удивительный факт? Только одно: сохранилась структура, административно-бюрократический аппарат; одним словом, уцелел штаб, хотя саму армию реформа наголову разбила, – любой академический институт ныне более напоминает райсобес в дни приема пенсионеров, чем храм науки.

Экспертный опрос Института социологии, проведенный еще в конце 1992 г., показал, что Академия наук уже тогда была озабочена не столько самой наукой, сколько «сохранением своей прежней структуры и статуса в обществе, что уже невозможно» [714]  [714] Райкова Д.Д. Как сохранить жизнеспособность академической науки // Вестник РАН. 1993. Т. 63. № 9. С. 777.


[Закрыть]. Медики бы сказали, что это – диагноз, юристы – приговор. От себя добавлю лишь один штрих. Когда наступает кризис, слом исторических традиций бытия национальной науки, на арену борьбы за высокие идеи на самом деле выступает личный интерес. Он подавляет любые устремления к истине и даже вполне видимое разложение покрывает мыльным пузырем вотчинной фанаберии, отчего оно в глазах государственных сановников начинает выглядеть вполне пристойно и… все успокаиваются. Академический истеблишмент играет роль спасителя науки, а правительство вполне устраивает амплуа благодетеля. Оно сохраняет в нетленности чиновничий аппарат, но искренне при этом думает, что осчастливливает науку.

Придется отметить еще один нюанс. Позиция руководства Академии наук определилась уже в 1992 г. и в дальнейшем оставалась неизменной: несмотря на все сложности нынешнего времени, мы сохранили Академию как стержень российской науки, она – «национальное достояние», прикасаться к ней нельзя. И еще: в любом отчетном докладе, как когда-то на партийно-хозяйственных активах, академическое начальство непременно «взвешивает» ситуацию: на одну чашу весов кладутся достижения ученых, на другую – отдельные внешние помехи, мешающие добиваться еще большего.

Между тем не «взвешивать» бы надо, а анализировать. Ведь к 1992 г. советская наука подошла во всеоружии тех «особостей», которые были свойственны отживающей эпохе. Время ушло, а люди остались. Изменилась, причем радикальным образом, экономическая ситуация, а наука вновь, как и во все былые времена, не желает с этим считаться. Что имеется в виду? В начале 1990 г. прошла Всесоюзная научно-практическая конференция по проблемам управления научно-техническим прогрессом. Ее главный вывод: в наличии «хроническая невосприимчивость народного хозяйства к научно– техническим нововведениям» [715]  [715] См.: Социальный заказ советским ученым. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть].

Приведем несколько цифр, конкретизирующих высказанные нами соображения.

Мы отмечали уже, что при советской власти параллельно существовали две самостоятельные и якобы независимые «науки»: академическая и отраслевая. При этом вынужденно дублировались не столько даже сами тематические разработки, сколько целые научные направления. Никого не смущало, что и в Академии наук и в одном из ведомств существовали институты, абсолютно тематически перекрывающие друг друга.

Поразительно, но если в 1991 г., т.е. перед началом «гайда-ровских реформ», в академическом секторе науки значилось 598 организаций, то в 1993 г. уже 747, хотя общая численность сотрудников резко сократилась. Академию наук при советской власти скроили настолько прочно, что в ней просто не осталось «структурных люфтов», которые бы оставляли хоть какую-то надежду на структурные реформы академической науки. Уже в 1997 г. в РАН было 18 предметных отделений да еще три региональных (в них, как в капле, отражались те же 18 общефедеральных отделений): Дальневосточное, Сибирское, Уральское [716]  [716] Ничего не изменилось и в 2003 г.


[Закрыть]. И это далеко не все: в РАН еще значатся 23 самостоятельных научных центра, да еще несколько сот НИИ, музеев, обсерваторий, ботанических садов и библиотек. Попробуй подступиться к такому монстру – раздавит! Еще один факт. На 1 января 2000 г. в РАН работало 53348 научных сотрудников. Думаете, это люди преданные науке до последнего вздоха? Есть, конечно, и такие. Но большинство сковано с наукой самой прочной цепью – возрастом [717]  [717]Щербаков Р.Н. Как уберечь молодежь от псевдонаучных представлений // Вестник РАН. 2000. Т. 70. № 9. С. 831 – 832.


[Закрыть]. Если в 1980 г. средний возраст научных работников АН СССР составлял 41,3 года, то в 1998 г. – 47,9 лет. Сейчас – существенно больше.

Чуть было не забыл самую поразительную теорему, которую блестяще доказали научные чиновники РАН: чем меньше финансирование научных разработок, чем меньшее число сотрудников значится в системе РАН, тем более интенсивен рост числа ее действительных членов и членов-корреспондентов.

Вот косвенные свидетельства: если в 1991 г. на одного академика и члена-корреспондента приходилось 66 научных сотрудников, то в 1999 г. всего 46. Это как проткнутое иглой яйцо: оно стухнет, высохнет, но скорлупа останется и внешний вид его не изменится.

А вот и прямые. Мы их даем в виде таблицы, заимствованной из статьи А.А. Красовского [718]  [718]Красовский А.А. Какая структура Академии наук лучше? // Вестник РАН. 2002. Т. 72. № 7. С. 602 – 610.


[Закрыть] с незначительными нашими добавлениями.

Численный состав академиков и членов-корреспондентов АН СССР (затем РАН) с 1973 по 2001 г.

Это высшие научное звено Академии. Но ведь необходимы и руководящие (управленческие) кадры. Их в РАН немерено: 6 вице-президентов, 45 членов Президиума, более двух десятков академиков-секретарей.

Теперь суть. Исторически академическая наука была отделена от отраслевой ширмой из прикладных проблем. Сейчас ее убрали. И Академия оказалась лицом к лицу с теми проблемами, которые производство всегда предъявляло науке. На Общем собрании РАН 12 – 14 ноября 2001 г. обсуждалась основная проблема современной академической науки – соотношение фундаментальных и прикладных программ. Ранее отраслевая наука (ее было с избытком) в определенном смысле прикрывала безбедное и экономически безответственное существование академической науки. Теперь отраслевой науки не стало. И РАН оказалась один на один со всей массой проблем, стоявших ранее перед наукой как таковой.

И все же следует сказать, что еще при советской власти, когда была придумана так называемая отраслевая наука, она неизбежно, хотя и пухла не по дням, а по часам, оставалась второсортной. Когда партийно-государственному руководству была необходима реализация комплексных научно-инженерных программ (атомный проект, освоение космоса и т.п.), то поручались они Академии наук, а уж она решала – какие отраслевые институты и заводы привлечь к их выполнению.

Этот факт, конечно, имеет историческую подоплеку. А исторические традиции в России всегда наиболее устойчивы. Дело в том, что российская наука начиналась именно с Академии наук. И какие бы реформы не осуществляло государство – сначала Российская империя, затем СССР – все они опирались на научную проработку академической науки.

Академический истеблишмент из всего этого вывод делает по меньшей мере нелепый: коли Академия наук – исторический столп российской науки, то и прикасаться к нему нельзя. Для академического чиновничества священна не наука, для них свята структура Академии наук, ибо именно она их содержит, именно она делает их существование осмысленным. Академик И.Т. Фролов еще в 1994 г. не постеснялся заявить за «круглым столом»: «…структуру РАН (? – С.Р.) нужно сохранить, ведь это – наше национальное достояние» [719]  [719] Наука в России: состояние, трудности, перспективы (материалы «круглого стола»). Указ. соч. С.8.


[Закрыть].

Глубокая мысль. Даже добавить нечего.

* * * * *

Что касается судьбы отраслевой науки, то дело здесь не в кризисе экономики, а в крахе прошлой политической системы, которая эту науку создала. Новой же системе она оказалась попросту ненужной. В настоящее время судьба отраслевых НИИ зависит только от реальных потребностей государственных и частных предприятий отрасли, ибо федеральный бюджет оплачивать их существование более не будет.

В 1995 – 1996 гг. были обследованы ведущие отраслевые институты самого разного профиля: станкостроительные, машиностроительные, биотехнологические и вирусологические. Вывод: «Система головных исследовательских отраслевых организаций разваливается, если уж не развалилась окончательно» [720]  [720]Авдулов А.Н., Кулькин А.М. Указ. соч. С. 112.


[Закрыть]. Сейчас на закате 2003 г. И вывод авторов можно подтвердить: да, развалилась, безо всяких «если».

Пока выживают лишь те отраслевые НИИ, которые нужны рентабельному производству. Но и это – временно. В дальнейшем это самое рентабельное производство создаст свои собственные научные центры. Старые отраслевые НИИ, задуманные и скроенные еще при советской власти, окажутся недееспособными.

Трагедия (человеческая) отраслевой науки – в том, что она еще совсем недавно занимала чуть ли не 80% от объема всей советской науки. Как такое порушить? Какие такие реформы можно придумать, чтобы более 1 млн высокообразованных, талантливых (у нас нет оснований для других предположений), все еще идееносных ученых оказались за бортом науки. Как отсечь эти «излишки» интеллекта нашей науки? Способ один – резко сократить финансирование по госзаказу. А далее – терпение. Время завершит начатое. Во многих отраслях уже, надо сказать, завершило, лишив их своего «научного сопровождения».

Первой отошла в небытие так называемая «заводская наука». Но, скорее всего, это – результат издержек переходного периода. Когда будут созданы крупные «отраслевые кампании», корпорации, холдинги, фирмы, то бывшая «заводская наука» неизбежно возродится.

Что касается «отраслевой науки», то тут вопрос сложнее. Если не обсуждать его всесторонне (это не наша тема), то можно сказать главное: в том виде, в каком отраслевую науку изобрели коммунисты, ее более не будет. Ее уже нет. А вот во что она преобразится в будущем, сказать трудно.

27 марта 2001 г., выступая на заседании Президиума РАН, академик Н.П. Лякишев заявил: сегодня отраслевая наука практически «выпала», отраслевые институты не работают, они очень быстро приближаются к своему естественному концу. Вывод: на глазах прекращается связь науки с производством, а это неизбежно приведет к деградации и фундаментальной науки. Вот, оказывается, что заботит академика: не придавила бы рухнувшая отраслевая наука саму Академию наук. И предлагает: а не взять ли Академии наук «шефство» над оставшейся частью отраслевой науки? Вот так: мы руководим, а соответствующие министерства платят. Хорошо придумал академик. А главное – мудро! [721]  [721] Вестник РАН. 2001. Т. 71. № 8.


[Закрыть].

Но все это – не более чем интеллектуальный пар. В XXI веке (по крайней мере, пока) российскую науку представляет только вконец обнищавшая и тем не менее непрерывно пухнущая Российская Академия наук.

Е.З. Мирская точно заметила: «Наша посткоммунистическая реальность уже не раз показывала: не надо преждевременно крушить морально отжившее, но существующее, главное – не поддерживать его» [722]  [722]Мирская Е.З. Проблема справедливости в советской науке. Указ. соч. С. 201.


[Закрыть].

Как в воду глядела! В 2003 г. можно сказать уже более уверенно: практически полностью коррумпированному государству наука не нужна – не только отраслевая, но и академическая.

Многие сейчас уповают на то, что якобы начавшийся экономический подъем востребует и науку. Напрасно. Во-первых, экономический подъем – очередной транквилизатор, которым нас пользует правительство (у него просто нет другого выхода). Во-вторых, связь между ростом экономики и развитием науки – не функциональная. И предсказать одно, зная другое, невозможно. Тем более – в России.

В 1911 г., когда российская экономика была на подъеме, В.И. Вернадский, тем не менее с горечью писал: «…теперь, как 150 лет назад, русским ученым приходится совершать свою национальную работу в самой неблагоприятной обстановке, в борьбе за возможность научной работы» [723]  [723]Вернадский В.И. Публицистические статьи. М., 1995. С. 184.


[Закрыть].

Ничего не изменилось в лучшую сторону еще за сто лет. Создается впечатление, что резко отрицательное отношение российского государства к своей национальной науке – его сущностная (эмерджентная) характеристика. Она останется неизменной, чтобы не происходило ни в экономической, ни в социальной сферах. Впрочем, мы уже писали об этом в начале этой книги.

И в заключение – резюме автора, удачно сформулированное другим, бывает и так. Придя к выводу, что российская наука приказала долго жить еще в 1996 г., Б. Харламов предается грустным размышлениям: «А как бы хотелось, чтобы наша наука все-таки выжила. Ведь потом начинать с нуля будет дольше и гораздо труднее. А нуль-то будет “лукавый”, внешне незаметный: будут-таки и через десять лет даже при нынешнем финансировании существовать институты (ну не закроют же их все), будут ходить по их коридорам какие-то люди…только все они уже ничего не будут уметь и мало что будут знать. Когда хватимся, что с ними делать? Выгонять трудно будет (в общем-то и не за что, не сами же они себя до такой жизни доведут), да и новых, грамотных негде будет взять. Прервется связь научных поколений (уже прерывается), снова придется за границу в ученье самых толковых посылать. Вернутся ли?…» [724]  [724]Харламов Б. Есть ли у науки шанс выжить? // Новый мир. 1996. № 9. С. 242.


[Закрыть].