Текст книги "Книга Мирдада (СИ)"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

И он шагал всё выше, повсюду оставляя кровавый след. И наконец, когда, изнеможённый, готов упасть он был, вдруг лужайка показалась. Он в восторге смотрел перед собой. Травою мягкой и нежною лужайка та покрыта, а в воздухе разлиты ароматы цветов чудесных. Тут путник почувствовал, что силы его покидают. Он опустился на землю, и сон его сморил.

Проснулся от того, что чьи-то руки его коснулись, и раздался голос: "Восстань, путник! Уж видна вершина. Весна тебя заждалась".

Тот голос и рука принадлежали деве, Божьему созданью. Её одежды белые сияли. И путнику она протягивала руку, и он с земли поднялся, усталости как будто не бывало, и тело сил – полно. Узрел вершину и ощутил он аромат Весны. Он сделал шаг, и проснулся.

Что ж Майкайону оставалось делать, когда он обнаружил, что лежит в постели, и вокруг – всё те же стены, а образ девы той ещё хранится под веками его, и помнит сердце ту свежесть лучезарную вершины?

Майкайон: Но этот сон приснился мне. Это – мой сон. Это я видел ту девушку и ту вершину. Теперь их образы преследуют меня и не дают мне покоя. Я стал чужим себе. Из-за него Майкайон больше не узнаёт Майкайона.

Но сон приснился мне вскоре после того, как тебя увели в Бетарскую тюрьму. Как же ты мог рассказать его во всех подробностях? Что ты – за человек, для которого даже сны людские – как открытая книга?

Ах, какая свобода – там, на вершине! Как прекрасна – та девушка! И как тускло и невзрачно – всё остальное в сравнении с ними! Моя душа покинула меня ради них. И только в тот день, когда ты вернулся к нам, и я увидел тебя, моя душа воссоединилась со мной, и ощутил я себя сильным и спокойным. Но потом то видение снова посетило меня и увело от меня, будто на невидимом аркане.

Спаси меня, мой Великий Брат! Я изнываю от тоски по тому видению.

МИРДАД: Не ведаешь, о чём ты просишь, Майкайон. От своего спасителя ты хочешь ли спастись?

Майкайон: Я хотел бы, чтоб прекратилась пытка – чувствовать себя бездомным в таком родном и уютном мире. Я хотел бы оказаться на той вершине, вместе с той девушкой.

МИРДАД: Возрадуйся же, сердце твоё – чисто и тронуто Великой Ностальгией, а это – знак, что ты отыщешь страну свою и дом, и на вершине с той девушкой пребудешь.

Абимар: Умоляем тебя, расскажи нам ещё о Ностальгии. Как сможем мы её узнать?

Глава 31

МИРДАД: Великая Ностальгия – подобна призрачным туманам. Из сердца изливаясь, она с тем сердцем вместе утекает, как тот туман, что на море спустился, скрывает вместе с морем берега.

Туман, лишая ясности виденья, всё превратит в туман. И Ностальгия лишает сердце чувств, собой заполнив. На вид она – бесцельна, бесформенна, слепа, как тот туман. Но как туман, что – полон форм неясных, она – видна и цель её – ясна.

И схожа – Ностальгия с лихорадкой. Как лихорадка, вспыхивая в теле, лишает тело сил и вместе с тем сжигает яды, что его терзают, и Ностальгия, зарождаясь в сердечной ране, истощает это сердце, но поглощает тщетность, суету и все излишки.

Она – как вор. Ведь вор тайком, украдкой лишает жертву груза, владельца заставляя сожалеть о нём. Она, прокравшись в сердце, ношу его тайком уносит, оставляя его о том жалеть, и сердце – неутешно, и тяжело – ему от лёгкости такой.

Широк и зелен – берег, где женщины, мужчины поют, танцуют, трудятся иль плачут, дни проводя свои. Но грозен – огнедышащий их Бык, что падать ниц их вечно заставляет, и песни запихнуть им в горло хочет, и склеивает веки их слезами.

И широка, и глубока – река та, что к берегу другому не пускает. И ни один из них не может реку эту преодолеть, ни вплавь и ни на лодке. И лишь немного есть таких, что в мыслях осмелятся туда переместиться. Почти же все желают оставаться на этом берегу, где есть возможность крутить любимые колёса Времени.

У человека с Ностальгией в сердце нет Времени, нет колеса. И в мире, спешащем, вечно занятом делами, страдающем от времени нехватки, лишь у него нет дела, и никуда он не спешит. Среди народов разных, одетых в многоцветные одежды, на разных говорящих языках, с обычаями разными, себя он видит голым, немым и неуклюжим. И не умеет с ними он смеяться, и слёзы их делить не может. Они же получают наслажденье, едят и пьют вокруг него. Но он не ест, не пьёт, ведь вкус ярчайший будет ему пресным.

И все вокруг встречаются друг с другом иль поисками заняты дру зей, а он один, как перст, бредё т по жизни, один он спит, один мечтает, один он видит сны. И все вокруг – мудры и знают тайны, а он один – неискушё н и глуп. У всех есть место на Земле родное, и каждый прославляет свой очаг, а у него нет места, о котором он мог бы песни петь и о котором сказать бы мог, то – Родина моя. Ведь взгляд его сердечный на брег другой направлен.

Сомнамбулой он кажется в том мире, который будто бодрствует. Он – увлечён виденьем, которое никто из тех, кто рядом, не может ни увидеть, ни сердцем ощутить. Они к нему относятся с презреньем, плечами жмут, и тычут они в него, смеясь. Но если их бог, тот Бык, огнём вокруг палящий, на сцену вдруг опустится с небес, тогда все те, что прежде так надменно плечами пожимали, покорно на колени упадут, а он, чужак им, над ними воспарит на крыльях Веры и к берегу другому улетит, к подножию вершины.

Пустынны и унылы – земли те, которые лежат под ним. Но крылья, несущие его, - сильны и быстры, и не дадут упасть ему.

И встретит гора его угрюмо, у ног своих. Но сердце – исполнено Верой, оно – неукротимо, и в путь зовёт его.

Усеяна камнями, извилиста, почти неразличима тропа, что вверх ведёт. Но руки Веры его – тверды, и быстры – его ноги, и взгляд – остёр, и потому он взбирается ввысь.

В пути встречает он мужчин и женщин, желающих идти дорогой ровной. То - женщины, мужчины, кто отводит для Малой Ностальгии место в сердце, достичь они вершины светлой жаждут, но проводник их – слеп и хром. Ведёт их вера, но основана та вера на том лишь, что их глаз способен видеть, а ухо слышать, чувствовать рука и нос вдыхать. Одни едва достанут до лодыжки, другие до колен горы дойдут, вскарабкаться до бёдер смогут третьи, и кто-то к талии с трудом взберётся. Но все они свершают восхождение без Веры, и все, рано или поздно, соскальзывают вниз, и даже мельком не кинут взгляд на светлую вершину.

И разве может глаз увидеть всё , что можно виде ть, разве может ухо услышать всё , что только можно с лышать? И разве руки ощущают всё , что можно ощущать? А вкус и запах? И только есл и Веру, Ч то родило Б ожественное Воображенье , в помощь они зовут, тогда чувства их полны, увидят и услышат, и запахи, и вкусы ощутят, и станут тогда чувства лестницей к вершине.

Те чувства, что Веры – лишены, вести не могут, и не берите их в проводники. И хоть дорога, что они укажут, покажется вам ровной и широкой, на ней лежат ловушки. И кто, идя по ней, вершин Свободы достичь стремится, - либо погибает, либо скользит назад, туда, к подножью, откуда путь свой начал. Там, страдая, залечивает раны, собирает свои он кости.

Охваченные Малой Ностальгией, построили они свой мир на чувствах, но вскоре он им показался душным и тесным, и тогда они решили, что нужно мир пошире отыскать, где больше будет воздуха, пространства. Но нет чтоб взять другие материалы иль мастеров других нанять – всё те же чувства в распоряжении у них, всё те же строители и мастера. И только этот новый мир построен, как сразу он становится и тесным, и воздуха лишённым, и тоскливым. И этот мир спешат они разрушить, чтоб возвести другой на том же основаньи. И постоянно так, всё время строят и разрушают, только дом, в котором им было бы уютно и свободно, тот дом, который видится во сне им, не получается построить. Ведь, желая избежать обмана, обманщикам доверятся они. Подобно рыбе, что прыгает в огонь со сковородки, бегут они от малых миражей, лишь чтобы побольше поверить в мираж и вновь обманутыми быть.

И кроме тех людей, чьё сердце - гавань для Малой иль Великой Ностальгии, есть люди-кролики, которые тоски не знают. Они – довольны тем, что роют норы, живут в ни х, размножаются и в них же землё ю станут. И норы их им кажутся большими, красивыми, уютными на вид. И не нужны им никакие королевства, не променяют они норы на дворцы. Смеются над сомнамбулами, шутят, особенно над тем, кто в одиночестве б редёт, над тем, кто троп проторе нных не ищет.

И человек Великой Ностальгии сравним с орлом, в курятнике рождённом, в нём выращенном. Прочие цыплята его считают тем же, что - они. Им хочется, чтоб жил он той же жизнью, чтоб нравилось ему пшеном питаться, чтоб перенял у них он их привычки, обычаи и ритуалы. Он же желает жить среди своих собратьев, таких как он, мечтателей, чьё сердце снедают грёзы и чьё сердце помнит Небесную Свободу. И чувствует себя орёл изгоем меж теми, кто зовётся «братья», "сёстры", они над ним смеются, его дразнят, и даже мать им вторит. Зов вершин, что будоражит кровь его, звучит всё громче, и вонь курятника – несносна, и тяжело – ему. И он страдает, несчастный, одинокий, втихомолку, пока не оперится и не сможет улететь. И вот тогда он в небо вознесётся, на курятник свой прощальный бросив взгляд, и на сестёр своих, и братьев, что кудахчут, и на мать, что роется в земле.

Возрадуйся же, Майкайон. То вещий сон тебе приснился. И мир твой тесен стал тебе из-за Великой Ностальгии, и странник – ты теперь. Освободила твоё воображенье Ностальгия из хватки деспотичных чувств. И Верою тебя вознаградило твоё воображенье.

А Вера же тебе подарит крылья, возвысит над застойным, душным миром и унесёт над мёртвою пустыней тебя к Вершине, где испытания пройдёшь и свою Веру укрепишь, и от Сомнений душу ты очистишь.

И Вера, провозгласив победу, к подножию Вершины той, что – вечно свежа и зелена, тебя проводит, и Осознание в объятья заключит. И Вера, выполнив задачу, удалится, и Осознанье будет шаг твой править, вести тебя к Свободе, туда, где истинный, бескрайний дом Бога и ЧелоВека.

Ты выдержишь то испытанье, Майкайон. Вы выдержите все. И оказаться даже на мгновенье на той Вершине, стоит испытаний. А поселиться навсегда, то стоит Вечности.

Химбал: Разве не поднимешь ты нас на вершину, чтобы хоть одним глазком могли мы на неё взглянуть?

МИРДАД: Не торопись, Химбал. Настанет твоё время. Где я дышу свободно, дыхания лишишься ты. Где я хожу легко, ты будешь спотыкаться. Поверь мне, и тебе поможет Вера подвиг совершить.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 32

МИРДАД: Вы говорили о Грехе и знать хотели бы, как человек стал грешником?

Вы заявили, что ЧелоВека создал Бог таким, каким является Он, и это – так. Но тут же вы сказали, что грешен – ЧелоВек. Так значит грешен Бог, и Он является источником Греха? Здесь кроется ловушка, и не хотел бы я, чтоб вы в ловушку эту угодили. Поэтому я уберу её с дороги вашей, чтоб вы могли её убрать с дорог других людей.

Безгрешен – Бог. Конечно, если Солнцу грешно делиться светом со свечой, тогда другое дело. Безгрешен – также ЧелоВ ек. Ведь не грешно свече сгореть на Солнце и с ним соединиться вновь.

Грешно, когда свеча не дарит света, а если спичку к фитилю подносят, ругаться начинает, проклинает руку, что спичку поднесла. Грешно свече стыдиться света, и не хотеть сгореть дотла, и прятаться от Солнца.

И если человек Закон не соблюдает - в том нет греха. Грешно, однако, незнание Закона покрывать.

Да, прикрываться фиговым листом грешно.

Ведь вы читали легенду о паденьи ЧелоВека. Слова её - наивны и скудны. А вот значение – возвышенно и тонко. Тот ЧелоВек, Который родился из глубины Божественной Души, был как младенец, – вял и флегматичен. И наделён Он был способностями Бога, но, как все дети, ничего о них не знал и не использовал. Хотя таланты – бесконечны.

И как зерно, что возлежит в красивой чаше, жил ЧелоВек в саду Эдема. Ведь в чаше зерно останется зерном, и никогда то чудо, что в нём хранится, миру не явится. Однако если в почву зерно то посадить, которая сродни его природе, то треснет кожица, и чудо совершится.

У ЧелоВека же нет почвы , что – сродни Е го природе, куда бы мог Он посадить Себя и так раскрыть С вои таланты.

Лицо Его ни в чё м не от ражалось, похожих лиц не видел Он нигде. И слух Е го не слышал голоса другого. Ни с кем не билось сердце в унисон.

Один, совсем один был ЧелоВ ек в т ом мире, где каждый парой наделё н, и пу ть свой знает, и по нему идёт. Чужим Себе тот ЧелоВек казался, С еб е был незнаком, не знал трудов Он, забот не ведал, не знал Он о дороге, что каждого ведёт. И сад Эдема для Н его был колыбелью, в ней пребывал в блаженстве безучастном и ничего не жаждал О н, ведь всё, что нужно, имел вокруг С ебя.

В саду же том росли два древа - Др ево Жизни и Древо Добра и Зла, Он мог до них достать. И всё же не протягивал О н руку, чтобы сорвать плоды их и отведать. Ведь вкус Е го и воля, мысли и желанья, и даже жизнь Его – всё было в Нё м, но спало, спокойно часа ожидая своего. И раскрыть Себя никак не мог Он. Потому помощника пришлось Е му создать, созд ать ту руку, что направляла бы Его и помогла бы Ему С е бя раскрыть. А материалом стал О н.

Подумайте, друзья, откуда помощь могла придти бы, как не из Себя, Божественности полного? И это – важно.

И Ева не была иным ведь чем-то, она – Его же плоть и кровь. И не другое существо, а Себе Адам стал парой. Так стало два Адама – Он-Адам и рядом с ним - Адам-Она.

И одинокое лицо без отраженья приобрело себе и зеркало, и друга. И имя, что ЧелоВек не вымолвил ни разу, наполнило теперь сады Эдема, а сердце, что в груди до той поры молчало, теперь забилось в союзе двух сердец.

И так потухшее огниво, столкнувшись с камнем, вспыхнет. И так свечу, огня не знавшую, зажжёте вы, но с двух сторон.

Одна из них свеча, фитиль - другая, а свет – един, хоть кажется, что с разных он горит сторон. Вот так и семя то, что в чаше безмятежно пребывало, нашло себе ту почву, что любовно его взрастит и тайны все раскроет.

И так Единство, С ебя не знавшее, Дуальность породило, чтоб чер ез напряжение и противостоянье Себя познать О но смогло. И в этом – образ ЧелоВ ек а и с Богом сходство и подобие Его. Ведь Бог – Сознанье Высшее – то Слово произнё с. И Слово, и Высшее Сознанье, в союз вступив, Осозн анье образуют.

Дуальность - то не наказанье, а лишь процесс, который порождён природою Единства, необходимый для раскрытия Божественности в нас. Как глупо, и наивно думать по-другому! Как глупо верить, что подобный, огромной важности процесс, закончить можно за семь десятков лет! Да хоть за семь десятков миллионов лет!

Не уж то Богом стать - такая малость?!

Не уж то Бог – жесток и скуп настолько, что, обладая вечностью, Он ЧелоВеку дал лишь семь десятков лет, чтоб Тот пришёл к Единству и в сад Эдема Он вернулся, осознавая Свою Божественную суть?

Да, долог путь Дуальности, и глупы те, кто числом его хотят измерить. Ведь Вечность даже звёзд рожденья не считает.

Когда Адам бездейственный и вялый был разделён на половины, тогда Он стал активным и движением наполнился, и к творчеству способности раскрыл, и сотворить Он мог Себя.

Какое действие О н совершил, чтоб стать дуальным? Отведал плод Добра и Зла, тем разбив свой мир на части , как Бог Его же разделил. И всё вокруг вд руг стало не таким, как раньше - безразличным и невинным. Хорошим и плохим, полезным, бесполезным, прия тным, неприятным вдруг стало всё - два лагеря, стоящих друг напротив друга, меж тем, как раньше единым было всё .

А змей же искуситель тот, что Еву уговорил отведать плод Добра и Зла, тот змей ни кем иным был, как голосом, идущим из глубин, а голос тот, влекущий и всесильный - то зов Дуальности, активной, но опыта лишённой, что хочет действовать и опыт получить.

А то, что Ева первой услышала тот глас и подчинилась, не мудрено. Ведь для того и создана была, чтоб силы разбудитьв Адаме спящие.

И много раз вы с замираньем сердца историю читали, как тайком по саду Ева пробиралась. И нервы на пределе, а сердце, как птица в клетке бьётся, готово выпрыгнуть наружу. Вот она крадётся, оглядываясь, в страхе приседая, чтоб незамеченной пройти. И вот он, плод заветный, - лишь руку протяни. И увлажнились уста её, рука дрожит, едва касаясь плода. Следите вы за ней, дыханье затаив. Вот Ева плод срывает, и сок той мякоти, нежнейшей, ей губы оросил. Его кусает, чтобы отведать сладости мгновенной, которая проклятьем обернётся ей и её потомкам.

И разве не желали вы всем сердцем, чтоб Бог её предупредил, не дал бы ей совершить поступок безрассудный, чтоб появился в тот момент, когда она уже была готова отведать вкус плода? В истории Он так не поступает. Он появляется потом, когда уж поздно, и что-то изменить уже нельзя. И разве не мечтали вы о том, чтобы Адам настолько смел и мудр был, чтоб не поддался Евы искушенью и не вкусил плода?

И всё же Бог им не мешал, и вот Адам, не удержавшись, сей плод отведал. Ведь не хотел бы Бог, чтобы подобие Его да не подобно Ему было. Он составил план, О н хотел того, чтоб человек пошё л путё м Дуальности и обнаружил свою волю и свой план, и ст ал чтоб он единым с Осозн ан ьем. Что ж до Адама, то не мог О н удержаться, чтоб плод тот не вкусить, предложенный женой. То было неизбежно, ведь жена Е го тот плод отведала, а оба они единой плотью были, каждый за действия другого отвечал.

Разгневался ли Бог, разбушевался, из-за того, что ЧелоВек отведал плод с Древа познания Добра и Зла? Бог запретил. Он знал, что так и будет, что ЧелоВек не сможет противостоять, да Бог того хотел, но только знал Он о последствиях и захотел предупредить, чтоб ЧелоВек, вкусив плода, был в силах выдержать то испытанье. Да так и получилось. Выносливым и стойким оказался ЧелоВек. И плод Он тот отведал. И с испытанием столкнулся.

А испытаньем Смерть была. Ведь став активным, разделённым надвое, по воле Бога, не стало больше ЧелоВека единого, Он умер, уступив другому место. Поэтому и Смерть - не наказанье, а фаза жизни, присущая Дуальности. Дуальность тенью наделяет всех. И вот Адам увидел в Еве тень Свою, и Смерть их Жизни тенью стала. Но оба, и Адам, и Ева, хоть по пятам преследовала их Смерть, продолжили свой дальше путь без тени, поскольку в Боге жизнь они вели.

Дуальность - парадокс, рождающий иллюзию противоречий, как будто борющихся меж собой. Но они нужны друг другу, неразлучны, друг друга допол няя, наполняя друг друга до краё в. И вместе они стремятся к общей цели, создавая мир, единство, гармонию Осозн анья. Иллюзия рождается средь чувств и ощущений, и будет жить она так долго, как долго будут чувства жить.

И вот, когда Отец позвал Адама, уж после, как глаза Его открылись, Адам ответил: "Слышал глас в саду Эдема Я и испугался Я, ведь Я был обнажён, и устыдился наготы своей, решил Я спрятаться тогда. А женщина, что создал для Меня Ты, дала Мне плод, и Я его вкусил".

А Ева же была Адамом, Его же плоть и кровь. Но вновь родившееся я Адама решило, что оно – другое, чем Ева, Бог и все созданья Божьи, решило, что отдельно и независимо – оно.

Но оно иллюзией являлось, другое, независимое я. Обманом стала личность, от Бога отделённая, для только что открывшего глаза Адама. Личность та родилась, чтоб через смерть познал Адам Себя, познал Себя как Бога. Растворится, уйдёт она, когда померкнет внешний глаз, а внутренний откроется и светом озарится. Хоть и сбила с толку иллюзия Адама, только всё же влекла к себе, собой очаровала. Так притягательно иметь я собственное для того, кто не имел я никакого, кто ничего не знал о том, что можно я иметь.

И личность иллюзорная Адама поймала его в сети, соблазнила, к себе звала. И, несмотря на то, что он стыдился её, ведь слишком нереальной, неприкрытой она была, расстаться с нею он не изъявил желанья, в неё всем сердцем он влюбился, со всей своей изобретательностью, вновь рождённой. И листья фигового древа связал он вместе, сделал он прикрытие себе, и им прикрыл он личность нереальную, ту личность, что была обнажена, чтоб не смогло всевидящее око Бога проникнуть в нереальность ту.

И вот Эдем, блаженное незнанье покинули Адама, листом прикрытого и разделённого на части, и пламя разгорелось между ним и Древом Жизни.

И ЧелоВек ушё л из сада сквозь врата д войные, врата Добра и Зла. Вернётся О н назад че рез Е динство, через ворота Осозн анья. И к Древу Жизни, уходя, спиной О н повернулся, но Древо то увидит , возвратясь. Свой путь О н начал, с тыдясь Себя и наготы С воей и фиговым листочком прикрываясь, С вой стыд чтоб никому не показать. В конце пути придёт Он снова к саду, но неприкрыт О н будет в чистоте и наготою будет любоваться.

Случится то не раньше, чем испытанье Он преодолеет и сможет через Грех освободиться от Греха. Ведь себя погубит Грех. И что – такое грех, как не листок тот фиговый?

Да, грехом является ограда, что разделяет Бога с ЧелоВекОМ, что разделяет Его Я на преходящее и Неизменное.

Вначале был лишь фиговый листок, затем он превратился в кучу листьев, потом оградой плотной стал. С тех пор, как ЧелоВек Свою невинность от Бога заслонил, Он продолжает трудиться, возводя ограды всё крепче, всё надёжней, стараясь Себя от Бога отделить.

Ленивые рады листы свои латать обрывками заплаток, что их трудолюбивые соседи на дороге обронили. И каждая заплатка на одежде Греха является грехом , ведь служит, чтобы стыд увековечить, то чувство, что явилось самым первым и самым сильным чувством человека в момент, когда себя от Бога отделил он .

Заботится ли ЧелоВ ек о том, чтоб стыд преодолеть? Увы! Напротив, он стыд преумножает.

Его искусства и ученья все – ни что иное, как прикрытие стыда, листочки фиговые.

Его империи, религии и государства, его национальности и войны – ни что иное, как фимиам, курящийся для фиговых листов.

И кодекс чести, то, что истинно и ложно, законы справедливости, его бесчисленных законов свод - то разве не попытки стыд прикрыть?

И то, что он так ценит безделушки и правила навязывает там, где не должно их быть, да и попытки Неизмеримое измерить - не заплатки ль на сотни раз залатанном листе?

И жажда удовольствий, тех наслаждений, что полны страданий, и жадность до богатств, что душу точит, и жажда власти, что порабощает, и желанье величья достичь, достоинство преуменьшая – всё те же фартуки из фиговых листов.

В своих попытках наготу свою прикрыть надел он слишком много на себя. Со временем одежда так тесно к коже приросла, что кожей стала. И вот теперь ему не отличить, где – он, а где – одежда, что служила ему прикрытьем от стыда. Он задыхается и молит о прощеньи, желая скинуть груз одежд. И много делает он, чтобы придти к свободе, но, однако, не делает он главного, того, что помогло б ему свободным стать - он груз тот не бросает. Желая снять одежду лишнюю, цепляется он за неё.

Грядё т уж срок его О свобожденья. И я пришё л помочь вам одежды ваши снять, отбросить рваные обноски, передники из фиговых листов, чтоб помогли вы всем, кто тоже хочет от груза тяжкого освободиться. А я же путь вам укажу, но каждый должен пройти свой путь, как не было бы больно.

Не ждите чуда, что вас спасё т от вас, и боли вы не бойтесь, ведь Осознанье всю вашу боль развеет и в радости экстаз оборотит.

Лицом к себе вы повернётесь с Осознаньем, и Бог вас спросит: "Где же – вы?" И вы не станете стыдиться, и бояться, и прятаться от Бога. Вы будете тверды, спокойны. Произнесёте вы в ответ: "Узри нас, Бог, вот – наши души, наши существа и мы с Тобой – едины. Стыдясь, боясь, испытывая боль, мы долго шли извилистой тропою, дорогою Добра и Зла, что уготовил нам Ты на заре Времён. Вперёд Ностальгия Великая побуждала нас идти, а Вера Сердце поддерживала, груз же Осознанье с плеч наших сняло, и обмыло раны, и вновь в Твоё присутствие нас привело. Теперь обнажены – мы от Зла и от Добра, от Жизни и от Смерти, обнажены от Дуальности иллюзий, обнажены от разных "я", и "Я" Божественное, Всеохватное не нужно прятать нам. Без фиговых листов, что прикрывали нашу наготу, стоим мы пред Тобой, нам нечего стыдиться, нечего бояться, ведь Твоим Светом мы озарены. Смотри, едины – мы. Мы всё преодолели".

И Бог обнимет вас и к Древу Жизни отведёт.

Так учил я Ноя.

Так учу и вас.

Глава 33

Наши сердца тосковали и стремились в "убежище". Но зимние ветра замели пещеру снегами, и долго, пока не стаяли сугробы, мы не могли в неё войти.

Но вот наступила весна. Однажды ночью, когда взор небес был кроток и светел, а дыханье ветра тепло и напоено ароматом распустившихся листьев, Мастер отвёл нас в "убежище".

С того дня, как Мирдада увели в Бетарскую тюрьму, никто не заходил сюда. Восемь плоских камней стояли полукругом, казалось, они тоже ждали и скучали по нам.

Каждый занял своё привычное место. Полная луна смотрела на нас с высоты, скользя по нашим лицам, по устам Мастера, готовая внимать каждому его слову. Мы все также обратились в слух, ожидая, что Мирдад заговорит. Но он молчал.

Водопад, обрушиваясь со скалы на скалу, пел в ночи свою песню. Время от времени до нас доносилось уханье совы и трескотня сверчков.

Долго сидели мы, затаив дыхание, в тишине, прежде чем Мастер поднял голову, открыл глаза и обратился к нам.

МИРДАД: Братья! Безмятежна – эта ночь, прекрасна и светла. Мирдад хотел бы, чтоб песню смогли услышать вы, что Ночь для вас поёт. Внемлите её голосу. Ночь - бесподобная певица.

Из тё мных прошлого щелей, из светлых замков, что будущее стр оит, с облаков, из недр Земли её струится голос, бежит он непрерывною волной до самых дальних уголков Вселенной. Могуч – он, словно водопад, и кружит вас в своё м водовороте. Раскройте уши, чтоб слышать его могли вы.

То, что суета дневная разрушает, Ночь возводит вновь со знаньем дела. Волшебница – она. Ведь разве луна и звёзды не прячутся в дневном сияньи? И то, что топит День в болоте притворства и фантазий, то воспевает Ночь повсюду в сдержанном экстазе. Ночные сны растений поют в её едином, стройном хоре.

Прислушайтесь к песням небесных светил,

Что кружатся в небе ночном.

Они колыбельную песню поют

Ребё нку, уснувшему сном,

В кроватке, сплетённой из марева звё зд,

Царю, что без трона томится,

И свету, лишённому искорки грё з,

И Богу, в коротких штанишках.

Слышишь, заботами полнится наша Земля,

Накормить, напоить стараясь,

Дикий лес её полон зверей,

Воя, лая, рыча и кусаясь.

Птицы волшебные песни поют,

И луга дивный стих нам читают,

И деревья, что птицам приют дают,

О свободе порой мечтают.

И событий поток, круговорот

Черпает жизнь из колодца смерти.

И долины, и вершины,

И пустыни, и моря -

Вс ё томится ожиданьем,

В Бога веря и моля.

Чтобы снять с себя оковы,

Чтобы время стало новым,

Чтобы Бог хранил, любя.

Слышишь, матери мира плачут,

Обливаясь слезами сполна,

И отцы мира тоже плачут -

Захватила их та же волна.

Волна горя нахлынула в их дома,

Когда дети в войну их играют,

Когда Б ога хулят, проклиная судьбу,

Жизни силы свои пропивают.

Говорят о любви, ненавидя себя,

Когда Б ога в себе не знают.

Проливают кровь ближних своих,

Призывая ярость Потопа.

Услышь, как животы их от голода сжались,

Как распухшие веки болят,

Как иссохшие пальцы на ощупь

Остатки надежды найти хотят.

И как сильно ранено сердце -

На многие части распалось оно.

Слышишь, адский мотор грохочет

Город надменный упасть готов

Тленный оплот его мощи

Скинет иго своих оков.

И ценности прошлых дней

Падают в лужи грязи и крови.

Слышите, молитвы о праведности

Вместе с криками похоти громко звенят,

И дети лепечут нам сплетни,

Что ужасом душу порой леденят.

Юная дева, смутившись,

Песнь проститутки поёт.

Старый разбойник, напившись,

Храбрости од у в ночи воздаё т.

В каждой лачуге, в каждой избе

Всех племён и народов

Гимн человеку и его борьбе

Ночь возвестит у порога.

Вот она - чародейка ночь,

Все песни в одну смешала,

Баллады о трудностях, гимны борьбе -

Песнь, что прохладой ночной дышала.

Величава – она и бесконечна – в охвате.

Так глубока и настолько сладка,

Что даже ангелов хор и их арфы -

То гомон невнятный,

Нелепое слов бормотанье

В сравнении с ней.

То Победителя песнь триумфальная.

Горы уснули в объятиях Ночи,

Пустыни и дюны вздыхают во сне.

С боку на бок глубины, ворочаясь,

Колыбельную звё здам поют в тишине

Жители вымерших городов,

Святая Триада и Всеединая Воля

Приветствуют и прославляют все

Человека, познавшего Бога.

Счастливы те, кто слышат и осозн ают.

Счастливы те, кто в одиночестве Ночью

Ощущают себя тихими, глубокими ,

Просторными, как Ночь,

Чьи лица не сгорают от стыда

Из-за преступлений, совершё нных во тьме,

Чьи веки не распухли от слё з,

Ч то их братья из-за них проливали,

Чьи руки не чешутся от алчности

И желанья что-то разрушить,

Чьи уши не заложены от едкого шипения

П охоти и страсти,

Чьи мысли не противоречат себе,

Чьё сердце не является ульем

Р азного рода тревог,

Что роятся в ночи без конца

В каждом уголке Времени,

Чьи страхи не прорыли ходы в их голове,

Кто смело Ночи скажет:

"Разоблачи меня до того, как настанет День",

Кто смело скажет дню:

"Раскрой меня до Ночи".

Да, трижды счастлив тот,

К то, оставшись в Ночи один,

Чувствует себя с ней в единстве,

Таким же безмолвным,

Т аким же бесконечным, как она.

Лишь ему Ночь свои славные песни поёт.

Дружите с Ночью.

Тщательно ом ойте сердце кровью своей жизни

И вручите его вы Ночи.

Доверьте ей заветные мечты,

К ногам её амбиции сложите,

Все те Желания, что держат вас,

Отдайте ей.

Неуязвимы станете для всех дневных метаний,

И Ночь вам будет подтвержденьем

Перед людьми другими, что победили вы,

Ч то вы превозмогли.

И пусть вас лавина обманчивых дней

Уносит всё дальше и дальше -

Доверившись Ночи, вы дружите с ней

И неуязвимы для фальши.

Во мраке ль идё те по горной тропе,

Стремитесь к вершине высокой -

Доверившись Ночи, верны вы себе,

И с той не собьё тесь дороги.

Мишенью ли стали для злостной молвы

И в двери стучится сомненье -

Доверившись Ночи, уверены вы

В высоком своё м назначеньи.

И с В ерою той всемогущей

Вы День покорите грядущий.

Услышьте, как стучит Ночное сердце – то бьётся сердце ЧелоВека. Будь у меня слёзы, я отдал бы их этой ночью всем звёздам небосклона, я отдал бы их каждой песчинке во Вселенском океане, и ручейку, что журчит, кузнечику, что так стрекочет, фиалке, что, качаясь на ветру, свой аромат нам изливает, порыву ветра, скалам и долинам, травинке каждой и всему тому, что внемлет Ночи и покоем дышит и излучает красоту. Я бы пролил слёзы, прося прощение за людскую злобу, неблагодарность и невежество.

Ведь человек, служитель богов Богатства, Власти, Разрушенья, так занят ими, что не достаёт ни времени, ни сил ему, чтоб уделить вниманья капельку желаниям другого, услышать хоть на миг другого голос. Лишь свои желанья он исполняет, и лишь голос свой умеет он услышать.