Текст книги "Книга Мирдада (СИ)"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

И стины же семена заложены во в сех вещах и людях. Твоя задача - не сеять семена, а подготавливать благоприятные условия для роста их и размноженья.

В течении Вселенной возможно всё. Свободным может стать любой. Поэтому твоя задача поведать о Свободе всем, и тем, кто жаждет вершин достичь, и тем, кто на Земле остаться хочет. Ведь даже тот, кто роется в земле, однажды голову поднимет и возжелает в небо улететь, достичь высот и побывать на солнце.

Микастер: До сих пор, несмотря на наши постоянные просьбы, Мастер так и не раскрыл нам тайну своего исчезновения накануне праздника. И это приводит нас в уныние. Разве не достойны мы его доверия?

МИРДАД: Достойны – Любви моей и моего доверия – достойны. Доверие ли – больше, чем Любовь, Микастер? И разве своё сердце я вам не отдаю всё без остатка?

И если я не говорил о тех событиях, то лишь потому, что Шамадаму время раскаяться хотел я дать. При помощи двух незнакомцев заставил меня выйти из убежища и в пропасть он меня столкнул. Несчастный Шамадам! Не мог он и помыслить, что даже бездна руками нежными Мирдада примет и ступени, ведущие к вершине, сотворит.

Услышав это, мы преисполнились благоговения и замолчали, не осмеливаясь спросить, как Мастер вышел невредимым из той ситуации, что для другого завершилась бы смертью. Мы долго хранили молчание.

Химбал: Но почему Шамадам подвергает Мастера гоненьям в то время, как Мастер любит Шамадама?

МИРДАД: Не Мастера желает уничтожить, желает прочь он выгнать Шамадама.

Ведь наделите вы слепого властью, и вырвет он глаза всем остальным, кто видит, даже тем, кто над его глазами потрудился, прозреть ему помог.

Дайте рабу свободу хотя бы на день, и в рынок невольников мир он превратит. И прежде всех оковы он наденет на того, кто за его свободу кровь пролил.

Фальшива – любая светская власть. Она вонзает когти и, угрожая, бряцает мечом, спесивая, перед толпой проход ит, сияя золотом и серебром. Всё это нужно ей лишь для того , чтобы никто не видел сердца её фальши. И трон её , шатаясь, на острие копья стоит. А душу, тщеславием охваченную, прячет она за колдовские амулеты, чтобы никто не видел пустоты её .

Такая власть – проклятие и шоры для ЧелоВека, что жаждет испытать её . Любой ценой она держаться станет, и даже при угрозе разрушенья человека и тех, кто подчиняется ему, и тех, кто не согласен с ним.

Из-за жажды власти люди не могут жить спокойно. Одни всё время борются, чтоб удержать её, другие, не обладающие ею, стремятся вырвать её из рук чужих. И в то же время ЧелоВек, Тот Бог в пелёнках, – ногами попран, оставлен без присмотра, без Надежды и Любви.

То битва – не на жизнь, а на смерть, безумно воины ей увлечены, и ни один из них не скинет маску с фальшивой той невесты, за которую так борются они, и не покажет всем её уродства.

Н ет власти той, из-за которой стоит волноваться. Лишь власть Осозн ания – бесценна, любую жертву можно ей п ринесть. Вкусив её однажды, отказаться вы от неё не сможете и с нею останетесь вы навсегда. Слова ваши сильнее всех легионов мира будут, а поступки благодеяниями станут, о которых все власти мира могут лишь мечтать.

Ведь Осознанье – это щит, а армия - Любовь. Но не тиранит, не преследует Она. Она – как дождь желанный для иссушённого сердца. И тех, кто отвергает Любовь и попирает, Она благословит не меньше, чем тех, кто жаждет напиться из источника Её. В своих Она уверенная силах не ищет подкрепления извне. Бесстрашная, не пользуется страхом, чтобы Собою озарить кого-то.

Как беден мир! Лишён – он Осозн анья. Поэтому так жаждет он ту нищету прикрыть, хотя бы покрывалом ложной власти. А власть же обладает фальшивой силой, и оба в ход пускают Страх. Страх их же уничтожит.

Всегда так было, что слабые объединяются в союз, чтоб слабость защитить и преумножить. Мирская власть и грубая мирская сила шагают вместе, плечом к плечу, гонимые кнутами Страха. Ежедневно платят они Невежеству войной, и кровью, и слезами. Невежество, коварно улыбаясь, твердит: "Отлично! Хорошо!"

"Отлично! Хорошо!" – то Шамадам воскликнул Шамадаму, когда он Чёрной пропасти меня вручил. Но он и не подумал, что, Мирдада бросая в бездну, в Пропасть бросил он себя. Не поглотила Мирдада бездна. Шамадаму же придётся долго потрудиться, царапая ногтями стены в темноте, чтоб выбраться оттуда.

Погремушкой является та власть мирская. Пусть то т, кто ничего не смыслит в Осознаньи , играет с нею, забавляясь, как дитя. Но вы же не должны навязывать себя. Ведь то, что силой насаждалось, то рано или поздно отвергнуто той силой будет.

Не ищите власти ни над кем, то дело Воли Всеединой. И не ищите власти над вещами человека, ведь человек столь сильно к ним привязан, почти как к жизни, ненавидит всех он, не доверяет тем, кто хочет из оков его освободить. Ищите же путь к сердцу человека через Любовь и Осознанье, найдя же, вы с лёгкостью его освободите от цепей.

Любовь направит ваши руки, Осознанье дорогу вашу светом озарит.

Глава 28

Мастер закончил речь, и мы погрузились в размышления. Вдруг у входа послышались шаги и голоса. Через минуту в пещере появились двое вооружённых до зубов солдат. Они встали по обеим сторонам от выхода. Их сабли сверкали на солнце. Затем в пещеру вошёл молодой человек в богатой одежде, за ним семенил Шамадам, а следом шли ещё два солдата.

Молодой человек был принц, властитель Молочных гор. Он остановился у входа и оглядел лица находившихся в пещере монахов. Затем, остановив свой взгляд на Мастере, он поклонился и произнёс:

–Приветствую тебя, святой человек! Мы пришли, чтобы выразить своё почтение Мирдаду, чья слава разнеслась далеко в этих горах и достигла нашей столицы.

МИРДАД: На колеснице огненной молва в далёких странах разъезжает. А дома она едва на костылях бредёт. Старейшина – тому свидетель. Не верь, принц, капризам слухов.

Принц: Всё же ласкает слух молва, сладко – сознание того, что твоё имя передаётся из уст в уста.

МИРДАД: Слышать своё имя на устах у всех – всё то же, что на песке чертить его. Волной прибрежной смоет имя вскоре, так и с уст слетит оно при первом же чиханьи. И если ты не хочешь, чтоб чихали на тебя, не на устах ты должен быть, а в сердце человека.

Принц: Но семью замками заперты сердца.

МИРДАД: Хоть сотня может быть замков, но ключ – один.

Принц: У тебя есть ключ? Он нужен мне.

МИРДАД: И у тебя он есть.

Принц: Увы! Ты ценишь меня больше, чем стою я. Искал я долго ключ к сердцу моего соседа, но отыскать не смог. Могущественный повелитель – мой сосед, и он хочет идти на меня войной. Я тоже вынужден поднять армию на защиту своей родины, несмотря на моё миролюбивое расположенье. Пусть моя корона и разукрашенное платье не вводят в заблуждение тебя. Я так и не нашёл того ключа в своей одежды складках, Мастер.

МИРДАД: Они скрывают ключ, но не владеют им. Со следа твои ступни они сбивают и руки тормозят, и отвлекают взгляд, и поиск твой – напрасен.

Принц: Что может Мастер иметь в виду, когда говорит это? Должен ли я снять корону и платье, дабы отыскать ключ к сердцу моего соседа?

МИРДАД: Чтоб сохранить их, ты должен потерять соседа. Чтобы соседа сохранить, ты должен отказаться от короны. А потерять соседа – то значит потерять себя.

Принц: Не стану я покупать дружбу по такой безумной цене.

МИРДАД: А себя ты стал бы покупать такой ценой?

Принц: Себя? Но ведь я – не узник, чтоб выкупать свободу. Да и к тому же армия моя – отлично вооружена и сможет меня защитить. Сосед мой вряд ли может похвастаться тем, что его армия лучше.

МИРДАД: Быть пленником у человека иль у вещи - заключенье слишком горькое, с трудом ты можешь вынести его, но быть заложником у целой армии людей или вещей - то высылка без права возвращенья. Ведь зависеть от кого-то - значит быть у него в плену. Поэтому уж лучше зависеть вам от Бога, ведь быть в плену у Бога, значит быть Свободным.

Принц: И что же, по-твоему, я должен оставить себя, мой трон, и моих подданных без защиты?

МИРДАД: Не стоит оставаться без защиты.

Принц: Вот поэтому я и держу армию.

МИРДАД: Поэтому ты должен распустить её.

Принц. Но тогда мой сосед захватит наше королевство.

МИРДАД: Да, королевство он может захватить. Тебя ж никто не может уничтожить. Две тюрьмы, соединённые в одну, не смогут дать приют Свободе. Возрадуйся, если хоть из одной тюрьмы тебя освободят, но не завидуй тому, кто заточит себя в твою тюрьму.

Принц: Я – потомок древнего рода, знаменитого победами на поле брани. Не было такого, чтобы мы первыми начали войну. Но когда враг идёт на нас, мы не отступаем и не покидаем поле до тех пор, пока не установим знамя на его территории. Плохой совет даёшь ты мне. Подумать только, позволить соседу делать то, что он пожелает!

МИРДАД: Разве не сказал ты, что миром хотел бы дело завершить?

Принц: Да, это – так.

МИРДАД: Тогда и в битву не вступай.

Принц: Но когда угрожают войной, поневоле вынужден принять бой. Только так и можно добиться мира.

МИРДАД: Убьёшь соседа, чтобы в мире жить с ним! Нет большой заслуги в том, чтоб с мертвецом жить в мире. Ты попробуй в мире жить с живым. И если должен ты вести войну с людьми, чьи интересы с твоими не совпадают, тогда веди войну ты с Богом, Который породил весь этот мир и тех людей. Веди войну ты со Вселенной, ведь много в ней всего, что в замешательство приводит и смущает, расстраивает планы, хочешь иль не хочешь, входит в жизнь твою.

Принц: Что ж делать мне: я хочу мира, но сосед желает драться.

МИРДАД: Драться!

Принц: Ну, вот, теперь ты дельный дал совет.

МИРДАД: Да, драться! Но не с соседом, а со всем, что заставляет тебя и твоего соседа воевать.

Отчего сосед твой желает воевать с тобой? Не оттого ль, что ты – голубоглаз, а у него – зелёные глаза? Не оттого ль, что ты об ангелах мечтаешь, а он – о демонах? Иль может оттого, что любишь ты его всем сердцем, как себя, и всё готов разделить ты с ним?

Наряд твой, твой трон, твоё богатство, твоя слава и всё, что для тебя тюрьмою стало, соседа прельщает твоего, за это он готов бороться.

Сможешь ли ты разгромить его, копья не поднимая? Тогда опереди его и объяви войну всем тем вещам. Когда же их ты победишь и от когтей освободишься, когда ты выбросишь их прочь, как нечистоты, тогда, возможно, твой сосед откажется от притязаний и в ножны вложит меч, и скажет сам себе: "Будь вещи те достойны, чтоб за них бороться, не выбросил бы их принц".

Коль твой сосед упорствовать начнёт в безумстве, коль груду нечистот он заберёт себе, возрадуйся, что можешь вздохнуть свободно, и над участью его пролей слезу.

Принц: А как же быть с честью, которая – дороже всего на свете.

МИРДАД: Единственная честь для человека – быть ЧелоВекОМ, Который есть образ и подобье Бога. Вся остальная честь - то лишь бесчестье.

Честь, дарованную человеку человеком, легко забрать и уничтожить. Честь, что мечом в бою добыта, мечом же можно и отнять. Никакая честь заржавленной стрелы не стоит, не стоит слёз и пролитой крови.

Принц: А свобода, моя свобода и моих людей, разве не стоит она жертвы?

МИРДАД: Свобода требует, чтоб в жертву принёс себя ты. И не во власти твоего соседа забрать твою Свободу. Да и ты не можешь выиграть Её иль защитить. А поле битвы – для Неё могила.

Свободу в сердце лишь возможно завоевать иль потерять.

Войну вести ты хочешь? Сердцу объяви её. Разоружи его. Пусть оно сложит все свои надежды, все страхи и желанья, что мир твой в загон тебе же превратили. Освободив же сердце, станешь ты Вселенной шире, и сможешь странствовать ты в ней по доброй воле, ничто тебе уже не помешает.

То война – единственная, что борьбы – достойна . Вступи в неё , и времени не будет на другие войны, и станут для тебя они лишь зверством и происками дьявола, что силы иссушают, созн ание твоё мутят и заставляют тем проиграть войну с собой, священную войну. Её ты выиграй, и обретё шь бессмертную ты славу. Победа же в любой другой войне – всё то же, что разгром полнейший. И в том есть ужас войн всех на З емле, что оба – победитель, проигравший - потерпят пораженье.

Хочешь мира? Ищи его не в документах и бумагах. Да хоть на камне высечешь слова, напрасно всё.

Перо, что пишет слово «Мир», с такой же лёгкостью напишет и «Война», а долото, что высекает в камне «давайте мирно жить», оно же может высечь «давайте воевать». И время камень превратит в песок, бумага истлеет, а перо источит червь, и долото насквозь всё проржавеет. Но не властно время над сердцем человека, над престолом Осознанья.

Как только Осознанье твоё сердце озарит, тогда победа пребудет за тобой, и Мир в том сердце навеки воцарится. Понимающее сердце всегда – в покое, даже среди мира, объятого войной.

В невежественном сердце – раскол. Раздвоенное сердце подходит для раздвоенного мира. А мир, на части разделённый,- то почва для постоянных ссор и войн.

Тогда как понимающее сердце твоё – едино, мир со здаст оно единый. А мир единый - всегда в покое. Ведь только двое могут воевать.

И потому веди войну ты с сердцем, чтоб единым оно стало. В награду ты получишь вечный Мир с собой.

Когда же ты увидишь во всяком камне трон, в любой пещере - замок, тогда возрадуется Солнце и станет твоим троном, и звёзды двери гостеприимно распахнут.

Когда же в маргаритке ты увидишь медаль иль орден, и всяк червяк тебя чему-нибудь научит, тогда звезда любая воссияет медалью на груди твоей, Земля тебе трибуной станет.

Когда ты сердцем станешь управлять, какая разница тебе, кто телом будет твоим править? Когда Вселенная у ног твоих, какая разница тебе, кто тем или иным клочком Земли владеет?

Принц: Слова твои – заманчивы. Однако не кажется ль тебе, что война – закон природы? Ведь даже рыбы в море воюют меж собой. А слабый всегда является добычей для сильного. Но я не желаю стать чьей-нибудь добычей.

МИРДАД: То, что кажется тебе войною,- лишь способ Природы, чтоб кормиться и плодиться.

Сильный слабому становится едою не реже, чем слабый питает сильного. Кто же – слаб тогда, а кто – силён в Природе?

Природа - вот силач. Все остальные - немощны, подчинен ы её законам, смиренно кружатся они в потоке Смерти.

И лишь бессмертного причислить можем к рангу сильных. А ЧелоВек – бессмертен, и Он - сильнее, чем Природа. И поедает сердце Он её из плоти для того лишь, чтобы бесплотное в Себе освободить. И размножается Он для того лишь, чтоб выйти за пределы размноженья.

Пусть люди, что нечистые желанья чистейшими инстинктами животных оправдывают, свиньями себя зовут, волками иль шакалами, иль кем-нибудь ещё, но пусть не будут позорить имя ЧелоВека.

Поверь Мирдаду и пребывай в покое.

Принц: Старейшина сказал мне, что Мирдад посвящён в тайны магии, и я желал бы, чтобы он продемонстрировал своё искусство, чтобы я поверил в него.

МИРДАД: Если раскрытье Бога в ЧелоВеке – это магия, тогда Мирдад, конечно, – чародей. Желаешь доказательство тому? Тогда смотри!

Я есть доказательство тому.

Начинай же. Сделай то, за чем пришёл.

Принц: Ты угадал, у меня есть и другое дело, кроме как выслушивать твои небылицы. Ведь принц Бетара – тоже чародей, но только другого рода, и ты увидишь сейчас его умение.

Принесите оковы для этого Бога-Человека или Человека-Бога, и наденьте их на его ноги и руки, покажите ему и всем присутствующим, как вы умеете колдовать.

Солдаты налетели на Мастера и принялись заковывать его в кандалы. Какое-то время Семеро сидели, не зная, как воспринимать происходящее, в шутку или всерьёз. Майкайон и Цамора осознали, что происходит, и кинулись на солдат. Они уже было выиграли сражение, но тут раздался голос Мастера.

МИРДАД: Пусть вершат они своё, Майкайон. Пусть будет, как они хотят, Цамора. Эти кандалы Мирдаду не страшнее Чёрной пропасти. Пусть Шамадам возрадуется, что залатал он власть свою с помощью правителя Бетара. Со временем заплата оторвётся вместе с ними.

Майкайон: Разве можем мы спокойно наблюдать, как нашего Мастера заковывают в кандалы, будто он – преступник?

МИРДАД: Не беспокойтесь обо мне и пребывайте в Мире и покое. Ведь однажды они и с вами поступят так же, но лишь себя поранят, а не вас.

Принц: Так будет с каждым жуликом и шарлатаном, который посмеет насмехаться над установленным порядком и властями.

Этот святой человек (указывая на Шамадама)– законный предводитель Братства, а слово его – закон для всех. Этот Ковчег, чьим изобилием вы наслаждаетесь, находится под моей защитой. Я наблюдаю за его судьбой, я охраняю его кров и имущество, мой меч отрубит ту руку, что дотронется до него со злым умыслом. Пусть все знают и помнят о том.

(Обращаясь к солдатам) Выведите этого негодяя вон. Его опасные идеи да не разрушат наш Ковчег. Если следовать его идеалам, вскоре разорится наше королевство, и наша земля падёт. Пусть же отныне он вещает стенам подземелья в Бетаре. Уберите его отсюда.

Солдаты вывели Мастера наружу, принц и Шамадам последовали за ними, раздувшись от гордости. Семеро шли позади этой процессии. Глазами они провожали Мастера, их губы пересохли от горя, а сердца разрывались от страданий.

Мастер шёл, подняв голову. Пройдя некоторое расстояние, он повернулся к нам и сказал:

–Не волнуйтесь за Мирдада. Я не покину вас, пока не выполню работу, пока я не спущу на воду Ковчег и вас не сделаю его командой.

Долго ещё слова эти эхом отдавались в наших ушах вместе с лязгом цепей.

Глава 29

Один день сменял другой, и каждый из них был короче предыдущего. Всё отчётливей ощущалось в воздухе дыхание приближающейся зимы. И вот выпал первый снег.

Притихшие, стояли горы, с головой укрытые белым покрывалом. Лишь внизу, в долине, виднелись островки сухой травы, между которых стлались ленты рек, несущих свои воды к морю. Казалось, природа замерла в умиротворении, избавленная от хлопот и волнений.

Но в наших сердцах не было того покоя, который приходит с наступлением холодов. Семеро пребывали в смятении. Стоило блеснуть лучу надежды, как нас охватывали сомнения, и надежда сменялась отчаянием. Майкайон, Микастер и Цамора склонялись к тому, что Мастер вернётся. Беннун, Химбал и Абимар не разделяли их мнения. Но все ощущали пустоту и тщетность бытия.

Ковчег возвышался, взирая на спящую природу. Морозная тишина стояла в его залах, несмотря на попытки Шамадама привнести уют и тепло. С тех пор, как увели Мирдада, Шамадам окружал нас заботой. Он предлагал нам лучшую еду и вино. Но пища не придавала нам сил, а вино не оживляло нас. Он без конца подбрасывал в очаг дрова, но огонь не согревал нас. Он был вежлив и выказывал расположение. Но его вежливость и обходительность лишь отдаляли нас от него всё больше. Долгое время он не вспоминал о Мастере. Но однажды он раскрыл нам своё сердце.

Шамадам. Братья, вы неверно понимаете меня, если полагаете, что я ненавижу Мирдада. Мне жаль его всем сердцем.

Возможно, Мирдад – не злодей, но он – фантазёр. Учение, которое он проповедует, непрактично и ложно, его суть – трудна для понимания. Оно – не применимо к нашей жизни. И Мирдаду, и тем, кто последует за ним, не миновать беды, как только они столкнутся с реальностью. Я в этом убеждён, поэтому и хочу спасти вас.

Язык Мирдада – остёр, поскольку его отточило безрассудство юности, но сердце его – слепо, упрямо и нечестиво. Моё же сердце трепещет перед ликом Бога, а опыт прожитых лет придаёт моим словам силу.

Кто мог бы управлять Ковчегом лучше, чем я? Разве мы не живём долгие годы вместе, и разве я всё это время не был вам отцом и братом? Разве наши мысли – не осенены покоем, а руки – не полны изобилием? Так зачем же разрушать всё то, что так долго строили, и сеять недоверие и вражду там, где так долго царили вера и уважение?

Бессмысленно отказываться от одной птицы в руках ради десятка птиц, сидящих на дереве. Мирдад хотел бы, чтоб вы отреклись от Ковчега, который служил вам приютом и помогал быть ближе к Богу, давал вам всё, что может пожелать смертный, и при этом охранял от мирской суеты. И что же он обещал взамен? Сердечную боль, разочарование, непрестанную борьбу и нищету!

Небесный Ковчег в безбрежной пустоте – это нелепые мечты. Только ребёнок выдумывает себе такую манящую невероятность. Разве ваш Мирдад – мудрее Ноя, основателя Ковчега? Мне больно сознавать, что вы приняли его бред так близко к сердцу.

Возможно, я согрешил перед Ковчегом, когда обошёл его традиции и прибегнул к помощи правителя Бетара. Но я сделал это лишь затем, чтоб помешать Мирдаду совершить безумство. Лишь о вас печётся моё сердце, и это служит оправданием моему поступку. Я хотел спасти вас и наш Ковчег пока не поздно. И Бог помог мне – вы спасены.

Возрадуйтесь же, братья, и возблагодарите Бога за то, что вам не пришлось стать свидетелями гибели Ковчега. Я, например, не смог бы вынести такого позора.

Ныне я вновь посвящаю себя служению Богу Ноя, Ковчегу и вам, мои братья. Будьте же счастливы, как раньше, ведь ваше счастье – моё счастье.

Шамадам разрыдался. Но его рыдания не нашли поддержки ни в глазах, ни в сердцах наших.

Однажды утром, когда по горным вершинам, наконец, скользнули первые лучи солнца, Цамора взял в руки арфу и начал петь:

–Замерла песнь на замёрзших устах Моей арфы.

Скована льдами навеки мечта Моей арфы.

Где же дыханье, что песню вдохнёт в мою арфу?

Где же ладонь, что согреет мечту моей арфы?

В мрачной темнице томится она,

В мрачной темнице Бетара.

Будь же просителем, ветер, моим,

Выпроси песнь для меня у цепей

В мрачной темнице Бетара.

Будь похитителем, солнечный луч,

Мечту для меня укради у цепей

В мрачной темнице Бетара.

В небе царил я могучим орлом,

Был королём я.

Правит сова нынче небом моим,

И сирота я,

Крылья обрезали птице моей

В мрачной темнице Бетара.

Слёза выкатилась из глаз Цаморы, руки его опустились, голова задрожала и склонилась над арфой. Его слёзы дали выход нашему горю, так долго сдерживаемому, и оно вырвалось на свободу.

Майкайон вскочил и с криком "Я задыхаюсь!" бросился к двери. Цамора, Микастер и я последовали за ним через двор к воротам, за которые братьям выходить не разрешалось. Майкайон рывком отодвинул засов, распахнул ворота и выбежал на поляну. Мы ринулись за ним.

Солнце согревало нас, слепило глаза. Всюду, до горизонта, волнами выступали укутанные снегами горы. Всё сияло и искрилось, над миром висела тишина, и только скрип снега под ногами нарушал её очарованье. Холодный воздух обжигал лёгкие, но, несмотря на это, его прикосновения казались нам ласкающим дуновением, и мы почувствовали себя обновлёнными и возродившимися, хоть и не прилагали к тому усилий.

Даже настроение Майкайона изменилось. Он остановился и воскликнул: "До чего же прекрасно дышать! Да, просто дышать!"

И впервые мы наслаждались свободным дыханием и ощущали прикосновение Великого Дыхания.

Мы прошли ещё немного вперёд, и тут Микастер заметил силуэт на отдалённой возвышенности. Кто-то сказал, что это – волк, другие решили, что это – обломок скалы, с которого ветром смело снег. Нам показалось, что силуэт движется в нашу сторону, и мы решили пойти навстречу. Чем ближе мы подходили, тем отчётливее вырисовывалась фигура человека. Майкайон подпрыгнул и закричал: "Это – он!"

И это был он – мы узнали его лёгкую походку, его благородную осанку и гордо поднятую голову. Ветерок играл складками одеяния Мастера и развевал его тёмные волосы. Солнце тронуло его лицо лёгким загаром, и оно светилось. Глаза его, тёмные и полные грёз, смотрели на нас, излучая уверенность и Любовь. Его ступни, обутые в деревянные сандалии, покраснели от мороза.

Майкайон подбежал к нему и упал перед ним на колени, рыдая и смеясь, и повторяя: "Наконец-то моя душа вернулась ко мне!"

Остальные трое проделали то же, но Мастер поднял нас, обнял каждого и сказал:

–Примите Веры поцелуй. Отныне с Нею вы будете ложиться спать и просыпаться с Верой в сердце, и никаким сомненьям не будет уж приюта в ваших снах, и вам они уже не помешают на праведном пути.

Когда четверо братьев, оставшиеся в Ковчеге, увидели Мастера у дверей монастыря, они решили, что это – призрак, и перепугались. Но когда он приветствовал их, назвав каждого по имени, они опомнились и бросились к его ногам, все, кроме Шамадама, который словно прирос к креслу. Мастер обнял их.

Шамадам глянул на Мастера и затрясся, лицо его стало мертвенно-бледным, губы дрожали, а руки пытались за что-нибудь ухватиться. Он соскользнул с кресла и на четвереньках подполз к Мастеру. Он обхватил его ступни и, опустив голову, произнёс: "Я тоже верю". Мастер поднял его, не поцеловав, и обратился к нему:

– Шамадам трепещет от страха. Страх велит ему сказать: "Я тоже верю".

Шамадам дрожит и преклоняется пред "волшебством", что помогло Мирдаду из Чёрной бездны выбраться и из тюрьмы Бетара выйти. Возмездия боится Шамадам. На этот счёт пусть будет он спокоен и сердце откроет Вере.

Вера, что рождена волнами страха,– лишь пена на волнах. Со Страхом вздымается она и с ним же убывает. Истинная Вера на стебле Любви цветёт, а Осознание – плод Её. И если Бога ты боишься, тогда не верь в Него.

Шамадам (отползая назад и смотря в пол): В своём доме Шамадам стал изгоем и бесстыдником. Разреши мне хотя бы на один день стать твоим слугой и принести тебе еду и одежду. Ведь ты, наверное, проголодался и замёрз.

МИРДАД: Есть у меня еда, которую на кухне не готовят, согрет теплом я, что ни огонь, ни зимняя одежда не дарят телу. Может разве Шамадам таким теплом и пищей запастись?

Смотри! Пришло зимою море на вершины, вершины рады им укрыться, как одеялом, чтоб согреться.

И море тоже радо на вершинах возлежать и ненадолго отказаться от движенья. Придёт весна, и море, как спящая змея, от сна воспрянет и вернёт свободу, что временно зиме в залог вручило. И снова станет берег омывать и в воздух воспарять, блуждать по небу и землю орошать, где пожелает.

Но люди есть, что в спячке пребывают всю жизнь, и в их краях – всегда зима. И не увидели они ещё примет Весны. Мирдад – примета! Предзнаменованье Жизни, а не похоронный звон. Как долго спать ещё намерен ты?

Поверь мне, что жизнь людей и смерть – ни что иное, как зимний сон. И я расшевелить их ото сна пришёл, позвать на воздух свободной жизни, прочь из их берлог. Поверь мне, себя же ради.

Шамадам стоял, не двигаясь, и слушал. Беннун напомнил мне, чтоб я спросил у Мастера, как ему удалось выбраться из Бетарской тюрьмы, но мой язык не мог выговорить этого вопроса. Однако Мастер догадался на него ответить.

МИРДАД: Бетарская тюрьма уж больше не темница. Отныне в храм превращена она. А принц Бетара боле уж не принц. Сегодня он такой же пилигрим, как и вы.

И мрачная тюрьма, Беннун, способна превратиться в сияющий маяк. И способ есть уговорить любого принца обнажить главу, перед короной Истины венец свой снять. И даже грохочущие цепи заставить можно Небесную мелодию сыграть. Нет чуда удивительней на свете, чем чудо Осознанья.

Слова Мастера о том, что принц Бетара отрёкся от престола, оглушили Шамадама, точно громом, и у него начались судороги, такие сильные, что мы испугались за его жизнь. Вскоре он перестал корчиться, поражённый обмороком, и нам пришлось приводить его в чувство.

Глава 30

Ещё до возвращения Мастера из Бетара Майкайон вёл себя так, будто с ним случилась беда. То же продолжалось и после. Большую часть времени он держался особняком, почти ничего не говорил, мало ел и редко выходил из своей кельи. Никому, даже мне, не раскрывал он того, что тяготило ему сердце. Мы удивлялись, что Мастер не пытался облегчить его страдания, хотя он любил Майкайона.

Однажды, когда Майкайон и остальные братья грелись у очага, Мастер завёл разговор о Великой Ностальгии.

МИРДАД: Однажды некому мужчине приснился сон.

Стоял он на зелёном берегу реки широкой, быстрой и бесшумной. Вокруг же было множество народу, мужчины, женщины, и старики, и дети, всех возрастов, из разных стран. В руках у них колёса были размеров разных и цветов, по берегу они катали их. И были все одеты в нарядные одежды, веселились, пели и танцевали. Шум их голосов звучал в одном большом многоголосье. То громче, то тише хор звучал, то уносился вдаль, то возвращался снова.

Один лишь он не мог одеждой новою хвалиться, поскольку ничего о празднике не знал. И колеса в руках он не держал, которое катать он мог бы. Ни слова в том разговоре толпы не мог понять он. Как ни напрягал он взгляда, не мог он отыскать среди толпы ни одного знакомого. Смотрели люди в сторону его, будто вопрошая: "Кто – сей чудак?" Внезапно понял он, что не его – тот праздник, что чужой он – людям, и ощутил он в сердце своём тоску.

И в этот миг раздался рёв с другого брега. И он увидел, как люди упали ниц, закрыв глаза руками, и головы склонили. Образовалось два ряда, меж которых проход остался узкий. Тот мужчина один стоял среди прохода, не зная, убежать куда, что делать.

Взглянув туда, откуда нёсся рёв, увидел он быка, что пламя изрыгал, и дым, и пепел, и приближался этот бык к нему. Всё ближе бык, и хочет мужчина убежать, но не может, к земле прирос он будто, и уверен, что это уж – конец.

Когда же бык приблизился, грудь опалив ему дыханьем, случилось чудо: герой наш в воздух поднялся. А бык внизу всё жарче огнём палил, мужчина ж поднимался всё выше, задыхался он в дыму, но был уверен – ни огонь, ни дым не повредят ему. И через реку перелетел он.

Что же, оглянувшись, он увидал? Что бык пускает стрелы и целится в него. Он даже слышал свист их, и слышал треск одежды, пробитой остриём, но ни одна не ранила его. И вскоре бык, толпа, река исчезли, в тумане растворились, он же летел дальше.

Он пролетал над мёртвыми полями, сухими, каменистыми, где почва навеки солнцем выжжена. И вскоре на скале он приземлился. Кругом всё голо, нету ни травинки, ни ящерки, ни муравья. Он знал теперь: лежит его дорога к вершине той скалы.

Глаза его блуждали по камням, ища средь них дороги безопасной, но всё, что взор его мог обнаружить, – лишь узкая, извилистая тропка. Она вела к вершине, но лишь бараны да горные козлы по ней прошли бы, а не человек. Однако путь другой ему судьба, как видно, не укажет. И он пошёл по ней.

Однако он шагов не сделал сотни, как слева дорога показалась, широкая и ровная. Уж хотел свернуть он на неё – дорога вдруг стала многолюдною толпой. С трудом вверх поднималась половина людей тех, а другая катилась вниз. И было то зрелище так дико, так нелепо: как будто насмехаясь друг над другом, они тащились вверх, чтобы оттуда скатиться кубарем, крича при этом и издавая стоны.

Понаблюдав за поведеньем тех людей, он решил: должно быть, где-то в горах стоит приют умалишённых, и те, кто вниз катился, несомненно, оттуда убежавшие больные. И он продолжил путь свой по тропинке, то тут, то там о кочки спотыкаясь иль попадая в ямки, но всё же поднимаясь выше. А толпа редела, затем иссякла, и дорога теперь была пустой. И вновь герой наш один, как перст, на горе. Нет никого, чтоб указать дорогу, и некому помочь воспрянуть духом, и силы поддержать, что убывали, лишь надежда на то, что он когда-нибудь достигнет вершины, ещё теплилась в душе.