Текст книги "Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине."

Автор книги: Сергей Гусев-Оренбургский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Я их сейчас здесь застрелю.

Но, к нашему счастью, револьвер оказался в неисправности, и поэтому приказал нас вести дальше, до следующего удобного случая. Он последовал за нами.

Через некоторое время появилась навстречу кавалерия в большом количестве и с несколькими автоматическими ружьями.

Политком велел кавалеристам остановиться.

– Приготовьте винтовки, сейчас надо расстрелять этих контрреволюционеров

Несколько солдат слезло с лошадей. Зарядили винтовки. Нас поставили в ряд, чтобы было удобнее расстреливать. Стоя в ряду перед лицом смерти, один из нас, Константиновский, лишился ума и стал истерически громко смеяться. Другой из приговоренных, Подольский, почему-то глубоко засунул руки в карманы и не в состоянии был их высвободить: или в нем погасло сознание, так как на приказание политкома вынуть из кармана руки, Подольский остался неподвижен и бессмысленно глядел перед собою вдаль. Эго «неисполненное приказание» привело политкома в такое бешенство, что, обнажив шашку, он ударил его несколько раз по голове так сильно, что разбил ему череп… и мозги вывалились наружу.

Подольский упал.

Моя смерть была неотвратима.

И я, уже коснеющим языком, с последними искрами потухшего сознания, снова принялся быстро, быстро говорить. Я говорил о моей преданности большевикам и борьбе рабочего класса за свое освобождение.

Мои слова были бессвязны.

Но в них была искренность уходящего из жизни.

В мою пользу сказал один из конвоиров:

– Этот жид сам явился.

Политком разрешил мне отойти в сторону.

Я отошел.

Около меня очутился и единственный не еврей, бывший в нашей группе обреченных.

Раздалась дробь винтовок.

Упали мои товарищи по несчастью.

Нас обоих, оставшихся в живых, повезли дальше по направлению к Мироновке. Припоминаю, что с убитых была снята одежда и обувь. По дороге я и мой товарищ были обысканы нашими же конвоирами, у меня отобрали 20 рублей. Нас ввели, после целого ряда встреч и неизбежных угроз, на мироновскую телеграфную станцию, где находилась какая-то канцелярия. Здесь нас стал допрашивать политком пятого полка, молодой человек лет двадцати. Он начал свой допрос с того, что поставил меня и товарища к стене.

И стал в нас целиться из револьвера.

Но источник слов моих был, по-видимому, неиссякаем. Я с несвойственною мне горячностью стал почти что не просить, а спорить, требовать. Я стал требовать суда и следствия.

– Ибо мне смерть не страшна, говорил я, а ужасает то, что погибаю от рук своих же идейных товарищей, что умираю позорной смертью врага революции… а мне дороже жизни имя честного революционера, которое сохраню в глазах моих товарищей.

Слова мои подействовали на политкома. Он спросил меня:

– Вы еврей.

Я ответил:

– Я не еврей, а солдат армии труда и революции.

Это мое заявление окончательно расположило политкома в мою пользу. После минутного совещания со своими приближенными, политком объявил мне:

– Вы оправданы и можете идти.

Я просил политкома выдать в том удостоверение, что бы я мог оградить себя от могущих быть неприятностей. Политком сначала отказался, так как не имел печати, а потом выдал мне записку карандашом:

«Солидарен с советской властью».

Первый же патруль меня задержал, не придав значения записке. Я вернулся к политкому, и он выдал удостоверение по форме.

Я вторично пустился в путь.

Встречный патруль меня остановил и, когда я предъявил свое удостоверение, один из солдат спросил меня:

Какой национальности.

Я ответил столь счастливой для меня фразой;

– Я солдат армии труда и революции.

Солдат на это сказал:

– Я сам интернационалист, однако интересно, не еврей ли вы.

Я ответил:

– Для интернационалиста вопрос о принадлежности к нации немыслим.

Солдат, махнув рукой, как бы желая отвязаться от чего-то неприятного, отпустил меня…

«Успокоение»

…3-го марта погром в Россаве окончился…

Солдаты покинули деревню, pocсавские евреи стали собирать убитых и хоронить в братской могиле. Так закончила маленькая деревня свою длинную историю грабежей, жестокостей и убийств. Через две недели, когда пробрались сюда люди от комитета помощи, оставалась еще неприкосновенной декоративная, так сказать, сторона бесконечно большого несчастья: поломанные двери, окна, обломки дерева, стекла… всякого рода испорченные товары…

…и кровь, еще несмытая, человеческая кровь – в пустых домах, в открытых магазинах, на улице…

Никому и в голову не приходит убирать, подметать и чистить, – до того каждый еще объят ужасом несчастья, до того еще сильна овладевшая всеми апатия…

…и отчаяние…

VII. Уманьская резня

Умань – уездный город киевской губернии с населением в 60–65 тысяч человек. Из них приблизительно, в средних цифрах, евреев 35–40 тысяч, украинцев и русских тысяч 20 и поляков около 3 тысяч. Евреи составляют подавляющее большинство в городе, занимая центральные улицы и весь охватывающий их район, кроме некоторых уличек, где живет зажиточное польское население, украинско-русское чиновничество и вообще местная, так называемая, христианская аристократия. Предместья заселены в подавляющем большинстве мещанами. Еврейское население занимается главным образом мелкими ремеслами и торговлей. Довольно велик был процент вольных профессий: врачей, юристов, акушерок, фельдшеров, маклеров по торговле хлебом, а также процент людей тяжелого труда: ломовиков, носильщиков, водовозов, пильщиков, чернорабочих. Громаднейшая часть еврейского населена жила в бедности и нужде, за исключением десятка богачей и сотен состоятельных. Взаимное отношение между евреями и другими частями населения никогда по существу не были хорошими, особенно начиная с 1902–1903 года, начала гонений на евреев за их «революционность» и событий октября 1905 года, когда чернью, при сочувствии христианского чиновничества и духовенства, был устроен погром с 3 жертвами.

Потом были годы «худого» мира.

Революция 1917 года вначале содействовала улучшению отношений, но уже в дни власти Директории, отношение к евреям было полно ненависти и желания мстить. Власть обвиняла их в том, что они сплошь большевики. Гайдамаки издевались на улицах над евреями, избивали их, грабили, при полной безнаказанности. Были и случаи убийств. Одного еврея схватили на улице и за казармами замучили насмерть, сломав руки и ноги, и кинули голову в помойную яму.

…Жили в непрестанном кошмаре…

Тихий период

11-го марта ночью войска Директории эвакуировались и утром вошли советские партизанские отряды. «Начались грабежи и насилия», – повествует уманьская хроника, пока эти отряды не сменили более дисциплинированные. Но 17 го марта большевики бежали. Вошли гайдамаки. Еврейское население пережило невероятную панику, однако думским деятелям удалось отговорить начальника отряда от намерений устроить погром. 22-го марта гайдамаки бежали, вступили большевики. Это был 8-й украинский советский полк, куда зачислились в большом количестве известные Умани профессиональные воры, грабители и другие преступники, бежавшие из тюрьмы. «Снова, но в больших размерах, начались грабежи населения, преимущественно еврейского», – повествует хроника. Насилия над людьми не было, однако.

Затем идет период относительного спокойствия.

Он продолжался месяца полтора.

Советская власть наложила на город 15-ти миллионную контрибуцию, бельевую повинность, и произвела ряд весьма крупных реквизиций. Часть богатого и зажиточного населения была арестована, часть побывала на общественных работах. К этому же времени относится начало крупной противосоветской агитации, поведенной ее врагами среди христианского населения, преимущественно украинско-русского чиновничества, духовенства и окраинного мещанства.

Главные мотивы ее – антисемитские.

В кругах отсталых и темных масс распускали слухи о том, что власть принадлежит «жидам», что они закрыли православные церкви и превратили их в конюшни, что большевики это почти исключительно «жиды» что они отберут у мещан всю их собственность. И распускался еще ряд провокационных и подтасованных известий, слухов и выдумок.

А в городе росла дороговизна, безработица.

Действия большевиков, среди которых было много ограниченных и невежественных людей, работа чрезвычайки, конфискации, реквизиции и ряд слишком резких мероприятий в разных областях жизни, сбивали с толка и сильно озлобляли темную мещанскую массу, искони являющуюся послушным орудием в руках почти сплошь юдофобского духовенства, чиновничества, служивого и торгового элемента. Большую роль играл в этом усугублении вражды к еврейскому населению мутный священник Никольский, человек большого влияния. Еще при Керенском, он вел яростную монархическую и антисемитскую агитацию, за что был выслан из Умани в Киев. Но это обстоятельство тогда еще чуть не вызвало погрома в городе, так как мещане силою вознамерились не выпускать священника из города, и он был возвращен в Умань по просьбам представителей еврейского населения. Это не избавило их от его кровожадных призывов…

Так было в городе.

В деревне же шла организация восстания против советской власти, которую вели агенты Директоре и вообще крестьяне и деревенские интеллигенты. Велась агитация среди уманьского гарнизона, имеющая тоже главным мотивом антисемитизм, хотя и велась украинскими левыми эсерами.

Штогрин и Клименко были ее руководителями.

В середине апреля они подняли вооруженное восстание гарнизона, арестовали исполком, сместили евреев комиссаров. Но карательный отряд из Винницы разоружил гарнизон и установил порядок. Штогрин и Клименко бежали в уезд и своей агитацией в короткий срок восстановили против советской власти все селянство уманьщины. Неизменным козырем этой агитации явилось указание на то, что власть над народом захватили «чужеземцы»…

«Пришлые… жиды».

Штогрин сам уманец, учившийся в уманьском училище садоводства, был видным политическим деятелем и пользовался симпатиями, как защитник интересов крестьян. Он требовал предоставления левым эсерам мест в исполкоме и вообще реорганизации совета и исполкома так, что бы в большинстве был представлен христианский элемент. Не добившись этого, сделался руководителем повстанцев. Впоследствии на допросе ЧК ему ставили в вину, что он вел антисемитскую агитацию.

И спрашивали:

– Неужели вы не понимали, что это может вызвать еврейский погром.

Он заявил, что действительно звал крестьян на погром:

– Ибо иначе поднять крестьян нельзя было.

Он был расстрелян.

После расстрела его повстанческая волна усилилась, поднялись крестьяне почти всех окрестных деревень и под предводительством Клименко пошли в город. Все время знали, что повстанцы стоят кругом города, однако вступления их в самый город не ждали.

Но вскоре стало ясно, что слабым советским отрядам не справиться с ними, ибо число их все росло, восстание охватило всю Уманьщину. Повстанцы, получивши известный антисемитский универсал Григорьева, присоединились к нему и общим штурмом пошли на город.

Советские войска отступили.

Повстанцы хлынули в беззащитный город со всех дорог. Первая волна состояла из деревенских крестьян самых различных возрастов, начиная от подростков и кончая бородатыми стариками. Многие вооруженные косами, граблями, а то и просто большими белыми палками. Большая часть была вооружена винтовками, револьверами самых различных систем, шашками, саблями. Вообще первое движение толпы в город производило впечатление победного движения одолевших город деревенских крестьян. Главная масса вошла со стороны вокзала около 11 часов утра 12 мая.

Уманьская резня

Беспрерывно стреляя, большею частью вверх, повстанцы бросились к помещениям бывших советских учреждений. Разрезали провода, забрали оружие. Еврейское население в панике попряталось по домам, в чердаках и погребах. Многие нашли приют у знакомых им христиан-интеллигентов, благодаря чему они избавились от грабежа, избиения или убийства. Известно до 30-ти случаев укрывания у себя христианами евреев и активного и пассивного заступничества за них. Было около пяти случаев, когда христиане с опасностью для себя самых, заступились и спасли от разгрома или смерти евреев.

Бегая по учреждениям, крестьяне искали коммунистов.

Потом стали врываться в частные квартиры, преимущественно еврейские, и кричали:

– Выдавайте коммунистов.

В трех квартирах, где побывали деревенские крестьяне, они искали только оружие или коммунистов, не грабя и не убивая никого.

Так было, однако, до 5-ти часов 12 мая.

К этому часу к повстанцам примкнули успевшие вооружиться частью припрятанным для такого случая, частью раздобытым оружием местные мещане, из предместья, а также воры, грабители, убийцы, бежавшие в свое время из тюрьмы и гулявшие на свободе. Элементы искони антисемитские, они немедленно изменили всю картину событий. Под влиянием яростной антисемитской агитации, они пришли в кровавое возбуждение. Надо заметить, однако, что меньше всего крови пролило чисто деревенское крестьянство, из среды которого иногда находились защитники невинных. Наконец, за деньги многие евреи откупались от крестьян. Резали и расстреливали преимущественно цыгане, пришедшие вместе с повстанцами, городские мещане, жители окраины и предместий и преступники, а также крестьяне села Старые Баны, откуда был родом расстрелянный Штогрин.

…Обычная картина…

Рассыпавшиеся по городу отдельные толпы обходили квартиры, где производили обыски и осмотр людей и документов, ища оружия и коммунистов. Исключая трех случаев, где обыски производились идейными повстанцами или по предписаниям повстанческой власти, обыски неизменно кончались открытым грабежом, избиениями и убийствами.

Требовали:

Коммунистов и оружия… или к стенке.

Или начинали с крика:

Денег… давайте денег, жиды!

И истязали и убивали до и после получения денег.

Руководимые местными преступниками, направлялись в хорошо известные им квартиры богатых и зажиточных евреев. Во многих местах подбрасывали оружие, что влекло за собой или громадный выкуп или расстрел всех, захваченных в квартире. Случаи убийства целых семейств многочисленны. Был случай убийства целой семьи Богданиса, в которой был старик 95 лет, зять его, дочь, внук и правнук. Были случаи применения пытки и зверских мучений, отрезание рук, ног, ушей, носа, грудей у женщин.

…Убили мужа и отца женщины, заслонившей их своим телом. Она сама при этом была ранена пулей в грудь. Женщина эта была беременна и на другой день родила мальчика, причем в квартире на полу лежали три трупа убитых, в том числе ее мужа и отца.

…Много изнасилованных…

Много случаев глубочайшего морального растления. За красным крестом на поле было расстреляно 5 евреев, из которых один, старый еврей, с белой бородой, не был убит сразу, а долго мучился в агонии. Это привлекло к себе внимание христианских детей данного района.

Они стали добивать его камнями.

Недалеко оттуда бандитами же был расстрелян какой-то еврей, упавший убитым. Его подняли и привязали веревками стоя к забору, а потом долго упражнялись в стрельбе в человеческую мишень.

…Во дворе дома Когана было расстреляно 9 мужчин и одна молодая беременная женщина. Эта женщина бросилась спасать мужа и упала, сраженная пулей прямо в живот. Убийцы тотчас же стали выражать сожаление, что стреляли в эту молодую красивую женщину и даже пытались спасти ее: предложили матери взять ее в больницу и вылечить. Особенно один был потрясен добровольной и героической смертью этой женщины. Во многих домах, куда он врывался при дальнейших налетах, он хмуро, с сожалением говорил:

– Ось убили мы в доме Когана гарну жидивку. Як вона подивилась на мене перед смертью, то я вже очи той жидивки николы не забуду.

…Как разнообразны душевные движения в этой темной звериной массе. Студента К. тащили уже к расстрелу, требовали каких-то два револьвера и никакие убеждения и просьбы родителей не помогали. С ним вели еще 2-х молодых людей. Вдруг один из них упал в обморок, произошла заминка. Громилы их оставили уже в покое и хотели уйти. Но через некоторое время вернулись за студентом. Увидев, что тот не убежал во время замешательства и готов с ними идти, они с удовольствием констатировали:

– А вин не утик.

И оставили его в покое.

…Один мещанин укрыл двух братьев-евреев от погромщиков, но затем, напав врасплох на спящих, ограбил и убил обоих, выбросив их тела на чужой огород.

Три дня шли убийства.

12, 13 и 14 мая.

Все трупы найдены голыми или полураздетыми. И в то время, как город постепенно превращался в обширное еврейское кладбище, христиане мирно жили в домах своих, благочестиво возжигая лампады перед иконами. Какому Богу они молились? Часто, когда в одной половине дома, у евреев, шел разгром и убийства, в другой половине христиане чувствовали себя спокойно, оклеив стены крестами и выставив на окнах образа. Достаточно было иногда, по свидетельству большинства евреев, чтобы христианин удостоверил, что он знает данных евреев, как благонадежных и честных людей, чтобы бандиты никого не трогали. Случаи защиты так редки, но тем резче они стоят перед глазами. На торговой улице христианин офицер спас своим вмешательством целую улицу, в то время как в других случаях чиновники, интеллигенция вполне равнодушно наблюдала сцены, погрома и убийств своих соседей, не делая никаких попыток вмешательства. В иных случаях были даже картины злорадства, особенно со стороны поляков, закрывания дверей перед молившими о защите, а иногда и прямого науськивания.

Но надо отметить, что даже черносотенный священник Никольский, укрывал у себя евреев.

…Ученики идут всегда дальше учителей.

14-го массовый погром кончился.

В приказе главнокомандующего писалось:

«Жидовська влада скинута».

Разрешено было похоронить убитых.

Из домов и улиц сваливали на телеги тела и свозили их на еврейское кладбище, где предали земле в огромных 3-х общих ямах. Отдельных могил евреям копать не позволяли. Когда согнанные для уборки и похорон трупов евреи, в числе коих были отцы, матери, жены, братья, сестры и дети убитых, плача рыли яму, повстанцы всячески смялись и издевались над ними.

Передразнивали их.

Не давали женщинам плакать, грозя оружием.

Проходившие мимо кладбища группы повстанцев, при виде похорон, запевали веселые песни. Однако, некоторые крестьяне, особенно женщины, плакали при виде огромных куч убитых.

Через несколько дней родственники убитых отправились на кладбище, чтобы разрыть братскую могилу и перенести трупы в отдельные могилы. Но толпа мещан, – в большинстве участники погромов, – преградили им дорогу и заявили, что не позволят беспокоить мертвецов.

– Нельзя их тревожить, а то они рассердятся и будут нам мстить…

…Всего убито до 400 человек…

Мытарства

Резня в Умани кончилась.

Но она раскинулась по всей Уманьщине.

Везде, где только жили евреи, их громили и убивали, причем, процент убитых и разгромленных евреев в селах и местечках неизменно был выше процента пострадавших евреев города. В резне и погромах принимали главное участие бродившие по уезду повстанческие банды. Но во многих местах, наряду с крестьянами чужих сел, в погроме и убийствах принимали участие и односельчане евреев, зачастую соседи, знавшие их десятками лет и наблюдавшие жизнь этих трудовых, почти поголовно живших в бедности и нужде, евреев.

Оставшиеся в живых бежали.

Бежали с насиженных мест куда глаза глядят, – по дорогам, запруженным повстанцами.

Многие погибали в пути.

Тела их не отысканы поныне.

Часть бежала в Умань, где ютилась среди городской бедноты в синагогах, под открытым небом.

…Но и в самой Умани, хотя резня кончилась, не кончились еврейские мытарства. Гонения и преследования еврейского населения в самых разных видах не прекращались во все время пребывания повстанцев. Самым тяжелым видом преследования был отказ окрестных крестьян и местных торговцев и торговок продавать что бы то ни было евреям, особенно съестные припасы. Повстанцы крестьяне говорили:

– Уморим жидов голодом.

Окраинные и живущие вблизи дорог мещане, и агитировали среди крестьян не продавать евреям ничего, а сами скупали у них продукты за бесценок и взвинчивали цены. Они же распространяли слухи, что евреи отравили колодцы, вызывая у крестьян опасения приезжать на базары. Пришлось даже назначить комиссию из врачей, которая опубликовала обращение к населению, – что воду можно пить. Иногда у евреев отнимали купленный ими у добрых крестьян хлеб.

Избивали и арестовывали при этом.

Часто ни базаре отказывались продавать хлеб крестьянам, с виду похожим на евреев.

– Мабуть жидивка.

В то же время часть штаба Клименко и повстанцев была недовольна им за то, что он запретил дальнейшие погромы и резню евреев и открыто обвиняли его, зло говоря:

– Продался жидам.

Евреи жили под вечной угрозой.

Но на селянском съезде, созванном повстанцами, многие украинцы говорили речи против погрома и в защиту евреев, причем съезд, руководство на котором принадлежало не левым эсерам, каким считал себя Клименко, а сторонникам Директории – принял и выслушал еврейскую делегацию. И съезд отрицательно отнесся к погрому и враждебно к городским мещанам, духовенству и чиновничеству, единственно виновному, по мнению съезда, в погроме. Крестьянство же, по мнению ораторов, не принимало никакого участия в этом злом деле, прикрытом лозунгами борьбы с большевиками. Доказано, что из числа убитых евреев не оказалось:

…Ни одного коммуниста…

Было убито без суда и приказа властью крестьян лишь два коммуниста, но оба убитых – христиане украинцы.

…Так шла борьба вокруг еврейского вопроса.

А евреи жили в непрестанной панике.

Придавленное и ошеломленное пережитым, еврейство сидело по домам, не выходило на улицу. Все приказы и требования властей открыть магазины и приступить к обычной деятельности не имели никакого влияния.

Город имел жуткий, онемевший вид.

Улицы были безлюдны.

Не выходили даже христиане.

……………………………………………………………………………………………………………………………….

…Между тем повстанческая армия разлагалась, боевое настроение повстанцев падало. Крестьяне уходили по домам, унося вооружение. Многие увозили на подводах в деревни награбленное при погроме различное еврейское добро и товары из магазинов. Часть крестьян ужасалась тому, что пролито было столько невинной крови, и, не ожидая хороших последствий, разъехалось по домам. Неуверенность и тревога охватила повстанцев, особенно в последние дни, когда советские войска перешли в наступление.

22-го мая артиллерийская стрельба

Всю ночь шел бой.

И вот в Умань вступили красноармейцы.

…8-ой украинский советский полк…

«Тотчас же с первого дня прихода этого полка в Умань, – повествует уманьская хроника, – начались в городе нескончаемые массовые грабежи, главным образом еврейского населения, носившие в некоторых местах и в некоторые дни характер сплошного погрома». Вооруженные люди с красными бантами, красными шарфами и перевязками, верхом на убранных красными ленточками лошадях, с нагайками, револьверами, шашками, ружьями и во многих случаях даже пулеметами, врывались в квартиры. Начав с какого-нибудь предлога, или просто без предлога, производили разгром и расхищение.

Требовали:

– Денег.

Забирали ценности.

Избивали… издавались… пытали.

И убивали.

В течение шести недель все население Умани, особенно еврейское, было в полной власти организованных, отлично вооруженных отрядов, бандитов и погромщиков, с которыми высшие военные власти не могли справиться. Многие квартиры жителей евреев и христиан, были разгромлены по несколько раз; из них было забрано буквально все, что в них находилось, включая подушки, одеяла…

И даже грязное белье. Никакой защиты никто не оказывал.

Было, правда, до десяти случаев расстрела бандитов, но они все принадлежали к составу полка. Главные организаторы разгромов остались вполне безнаказанными, будучи хорошо известными высшим властям. К тому же настроение весьма многих солдат полка было ярко антисемитским и случаи оказания защиты евреям вызывали в них злобу и ярость против защитников и защищаемых. Не раз хлопотали представители уманьской власти о переводе этого полка, но смена не могла произойти из-за критического положения на фронтах, к тому же полк считался крупной боевой единицей и показал себя грозной для повстанцев силой, разгромив на голову в некоторых боях отряды атаманов Тютюнника, Попова и Клименко.

Громил он и население.

Совершались насилия, превосходившие по своему характеру ужасы погрома. Бывали случаи, когда бандиты среди белого дня, на улице, в присутствии многих вооруженных людей, раздевали догола мужчин и женщин, насилуя последних чуть ли не на улицах, на виду прохожих, бессильных что-либо предпринять.

…Голый красноармеец средь белого дня на Нижне-Николаевской улице, после купания в бадье из-под белья, набросился на проходившую 35-ти летнюю женщину.

И изнасиловал ее…

Избиения, ограбления, пьяные скандалы, издевательства и стрельба стали самыми обычными явлениями на которые никто даже не жаловался. Украшенные огромными красными шарфами и бантами, вооруженные люди останавливали изредка проходивших улицу евреев вопросами:

– Ты жид?

И избивали нагайками до полусмерти.

Вражда к евреям и антисемитизм были самыми яркими признаками людей в красных шарфах и бантах, грозивших беспрестанно:

– Перерезать всех жидов.

…И приходивших в ярость от соприкосновения со всем, что имело отношение к евреям. Не покупали даже семечек у бедных христианских женщин, заподозренных в том, что они жидовки, и отказывали в милости нищему мальчику на том же основании:

– Жид.

…Неподалеку в селе едва не зарубили еврейскую девушку за то, что она по их мнению:

Красотой смущает мужчин.

…В то же время в 8-м полку находилось довольно большое число евреев-добровольцев, часть которых состояла из местного преступного элемента – евреев-воров – они, если не грабили сами, то приводили за обещание награды в квартиры зажиточного населения, хорошо им известного…

…………………………………………………………………………………………..

…Всякая торгово-промышленная и иная жизнь была совершенно парализована в городе и в уезде. Магазины и мастерские, несмотря на все приказы, оставались закрытыми в течение двух месяцев, и улицы даже днем продолжали оставаться жутко-безлюдными. По ним видны были лишь исключительно вооруженные люди, по большей частью пьяные, разъезжавшее но тротуарам, оглушая воздух пьяными песнями, руготней и стрельбой в воздух.

…Днем и ночью…

…Еврейское население, обнищалое и лишенное того жалкого добра, которое осталось посоле повстанческого погрома, оставшееся зачастую без кормильцев, убитых во время погромов, без всяких средств к существованию, терроризованное антисемитски настроенными бандами в красных бантах, переживали неописуемо-мучительные дни. Жизнь стала в глазах многих не имеющей большого значения. Люди жаждали только какого-либо избавления от мучивших их бандитов. Страстная жажда избавления родила ряд фантастических выдумок, вроде договора между Антантой и Германией относительно защиты последней еврейства на Украине… или сообщения о том, будто на Украину в помощь истребляемого еврейства двигается какой-то еврейско-американский отряд, имеющий прийти в Умань к определенно-указанному числу. Мучительная жажда избавления стала всеобщей…

Наконец…

8-й полк ушел…

Но на смену приходили другие.

Менялся фронт.

Отовсюду грозили повстанцы.

…Страшные банды с страшными атаманами…

Грядущее сулило только ужасы.

………………………………………………………………………………

…так и до сего дня…