Текст книги "Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине."

Автор книги: Сергей Гусев-Оренбургский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

38. На мелком месте

Зашли 2 солдата и начали требовать денег. Я им отдал 200 рублей, бывших при мне. Они этим не удовлетворились и приказали мне идти с ними. Я знал, что это грозит мне большой опасностью, потому что уже было несколько таких случаев, и евреи возвращались всегда с такими увечьями, что их трудно было узнать, и передавали о страшных вещах. Я начал умолять солдат и предлагал им разные вещи. Но ничего не помогло, меня начали бить, я должен был идти.

Они привели меня к ручью.

Бросили в воду.

Всячески пытались меня утопить.

Но вода там была очень мелка.

Они швыряли меня во все стороны.

Но не помогает.

Я все-таки жив.

Тогда они меня вывели за деревню и бросили в пруд, что возле водочного завода. Тут смерть была уже неминуема. Но случайно проходили двое знакомых крестьян. Они заступились за меня.

– Хороший жид, – уверяли.

Солдаты, ругаясь, оставили меня.

39. Живая могила

Во время григорьевского погрома в Елизаветограде я жила с мужем в своем доме на Крепостной площади. Соседи были все русские, мы с ними многие годы жили в дружбе. При первых тревожных слухах, муж стал прятать вещи. Это заметила соседка, она силой ворвалась к нам.

И заявила:

– Прятать ничего не стоит, жидов все равно всех убивают.

И стала перечислять фамилии убитых.

Мы покинули дом и спрятались у христианина Бугаева, просидели у него в погребе 3 дня. Но потом он выгнал нас из своего дома, хотя по улицам шла сильная резня.

Мы бросились к другим соседям – христианам.

Всюду получали отказ.

Два часа блуждали мы по улицам, никуда нас не пускали. Наконец один из бывших знакомых спрятал в сарае одну меня и не пустил звать мужа, который ждал на улице результата переговоров.

Он пошел за ним сам.

И не вернулся.

Я стояла в сарае и ждала мужа – не знаю сколько времени. Уже стемнело.

За сараем разговаривала группа соседей.

Я узнала из их разговора, что мужа загнали на христианское кладбище, неподалеку, и легко ранили в плечо. Затем раздели донага и бросили в заранее вырытую могилу. Стали засыпать землей.

Муж сел в могиле.

Стал умолять не убивать его.

Мольбы не помогали.

Тогда он принялся выбрасывать руками из могилы землю.

Убийцы не препятствовали. Они только смеялись:

– Посмотрим, кто одолеет. Их было 5 человек.

Когда мы впоследствии откопали его, он лежал лицом вниз, с согнутыми ногами и ртом, забитым землей. Во время осмотра подошел к кладбищу человек с шашкой и начал кричать:

– Чего тут, жиды, собрались, мало вас перебили? Вон отсюда в Палестину… Это вам все коммуна наделала!

Стоявшие тут крестьяне сочувственно поддержали его. Я, в числе прочих евреев, под улюлюканье толпы, ушла с кладбища.

40. Гимназистка Доня

Мы таились в погребе у русских.

Килю спросили:

Где спрятанные жиды?

Она указала, где подвал, и в благодарность получила какой-то металлический предмет. Боясь расправы, я убежала, успев захватить одну мою девочку. Остальные четверо моих детей забились в угол сарая.

Их застигли.

– Русские или жиды?

Они отвечали:

– Русские.

Тогда старшего, Сему, заставили расстегнуть штаны.

Убедились – еврей.

Приказали стать к стенке, распахнуть гимназическое пальто и приготовились расстрелять. В это время въехал во двор конный отряд, с офицером во главе. Офицер подошел к сараю и крикнул:

– Не сметь расстреливать ребенка, иначе я вас расстреляю! Не помните разве приказа: женщин и детей не трогать.

Но уходили одни…

…Приходили другие…

Елизаветградский погром превращался в дикую кровавую оргию. Когда я вернулась, наконец, к детям, двор был усеян трупами. У Мани Каган отрезана одна грудь. Муж ее искромсан до неузнаваемости, на всех трупах следы мучительной жестокой смерти. Резника Зайцева сперва душили, стянув с двух сторон на шею шарф. Потом тянули за высунутый язык, отрезали ухо…

Расстреляли.

Гимназистку Доню изнасиловали.

Потом бросили в погреб, где она умерла от потери крови во время изнасилования. Доня умоляла оставить эту пытку и убить ее.

Но они не согласились.

…Брата они заставили смотреть, как они насилуют сестру.

41. Бабы

Мы живем в Елизаветграде по Петровской улице, где гостиница «Неаполь», в глубине двора, а впереди – все русские. Некоторые из русских долго защищали дом от налетов. Но, наконец, пришла большая банда и разграбила несколько квартир.

Выволокли на двор для расстрела турка.

Он показал документы, что он турецко-подданный, но ему не верили.

– Це мабуть тоже жид, только вин прикидывается туркой.

Потом отпустили.

К нашей квартире подошло трое.

Один высокий в розовой рубашке и брюках цвета хаки, другой низенький, косой, в рубашке навыпуск, третий одет по-военному.

Искали нашу дверь.

Девушка Фаня умоляла через окно:

– Мы бедные, не убивайте нас.

Высокий сказал:

– Мы вас не убьем.

– Перекреститесь, что не убьете.

Перекрестился.

Я спустилась вниз, открыла дверь. Они вошли в спальню.

Там лежала сестра моя, девушка, уже третий месяц больная плевритом, страшно изможденная. Они взглянули… и остолбенели.

Высокий сказал упавшим голосом.

– Дайте денег.

Отдали, что имели.

Они стали шарить под кроватями. Из-под кровати сестры вытащили больного старика Ланга.

Приставили револьвер к его виску.

– Плати 10.000, или убьем.

Еле откупили за 25 рублей.

Проводила их вниз.

Подошла к воротам.

Вижу у подвала, где портной Воробьев, пятеро вооруженных ломают дверь, а у ворот толпа баб и детей подбадривают:

– Ломай сильнее!

Вломились в подвал.

Оттуда раздался плач и несколько выстрелов. Вскоре грабители вышли и хотели уйти. Но бабы кричали:

– Не оставляйте их в живых… убейте!

Te вернулись и убили всех – 18 человек.

Когда убийцы ушли, бабы всей толпой бросились в подвал.

Они тащили решительно все, нужное и ненужное, что только попадалось под руку.

Убитых раздевали догола.

42. Хохлушка

Я христианка и была все время во дворе, видела, как толпа баб и девушек пришла грабить в гостиницу Неаполь, где я служу.

Пришли и солдаты, спрашивают меня:

– Кто из людей в подвале?

– Это сарай, – говорю, – там нет никого.

Одна баба крикнула:

– Неправда, там жид живет… я сама кажысь туда молоко носила.

Солдаты выломали дверь.

Ограбили, хотели уйти.

Но одна хохлушка не дала им уйти.

– На що ви их, бисовых душ, оставляете на нашу голову… убейте их.

Они вернулись и всех вырезали.

Начался грабеж.

Разграбили и гостиницу.

Одна хохлушка, с кнутом в руках, вышла во двор, волоча большую плюшевую скатерть. Завидев русских, укоризненно смотревших на нее, она сказала:

– Стою на новом базаре, около воза, а солдаты идут и кажут: чего вы, тетка, стоите, тай вси берут, берить и вы. И я прийшла. Только некогда, треба бигты, а то коней ще заберуть.

…Утром пошла я на Кущевку. Возов наехало, как на ярмарке.

Слышу, старушка одна, торговка, спрашивает у крестьян:

– Може у кого яички, а може сыр есть.

– Ничого нема, тетка.

– Так чого же вы прыихалы?

– Тай говорили, что жидов грабят.

43. Дети

Мне 12 лет.

У нас в местечке Златополе погром начался тому назад два месяца, две недели и еще три дня. За день до того, было большое гуляние, праздновали первое мая. Пели песни, играла музыка, ходили с флагами. Я тоже ходил, а дядя сидел дома – ему было не до того: сильно избили его старшего сына, когда он проезжал мимо одной деревни. На другой день листопадовцы и другие крестьяне вошли в Златополь, подожгли магазины еврейские и убили 11 человек. Потом пришли солдаты, начался бой между ними и «нашими». Листопадовцы победили, «наши» и солдаты уехали. Ночью опять начался погром. К мужикам присоединился Лопата с шашкою.

Убивали.

Я и двоюродный брат мой, студент, спрятались в одном дворе.

Нашли нас.

У брата отняли все, убили, стянули сапоги, платье, оставили лежать нагим.

Один спросил меня:

– Ты русский?

Я сказал:

– Нет, еврей.

Бывший с ними мальчик 11-ти лет, Вася Тихоменко, который учился вместе со мной во второй классной приходской школа, сказал солдатам:

– Убейте его.

Но другой, Ваня Качур, 10-ти лет, тоже мой товарищ, просил не убивать.

Солдат сказал:

– Нехай мучается.

И ушел.

Я сейчас же перелез во двор к дяде, в погреб, где застал дядю, тетю и многих других, человек 40. Пришли солдаты, вытащили всех, поставили к стенке.

Начали стрелять.

Я и моя сестра Бейла, 13-ти лет, вытянулись по земле и притворились мертвыми, – мы читали когда-то рассказ о мальчике, который так спасся от медведя.

Убили 8, и 8 ранили.

Мне показалось, что солдаты ушли.

Я поднял голову.

Вдруг подбежал один с шашкой, ударил по голове, я в крови упал… сполз в подвал. Туда сползали друге раненые.

В погребе лежали три дня.

Потом я пошел домой к своей маме.

По улицам ходили солдаты и разгоняли баб.

– Идите домой, вы уже достаточно набрались.

…Маму нашел убитой.

44. 30 сребреников

Зашли на нашем дворе в квартиру Фиша, там же скрывался присяжный поверенный с женой. Они дали огромный выкуп, их обещали не трогать, только велели уйти из этого дома. Лишь только они вышли на улицу, – застрелили сына Фиша. Альшванг же был ранен.

Жену его не тронули.

Она села на тротуар и стала кричать:

– Убийцы, за что убиваете?

К ней бросилась толпа.

…и убили ее…

Была также убита мать Кошарского. Она была убита потому, что просила убить ее вместо сына.

Убийцы ответили:

– Хорошо, мы исполним твою просьбу.

Убили ее.

А потом сына.

Большое участие в погроме принимал дворник наш Ерусаленко.

Он подослал к нам солдат.

Они не могли нас найти, так как то место на чердаке, где мы прятались, нельзя найти непосвященному. Минут через 20 по уходе солдат, на чердак пришел Ерусаленко, зажег спичку и стал искать нас. Сейчас же открыл нас и поспешно ушел.

Мы поняли, что он пришлет убийц.

Бросились с чердака из этого двора, хотя по всем улицам шла резня.

Ерусаленко потом хвастался официанту в столовой, что у него 30.000 рублей, кроме массы вещей.

Вещи он вскоре увез в деревню Сентово, вблизи Елизаветгрода, и, говорят…купил там большой дом.

45. Убийцы и защитники

Я живу у вокзала, христианка, но была за евреем замужем.

Погромное настроение у нас в Елизаветграде началось вместе с приходом григорьевских войск. Но и раньше, особенно в очередях, слышались угрозы. Приписывали евреям рост цен.

Бабы кричали:

– Все наши несчастья от жидов. Когда уничтожим их коммуну и чрезвычайку, тогда станет дешево.

И возлагали свои надежды на Григорьева.

За неделю до его прихода русская прислуга стала покидать еврейские дома.

Еще когда григорьевский полк был впервые в городе, в конце апреля, настроение его уже было определенное. Однажды русский рабочий, чтобы отделаться от своего квартиранта русского, привел солдат и указал им на него, как на коммуниста.

Тот вырвался и побежал в штаб.

– Ваш хозяин жид? – спросили там его.

– Нет, русский.

– Жаль… если бы жид, немедленно расправились бы.

Потом полк был отозван.

В городе остался небольшой отряд.

Коммунисты разоружили его.

И вот, в половине мая, после жестокой орудийной канонады, масса войск и разного люда в шинелях, с винтовками, револьверами и бомбами, ворвались в город. Тотчас же начался погром, начиная с Вокзальной улицы.

Я оделась сестрой милосердия.

С подругой, беспокоясь за участь близких, побежали в город, стараясь опередить солдат, звавших друг друга на Большую и Дворцовую. Мы забегали в дома знакомых, но там видно все спрятались, – всюду было пусто. Подбежали к дому Гомберга, на Большой, рядом с пассажем, – у этого дома сквозной вход. Там друзья евреи. Мы стали у ворот с Банной улицы, как наименее крепких, и, как сестры милосердия, отводили банды.

Всю ночь дежурили у ворот.

С нами дежурили и 2 крестьянина, не допустившие убить артистов-евреев, румынских подданных. Они жили неподалеку от гостиницы, их вытащили во двор и хотели расстрелять, но благодаря заступничеству крестьян, лишь заставили петь и плясать, потом отпустили.

Дом Гомберга от пассажа отделен высокими постройками.

Два дня подряд квартиры в пассаже грабили, и евреев убивали. Часть их через высокие постройки хлынула во двор Гомберга, свыше 100 человек, с разных сторон. Они попрятались по сараям, а мои знакомые скрылись на чердаке. Этот чердак отделялся от чердака пассажа лишь тонкой стенкой, а там шли убийства, слышались мольбы, душераздирающие крики, стоны убиваемых и недобитых людей.

У знакомых был грудной ребенок.

В страхе, что он заплачет и привлечет убийц, некоторые решили пожертвовать ребенком и, если он заплачет задушить его.

К счастью, он не заплакал.

Трое суток мы продежурили с подругой у ворот дома, принимая всевозможные меры, что бы отводить погромщиков. Потом решили отправиться в красный крест за площадкой для уборки трупов. По дороге мы видели, как всюду убивали евреев, на улицах и во дворах масса трупов, из ворот выбежала женщина с криком:

– Боже, убивают… режут…

Мы зашли во двор.

…5 трупов в лужах крови…

Следом за нами вошел матрос.

Он утирал пот, ливший с него ручьями, и вид у него, был озверелый.

– Что вам нужно? – спросил он.

Ответили, что пришли убирать трупы.

– Идите в штаб, возьмите разрешение.

Ушел.

Тут нам сообщили, что этот матрос расстрелял лежавших во дворе, а потом приканчивал их шашкой. Трупы были в ужасном виде: разрезанные животы, руки, ноги… виднелись внутренности… весь двор залит кровью.

В субботу появился приказ о прекращении погрома.

Разъезжала милиция.

Но при ней же продолжался грабеж.

Мужичок, направлявшийся в город с мешком в руках, остановлен был ими.

Он заискивающе спросил:

– Что же, нам уже нельзя… уезжать надо?

– Да, да, уезжайте. Теперь вы нам привозите уж хлеба, сала…

Идет баба с мешком и весами. Я обращаюсь к милиции.

– Почему же допускается грабеж?

– Ничего, в деревне весы пригодятся, – отвечает милиция.

Встречаю двух верховых, по виду интеллигентных. В руках у них сорванные дощечки с названием улиц – «Ул. Ленина», «Улица К. Маркса».

Поняла, что штабные.

– Вы из стражи?

– Нет, мы катаемся.

– В такое время катаетесь?..

Улыбаются.

Сказала им, что у нас крестьяне разграбили имущество.

– Это ошибка, сказал старший, – вы русские, вас не тронут… но ошибки бывают.

И добавил многозначительно:

– Лес рубят, щепки летят.

Я спросила:

– С кем имею честь говорить?

– Я командир Павловского полка.

46. Душа обывателя

За 2 дня до Елизаветградского погрома вооруженные люди вошли во двор, где я живу, и спрашивали русских соседей:

– В каких квартирах живут жиды?

Те указали.

Пришедшие записывали.

А потом посоветовали христианам свои двери отмечать крестами.

Обеспокоенный, я спросил соседей:

– Что это значит?

Они отвечали:

– Скоро будут резать евреев.

Я пошел к базару, догнал вооруженных и спросил:

– Зачем вам, товарищи, нужно знать, где живут в нашем доме жиды?

– Кто вы такой? – спросили они.

– Я православный.

– Тебе бояться нечего, – сказали они, – а жидов мы скоро будем, резать.

На базаре знакомые евреи рассказывали, что и у них был опрос.

Вскоре же в город ворвались григорьевцы.

Мы с женой поспешили уйти из дому.

Жена с грудным ребенком на руках пошла к сестре, а я в другую сторону, на кирпичный завод брата. На углу мы расстались. К жене подбежала шайка и много баб, остановили ее с криками:

– Бей жидовку!

Один хотел ударить ее шашкой, но промахнулся и попал в ребенка, – у того сделалось сотрясете мозга, от которого он вскоре помер.

Я тем временем шел на завод.

По дороге я видел массу трупов, валявшихся на улицах.

Проходя мимо дома Лейбы, я слышал из квартиры живущего там члена окружного суда М. мольбы хозяина дома:

– Ради Бога не губите нас, я готов все вам отдать, но не выдавайте погромщикам.

Тот ответил:

– Нет, нам жидов не нужно.

И крикнул женщине, стоявшей у открытого окна:

– Открывай дверь!

На моих глазах вытолкнул самого Лейбу, двух сыновей студентов, двух племянников студентов, а также студента П.

Банды подбегали.

Помогали вытаскивать.

Всех убили.

…На заводе я спрятался в английскую печь, стараясь, чтобы не заметили даже служащие. В печи я просидел несколько дней. В субботу утром вышел и узнал от заводских мальчиков, что в городе тихо. Пошел искать жену. По дороге видел свежие трупы, а прежних уже не было. Видел массу крестьянских телег, везших трупы к кладбищу. Проходил мимо того дома на Александровской улице, где живет В. – вдова полковника. С ее согласия было спрятано в погребе много евреев. Мимо меня прошла банда и спросила у стоявшего у ворот мальчика:

– Нет ли тут жидов.

Он ответил:

– Нет.

Они прошли дальше.

Но тут к моему глубокому изумлению вышла сама В. и позвала их обратно.

– У меня, к несчастью, в погребе прячутся жиды, – сказала она, – я не могла им отказать.

Сама отперла погреб. Сама первая закричала:

– Выходите!

Никто не отозвался и никто не выходил.

Тогда бандиты пригрозили взорвать бомбой погреб… Евреи стали выходить. С побоями и ругательством принялись их обыскивать, а потом приставили к стенке… Я, испугавшись, что кто-нибудь из них обратится ко мне по-еврейски, и тем выдаст меня, поспешно ушел. Уходя, я видел, что возле бандитов стояла взрослая дочь В. и их прислуга.

Сама же В. вернулась в квартиру…

…И начала громко барабанить на рояле…

А со двора и из дому до меня доносились душераздирающие крики. Как оказалось потом, – кричали насилуемые еврейские девушки.

47. Кольцо

Мне двенадцать лет.

Семья наша состояла из шести душ: отец, сын и четыре дочери. Когда у нас в Елизаветграде разразился погром, 3 банды, в разные часы, разгромили у нас квартиру, но за выкуп оставили жизнь. Но вот ввалилась банда человек в 70, среди них бабы и дети. Они забрали последние вещи, и стали требовать, чтобы отец вышел во двор.

– Зачем? – спросил он.

– Для расстрела.

Наши мольбы не помогли.

Отец и сестра Сарра, уцепившаяся за него, не желавшая его оставить, окружены были тесным кругом, нас остальных оттолкнули. Вывели отца и сестру во двор.

Поставили к забору.

Отец обнял Сарру, защищая ее.

Она обхватила его руками.

Убийца, надев предварительно демисезонное пальто отца, попросил у товарища винтовку и начал стрелять по обнявшимся. Сестру он ранил смертельно пулей в живот, отца же в руку. Отец заметался и хотел спрятаться, но окружавшая место расстрела толпа с воем закричала:

– Кончай!.. добивай его!

Выстрелом в сердце отец был убит…

С пеной у рта убийца постоял минуты три, покачиваясь, и ушел.

Мы бросились к отцу и сестре.

Он мертв.

А Саррочка открыла глаза… Прошептала:

– Мамочка… папа…

…Скончалась…

Спустя час, другая банда во главе с пьяным матросом, сняла ботинки с убитых и надругалась над трупами. Один стянул кольцо с руки сестренки и, при общем хохоте остальных, заявил:

– Це буде моей Машке.

48. «Эйлу магалхим»

Меня зовут Иосиф Каплан, мне 16 лет.

Семья наша была из 6-ти душ. Мы беженцы из Виленской губернии. На родине отец мой, Иовель Абрамович, был преподавателем Лидского ешибота – (рош-ешиво). В четверг с 11-ти утра уже слышались вокруг по городу крики избиваемых. Соседи попрятались, где попало по чердакам и подвалам. Я с другими тоже спрятался на чердак. Мать пошла в дом за отцом и детьми.

Но отец отказался прятаться.

Он сел за стол, открыл гемору и, склонившись над ней, углубился в чтение «главы о трауре» – (Эйлу магалхим). С ним остались брат, обе сестры и женщина мне неизвестная. Не прошло и 15-ти минут, как появились бандиты.

Они вошли во двор.

Их вел мальчик лет 10-ти.

Я слышал, как он сказал:

– Идите сюда, тут живет еврейский раввин, он наверно коммунист.

В страхе за отца я бросился с чердака. Но меня схватили за плечи и не давали уйти. Я вырвался как безумный и просил:

– Пустите, пустите, хочу к отцу.

Из темноты, бледные тянулись ко мне лица. И шептали:

– Ты выдашь нас, если откроешь дверь.

О том, что было в доме, мне рассказал брат.

Бандиты вошли в квартиру. Они потребовали денег у отца, он отдал им все, что имел.

Тогда раздалась команда:

– Бей его!

Ударили отца прикладом по глазам. Правый глаз вышел, кровь брызнула прямо на гемору. Потребовали часы.

Отец громко молился. Одной рукой придерживал глаз, другою сам снимал с себя золотые часы.

Взяли часы. Сильным ударом приклада снесли отцу моему череп… он упал, мозги выпали.

Мама и дети в слезах кричали.

Главарь шайки крикнул им:

– Молчите вы, коммунисты… расправимся и с вами!

Он схватил мою маму, Гену-Рейзу Зелманову, и приказал ей стать к стенке. Она покорно подчинилась. Убийца целил прямо в горло, и пробил пулей ей горло.

Сестра Рива стала умолять их.

– Убейте… убейте и меня.

Послушались.

Пуля пробила ей бок.

Ранили и брата Якова, 13-ти лет, в руку. Он упал рядом с сестрой и притворился мертвым. Неизвестная была исколота штыками и умерла молчаливо. Оставалось только младшая сестра, Сура-Бася 10-ти лет. Ей целили в сердце, но попали в грудь повыше сердца. Истекая кровью, она вырвалась, побежала на улицу и кричала. С чердака я видел: ее остановил громила и стал срывать цепочку с ее шеи. Так я больше не мог выдержать. Я сорвался с чердака. Так как открыть дверь мне не дали, я привязал конец веревки к чердаку и спустился. Сердце мое колотилось, и в глазах стоял туман. Бросился в дом. Прибежала и сестрица. Отец, мать, Рива – все мертвы.

Брат тихо стонал.

Он рассказал мне о последних минутах жизни Ривы.

Она упала брату на грудь. Когда убийцы ушли, тихо сказала ему:

– Тебе тяжело держать меня?..

– Последним усилием сдвинулась с него.

– Куда ты ранен?

Затем попрощалась с ним.

…И умерла…

Гемора была обрызгана кровью и мозгами отца. Мозги и куски черепа разбросаны по всей комнате. Я не знал, что делать с раненым братом и сестрой. Какая-то крестьянка, пришедшая к нам в дом с целым мешком награбленных вещей, плакала навзрыд. Она вынула из мешка белую рубаху, разорвала… и мы перевязали брату и сестренке раны. Днем сосед христианин запряг свою лошадь и отвез брата и сестричку в больницу.