Текст книги "Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине."

Автор книги: Сергей Гусев-Оренбургский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Атаман потребовал жену.

Та ему предъявила копию судебного решения о том, что за нею признано право собственности на эту землю. Козырь-Зырка этим не удовлетворился и потребовал, в разъяснение спора, представления обеими сторонами свидетелей.

Свидетели были представлены.

И все они подтвердили, что еврейка владеет землей на законном основании.

Тогда Козырь-Зырка приказал еврейке выдать расписку в том, что она добровольно уступает землю крестьянину и от каких либо претензий на эту землю навсегда отказывается.

…Расписка была выдана…

Зыркино варьете

Любил Козырь-Зырка и повеселиться.

Он реквизировал еврейский оркестр, на обязанности которого было играть на всех казацких вечеринках. Под звуки музыки этого оркестра Козырь-Зырка однажды порол двух крестьян большевиков.

Им было дано несчетное число ударов.

А затем их расстреляли.

Любил Козырь-Зырка и более «утонченные» развлечения.

Однажды вечером привели к нему 9 евреев, сравнительно молодых, и одного пожилого, тучного. Их казаки по улице гнали карьером. Когда евреи, запыхавшись, наконец, вошли в квартиру атамана, то сам он лежал раздетый на кровати, а на другой кровати лежал тоже раздетый сослуживец.

Вошедшим евреям приказали:

– Пляшите.

Стали их поощрять нагайками, особенно тучного. Они крутились и кружились по комнате на забаву атамана.

– Пойте… еврейские песни!..

Оказалось, что никто из них не знает этих песен наизусть. Тогда сослуживец атамана стал на жаргоне подсказывать им слова песен.

Евреи повторяли их нараспев. Долго они пели и плясали, а Козырь-Зырка и его приятели весело смеялись.

После этого евреев вывели в другую комнату и на них надели шутовские головные уборы. Их привели обратно к атаману и каждому дали в руку свечку. Рассадили по стульям.

– Пойте!

Они пели.

Козырь-Зырка и его приятель так покатывались со смеху, что под последним даже провалилась кровать. Евреев заставили поднять кровать и привести ее в порядок, причем лежавший на ней офицер оставался в своем лежачем положении.

Один из евреев не вынес издевательств.

Заплакал.

Козырь-Зырка ему заметил:

– За слезы полагается 120 розог.

Еврей сказал:

– Я лучше буду петь.

– Ну, пой, – был ответ.

Еврей опять запел.

Делали антракт для отдыха артистов.

Во время одного антракта приятель атамана сказал:

– Пора им уже спустить штаны.

Но Козырь-Зырка в данном случае на это не соизволил согласиться. Натешившись вдоволь, он отпустил евреев и дал шофера в провожатые, дабы их не расстреляли караулы.

Шофер их проводил.

Но потребовал:

– 15.000 за спасение жизни.

У них такой суммы не было.

Но шофер каждого проводил до дома, и тот у домашних собирал сколько мог и уплачивал шоферу.

Провокаторы

Произошел случай со списком, характеризующей психологию обывателя, его растленную веками деспотии душу. Поляки и бывшие царские чиновники в своих наветах на евреев распространили слух, что евреи задумали устроить над христианами «Варфоломеевскую ночь», и наметили будто бы до 150 жертв. Они утверждали, что существует список обреченных, причем этот список написан рукой занимавшегося мелкой адвокатурой Герцбейна.

Он был арестован.

Среди христиан началось волнение.

Обратились к Козырь-Зырке, и тот подтвердил существование списка, но никому его не показал.

Волнение усилилось.

Некоторые из христиан стали покидать поспешно город.

Надо заметить в отношении Герцбейна, что он политикой вообще не занимался. Он вращался исключительно среди христиан, где у него было много приятелей, – в еврейском обществе он почти не бывал. Жена его обратилась к приятелям христианам с просьбой вступиться за мужа, которого они хорошо знали, как человека далекого от политики и от евреев.

Но – те отказались.

Вероятно история пресловутого списка такова. При падении гетманской власти, городской голова Мошинский пригласил на собрание многих христиан, преимущественно помещиков и чиновников, и предложил организовать самооборону на случай прихода петлюровцев. Был составлен список, в который вошло свыше 100 человек, исключительно христиан. Так как Герцбейн был известен своим хорошим почерком, – а может быть и по другим соображениям, – Мошинский обратился к нему с просьбой переписать этот список.

Тот переписал.

Весьма правдоподобно, что кто-нибудь с провокационной целью передал этот список в комендатуру, как список намеченных христианских жертв.

Жена Герцбейна обратились к городскому голове с просьбой созвать думу для разоблачения навета и восстановления доброй славы ее мужа. Мошинский обещал… но, когда она к нему вновь явилась, ей сказали:

– Уехал из города.

Лишь председатель городской думы, нотариус Ольшанский, вошел в ее положение, разослал приглашения на заседание. Но на это заседание явились одни лишь евреи.

Христиане отсутствовали.

Не было кворума, и заседание не состоялось.

Так как слухи о предстоящей «Варфоломеевской ночи» продолжали очень волновать христиан, то некоторые из них вновь обратились к Козырь-Зырке с просьбой разъяснить, насколько эти слухи серьезны. Явились также к нему нотариус Ольшанский и чиновник Юдин, хорошо знавший Герцбейна. Они объяснили, что глубоко уверены в том, что Герцбейн не мог быть автором такого списка. Козырь-Зырка им ответил, что сам не придает серьезного значения этому списку и распространяемым слухам и что он для успокоения христианского населения издаст соответствующий наказ. О Герцбейне же он сказал:

– Я его немедленно освобожу.

Обещание освободить он дал и жене его. Обещанный наказ он, действительно, издал, но Герцбейна, несмотря на все обещания, не освободил…

…Он был расстрелян…

Апофеоз

Владычество Козырь-Зырки продолжалось вплоть до 16-го января, и казаки все это время грабили еврейские дома.

Случались и отдельные убийства.

О действиях атамана дошли слухи до Житомира и оттуда прислали комиссара по гражданским делам. Он оказался человеком приличным, и евреи отнеслись к нему с полным доверием. Но – по его собственным словам – он был бессилен что-либо существенное сделать для них, так как атаман задерживал даже его телеграфные донесения в Житомир. Единственное, в чем он успел, это организация домовых охран, о чем последовал и наказ атамана. Но эти домовые охраны, состоявшие главным образом из евреев, реальной силы собой не представляли. Членов охраны казаки грабили.

И даже одного убили.

15-го января атаман объявил мобилизацию.

С утра казаки начали гнать молодых евреев на вокзал для колки дров и чистки вагонов. Гнали преимущественно молодых евреев, но не брезговали и старыми.

По дороге казаки их грабили.

На вокзале их заставили проделывать всякую, даже не нужную, черную работу.

Над ними издевались.

Били нагайками и прикладами.

Тех, которые были лучше одеты, отводили в сторону и с них снимали платье и сапоги. К вечеру почти все были ограблены. Один был убит, другой тяжело ранен. И в то время, как они находились на вокзале, казаки грабили их дома в городе.

Паника достигла высшего напряжения.

Над городом нависла мрачная тревога, чувствовалось приближение катастрофы. Евреи пребывали в непрестанном ужасе.

Они решили:

– Умереть всем вместе.

Для этого с вечера стали собираться в синагогу. Но синагога всех вместить не могла. Стояла невероятная духота. Многие падали в обморок. Некоторые, не будучи в состоянии вынести все увеличивавшейся духоты, выбивали окна и убегали, куда глаза глядят.

В синагогу входили отдельные казаки.

Грабили, кого могли.

Остальные грабили в городе.

…Так провели евреи города Овруча ночь с 15-го на 16-е января. Утром 16-го казаки стали распространять по городу слухи, что комиссар по гражданским делам, к которому евреи относились с доверием, – как указано было, – приглашает представителей еврейского населения для объявления весьма важного для евреев наказа, полученного из Житомира.

Евреи ухватились за эту весть.

Поверили в нее.

Группа, человек в 50, направилась к вокзалу.

По дороге их окружили конные казаки и стали их нагайками подгонять. При этом их заставили петь «Майофис» и другие песни. Несчастные поняли, слишком поздно, что они попали в ловушку. Когда это своеобразное шествие приблизилось к вокзалу, тогда окружавшие евреев казаки начали их рубить шашками…

Стреляли из револьверов.

Евреи бросились бежать врассыпную.

Вдогонку посыпались пули.

В то же время у самого вокзала другие казаки устроили засаду и открыли по евреям пальбу…

…Разрывными снарядами…

На месте осталось 32 трупа.

Многие оказались ранеными.

Спаслось немного.

Когда кончилась эта расправа, среди казаков показался Козырь-Зырка.

Казаки его приветствовали словами:

– Слава Богу, батька, трохи пострилялы жидив.

………………………………………………………………………………………………………………

…В ту же ночь, в виду наступления от Калинковичей со стороны большевиков, Козырь-Зырка со своей бандой покинул город и направился кКоростеню.

Так кончилось в Овруче владычество Козырь-Зырки.

…Было убито до 80 евреев.

Разграблено 1200 домов.

Случайно уцелело не больше 15 квартир.

«Все стали товарищами по нищете».

VI. История одной деревни. (Погром в Россаве)

Россава – деревня, с населением приблизительно в 5000 душ, среди которых имеется 210 еврейских семейств. Находится Россава в пяти верстах от железнодорожной станции Мироновки и приблизительно в 20 верстах от города Богуслава. Близость к железнодорожной линии и находящиеся вблизи сахарные заводы сделали Россаву оживленным торговым пунктом. Главным источником пропитания еврейского населения является торговля мукой, сахаром и крупой. Россаву можно считать зажиточной некогда деревней, во всяком случае, местом, где евреи хорошо зарабатывали. С местным крестьянским населением евреи жили дружно.

Россава не знала специфических национальных трений, и подстрекателей к погрому там не видно было никогда. Война, разные мобилизации, революция, не внесли никакой перемены в дружественные отношения.

В феврале этого года Россава задыхалась в погромной атмосфере свыше трех недель, разбушевались страсти, и рос произвол. Но даже и тогда россавские крестьяне, в лице своего волостного правления, были защитниками евреев и по возможности уменьшали их страдания.

Начало сделала банда петлюровцев.

11-го февраля петлюровцы прибыли в Россаву из Мироновки, где помещался штаб. Они обошли несколько еврейских лавок и забрали, по погромным понятиям, совершенно «невинные предметы»: папиросы, спички, свечи.

И уехали обратно в Мироновку.

Почти то же самое происходило ежедневно до 15-го февраля, с тою только разницею, что грабительские аппетиты и число прибывших казаков росло с каждым днем, поведение стало более нахальным, уверенным, начали входить в еврейские квартиры и требовать деньги, угрожая револьвером.

И часто избивали.

Налеты носили чистый, так сказать, бандитский характер. Солдаты при своей «чистой работе» не придумывали предлогов и ни в чем не обвиняли.

Единственным обращением было:

– Давайте деньги.

В руках петлюровцев

15-го февраля в деревню прибыла, также из Мироновки, другая банда петлюровцев. Они, по личным описаниям, по погромному методу, из сопоставления дат, были частью банды Голуба, которая прибыла в Мироновку из Степанцев. Это уже была банда с твердыми грабительскими намерениями, с выработанной погромной программой, с лозунгом, мало логичным, но хорошо действующим:

«Евреи – большевики, евреи – спекулянты, нужно вырезать всех евреев».

И при этом с заряженными ружьями, с нагайками, кровавыми расправами и кулачным требованием денег. Эта банда принесла с собою специфически погромный ужас и панику. Она сразу нашла в деревне «своих», и вокруг казаков сновали, как приятели и полезные советники, местные бандиты и отбросы. Казаки распространились по деревне и навещали исключительно еврейские дома. Деньги они требовали уже весьма крупные: 20 и 30 тысяч рублей и в своих требованиях были упорны, непреклонны. Только когда нападали на еврея бедняка, довольствовались волей-неволей и сотней рублей и еще меньшей суммой. Первое более значительное выступление казаков состояло в следующем:

Согнали 30 евреев возле бани.

У всех опустошили карманы.

Раздели.

Приказали:

– Бегать.

По бегающим открыли стрельбу, но, как видно, только для того, чтобы попугать «жидов» и для собственного удовольствия, так как оказался один только раненый.

Когда характер погрома начал вполне определяться – как массовые убийства со всеми специфическими атрибутами, как например натравливание крестьян на евреев, когда установлены были два готовых к делу пулемета посреди деревни и согнаны были все евреи, стар и мал в качестве заложников, обреченных на смерть, как «денежные мешки» и вообще как евреи, – в это время казаки получили вдруг приказ отступать.

И они поспешно покинули деревню.

Россава вздохнула свободно.

С 16-го по 18-е февраля в ней царило спокойствие. Из Мироновки прибыли большевики. Еврейское население встретило их очень дружелюбно, угощало, чем только можно было: пищей, папиросами. Надеялись, что большевики защитят деревушку от зверств и жестокостей петлюровцев. И евреи не обманулись в расчете. Большевики словом и делом, – например арестом бандитов, – успокоили население. К какой воинской чести большевики принадлежали – не установлено. Они сами себя называли просто: «конной разведкой».

Россава уже начала отдыхать.

Но опять не суждено было россавским евреям свободно ходить по улицам, их делом опять было дрожать где-то в темном углу и постоянно торговаться за свою жизнь, за жизнь семьи.

В руках махновцев

19-го прибыли из Мироновки махновцы на подводах и начали реквизировать, исключительно в еврейских домах, продовольствие, – муку, сахар, крупу. Еврейское население вначале относилось довольно хладнокровно к этим реквизициям, оно считало их законной необходимостью:

– Солдатам нужны продукты.

Но от продуктов солдаты скоро перешли к реквизиции других ценных вещей, – как белье, платье, часы и другие привлекательные домашние предметы.

Еще день…

И солдаты вошли в окончательную погромную роль: распространялись группами в три-четыре человека по деревне, грабили, что попадалось в руки.

Избивали.

Ставили лицом к стенке и, угрожая расстрелом, требовали денег.

С ними торговались. Они уступали, приходили к соглашению, – в общем, явление уже знакомое для россавских евреев по банде петлюровцев. И эти солдаты при своих налетах на еврейские квартиры в большинстве случаев никаких обвинений евреям не бросали.

Твердили только одно:

– Давайте деньги.

Видно было, что насилия совершаются потому, что аппетиты у них большие, надзору никакого нет и нет никакой ответственности. Эти солдаты также братались с местными отбросами и, благодаря последним, были хорошо информированы, во сколько нужно оценивать жизнь в том или ином еврейском доме, где можно разрешать торговаться и где не следует ни в коем случав уступать.

Неудержимый произвол рос часами.

Действия становились циничнее и безобразнее, уже были случаи изнасилования и несколько на то покушений.

Не обошлось без человеческих жертв.

При ограблении Рябчинского убили его на глазах семьи, потому что – «Нужно нагнать страх на жидов».

Озверев от произвола и господства над человеческой жизнью и имуществом, солдаты пьянствовали на улицах.

Возглашали тосты:

– В честь батьки Махно.

Избитые и окровавленные россавские евреи убедились тогда с отчаянием, что от солдат избавления не получат и начали массами покидать Россаву, оставив на произвол судьбы свои дома и уцелевшие остатки своего имущества.

22-го февраля махновцы покинули Мироновку.

Тем самим и Россаву.

Большевики

Через день опять из Мироновки в Россаву прибыли солдаты. Они принадлежали к первому золотоношскому полку. Евреи, понятно, не пошли их встречать, а ждали во мраке новых ужасов и свежих ран.

Но солдаты обходили дома.

Мягко, сочувственно успокаивали.

Они порицали действия своих ушедших товарищей, обещали подробно исследовать события, наказать местных участников грабежей, изолировать бандитов. И, действительно, на следующий день солдаты собрали крестьянский сход, на котором комиссаром был избран Черняковский, один из приличнейших и честнейших крестьян в деревне. Солдаты устраивали обыски у подозрительных крестьян. И найденные вещи возвращали их еврейским владельцам. Евреи, увидев, в первый раз за две недели, человеческое отношение к себе, заботу о своей неприкосновенности, просили командира полка поселить в деревне на еврейский счет сто солдат.

Просьба была исполнена.

Но…

Как видно, горькая доля была суждена Россаве.

25-го еврейские защитники были отозваны по военным соображениям в Канев, и деревня осталась совершенно без охраны.

И тут начинаются новые кровавые мытарства.

Наученная прежними событиями Россава поняла свою беспомощность – как легко она может сделаться объектом всякого дикого, но вооруженного аппетита…

И решила послать делегацию в Богуслав – просить охраны.

Ибо известно стало, что там имеется кое-какая власть.

В Богуславе обещали делегации добиться у Мироновского коменданта, чтобы он послал своих людей охранять население. При этом указали, что, если в деревне будут налеты солдат, следует у них требовать предъявления мандата.

– А если такового не окажется?..

– Значит это просто бандиты, которых следует задержать и привести в Богуслав, где их строго накажут.

Деревня ожила.

Приехало несколько солдат из Мироновки на подводе и, подъехав к дому еврея Цаца, стали выносить и нагружать домашние вещи. Дали знать об этом комиссару Черняковскому, который немедленно прибыл с несколькими людьми и потребовал у реквизиторов:

– Мандат.

Такового не было.

Черняковский распорядился:

– Сложить обратно вещи.

Солдаты не оказали сопротивления. Снесли обратно вещи.

Уехали.

Этот случай придал населению мужества к самозащите.

Ошибка

На следующий день, когда уже было совсем темно, десять солдат с красными бантиками, в сопровождены местного бандита, начали сильно стучать в дверь еврейского сапожника.

В квартире начали кричать:

– На помощь!

Один из соседей дал знать в волость.

Напали бандиты.

Сейчас же прибыл комиссар Черняковский с большой толпой евреев и христиан.

Солдаты были обезоружены.

Избиты.

Тогда только один из солдат догадался показать мандат, из которого явствовало, что он и его товарищи посланы из Мироновки в качестве охраны для деревни. К жилищу сапожника они пришли по указанно арестованного ими бандита, который уверяет, что свой револьвер продал сыну сапожника.

Увидев произошедшую горькую ошибку, присутствующие попросили извинения у избитых солдат.

И объяснили источник недоразумения.

Солдаты согласились, что в происшедшем они тоже виноваты, ибо не представили своевременно мандата.

Солдат успокоили.

Дали поесть, угостили вволю куревом.

Ждали ответа из Мироновки, куда отправилась делегация к коменданту. Делегация вернулась назад с отрядом из 15-ти солдат с 2-мя пулеметами. Начальник отряда прибыл в воинственном настроении.

Он угрожал:

– Расстреляю и разрушу всю деревню.

После долгих объяснений и просьб удалось его убедить в невинности населения.

Он смягчился.

Заявил, что произведет расследование.

Продолжалось расследование недолго и состояло в том, что согнали много молодых людей, евреев и христиан, и избитые солдаты должны были узнавать среди них избивавших.

Солдаты никого не признали.

Хотя часто с колебанием говорили:

– Кажется, я видел одного в такой шапке.

Или:

– Пиджак то похож.

Все же задержали без всяких причин пять человек – четырех евреев и одного христианина, в качестве заложников. Командир, впрочем, уверил еврея Левита, что он это делает для удовлетворения своих товарищей. Заложников он отправляет в Мироновку с запечатанным письмом, в котором просит их освободить.

И еще до расследования он заявил, что спешит:

– Нужно сегодня ехать в соседнюю деревушку Зелянки, чтобы посчитаться с тамошними крестьянами за старые грехи.

Ушел с отрядом.

Но как только солдаты вышли на дорогу Зелянки, послышалась сильная стрельба. Это их встретили зелянские крестьяне. Солдаты были слишком малочисленны против такого нападения и разбежались.

Командир забежал в Россаву.

И спрятался в крестьянском доме.

Кто-то, как видно, указал зелянским крестьянам его убежище.

Его вытащили на улицу.

Расстреляли.

Вскоре прибыл большой отряд с пулеметами из Мироновки.

Зелянские крестьяне разбежались. Солдаты их преследовали до самих Зелянок.

У деревни к большевикам навстречу вышли старые крестьяне с белыми флагами, просили прощения за своих сыновей и клялись, что больше этого никогда не повторится.

После короткого раздумья солдаты простили деревушке.

И направились обратно в Россаву.

Кровавая месть.

…Тут, совершенно неожиданно и психологически необъяснимо, они учинили вдруг кровавую расправу над евреями…

Маленькими группами в 2–3 и 4 человека пустились они по еврейской части деревни, не пропустивши ни одной лавки еврейской, ни одного дома еврейского.

Тут уже часто слышен был мотив:

– Нужно вам отомстить, вы расстреляли нашего командира.

Вслед за этим требование:

– Давайте деньги… золото… серебро…

Свирепый удар нагайкой.

Обнаженной саблей.

Прикладом.

Тут уж не помогал выкуп деньгами: получали ли деньги или нет – все равно приступали к зверским действиям. Солдаты не экономили времени: одна и та же группа могла проводить в какой-нибудь квартире целые часы, вымышляя самые фантастические методы истязаний. Одного еврея солдат, требуя денег, бил рукояткой револьвера по зубам.

Всего окровавил.

Потом приказал сесть ему на стул.

Голой саблей ворочал ему зубы.

Затем всунул саблю в горло так, что брызнула струя крови.

После этого поставил его лицом к стене…

Выстрелил в него.

Затем опять посадил на стул около стены и саблей нанес такой сильный удар по голове, что даже в стене остался глубокий след.

…Другого еврея, молодого, заставили раздаться и лечь.

Стали пороть розгами.

Он обмер.

Его привели в чувство и заставили лечь лицом на землю.

Выстрелили в него… и не попали.

Затем положили голую шашку на шею и стали считать до трех, предупредив:

– Как отсчитаем три, отрубим голову.

Сабля врезалась глубоко в шею. Затем приказали встать.

– Сми-и-рно!

Затем опять лечь.

Стали пороть розгами.

Он снова обмер.

Его привели в чувство холодной водой и опять начали истязать.

Последовал приказ:

– На колени.

Опять встать.

Сми-ирно.—

Еще раз.

Опять встать.

– Сми-и-рно.

Опять.

– На колени.

И приказ:

– Жуй землю.

Минут десять смотрят, как молодой человек с тестем стариком жуют землю.

Все это происходило на глазах жены этого еврея, которую, – это уж можно привести как мелочь, – хотели в присутствии мужа изнасиловать…

…Фактов, которых никакая фантазия не могла бы придумать, Россава насчитывает много…

Кровавая вакханалия была так велика, элементарнейшее человеческое чувство до того заглохло, что, когда ребенок заплакал при убийстве матери его…

…солдат воткнул ему револьвер в рот…

Парализованную женщину 74 лет, которая уже свыше четырех лет переносит нечеловеческая страдания, сбрасывают с кресла и избивают шомполами так, что от кусков безжизненного тела остались какие-то обрывки мяса.

Евреев, спасавшихся из деревни, хватали на дорогах, ставили в шеренгу, избивали и затем расстреливали, или наоборот: расстреливали и мертвых рубили шашками. В большинстве случаев с казнью не торопились. Медленно, как любитель, удлиняющий ощущение, тянули они минуты агонии, чтобы подольше держать человека с мыслью о неминуемой смерти, которая вот-вот наступит. Найденные на дорогах трупы так обезображены, что родители не узнавали своих собственных детей.

…Изнасилования…

О них, по понятным соображениям, не рассказывают. Только в опущенных глазах еврейских девушек заметно существование ужасной тайны.

В домах, покинутых хозяевами, убежавшими в смертельном испуге искать убежища, солдаты забирали из домашних вещей все, что только они находили для себя полезным и удобным. Мебель и большие зеркала превращали в щепки, книги разрывали. В некоторых домах взломаны железные кассы, для чего приходилось немало поработать.

…Оторваны обои, сломаны полы, разрушены печи.

Искали, видно, спрятанные деньги.

Вообще солдаты искали и находили деньги в таких местах, что неопытный человек никогда бы не добрался туда. Много награбленных вещей солдаты отдавали крестьянам местных и окружных деревень.

Россавские крестьяне активного участия в погроме не принимали. Но каждый раз, когда насытившиеся погромщики бросали крестьянам крохи со своего богатого стола, они их охотно подхватывали и уносили к себе.

Лучшие из них не могли помочь ничем.

Свирепые насильники хозяйничали на просторе, как настоящие «хозяева жизни».

…Рассказы потерпевших кошмарны…

Крестик (Рассказ Мойши Зарахинского)

…Вечером зашел в квартиру вооруженный солдат, трезвый, стукнул кулаком о стол и потребовал сдать ему оружие.

Я заявил:

У меня нет… обыщите.

Тогда он сказал:

– Оружие не важно, дай 20.000 рублей.

У меня было только 100 рублей, и я отдал их ему, отдал часы и другие вещи, но он все требовал названную сумму и, в случае отказа, грозил изнасиловать мою дочь, двадцатилетнюю девушку. Он схватил ее за руки.

Стал тащить ее.

Я бросился к нему и, не помня себя, завязал с ним борьбу. Случайно я заметил, что затвор ружья открыт, что пули там нет, и это дало мне мужество бороться с ним. Он несколько раз ударил меня прикладом, но я сзади вцепился в него и мешал ему совершить гнусное насилие над дочерью.

Так мы боролись около часу.

Видя, что он цели не достигнет, солдат приказал мне раздаться, отдать ему одежду и указать, где живет еврей портной.

Я все исполнил.

И он удалился.

Мы оставили дом на произвол судьбы.

Дочь мою приютила соседка христианка, которая сочувственно отнеслась к нашему горю. В понедельник утром, когда дому крестьянки стала грозить опасность обыска, она одела дочь мою в крестьянское платье, накинула ей на шею крестик.

И благословила ее в путь.

Дочь моя направилась в ближайшее село. По дороге ей пришлось проходить льдом через речку. Она была очень взволнована, не заметила перед собой проруби и, попав в нее, погрузилась по пояс в воду. Выкарабкавшись с трудом, она забрела в христианскую хату, где ее переодели снова в крестьянское платье.

Одели крестик.

И отпустили.

Она ушла в Богуслав.

Ее жених убит в тот же день.

…И вот я, разоренный, разбитый и обнищавший, влачу один свое жалкое существование, счастливый уже тем, что удалось мне своими слабыми силами спасти честь своей дочери…

Расход (Рассказ старика-еврея)

…Меня окружила группа всадников, приказала вести к моему дому и по дороге спрашивала:

– Кто стрелял против нас.

Не дойдя до дому, потребовали денег и грозно говорили:

– Отправим в штаб Духонина.

Денег у меня не было, и они повели меня куда-то в сторону. Распоряжался один в казацкой бурке, по-видимому, старший. Я спрашивал – куда они ведут меня, на что они неизменно отвечали:

– В расход.

Нашли укромное место, приставили к стене, велели закрыть глаза.

И выстрелили.

Но выстрел попал в крышу.

Опять требовали…

– Денег… десять тысяч… или выведем в расход.

Я ничего не мог предложить им.

Они снова повели меня.

Зашли в чью-то полуразрушенную квартиру. Велели мне лечь на кровать лицом вниз и стали наносить удары шашкой. Ударили раз двадцать. У меня не было уже более сил терпеть. Я предложил им повести меня в деревню – авось удастся у кого-нибудь раздобыть денег. Они согласились и уже уменьшили требование до тысячи рублей. Я подвел их к дому Очаковского. Там заметили меня, поняли мой жест и вынесли 250 рублей

Но они сказали:

– Нет… мало.

Я попросил у Очаковских еще денег. Дали еще 150.

…Отпустили…

«Солдат армии труда и революции» (Рассказа Ильи Шмулевича)

В воскресенье 2-го марта уставший от трехдневных волнений и бессонных ночей, я спал позже обыкновенного. Когда я еще лежал в кровати, в нашу квартиру вошли два большевика и, увидев меня, приказали идти «на сход молодежи», который происходил в доме местного еврея Могилевского. Отправились. Оборачиваясь, я заметил, как один из солдат следит за тем, куда я иду. В доме Могилевского было собрано 20 евреев и 5 местных крестьян, причем среди евреев были и малолетние. Здесь я узнал, что сюда согнаны для допроса все встреченные на улице большевиками молодые люди. Войдя в комнату, где, как мне сказали, заседал Революционный Трибунал, я спросил:

– Зачем меня потребовали?

Мне ответили:

– Ты арестован.

И приказали войти в другую комнату, которая находилась под охраной часового. Революционный Трибунал состоял из десяти человек, среди которых я заметил россавского комиссара и всех обезоруженных накануне солдат. Нас выводили по одному для допроса. Когда настала моя очередь, и я предстал перед Трибуналом, один из обезоруженных солдат сказал, что твердо помнит, как молодой человек в такой же фуражке бил его. Я пробовал возразить, что таких фуражек в селе много, и потому фуражка не является признаком моей причастности к происшедшему недоразумению. Но мои слова были оставлены без внимания. Меня взяли под арест.

Нас собрали 8 человек, из них 6 евреев.

Переписали.

Без всякой видимой причины освободили трех, а оставшиеся 5 человек под конвоем из двух вооруженных солдат и побитого накануне большевика-еврея, повели, как сказали, для вторичного допроса в какую-то канцелярию. Сопровождавшие нас солдаты по дороге объявили:

– Ведем на расстрел.

Попавшиеся навстречу солдаты, узнав, куда нас ведут, хотели нас расстрелять, даже щелкали затворами, но кончилось тем, что безжалостно избили прикладами. Это повторялось несколько раз, но в каждом подобном случае нас отстаивал сопровождавший нас большевик еврей, и, только благодаря ему, мы, хотя и сильно побитые, трясущееся от ужаса, но, однако, живые прибыли в канцелярию, которая оказалась ближайшей за селом экономией. В канцелярии нас, совершенно не допрашивая и таинственно молча, начал избивать кулаками какой-то молодой солдат, именующий себя комендантом. Насытившись кулачной расправой, комендант приказал нам стать в шеренгу лицом к стене.

И зарядил револьвер.

Чувствуя неминуемость смерти, в исступлении, не понимая даже значения слов, стал я говорить, – горячо, вдохновенно…

– Я бедный рабочий… большевик по убеждению.

Говорил, что готов проливать свою кровь за торжество коммунизма, что у меня с большевиками общие цели и общие враги…

Страстность моих слов и часто перерывающиеся от всхлипывания голос, по-видимому, смягчили грозного коменданта. Он согласился нам подарить «временно» жизнь – отправить для дальнейшего следствия на станцию Мироновка. И ядовито заметил:

– Я собственно вашему брату еврею мало доверяю, – слишком вас много среди нас.

Конвой наш был увеличен еще на два солдата. И нас повели по направлению к Мироновке. По дороге нас встретил офицер, которого солдаты называли помощником комиссара. Узнав от конвойных, куда нас ведут и зачем, он сказал, что считает лишним и несвоевременным с нами считаться.