Текст книги "Клипер «Орион»"

Автор книги: Сергей Жемайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Когда Новиков пришел и, козырнув, остановился, широко расставив ноги, чтобы не упасть на покатом и качающемся мостике, командир приказал:

– Орудия к бою! На выстрелы крейсера отвечайте огнем!

– Есть, отвечать огнем! – И добавил: – Понимаю!

– Выполняйте! Спасибо, что поняли. – Воин Андреевич повернул ручку машинного телеграфа: «Готовить машину».

Старший офицер одобрительно кивнул.

На западе тучи раздвинулись, алое закатное небо бросило багряные блики на кипящий океан. Дым из труб пиратского корабля взмыл столбом и понесся черным облаком.

Приближался шквал. Командир не отдал обычных распоряжений об уборке парусов, только приказал спуститься наблюдателю с бизани. Все на палубе замерли в ожидании встречи с вихрем. Как поведет себя «Орион»? Что станет с парусами? Дождевая степа и ветер ураганной силы положили «Орион» на борт, и казалось, что ему больше не стать на ровный киль. Матросы, согнувшись, сидели под наветренным бортом, с трудом удерживаясь, чтобы не скатиться по наклонной палубе. Не всем это удалось, и несколько матросов заскользили к противоположному борту, тщетно цепляясь за мокрый настил.

Клипер выдержал натиск. Шквал пролетел, сорвав и порвав в клочья почти все паруса с грот-мачты. По какому-то непонятному капризу бури паруса на фок– и бизань-мачте остались целыми. «Орион» значительно сбавил скорость. Да и ветер стал стихать. Зуйков опять полез на салинг бизани и, еще не добравшись до места, закричал:

– Всего, холеру, видать! Кладет его, как железное корыто! Стреляет из носовой! По нас бьет, сволочь!

Донесся глухой пушечный выстрел. Разрыв снаряда увидал только марсовый и передал, что упал кабельтовых в двух впереди и сильно влево.

– Немецкая точность, – сказал старший офицер, глядя на часы.

Новиков открыл частый ответный огонь из кормовой пушки. Еще несколько снарядов, выпущенных «Хервегом», легли значительно ближе к «Ориону». Неравный поединок продолжался. Для «Ориона» он теперь носил чисто символический характер, как ответ на предложение сдаться на милость победителя. И все-таки после каждого выстрела матросы, притихнув, жадно ловили слова корректировщика и думали: «Вдруг попадем в такое место, что от него только гайки посыплются».

«Хервег» заметно приближался. Тем временем матросы ставили на грот новые паруса. Стихнув было, ветер подул с прежней силой, вырывая из рук матросов парусину, не давая крепить ее к реям.

Командир и старший офицер молча посмотрели друг другу в глаза и без слов поняли, что каждый думает об одном и том же.

…Это было давно, они еще учились в младших классах Морского корпуса. Только пришла весть о геройской гибели «Варяга», и они поклялись всем классом никогда не сдаваться врагу, даже в безнадежном положении, во сколько бы раз силы ни превосходили их собственные. Гибель «Варяга» потрясла и очаровала их, наполнив души упоительным восторгом. И многие из их однокашников уже сдержали клятву на Балтике и Черном море, и вот теперь настал их черед.

Командир приказал вахтенному матросу Трушину:

– Артиллерийского офицера ко мне! Расчет пусть ведет огонь.

– Есть! – Трушин повторил приказание и кинулся его выполнять.

С равными промежутками била кормовая пушка, «Хервег» не отвечал, неумолимо приближаясь к «Ориону».

Артиллерийский офицер, выслушав приказание, полез во внутренний карман кителя и вытащил связку ключей от артиллерийского погреба. Подавая ключи, он сказал, побледнев:

– Я могу справиться лучше. Поверьте, я все понимаю и также считаю своим долгом, как русский офицер.

– Вы изменили взгляды?

– Нет!

– Тогда что же?

– Дело касается чести Российского флота! Я готов умереть вместе со всеми, взорвав клипер!

– Благодарю, Юрий Степанович! По правде – не ожидал. Тем дороже. О смерти говорить еще рано. Вы пока подготовьте все что следует на крайний случай.

– Есть!

– Идите вместе с Николаем Павлычем и матросами. – Он передал ключи старшему офицеру.

Матросы с неимоверными трудностями, обрывая ногти, захватывая кромки парусов зубами, поставили наконец нижние и верхние марсели, и все же «Орион» почти не прибавил хода, так как ветер стал дуть порывами. Скорость клипера упала до восьми узлов, а крейсер, чадя из своих труб, подходил все ближе. До пего оставалось не более четырех миль. С марсовой площадки было видно, как «Хервег», окутанный дымом, сильно брал на палубу воду, иногда его закрывали высокие валил, и казалось, что он утонул, но через секунду – другую выбирался из водяной долины, неумолимо приближаясь к «Ориону».

Орудийный расчет на корме «Ориона» продолжал стрелять, и несколько снарядов, как радостно сообщил корректировщик, взорвались на палубе крейсера. «Хервег» не отвечал.

Старший офицер с Новиковым и матросами Громовым и Трушиным спустились в погреб и, подготовив снаряды к взрыву, перешли в кормовой трюм, где находилось около двух тысяч снарядов среднего калибра. Новиков со знанием дела закладывал толовые шашки между ящиками и подсоединял к ним запалы.

– Вот и все, – сказал он. – Тяните, ребята, провода на мостик. Пусть командир своей рукой отправит всех нас кого к богу в рай, а кого на Великий корабль, некоторых же в преисподнюю.

– Так и всех? – спросил Трушин. Они остановились возле трапа, выжидая, когда выровняется клипер.

– Нет, желающие могут сесть в шлюпки. Наш командир добрый человек.

– Да, зря не даст погибнуть, – сказал Громов. – Все же кому-то придется…

– Страшно? – спросил Новиков.

– Не скажу, чтобы с радостью. Другие были планы, да ничего не поделать. Наша вахта с Романом. Придется до конца на мостике. Ну а вам можно и в шлюпку.

– Нет, я остаюсь.

– Зачем зря голову класть?

– Как знать… Для меня это неплохой выход. Ну, Трушин, давай, пошел наверх!

– Сейчас. Ну и кладет…

Трушин, ступив на трап, остановился и сказал:

– Мне вот совсем не страшно, потому, кажется, что ничего этого не может случиться. Больно нелепо как-то…

Они поднимались по трапу, задерживаясь, когда корабль сильно клало на борт. Впереди поднимался Новиков, за ним матросы, замыкающим – старший офицер.

Капитан-лейтенант Никитин усилием воли отогнал мысли о недалекой смерти, а старался все силы сосредоточить на выполнении долга в том его высшем проявлении, как он его всегда понимал. Сейчас ему казалось, и он внушал себе, что вся его жизнь была для того, чтобы погибнуть и погубить вражеский корабль. Они подойдут к его борту, столкнутся с ним, и в этот миг командир взорвет клипер. И все… Конец всему… Трюм со снарядами находится под мостиком. Они даже не почувствуют боли…

Заметно стемнело. «Хервег» теперь смутно виднелся за кормой. Командир приказал прекратить огонь. «Орион» шел почти с прежним количеством парусов.

– На лаге? – спросил командир.

– Пятнадцать узлов! – ответил Трушин.

– Прекрасно!

– Надо продержаться еще двадцать минут, пока совсем стемнеет. – Старший офицер посмотрел на часы. – Даже пятнадцать. И неплохо бы небольшой шквал.

– Если самый небольшой, – ответил командир, – и без особых потерь. Матросы измучились. Какая отвага! Доблесть! Я бы никогда не поверил, если бы мне сказали, что при такой погоде можно поставить сорванные паруса, и всего за каких-то сорок минут.

– За тридцать пять, – поправил старший офицер.

Оба подумали: «Обойдется! уйдем!» – но никто, вслух не стал загадывать.

Барон фон Гиллер стоял на палубе возле мостика, с недоумением наблюдая за всем, что происходит на палубе, переходя от надежды к отчаянию. Он не понимал, чем руководствовался командир, бросая вызов во сто крат сильнейшему противнику, зачем это состязание в скорости, артиллерийская дуэль? У него не было сомнений, что «Хервег» догонит клипер и захватит его без всяких условий, в то время как русские могли бы выторговать приемлемые условия для сдачи в плен. При этой мысли барон усмехался, будучи уверенным, что ни одно из условий капитан крейсера – Рюккерт не выполнит. Он саркастически щурил глаза, наблюдая за работой матросов на грот-мачте, уверенный, что, пока они там возятся, «Хервег» подойдет к борту «Ориона».

Крейсер не подходил. Сорванные шквалом паруса заменили новыми, и барон фон Гиллер до боли сжал кулаки: клипер пошел быстрее. Новая надежда – стих ветер. И совсем уже невероятное – они подготовили клипер к взрыву! Он пытался остановить Новикова, когда тот спустился с мостика и быстро пошел к трапу, ведущему в, жилую палубу. Новиков прошел, не оборачиваясь и не проронив ни звука.

– Что уставились? – спросил Новиков, возвращаясь. – Советую и вам подготовиться к переселению на Великий корабль.

– Сумасшедший. Сейчас же перережьте провода! Мы на пороге свободы! Не медлите! Или я сам.

– Вас сбросят за борт раньше времени, и только. Приготовьтесь. Вы верующий, побеседуйте с богом, покайтесь в грехах. Или можете исповедаться у отца Исидора. Он сейчас тем и занят в матросском кубрике.

– Не скальте зубы! Вы… вы… Я задушу вас, если вы посмеете в такую минуту…

– Только сделайте попытку – и не доживете полчаса до законной кончины. – Новиков похлопал по кобуре с наганом. – Надевайте последний раз чистое белье и отправляйтесь наверх. Сейчас каюта – гроб.

В дверях он задержался и сказал:

– К сведению: мы прихватим с собой всех викингов во главе с «Хервегом». У меня более ста тонн взрывчатых веществ. Я вам обеспечил приличное общество в дубовых рощах Одина. Какое будет зрелище! Прощайте.

– Да вы пьяны!

– Как всегда, разве немного больше, и с удовольствием выпью еще. Не хотите? Ну и черт с вами.

Целую минуту ошеломленный барон фон Гиллер простоял посреди каюты. То, что он услышал, никак не вязалось с его представлениями о развитии событий. Он не раз находился на краю гибели и никогда еще не чувствовал так близко свой конец. О других он не думал. Здесь, на русском паруснике, имелась только одна жизнь, действительно представляющая ценность, – жизнь его, барона фон Гиллера, и она должна исчезнуть бесследно! Все кричало в нем, что нельзя допустить рокового исхода. Должен быть, есть спбсоб избавиться от гибели! Находил же он его не один раз! Или избавление приходило по воле рока?

Он попробовал молиться и не смог, чувствуя, что зря теряет время. Надо действовать! Все-таки он попробует перерезать провода. Теперь уже темпо! Надо попытаться! Больше ничего не пришло ему в голову. И вдруг оп увидел, как мимо раскрытых, раскачивающихся от качки дверей проскользнула фигура радиста. И его осенило: «Радио! Он может сейчас передать капитану „Хервега“». Каюта радиста была не заперта на ключ. Аппаратура включена. Стоя, он стал передавать:

«Капитану „Хервега“. Сообщает Гиллер. Клипер подготовлен к взрыву. Опасайтесь подходить к борту…»

В коридоре раздались голоса и шаги. Он отскочил к двери. Мимо пробежали матросы. Барон не стал возвращаться к аппарату, рисковать вторично он не хотел: в такой обстановке с ним больше не станут церемониться. Он вышел из радиорубки, и, хотя клипер бросало и палуба кренилась во все стороны, барон легко преодолел путь до каюты Новикова и, войдя в нее, с усмешкой посмотрел на раскрытый чемодан, на скомканное в нем белье и подумал, что у людей, которые так легко отдаются в костлявые руки смерти, нет будущего. В каюте тускло светила угольная лампочка, плескалась вода в графине, установленном на полочке с глубокими гнездами и для графина и для стаканов. Он налил полный стакан и жадно выпил. Затем растянулся на диване, чувствуя приятную расслабленность во всем теле и горделивый покой в душе. Еще раз он сумел доказать свою необыкновенную волю к жизни. Только он один из многих сотен обреченных на смерть смог отвести удар Рока! Спас и тех, кто достоин жить, и кто – нет. И ни тени сомнения не мелькнуло на его лице. Он усмехнулся, подумав: «Пусть это им будет платой за мое спасение, которым они так кичатся, хотя я уверен, что не погиб бы и без них».

Он закрыл глаза. Запульсировала машина. Диван выровнялся. Качало меньше. «Изменили курс, – подумал он, засыпая. – И никто там, наверху, не знает, чем обязан мне, и никогда не узнает». Ему пришли на память слова Тита Ливия: «Кто презрел пустую славу, тот может добиться истинной». Шепча латинское изречение, он уснул.

Между тем все события развертывались далеко не так, как представлял себе барон фон Гиллер. Капитан «Хервега» Рюккерт, прочитав радиограмму с «Ориона», скомкал ее и швырнул в пепельницу.

– Опять появился этот таинственный агент, – обратился Рюккерт к офицерам, находившимся в боевой рубке. – Я сильно сомневаюсь в его подлинности. По всей вероятности, детская хитрость русских. Первый раз они дали нам ложные координаты и смогли уйти, а сейчас хотят испугать! Дешевый трюк! – Он спросил старшего артиллериста: – Дистанция?

– Пятнадцать кабельтовых.

– А мы зря жжем уголь. И боюсь, что в такой темноте им удастся ускользнуть.

Он приказал ожидавшему начальнику радиостанции:

– Передайте: «Клиперу „Орион“. Немедленно ложитесь в дрейф. Согласие подтвердите немедленно по телеграфу и красными ракетами. Через пять минут – смерть». Все! Идите!

Не получив ответа, капитан Рюккерт махнул рукой, и главный артиллерист, давно подготовив данные для стрельбы, приказал вести огонь из всех пушек левого борта, включая артиллерию главного калибра. Стреляли по площади. Уже через пятнадцать минут после наступления темноты сигнальщики потеряли клипер из виду. Прожекторы тщетно шарили своими ослепительными лучами по поверхности бурного океана. Клипер словно растворился в темноте.

«Орион», поставив все паруса, уходил, круто изменив курс, и все же несколько снарядов легли в опасной близости от его кормы.

Ужинали в этот день на клипере поздно. Все офицеры находились в приподнятом настроении, события дня подействовали на всех, как хмельное вино, к тому же по рукам ходила бутылка рома. Сильно качало, и стаканы с горячим чаем, обернутые салфетками, офицеры держали в руках.

Барон фон Гиллер, с недавних пор снова занявший место за офицерским столом, пересиливая себя, улыбался, когда все смеялись над чьей-нибудь остротой.

Новиков, сидевший с пим рядом, тихо сказал:

– У вас такой вид, как будто вы недовольны, что ваши соотечественники не отправили вас на дно.

– Совсем нет, но мне действует на нервы чрезмерный оптимизм ваших офицеров.

– В этом одно из наших преимуществ. Россия давно бы погибла, если бы принимала близко к сердцу все невзгоды, а их было немало в нашей истории, да и в настоящее время хоть отбавляй.

– Не знаю, не знаю, – неопределенно буркнул барон, отхлебывая из стакана горячий чай с ромом и ломая голову над тем, почему этот идиот Рюккерт открыл огонь.

За столом горячо обсуждали причины появления рейдера в этих широтах.

Старший офицер говорил:

– После ограбления «Святой Терезы», запасшись углем и водой, боясь преследования англичан, он, видно, решил замести следы и вот, используя западное течение и ветер, направился, как и мы, в сторону Австралии, с тем чтобы внезапно появиться в Голландской Индии, или Южно-Китайском море, или в Океании, где еще можно топить англичан. Мы подвернулись ему случайно, и он хотел захватить клипер, может быть зная о нашем грузе. Англичане, безусловно, растрезвонили о нас на весь мир.

– Да, но как они определили на таком расстоянии, что идет именно «Орион»? – спросил старший механик.

– У них довольно высокая мачта, и они были в более выгодном положении в смысле освещения. Конечно, они могли ошибиться, да это для них не имело значения. Парусник подходящих размеров и с каким-нибудь грузом. Они хотели заставить нас идти под дулами орудий, пока море не позволит им окончательно захватить корабль. В лучшем случае они бы высадили нас на один из островков вблизи Явы.

– Плавая среди акул и прочей нечисти, некоторые чада господни перенимают их нравы и обычаи, – сказал отец Исидор, сурово посмотрев на барона.

Барон фон Гиллер спросил у Новикова:

– Что сказал обо мне ваш лохматый жрец?

– Не о вас, а вообще о роде людском. Хотя все это вы можете принять и на свой счет. Он сравнил людей с акулами.

– Благодарю вас. Острота не блещет новизной.

– Не стоит благодарности.

Кроме отца Исидора да артиллерийского офицера, все за столом были подчеркнуто любезны и предупредительны с бароном: он подвергался такой же опасности и даже спал во время обстрела, что было воспринято как проявление твердости духа и доверия к своим русским друзьям.

И команда в большом матросском кубрике не менее горячо обсуждала события дня. Ругали командира «Хервега», возмущались его бессмысленной жестокостью и противопоставляли ему находчивость и геройство своего Мамочки.

– И ведь что главное, братцы, – говорил Зуйков, – он-то, наш, ни на секунду не сдрейфил, посмотрел только на мачты, видит, что выдержат, и дал приказ ставить верхние марселя, и понесся наш «Ориоша» так, что немец со всеми своими машинами только в воду зарываться начал. Вам что внизу смотреть. Вот с марса была картина! Жуть брала, когда на борт дожило.

– Вдруг еще бы один шквал, да посильней – тогда что? – спросил Брюшков.

– Конец тогда! – сказал Громов. – Мачты бы снесло. Да лучше смерть, чем позор.

– Что же в ей, смерти, хорошего? – вздохнул Брюшков.

– Кто говорит. Хорошего немного, если и есть тот Великий корабль, на котором плывут души моряков. Мало охоты быть в его экипаже. И все же если уже выхода нет, то ничего не попишешь. У русских моряков нет обычая флаг опускать перед любой силой. Вот сейчас дома вся свора нас душить бросилась, а флаг не опускает рабоче-крестьянская власть. Тоже, поди, подняла все паруса, какие есть, и бьется со всем буржуйским флотом.

– Бьется ли? – спросил Брюшков.

– Бьется, Назар! Поверь моему слову – бьется.

«Синяя птица»

От восхода до захода солнца на марсовой площадке дежурили матросы, пристально вглядываясь в четко очерченный круг горизонта. Клипер пересекал довольно оживленную линию, по которой шли суда в Голландскую Индию, Новую Гвинею, Австралию, Китай. Дымили пароходы на горизонте, иногда они обгоняли клипер или расходились встречными курсами. «Хервег», видимо, обходил оживленные морские дороги. Но каждый раз, когда с марса доносился тревожный голос матроса, извещавшего о замеченном корабле, только один человек на «Орионе» радовался этому. Клипер снова шел в экваториальной зоне, стояла прекрасная погода. «Орион» нес все паруса, делая около двенадцати узлов. Сейчас встреча с рейдером была бы для него роковой. Фон Гиллер весь напрягался, заслышав голос с мачты, стараясь ничем не выдать своего волнения, и, когда вновь оказывалось, что появился очередной транспорт, барон только стискивал свои золотые зубы. За последние дни и сам, и через Новикова барон фон Гиллер пытался выяснить отношение офицеров к решению командира взорвать корабль. Все, с кем удалось поговорить, превозносили командира, но считали, что действительно тогда не было выхода и они готовы были умереть, теперь же обстановка изменилась, и если их снова нагонит «Хервег», чего не должно случиться, то надо пойти на компромисс. Пусть забирает часть продуктов. «Жизнь дороже английских консервов», – сострил Стива Бобрин.

Барона фон Гиллера изумил ответ лейтенанта Фелимора:

– Я бы сам мог взорвать, – сказал он. – Вот сейчас, при таком солнце и таком чудесном океане, не задумываясь! Разве не прекрасно уйти так из жизни?

– А ваша Элен?

– О, она поняла бы меня и гордилась всю жизнь!

– В чужих объятиях.

– Не говорите пошлостей!

Барон, вскинув голову, молча повернулся к нему спиной и пошел к себе в каюту. Там он застал Новикова лежащим на койке. Сев на диван, спросил:

– Скажите, лейтенант, неужели все офицеры изъявили согласие погибнуть ради прихоти командира?

– Прихоть? Не думаю, чтобы вы не понимали сути дела.

– Да, но в данном случае массовое самоубийство ничем не было оправдано. Никто бы даже не узнал о вашей гибели.

– И вашей, барон. Последнее вас особенно заботит?

– Безусловно. Дурацкая смерть не входит в мои расчеты.

– Мало кто ее учитывает. А вот командир, этот мягкий, прекраснодушный человек, учел.

– Неужели никто не протестовал?

– Вы говорите наивные вещи: протест в бою против воли командира!

– Допустим, у вас железная дисциплина, ну а после?

– После? Ну как не быть разговорам. Конечно, против наш пастор, затем стармех, и, как ни странно, всеми силами поддерживает в этом командира лейтенант Горохов, не говоря уже о старшем офицере.

– Ну а вы?

– Тогда я здорово выпил и все же не раскаиваюсь. Хороший конец! А вы не были настроены? И почему вас так интересует моральное состояние офицеров?

– Когда-нибудь я напишу книгу.

– Представляю, какой вы там нагородите сентиментальной немецкой чепухи…

Зная, с каким нетерпением его компаньон ожидает новой встречи с «Хервегом», Новиков не упускал случая, чтобы не сделать язвительного замечания. Только что повстречался голландец-десятитысячник, белый, с двумя желтыми полосами на черной трубе. Он прошел недалеко, и несколько матросов на его палубе, красивших шлюпку, оставили работу и приветственно махали руками. Вахтенные на клипере кинулись к борту и в свою очередь приветствовали голландских моряков.

Фон Гиллер послал проклятие.

Новиков заметил:

– Оставьте, барон, всякие надежды.

– Откуда у вас такой пессимистический взгляд?

– Наоборот, оптимистический. После обстрела я утвердился в мнении, что нам нечего рассчитывать на пощаду.

– Вы мой друг, и я…

– Не произносите таких кощунственных слов. К тому же, как вам ни покажется странным, я не смог бы оставить вот этих людей низшей касты, как вы изволили их определить.

– Уверяю, что с крейсера стреляли без всякого намерения попасть в нас.

– Скажите другому. Я артиллерист и видел, как кучно ложились снаряды. Они действительно перешли на поражение. Били всей артиллерией, ураганным огнем!

– Но мы живы!

– Не по их воле. Просто не могли попасть. Что-то произошло с крейсером. Зуйков говорил, что его заливало волной. Да наш капитан ловко сманеврировал.

– «Хервег» развил большую скорость и, естественно, стал на себя брать воду.

– Само собой. Но не исключено, что ваш викинг «Хервег»… – Новиков выразительно опустил палец.

– Это невозможно!

Новиков усмехнулся.

Командир снова занял свое бамбуковое кресло. «История величия и падения Рима» лежала в кармане, специально пришитом сбоку кресла. Воин Андреевич теперь редко раскрывал эту книгу. Как ни велика его история, новые заботы отодвинули на второй план события в Древнем Риме. Каждую минуту мог появиться немецкий рейдер или английский поенный корабль.

На «Орионе» имелся полный комплект карт до самого залива Петра Великого при условии плавания через Малакский пролив, но там хозяйничали англичане, надо было пытаться пройти Зондским проливом между островами Суматрой и Явой, пересечь весь гигантский архипелаг Голландской Индии, где поджидают рифы, неизвестные течения, тайфуны, а карт внутренних вод Голландской Индии не было. Несколько лет назад Воин Андреевич проходил Зондским проливом и сейчас восстанавливал в памяти все опасные места.

Ко всему кончалась пресная вода, пришлось ввести жесткую норму. Один из матросов заболел цингой, и врач не ручается, что это последний случай. Надо было во что бы то ни стало запастись овощами и фруктами на первых встречных островах у берегов Суматры.

Старший офицер сказал:

– Пройдем и без карт, Воин Андреевич. Ходили же до нас здесь португальцы, испанцы, англичане.

– Да, Николай Павлович. Им было труднее. Они попадали к неведомым островам среди неведомых морей, а мы пойдем уже не на ощупь. Получаем ежедневно точное время, погодные условия, и все же…

– Безусловно, придется трудновато.

– Как матросы?

– С виду как подобает, и все же чувствуется разложение по классовым признакам. Группа Лебедя – Громова более организованна, дисциплинированна, но, кажется, находится в меньшинстве. Большинство матросов у нас из крестьян, им нужна только земля. Они не прочь отобрать ее у помещиков, поделить, а все остальное оставить как было, не понимая, что такой передел повлечет катастрофические изменения в политической жизни всей страны, и уже в части России это произошло и происходит.

– Словом, как и мы с вами, ждут не дождутся родных берегов.

– Только и разговоров что о доме. Боцман Свиридов говорит, что желание увидеть Россию мирит всех врагов. Посмотрите, как работают Брюшков с Зуйковым на грот-трюм-рее, а ведь их не назовешь друзьями. У них какая-то давняя свара. Брюшков из кулацкой семьи, а Зуйков чуть ли не батрачил у него…

Впередсмотрящие дружно крикнули, что справа по носу замечен парусник. Это была баркентина. Вела она себя очень странно, все время меняла курс. Когда к ней подошел «Орион», то «Блю Бёрд» – «Синяя птица» стала лагом к волне, стремительно раскачиваясь из стороны в сторону. На ее палубе не было ни души.

– Видимо, эпидемия, – сказал командир.

– Да, все шлюпки на месте, – согласился старший офицер.

«Орион» лег в дрейф. Скоро от него отошел вельбот под командой Стивы Бобрина с доктором и лейтенантом Фелимором.

Выполняя приказание командира, Бобрин обошел кругом баркентину, и они с Фелимором тщетно пытались вызвать кого-либо на палубу.

Матросы тихо переговаривались:

– Какой синью борта покрасили.

– Кораблик или совсем новый, или недавно из дока.

– Вдруг там чума?

– Что поделать, не бросать же людей.

– Наш Бородулин в цинге лежит.

– Овощ нужен.

– От холеры и чумы первое дело водка с чесноком. Вот когда мы в Шанхай ходили…

– Разговорчики! – прикрикнул Бобрин.

Первыми поднялись на парусник врач и санитар Карпушин – человек хилый, неспособный нести службу ни на палубе, ни на мачтах и потому определенный в медицину. Он сказал, хватаясь за конец, свисавший с борта:

– Если там чума или что в таком роде, то нам хана, братцы.

Пропело десять минут, и над планширем фальшборта показались головы доктора и санитара. Доктор сказал, растерянно разводя руками:

– Никого нет. Не нашли. Все брошено.

– Вот оказия! – добавил заметно повеселевший Карпушин. – Хоть шаром покати.

Матросы обыскали весь парусник и не нашли никого. На палубе был относительный порядок, люки трюмов закрыты. Видимо, несколько раз волны попадали на палубу и разбросали канаты и даже перебросили несколько концов через борт. В каюте капитана на полу валялось белое шерстяное одеяло и осколки графина. В кубриках матросов тоже большинство коек оказались неубранными, на полу валялись матросские робы. Все говорило, что матросы ночью вскочили с коек и в панике оставили кубрик, потому что в другом случае они должны были одеться, как бы срочно ни потребовались на палубе. Судовых документов не, было, кроме вахтенного журнала. Он лежал в специальном гнезде на переборке у штурманского столика. Последняя отметка в нем была недельной давности. В трюмах, куда не без опаски спустились матросы, находился груз: кожа и шерсть.

На камбузе кто-то похозяйничал: кастрюли катались по полу, видно было, что из котла небрежно доставали кашу с консервами, следы этого блюда были и на плите, и на полу камбуза. В кладовой двери распахнуты настежь. Она почти пуста, и тоже, видно, разграбили ее в спешке; копченый окорок валялся у порога, пол усеян битым стеклом и осклизлыми томатами и огурцами. У носовой надстройки стояло пять бочек с пресной водой, но видно, что их здесь было больше: лежали перерубленные канаты.

– Ну что вы скажете по этому поводу? – спросил Стива Бобрин у Фелимора, останавливаясь посреди палубы. – Как все это понять?

Лейтенант Фелимор сказал:

– В Атлантике в 1872 году при очень похожих обстоятельствах исчезла команда бригантины «Мария Целеста». Вы должны знать об атом необыкновенном случае.

– Что-то припоминаю. В Корпусе слышал, да, да, конечно слышал. Но там не было и спасательных шлюпок, а здесь все налицо!

– Действительно, здесь явное преступление. Судно разграблено! А люди или увезены, или все убиты, – сказал Фелимор.

– По всей вероятности. Любопытно, но чья это работа?

– Для обычных пиратов, что еще водятся в Индонезии, район слишком удален от берегов и лежит на трансокеанской линии.

– Так кто же, по-вашему?

– Я могу только высказывать предположения…

– Ну, конечно, улик нет.

Подошел врач и почему-то шепотом сказал, что на палубе обнаружена запекшаяся кровь и на ней след каблука.

Глядя на этот след, Фелимор сказал:

– Очень похоже на каблук обуви, которую носят на военных судах. И я все больше прихожу к мысли, что здесь побывал «Хервег» и почему-то внезапно скрылся. Я не настаиваю, но уверен, что если рейдер повстречался с несчастной «Синей птицей», то это дело рук его капитана. Мы убедились, на что способен этот человек.

Бобрин иронически скривил губы:

– Не знал, что вы последователь Шерлока Холмса.

– Да, я люблю этого литературного героя, и он, безусловно, нашел бы виновников этого преступления.

– Остается сожалеть, что его здесь нет. Сигнальщик! Передай, братец, что команда покинула баркентину.

На «Синей птице» побывали командир и старший офицер.

– Жуткое дело! – сказал Воин Андреевич. – Действительно, похоже на зверское убийство, и я склоняюсь к мнению лейтенанта Фелимора, хотя не хочется верить, что военные моряки способны на такое…

– Я нисколько не удивлюсь, если все это когда-нибудь подтвердится, – сказал Николай Павлович. – Рюккерт всегда вел себя как пират, вроде Моргана или Дрейка.

– Не приведи бог очутиться в таком положении! – Воин Андреевич, печально нахмурившись, стал наблюдать за матросами, которые поспешно наводили порядок на палубе, крепили паруса, изредка перебрасываясь парой слов, и то шепотом. К ним подошел старший офицер и тоже очень тихо стал давать какие-то указания.

– Жаль оставлять такой корабль, – сказал он, подходя к командиру. – Мы могли получить за него приличный приз. Если бы…

– В том-то и дело, мамочка моя. Мы можем потерять месяц, а то и два, пока будет идти следствие. К тому же не исключена возможность, что на нас наложат лапу союзнички. Лучше всего оставим его в покое и сообщим в Сидней, а также окрестным судам о его местонахождении.

– Представляю, какая начнется гонка за право получить приз.

– И мы кое-какие перья вырвем из хвоста «Синей птицы». Надо взять карты, воду и продукты.

– Я уже вызвал баркас…

Через два часа клипер продолжал свой бег, оставив «Синюю птицу» с ее тайной среди водной пустыни.

Матросы с облегчением вздохнули, когда скрылись мачты несчастного корабля, но еще долго, пока не нагрянули новые события, коротая долгие вахты, в кубриках и на баке главной темой их разговоров была судьба экипажа баркентины.