Текст книги "Хроника пикирующей России. 1992-1994"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Миф криминальной революции

В речевой обиход и мышление как простых смертных, так и депутатов самого высокого ранга быстро вошло созданное художественным воображением С.Говорухина понятие – криминальная революция. Иногда даже прибавляется эпитет Великая. Сам Говорухин утверждает, что эта революция свершилась, а криминальное государство уже создано.

Такое объяснение происходящего привлекает своей простотой и наглядностью, потому-то за него ухватились даже солидные критики нынешнего строя – из принципа экономии мышления. Я же считаю, что вся концепция Говорухина, несмотря на ее привлекательность, неверна в принципе, а с точки зрения политической целесообразности вредна. Она, на мой взгляд, неверно формулирует и суть, и динамику происходящего. Она оставляет лазейку трусу в душе простого человека, позволяет сделать главный вывод: если та революция, о которой нам говорят, уже свершилась, а новый тип государства уже создан, значит, хаос закончился. Из него возник новый порядок, и задача «маленького человека» – к нему приспособиться. Иными словами, уже нет никакой возможности противодействовать установлению этого плохого порядка, а можно вести речь лишь о его свержении, что несравненно труднее, чем противостоять еще неокрепшему порядку на исходе хаоса.

Далее перед человеком возникает вопрос: какова сущность этого нового порядка и может ли он к нему приспособиться, начать новую жизнь? Ведь от ответа на это зависит, надо ли откликаться на призывы к борьбе против нового порядка – или налаживать какой-то способ мирного сосуществования с ним, искать приемлемые компромиссы.

Если принять, что новый, криминальный порядок установлен, значит, его принципиальные черты можно узреть уже сегодня. Они могут усиливаться или ослабевать по мере развития, но тип жизни меняться не будет. В какую сторону будет порядок эволюционировать? Известно из истории и здравого смысла – в сторону смягчения криминальных страстей. Самый жестокий период – первоначальное накопление, а потом бывшие бандиты отращивают брюшко и мечтают о благополучной жизни солидного буржуа. Любят чистоту и покой, жертвуют на церкви и театры, отсылают детей в университеты. Значит, сегодня – самое трудное для простого человека время в нашем криминальном государстве.

Но если так, то, думаю, большинство наших сограждан скажет: жить в криминальном государстве можно! Не так страшен черт, как его малюют. Перестрелки идут в замкнутом мирке самих преступных элементов, нормальный человек попадает под огонь по ошибке или по собственной оплошности. Но даже и с этими перестрелками уровень насилия у нас куда ниже, чем в Чикаго – что же не жить?

С другой стороны, нынешний криминалитет худо-бедно, но перераспределяет доходы, каждый рэкетир подкармливает 10-15 родственников. А иначе как было бы прожить? Значит, массовый криминалитет врагом нации не стал, ужиться с ним можно. Чистая рыночная экономика, которая есть, согласно формуле Гоббса, «война всех против всех», для общинного сознания русского человека представляется гораздо более страшной перспективой. А что касается расхищения национальных ресурсов, о которых горюет Говорухин, то предполагаемое при рыночной экономике вторжение иностранных корпораций сделает это расхищение несравненно более «эффективным» – подгребут почище наших мафий. Так пусть уж лучше наши собственные уголовники попользуются – глядишь, и нам что-то перепадет.

Это – логичные выводы из концепции Говорухина. Но выводы совершенно неверные, ибо неверны сами исходные положения. Я утверждаю, что никакой криминальной революции еще не произошло. Пока что из политических соображений позволили преступным структурам разграбить страну – для ее ослабления или даже уничтожения. Но эти структуры представляют сравнительно замкнутый и не агрессивный мир, и с ними действительно можно ужиться. Они во все поры общества не проникают и на это не претендуют. Это пока еще советский преступный мир.

Действительная криминальная революция и установление криминального социального порядка произойдут в России только вместе со сломом всех структур советского общества и действительной победой рынка. С установлением именно чистой рыночной экономики и именно в России. Почему же именно в России, а не в США или Англии? Потому, что там человек является индивидуумом. И он может вести только индивидуальную криминальную борьбу против всех – или примыкать к классу и вести борьбу, окультуренную какой-то идеологией. Соединяться в солидарные образования, способные установить, хотя бы локально, криминальный социальный порядок, могут лишь люди, сохранившие общинные представления о человеке. Такими были в США эмигранты из Италии и Сицилии, китайцы и вьетнамцы, жители негритянских гетто. У них и образуются очаги криминальных «теневых» государств, но американское общество их разъедает, индивидуализирует. Так, итальянская мафия уже «окультурилась», превратилась в систему капиталистических предприятий.

Что произойдет в России, когда, наконец, будут сломаны упирающиеся основы уравнительного уклада? В безысходную нужду – не нынешнюю, а действительную, когда люди умирают от холода при исправном отоплении, так как нет денег за него заплатить – скатится больше половины народа. И намного больше половины! Западное общество вышло из полосы социальных столкновений, когда за счет ограбления Юга его смогли сделать «Обществом двух третей» – бедняки остались в меньшинстве. Но сегодня, по мнению социологов, Запад становится «Обществом двух половин» – безработица и наркомания сталкивают на дно значительную часть среднего класса. Отсюда и надо выводить прогнозы для России, которую будут грабить как никого в мире.

Но бедняки в постсоветской России будут совершенно иным социальным типом, чем на Западе. Там бедняк одинок и гражданскому обществу не страшен – он против него беззащитен. Очень полезно почитать автобиографический роман Кнута Гамсуна «Голод». В буржуазном городе бедняк вынужден даже умирать от голода, но не может вырвать себе кусок хлеба – против него объединяются и полиция, и культурные нормы, вошедшее в плоть и кровь представление о священной частной собственности. Бедняки общинного типа сплачиваются и выделяются из враждебного общества в довольно изолированный мир, часто даже обособляясь в разного рода гетто. И самый верный способ отвлечь их от солидарной борьбы за изменение самого устройства общества состоит в криминализации всей этой «нижней» половины. Эта криминализация осуществляется самим гражданским обществом при участии государства. Самые мощные средства для этого – школа, телевидение, масс-культура и безработица.

Я считаю, что криминальной революцией можно считать лишь установление такого социального порядка, при котором практически каждая трудящаяся семья оказывается в неизбежном прямом контакте с преступным миром. Когда у нее просто нет выбора. А Великой криминальной революцией надо считать создание такого строя, когда одновременно с низами криминализован и верх – государственные структуры и крупный капитал. Сегодня режим Ельцина начал ударную подготовку к этой революции: телевидение уже работает вовсю, школа реформируется в нужном направлении (разделяется на «двойную» школу – для среднего класса и будущих отверженных), нарастает вал безработицы и ее спутницы наркомании. Политические организации социалистического толка, которые могли бы ввести отчаяние обездоленных в русло осмысленной освободительной борьбы, подавлены и толкут в ступе воду увядших доктрин. Они сдают молодежь криминальному миру.

Тот строй, который при этом должен возникнуть, отличается от нынешней ситуации как небо и земля. Огромная масса людей к нему просто не сможет приспособиться – и эти люди более или менее быстро погибнут. В этом – главный обман концепции Говорухина. Она безосновательно обнадеживает людей. Черт будет несравненно страшнее чем то, что мы видим сегодня и что нам малюют.

Что означает глубокая криминализация жизни, можно видеть на примере Бразилии, которую нам уже предлагают как недосягаемый идеал. У нас, впрочем, ситуация будет несравненно хуже, т.к. ядро массы бразильских бедняков происходит в основном из парий колониального общества, включая бывших рабов, которые за много поколений привыкли видеть свое положение как естественное. А в России нищими станут дети благополучных еще вчера рабочих и инженеров. Опускаться на дно болезненнее, чем бороться за всплытие. За последние 20 лет с Бразилией сделали то, что сегодня с Россией. Сначала обезземелили крестьян и создали на их землях плантации крупных иностранных компаний. Спасаясь от голода, массы хлынули в города и построили там фавелы – многомиллионные скопления жилищ из жести и картона. О тех, кто живет в фавелах, и говорить нечего – это криминальные государства в государстве. Туда не сует нос полиция, там свои законы, свой суд и скорая расправа. Вступать или не вступать в банду сыну-подростку, идти или не идти на панель подросшей дочке – решают не в семье. Приложите это к своему сыну или дочке! Вам все кажется, что эти ужасы – где-то за морями, вас лично они никогда не достанут. А они уже ломятся в вашу дверь. Но еще не вломились, еще многое зависит от всех нас.

И беда в том, что каждый думает: уж в фавелу-то я не попаду! В худшем случае, буду болтаться в нижней части среднего слоя. А там что? Та же беззащитность. Фавелы-то подходят к самому дому, даже если вполне приличный дом у тебя есть. В Бразилии был я по приглашению лучшего их университета, он изолирован от ужасного мира бедноты. Жить меня пригласил в свой дом, ради экономии факультетского бюджета, один профессор. Поселок элиты, хотя и не высшей (как-то позвал меня в гости другой профессор, живший неподалеку – так его поселок окружен трехметровой стеной, по всему периметру которой ходят автоматчики).

Дом, где я жил – за хорошей оградой, во дворе огромный ратвейлер, снаружи циркулирует по поселку джип с охраной. И все равно, очаровательные дети профессора не могут одни выйти за ворота. Чтобы возить дочек в балетную студию, приходится нескольким семьям скидываться на охранника. Они живут в хрупком, искусственно и за большие деньги защищенном мирке. И мечтают перебраться в США, стиль жизни которых им претит до глубины души – жить там ради детей. Ведь мальчика не убережешь, в школе старшеклассники, подрабатывающие сбытом кокаина, насильно заставят его стать наркоманом. Вот это и есть криминальный социальный порядок – когда ты не можешь избежать насильственного втягивания в него.

И человек, всей душой желающий избежать этого, втягивается в этот порядок в двух ипостасях – и жертвы, и преступника. Криминальный порядок повязывает «благополучных» людей круговой порукой соучастия в убийстве. Стыдливо пряча глаза от себя самого, отцы семейств отчисляют деньги на содержание «эскадронов смерти», которые и поддерживают хрупкое равновесие между фавелами и коттеджами, регулярно расстреливая проникших на чужую территорию мальчишек-бедняков. В большинстве своем эти «социальные чистильщики» – служащие полиции, хотя и делают эту свою работу в свободное время. Преступность сверху и снизу смыкается.

Есть ли какие-нибудь основания считать, что этого не произойдет в России, если в ней окончательно победит линия Гайдара-Чубайса? Не только такие надежды неосновательны, самый хладнокровный анализ шагов режима показывает, что это совершенно неизбежно. Уже создаются крупные контингенты озлобленных подростков-волчат, лишенных воспитания, образования и детского счастья. И одновременно формируются отряды охотников на этих волчат и общественное мнение, готовое эту охоту поддержать. Разрушается традиционное право России, тесно связанное с понятиями правды и справедливости. Само государство воспитывает рекрутов для будущих «эскадронов» (это – особая тема). Таким образом, прежние виды солидарности режим готовится заменить множеством обручей преступной круговой поруки. Она разрушит советское общество, предотвратив и создание общества гражданского. Это и будет криминальной революцией.

Она еще не свершилась, ей можно противостоять. Это, можно сказать, шкурное дело каждого. То, что грядет, не будет продолжением нынешнего состояния. Это будет ад, выходить из которого придется по колено в крови, так что Сталина мы будем вспоминать как доброго дедушку. Не верьте тем, кто успокаивает, что все, мол, уже свершилось и трепыхаться поздно. Это – неправда.

1994

Плачут по России

Те, кому довелось жить в России и кормить детей, поплакали горючими слезами на пепелище СССР, выругались про себя и начинают понемногу нашаривать выход из ямы. Тем, кто болеет душой за Россию на Западе, намного труднее. Сам Запад давит на психику, а приедут на родину – в основном cидят в Москве, да все в кругу интеллигенции. Такого насмотрятся, что руки опускаются. Нам бы их поддержать, но от их заявлений – сами рыдать начинаем.

Вот, трагически продекламировал Владимир Максимов: «Прощай, Россия! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда. Но пусть уж лучше тебя не будет совсем, чем видеть тебя такую – раздавленную, униженную, слепую». Понятно, что больно ему видеть Россию униженную, но не слишком ли легкий это патриотизм – любить Россию мощную да светлую, а не «обглоданную». И потом, сказать «пусть уж лучше тебя не будет совсем», раз у тебя жулики дорвались до власти – это уже слишком. Это как-то даже обидно слышать.

Видно, как тяжело переживает Александр Зиновьев, каждое слово которого жадно ловят все патриоты – ведь нет другого ученого-обществоведа столь крупного масштаба, который бы с такой честностью дал определение всему проекту Горбачева-Ельцина. Видимо, в минуту слабости он воскликнул: «Россию убили!». Катастрофический смысл этих слов не снимается героизмом его личной позиции: «Мы обречены, и поэтому я как русский человек буду драться до конца, пусть я останусь один против шести миллиардов».

Я не стану просить, как В.Распутин, чтобы Зиновьев «слукавил», не сообщал бы нам страшную весть. Я хочу рассмотреть эту весть хладнокровно, ибо подозреваю, что это лишь поэтическая метафора, не очень удачная, тем более в данный момент, когда мы уже отступили к Волге и копаем окопы на Урале. Разделить поэзию и прозу тем более уместно, что сам Зиновьев оговаривается: «Я всегда предупреждаю, что я не политик, я всего лишь исследователь, не больше. На этом задачи мои кончаются». Почти по Марксу, только наоборот: философы пытались переделать мир, а надо его только изучать таким, каков он есть.

Но исследователь, в отличие от поэта, обязан определить критерии смерти. Зрачок не реагирует? Пульса нет? Дыхание остановилось? Даже в отношении человека это – сложнейшая проблема, а уж о стране… И пусть даже гибель России – метафора, разговор о критериях смерти был бы очень важен сегодня, ибо за ним – суть того, что мы считаем Россией. У Кащея смерть была в иголке, которую надо было сломать. А в чем смерть России? Какую иголку мы должны спасти, перепрятать, защитить? И почему мы обречены? Сербия не обречена, Сомали не обречена – так ли неодолима сила, выставленная против нас?

Когда говорят об этой силе Запада, имеют в виду его финансовые щупальца, авианосцы и фильмы. Ну, авианосцы пока можно пока вычеркнуть, удавка внешнего долга – оружие понадежнее. Но все бы это мы переварили, не будь у Запада передаточного механизма – наших собственных властей и влиятельной части интеллигенции. После войны, казалось, сломают Японию, превратят в придаток США – даже иероглифы ей собирались запретить под вечным предлогом демократизации. Латинский алфавит, мол, доступнее «простому человеку»! Япония выставила культурный барьер и гибкое сопротивление чиновничества. Не нашлось там достаточно Карякиных и Бурбулисов. Переварили японцы данную им «через задницу» оккупационным режимом конституцию, не стали «человеческой пылью» индивидуумов. Иное дело – в России.

Запад в холодной войне сумел втянуть верхушку нашей интеллигенции в свой истеблишмент. Это – очень чуткая самоорганизующаяся система. Научная, чиновничья и газетная элита, переплетенная через клубы и ложи со всеми ветвями власти. Там нет какого-то паука или десятка масонов, которые вырабатывают планы мировых козней, но вспышки взаимопонимания, «установки» распространяются с поразительной скоростью и с тотальным подчинением всех винтиков системы. Когда наблюдаешь это на друзьях, берет оторопь. Человек барахтается, как в паутине, ощущает неодолимую силу посланного ему сигнала, хотя не может даже понять, откуда исходит этот сигнал и в чем он конкретно состоит. Но он нутром чувствует, что можно, а чего нельзя. Именно нутром! Когда ему приказали любить Горбачева – он это еще мог объяснить (дал свободу, сломал и т.д,). Но вот ему жестко велели любить Гайдара. Спрашиваю, даже у видных экономистов: почему? Задумается, и сам поражен – действительно, почему? О политике Гайдара ничего не знает, а если знает, то признает, что она губительна. А вот – любит! Был ему вкрадчивый голос из телевизора. Завтра тот же голос даст отбой, и Гайдар станет ему омерзителен.

Так вот, в эту же паутину полезли, причмокивая, наши интеллектуалы. Уже с конца 70-х пошли странности – эпидемии той или иной «моды». Вдруг вытаскивали из забвения какого-то философа и начинали бормотать: «Кьеркегор, Кьеркегор», – не прочтя ни строчки. Взмах палочки – и уже: «Хайдеггер, Хайдеггер». Потом, православия ради, «о. Флоренский, о. Флоренский». А все это была строеая поготовка, выработка рефлекса на сигнал команды. Уже потом пошли «общечеловеческие ценности», «демократия» и прочая чушь, которую в здравом рассудке никто бормотать бы не стал.

Но разве это фатально? Можно лишь сказать, что риск летального исхода для России велик, но исход не предопределен. В среде интеллигенции идут противоречивые процессы, осмысление катастрофы (хотя, стыдно сказать, катастрофу наконец-то осознают на своей шкуре). Растет невидное пока сплочение патриотической части, уезжают на хлеба Евтушенки. Теряют паству безумные трибуны – ну кого сегодня увлечет воспаленный Нуйкин? А Г.Попов и Гайдар перестали казаться красивыми даже самым неисправимым демократкам. И ведь почему-то приходится им называть себя патриотами. Мыслимо ли это еще два года назад? Почитайте их тогдашние статьи. Пусть этот поворот в словах – но ведь без него уже нельзя.

А нельзя потому, что ни сломать, ни свернуть всю махину русского самосознания реформаторам не удалось, зря махали десять лет своими шпагами. Да, выделились «новые русские», которым Мазепа ближе, чем Кочубей, а Смердяков ближе, чем Митя Карамазов. И даже пришли они к власти, но ведь уже видно, что они с ней не справятся. В их же психозах мы обретаем надежду. Ходят они по улицам, с лицом и фигурой адвоката Макарова, в шелковых тренировочных костюмах, чуть не в пижамах – такая у них национальная одежда. Поближе узнаешь – охватывает жалость. Вот, один из этих хозяев жизни в истерике: я кормлю семь тысяч боевиков, попробуете у меня вырвать собственность – оставлю выжженную землю. Другой планирует: успею, успею уехать, а там сделаю себе пластическую операцию – не найдете. Врачи утверждают: дети «предпринимателей» страдают неврозами в большей степени, чем дети ограбленных и обедневших. Да сам инстинкт жизни заставит многих из этих людей сдвигаться от невыносимой конфронтации со своим народом к «норме». Не от них исходит смертельная угроза России, они лишь ослабят ее разграблением.

Опаснее честные, в пиджаках и галстуках, космополиты с уже «протестантской» этикой. Если формулы покажут, что это выгодно, они умертвят Россию походя, обглодают до косточки – но через компьютеры, не пачкая рук. Этой проблемы просто для них уже нет – ибо нет уже для них ни Россий, ни Латвий. Но от нас зависит, чтобы это стало им невыгодным или опасным. Надо знать их формулы и делать ходы самим, не только дергаться на их ниточках. Но нет у них ни мистической силы, ни страстной ненависти. Успеем изменить ход дел до того, как нас обессилят необратимо – они же помогут нам подняться, тоже из выгоды.

Силу противникам России дает именно то, что они соединились в систему: политики с кулаками гориллы и разумом ребенка-дебила, бизнесмены – роботы монетаризма, буржуа-потребитель, для которого «пусть весь мир погибнет, а чтобы чаю ему всегда пить» – и наши демократы, попутчики всех этих духовных лидеров. И наше спасение не столько в беззаветной борьбе против каждой частной силы, сколько в расчленении системы, лишении ее того кооперативного эффекта, который и определяет ее силу. Эта система непрочна, и никакая великая идея, хоть бы и дьявольская, их не объединяет. Даже идеи-пустышки наших либералов уже иссосаны. А цена западной крови столь непомерно велика, что нестерпимы им уже и удары костыля голодного сомалийца. Они идут только на войны, «уговоренные» с жертвами. А мышление потребителя формируется в супермаркете. Тут контраст с русскими, которые сыты утопией, потрясающий. И чуть их прижмет – из системы выпадают целые куски.

Помню, в 1989 г. один старый профсоюзный лидер сказал в Испании вещь, которая тогда удивила: «Первыми, кто начнут жрать дерьмо в результате перестройки, будут испанские рабочие». Так и вышло, иностранные фирмы стали закрывать свои заводы и переводить их в Венгрию да Чехию, – хоть и испанцам платили немного, а чехам и венграм в 5 раз меньше. К нам-то совсем было бы ладно, да чиновники-демократы больно жадны до угощения, дороже обходится. А закрыть завод фирмы Сузуки в Андалусии – это оставить без средств к существованию целый город. И идут они маршем протеста до Мадрида в одних трусах – мол, раздели нас японцы, а им тот старик напоминает: хоть бы вы все подохли, это входит в правила игры, которые вы подписали. Кричите «ура» Горбачеву. И резко изменилось отношение к нашей перестройке: жадно, с интересом слушают, хотят понять, что же натворили русские с их одобрения. Значит, не монолитная это система, можем мы немного, но ослабить хватку, разжать хоть один палец. Запад еще не совсем тоталитарен, и разлад в общественном мнении для него важен.

Россию вовсе не убили, а загнали, как лошадь, в болото, где облепили ее оводы и слепни. Будет дергаться – утонет, замрет – высосут до капли. Вот проблема – осторожно нащупывать дно в трясине, под радостные или горестные комментарии тех, кто занял удобные кочки зрения.

Россия держится. Удивляться надо именно этому – ведь уже 9 лет идет тотальная война. Шесть лет народ живет без власти и против власти, работает вопреки своей выгоде. Но не превратился в волчью стаю и даже не ожесточился. Рядовые граждане держат оборону в окружении честно – гнутся, но не ломятся, и ждут командиров. Но те подкачали – вот в чем беда. Ритуально ругают власть, чокаются с ней на приемах мрачно. Ругаются между собой. Учиться не хотят – уж и массы их в своем развитии обогнали. Обогнали, но ждут, знают, что без командиров выжить можно, но победить нельзя. Не дождутся – начнут собираться сами, с большими потерями и разрушениями. Это последний шанс. Ведь уже видно: как бы мы ни хотели, превратиться в бюргеров не сможем. Не сумеем устоять – исчезнем, как индейцы США. Заселить наши пространства «годными» людьми – биомассы хватит. И надеяться на тайную силу России, которая ее спасала во всех передрягах, я не могу. Россию спасали ее сознательно собравшиеся для этого жители. А такими тяжелыми передряги бывали именно потому, что собирались слишком медленно. Могут ли сегодня не успеть собраться? Да, могут. Обленились душой и телом, и командиры сдали против прежнего. Значит, гибель России теоретически возможна.

Но погибла ли она уже? Убили ее? Да ничего подобного. Хотя кричат или шепчут это сегодня люди самых разных категорий. Одни – слишком впечатлительные, поэтические натуры. Другие – кто пристроился, как ни противно, к режиму и ищет себе оправдание. Третьи – обычные дезертиры, которые не хотят тянуть лямку в грязи и будущей крови. Но ни расслаблять, ни успокаивать себя этим «оправданием» мы не имеем права. И не надо нам против шести миллиардов, не враг нам род людской. А надо вместе с ним – против нарождающегося глобального фашизма, который загоняет в болото уже все человечество.

1994