Текст книги "Хроника пикирующей России. 1992-1994"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Что есть человек

Беда наша в том, что мы не обращаем внимания на самые важные слова сильных мира сего. А они – как тайные знаки, которые посвященным указывают на будущее. Потом историки даже удивляются: зачем эти слова были сказаны? Кому они были предназначены?

Сталин на склоне лет сказал туманную вещь: как раз когда социализм укрепится, у нас произойдет обострение классовой борьбы. Уже в 50-е годы, помню, это высмеяли как какой-то бред – и что же мы видим сегодня?

Важную вещь сказал Андропов: «Мы не знаем общества, в котором живем». Это заболтали, а ведь признание потрясающее, знак беды. Как это так – многолетний начальник КГБ, знает про всех всю подноготную, и вдруг такое говорит. И что же вся эта рать академиков – философов, экономистов? Как это не знаем своего общества? Как же им можно управлять, куда-то вести?

Дальше – больше. Горбачев объявил перестройку и повторил буквально те же слова. И никто не ахнул. Как же ты, не зная общества, в котором мы живем, берешься его перестраивать? Это все равно что начать перестраивать дом, не зная его устройства. Как раз и подпилишь балки, перерубишь кабель. Тогда мы не усомнились, стали аплодировать. А ведь когда в главных лозунгах концы с концами не вяжутся – это первый признак, что дело нечисто. Пойдет ли разумный человек к врачу, который тут же потащит его на операционный стол, приговаривая: «Эх, не знаю я анатомии, не изучал я медицины»? А мы и слова не сказали, только попросили нас покрепче усыпить.

Сегодня, когда столько шишек свалилось на нашу голову, пора бы нам понять, что на мудрость вождей слишком надеяться не следует, надо думать своей головой. Даже те, кто камня за пазухой не держал и о государственном воровстве не помышлял, оказались несостоятельны. Вот, Н.И.Рыжков – хороший, честный человек. Но что такое было советское хозяйство, он по-настоящему не понял. Его правительство напринимало законов, которые это хозяйство угробили. Конечно, рядом были «умные», которые ему эти законы нашептали, но если знать свое общество, в голову не придет разрешать кооперативам внешнюю торговлю. Ведь если тонна солярки стоит внутри страны два доллара, а за границей пятьсот, то кто же удержится от соблазна переправить ее за рубеж.

Обязаны мы без вождей и без академиков, сами порассуждать, что это за общество такое – Россия (а недавно СССР). Мы же чувствуем, что оно – не такое, как Запад, который нам навязывают, как образец. В чем же различия? Насколько они глубоки? От чего мы должны отказаться, чтобы «вернуться в цивилизацию» по команде целой армии гайдаров? Мы можем об этом рассуждать, даже не указывая: это – хорошо, а это – плохо. Чтобы гайдаров не обижать. Просто определим, что мы имеем в действительности, не споря о вкусах. Мы же можем определить, чем блондинки отличаются от брюнеток, и в этом ни для кого из них нет ничего обидного.

Мы понаслышаны о том, что бывают разные общественно-экономические формации – рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм. Но разные общества различаются не только этим, а нередко это и не главное. Ведь каждому понятно: Россия оставалась Россией и при Иване Грозном, и при Керенском, и при Сталине. А феодализм в Китае был совсем другим, чем во Франции (например, в Китае не было крепостного права). Составить набор признаков, по которым можно было бы достоверно описать тип каждого общества (каждой культуры) – огромная проблема всех общественных наук. За последние полвека она во многом решена.

В одном из недавних номеров мы уже коротко перечислили главные признаки, по которым различаются два типа обществ – современное и традиционное. Рассмотрим один такой признак, чуть ли не главный (впрочем, все они сильно связаны, как черты лица в портрете). Это ответ на вопрос: «Что есть человек?». Культура любого народа всеми своими образами отвечает на этот вопрос. Из него вытекает и все остальное: как человеку следует жить с другими людьми (желаемое общественное устройство), что такое собственность и как надо вести хозяйство, каковы обязанности государства перед гражданином и гражданина перед властью.

То общество, которое обозначают словом Запад, возникло четыре века назад на обломках Средневековой Европы. Это была глубокая и болезненная «перестройка», в огне войн, смут, религиозных битв погибла добрая половина населения. Одних «ведьм» сожгли около миллиона. Из всего этого вышли новая религия (протестантство), новое хозяйство (капитализм) и новый человек – свободный индивидуум.

Что означает само это слово и откуда оно взялось? Ин-дивид это перевод на латынь греческого слова а-том, что по-русски означает неделимый. Человек стал атомом человечества – свободным, неделимым, в непрерывном движении и соударениях. Особый большой вопрос – от чего был «освобожден» человек, когда его превратили в атом. То есть, в чем суть свободы в западном обществе – ведь в каждой культуре свободы и несвободы свои, собрать понемножку самого приятного отовсюду невозможно. Но для нашей темы возьмем только одну сторону дела: когда средневековая Европа превращалась в современный Запад, произошло освобождение человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Капитализму был нужен человек, свободно передвигающийся и вступающий в отношения купли-продажи на рынке рабочей силы. Поэтому община всегда была главным врагом буржуазного общества и его культуры.

В России разрыва этих связей не произошло, несмотря на множество попыток от Столыпина до Гайдара. В России сам смысл понятия индивид широкой публике даже неизвестен. Здесь человек в принципе не может быть атомом – он «делим». В православии он – соборная личность, средоточие множества человеческих связей. Он «разделен» в других и вбирает их в себя. Здесь человек всегда включен в солидарные группы (семьи, деревенской и церковной общины, трудового коллектива, пусть даже шайки воров).

Между соборной личностью и индивидом духовная пропасть, через которую нет моста. Индивид не может быть «немножко делимым». А общинное мироощущение в том и состоит, что Я включаю в себя частицы моих близких – и всех моих собратьев по народу, в том числе живших прежде и придущих после меня. А частицы Меня – во всех них, «без меня народ неполный».

На Западе же само понятие «народ» изжито, там есть граждане, сообщество индивидов. Будучи неделимыми, они слепиться в народ и не могут, они образуют гражданское общество. А для нас народ – очень важное понятие. В народе мы связаны и с нашими мертвыми, они как бы смотрят на нас, и с нашими потомками – за них болит сердце.

Распыление народа на людей-атомов породило новое государство. Образом его уже была не семья с царем-батюшкой, а свободный рынок, на котором государство – полицейский. В основе этого государства лежал расизм. Вроде бы он возник, чтобы с чистой совестью захватывать и грабить колонии, но дело глубже. Объектом этого расизма были не только посторонние «дикари», но и свои неимущие (что, конечно, вызывало ответный расизм с их стороны). В XIX веке основатели политэкономии говорят о «расе рабочих», а премьер-министр Англии Дизраэли о «расе богатых» и «расе бедных». Пролетарии и буржуи стали двумя разными расами.

Россия до этого дойти не успела. Когда Столыпин начал уничтожать общину, а потекших на заводы крестьян стали превращать в пролетариев, возникло такое возмущение, что революция стала неизбежной – а вовсе не потому, что рабочие плохо питались. Русская культура категорически отвергла мысль, будто люди от природы не равны, а делятся на сорта, на высшие и низшие «расы». Только сегодня, впервые в истории пресса и телевидение на русском языке излагает бредни самого дремучего расизма (причем в основном направленного против русских – ленивы, в душе рабы и пр.).

В Европе превращение «общинного» человека в индивида и исходное неравенство людей религиозно оправдала Реформация, из которой возникли новые церкви и огромное множество сект. Протестанты во многом отошли от Евангелия и сблизились с иудаизмом (сейчас даже принято говорить, что Запад – иудео-христианская цивилизация). Главное для нас в том, что Реформация означала отказ от идеи коллективного спасения души. Именно эта идея и соединяла людей в христианстве: все люди – братья во Христе, он за всех нас пошел на крест.

Все вывернулось. В сословном обществе люди обладали разными правами (не равны перед законом), но все входили в одно религиозное братство. В новом, классовом обществе Запада, напротив, люди стали равны как атомы, как индивидуумы с одинаковыми правами перед законом. Но вне этих прав, в отношении к Богу они не равны и братства не составляют. Это общество возникло на идее предопределенности. Это значит, что люди изначально не равны, а делятся на меньшинство, избранное к спасению души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне – отверженных.

Вдумайтесь в утверждение кальвинистов 1609 г.: «Хотя и говорят, что Бог послал сына своего для того, чтобы искупить грехи рода человеческого, но не такова была его цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих. И я говорю вам, что Бог умер лишь для спасения избранных». Шотландские пуритане даже не допускали к крещению детей тех, кто отвергнут Богом (например, пьяниц). Это – отход от сути христианства назад, к идее «избранного народа». Видимым признаком избранности стало богатство. Бедность ненавиделась как симптом отверженности. Кальвин настрого запретил подавать милостыню, а в Англии безработных собирали в страшные «работные дома». Принятые в Англии Законы о бедных поражают своей жестокостью.

Чтобы полностью уничтожить, растереть в прах общину с ее чувством братства и дружбы, на человека Запада было оказано не только мощное экономическое и политическое давление, часто с огромным насилием. Была создана и мощная идеология. Стали настойчиво повторяться слова пророка Иеремии: «Проклят человек, который надеется на человека». Читались проповеди, разоблачающие дружбу как чувство иррациональное. Насколько отрицались все сугубо человеческие связи сердца, видно из такого общего правила: «Добрые дела, совершаемые не во славу Божью, а ради каких-то иных целей, греховны». Вдумайтесь: вся теплота человеческих чувств, которая была освящена христианством, теперь отвергнута. Остались или дела по расчету, исключающие понятие Добра, или дела во славу Бога, исключающие влияние интересов человека.

Если мы вспомним русские песни и сказки, Пушкина, Льва Толстого и Твардовского, советские фильмы и весь наш человеческий обиход, то поймем, насколько все наши мысли и чувства далеки от представления о человеке как индивидууме. И главная причина наших нынешних бед в том, что нас насильно пытаются «реформировать» – вытравить всяческую общинность, перенять иные мысли и чувства. А.Н.Яковлев прямо сравнивал перестройку с Реформацией (и не он один). А мы не понимали, о чем идет речь, чего от нас хотят. Думали, все обойдется рынком и демократией.

Мне этот смысл всей нашей реформы открыл в блестящей лекции виднейший богослов Израиля раби Адин Штейнзальц в 1988 г. Его тогда привез в СССР академик Велихов (было бы много пользы, если бы опубликовали ту лекцию). Раби Штейнзальц, выйдя на трибуну, сказал: «Я вам изложу самую суть Талмуда: что есть человек». Человек, сказал раби, это целостный и самоценный мир. Он весь в себе, весь в движении и не привязан к другим мирам – это свобода. Спасти человека – значит спасти целый мир. Но, спасая, надо следить, чтобы он в тебя не проник. Проникая друг в друга, миры сцепляются в рой – это тоталитаризм. Раби привел пример: вот, вы идете по улице, и видите – упал человек, ему плохо. Вы должны подбежать к нему, помочь, бросив все дела. Но, наклоняясь к нему, ждущему помощи и благодарному, вы не должны допустить, чтобы ваша душа соединилась, слилась с его душой. Если это произойдет, ваши миры проникают друг в друга, и возникает микроскопический очаг тоталитаризма.

Меня тогда эти откровения потрясли – мы ведь такого и не слыхивали. Может, думаю, чего-то я недопонял в лекции. А теперь раби Штейнзальца назначили духовным раввином России, издали на русском языке его книгу «Творящее слово». Читаю – там то же предупреждение Талмуда против человеческой любви: «Сказано, что «как в воде отражается лицо человека, так в сердце человека отражается сердце». Чем больше я понимаю любовь другого человека к себе, тем труднее мне противостоять, оставаться равнодушным. В другом месте объясняется, что в этом и состоит настоящая трудность, когда тебе дают взятку; любой вид взятки, даже просто лесть, оказывает влияние, превосходящее пределы самого действия. Невозможно противостоять этому отчетливому жесту. Интеллект может отвергнуть взятку, но невозможно полностью истребить естественную реакцию на подарок». Любовь надо отвергать, как взятку!

Чего же добились наши реформаторы, нанеся тяжелый удар по всему нашему жизнеустройству? Почему буксует их реформа и сможет ли из нее выйти что-нибудь дельное? Исток кризиса в том, что в главном вопросе бытия власть потеряла общий язык с подавляющим большинством народа. Его не удалось «реформировать» и соблазнить индивидуализмом. Все, что удалось за десять лет – это духовно измордовать человека.

Вот признание директора Института антропологии и этнографии В.Тишкова, главного официального «специалиста по человеку»: «Фактически мы живем по старым законам старого советского времени. Проблема номер один – низкое гражданское самосознание людей. Нет ответственного гражданина… У нас даже человек, севший в такси, становится союзником водителя, и если тот кого-то собьет или что-то нарушит, он выскочит из машины вместе с водителем и начнет его защищать, всего лишь на некоторое время оказавшись с ним в одной компании в салоне такси. При таком уровне гражданского сознания, конечно, трудно управлять этим обществом».

Демократ и западник В.Тишков видит в этом низкое гражданское сознание, чуть ли не природный порок русского человека. Пусть ругается. На деле это именно общинное, братское чувство, которым мы держимся и живы, несмотря ни на какие реформы. В нем – наша надежда.

Но и иллюзий не должно у нас быть. Приписывать тому или иному типу общества какие-то чудодейственные достоинства, гарантии благополучия нельзя. Это наивное увлечение. Исторические обстоятельства в условиях глубокого кризиса могут каждое общество толкнуть в самый страшный коридор. Чтобы этого не произошло, надо знать самих себя и защищать свою сущность. Не позволять неразумным властителям и их хитроумным советникам пытаться эту сущность сломать.

1993

Еще не поздно затормозить

Очередное избиение демонстрации 1 Мая вызвало запланированный политический шок. Но давайте на минуту отвлечемся от политики и рассмотрим события хладнокровно, как шахматную партию. Мы увидим много важного для понимания общего хода событий.

Референдум 1993 г. показал: общество находится в состоянии самого опасного равновесия. Почти равные части сформировались как сторонники и противники нынешнего режима. Треть людей не определилась. Перед режимом альтернатива: искать компромисс ради выполнения долгосрочного проекта реформ (а значит, идти на определенные уступки) – или сломать равновесие, до крайности обострив обстановку. При обострении есть шанс, что большинство колеблющихся вначале шатнется в сторону режима. Но страх сплачивает ненадолго, и в аналогичных ситуациях в истории это и бывало прелюдией к гражданской войне. А после ее начала действовали иные законы, и проекты реформ уже никого не интересовали. Второй выбор – на обострение, соблазняет режим, чья социальная база со временем не увеличивается, а тает. Организация братоубийства – шанс стереть из памяти историю ошибок и преступлений режима, сплотить его сторонников уже кровью. Не Бурбулис и не Шейнис это изобрели – они это знают из учебников.

Анализ итогов референдума и серия исследований глубинной психологии людей четко показали: в динамике перспективы для режима неблагоприятны, выбранный вариант реставрации капитализма по схеме МВФ ошибочен даже с точки зрения интересов Запада. И приходится сделать тяжелый вывод: судя по всему, режим чем-то так связан по рукам и ногам, что склоняется к выбору пути на обострение. Или мы должны предположить, что Ельцин и его советники не понимают, что делают – но это заведомо неверное предположение. Люди это умные, и в их распоряжении – толковые обществоведы. Они не делают ошибок, они выбирают решения исходя из своих, нам неведомых интересов.

Выбор Ельцина (или, дай Бог, пробный шар, разведка) проявился 1 Мая. Что это за день, почему «разведка боем» давала гарантированный результат? Это – никакой не День весны и труда. Это – совершенно особый праздник трудящихся, их ежегодный крик о солидарности, ежегодное предупреждение. Праздник стал всемирным и почти древним потому, что в основе его была пролитая кровь – сила мистическая, не сводимая ни к идеологии, ни к экономическим интересам. Все это прекрасно изучено, и ни один режим на Западе не посягает на этот праздник. В этот день улицы и площади отдаются красному флагу. А демонстрации в этот день имеют характер процессий. Вся философия современного капитализма направлена на обеспечение социального мира, и любое правительство (не говоря уж о мэре), которому взбрело в голову запретить, а тем более разогнать первомайскую демонстрацию, было бы устранено назавтра же – причем по инициативе правых партий и самих капиталистов.

И, зная все это, Ельцин перед праздником издает указ о запрещении всяких митингов и манифестаций. Вот – ключевой, поворотный момент. Сознательное издание указа, который заведомо не будет выполнен и в любом случае поведет к явному разрыву значительной части общества с режимом и его «законностью». Это – обдуманный шаг от распутья (референдума) по пути не к компромиссу, а к войне. Сейчас кажется, что оба пути рядом, стоит перепрыгнуть кювет. Это – вечная иллюзия первых шагов после распутья. С каждым шагом все труднее и перепрыгнуть, и вернуться на перекресток.

Тот факт, что Ельцин якобы отдал конкретное решение на откуп Лужкову и коменданту Кремля, дает еще возможность для маневра. Но он и накалил обстановку. Такое снижение уровня принятия решений – сознательное оскорбление оппозиции. А резолюция коменданта Кремля – «демонстрация нецелесообразна» – вообще ни в какие ворота не лезет. А ведь ее наше «демократическое» ТВ сообщило, не сморгнув глазом. Регресс правового сознания нашей интеллигенции обгоняет даже регресс экономики.

Что важно отметить в дальнейшем развитии событий? Само расположение и вид кордонов вокруг отведенного Лужковым для демонстрации места – между Октябрьской пл. и Крымским валом. С трех сторон маленького пространства – сверкающие на солнце щиты и каски, баррикады из грузовиков, множество машин для перевозки арестованных, свирепые немецкие овчарки. И в непосредственной близости от этой надменно-враждебной силы людям было «разрешено» провести исполненное большого для них смысла шествие. Да это рассчитанный, садистский удар по подсознанию советского человека! Любой антрополог и культуролог скажет (или хотя бы признает про себя), что уже это была преступная акция режима. Мой знакомый (кстати, видный предприниматель), рассказал мне, как, нарядно одетый, он вышел из метро Октябрьская и испытал потрясение, увидев эти легионы с овчарками. Он обошел этот строй и не выдержал – заплакал. «Ничего не мог поделать, – рассказывал он. – Текут слезы, и все. И уехал». Человек, кстати, очень крепкий. А ведь в другой раз у него слезы не потекут, как не потекли они у десятков тысяч уже закаленных его сограждан.

Эти сограждане пошли по единственному оставленному им корридору – на Ленинские горы, отдав без драки и центр, и Красную площадь. Они шли почти за город, и это был отход к маевке, важный шаг, на который толкает оппозицию режим. И не надо думать, что он не понимает разницы между легальной демонстрацией в городе и маевкой! Когда уходили с площади, никто, включая бывших там руководителей милиции, не знал о подготовленной политиками засаде. Блокировать уходящую от центра демонстрацию может только политик, сознательно провоцирующий насилие. Нет никакой возможности объяснить это ошибкой, некомпетентностью, даже самодурством. Кремль кишит западными советниками, а они социальную психологию массовых демонстраций знают прекрасно. Что же они знают?

Они знают, что митинг или демонстрация – большая масса людей, объединенных на время общей идеей (в отличие от толпы – тоже очень важного социального образования), представляют собой организм, действующий по своим законам. Знание этих законов и позволяет правящим режимам или обеспечивать мирное течение собраний – или устраивать провокации с запланированным эффектом. Известно, в частности, что митинг (неподвижность и тесный контакт) радикализует участников и повышает напряженность. Шествие же, в силу ряда причин (размеренное движение, мышечная активность, перемещение в пространстве и т.д.), после достижения пика напряженности успокаивает и умиротворяет. Известна даже динамика этого цикла в зависимости от длины маршрута. Так вот, маршрут Октябрьская пл. – Крымский вал (около 200 м.) был рассчитан экспертами Ельцина так, чтобы пресечь шествие на максимуме психологической напряженности людей, затем радикализовать их на митинге и заставить пойти на прорыв кордонов у Крымского моста. Случись так, кровопролитие было бы катастрофическим, и уже сегодня мы бы имели в России чрезвычайное положение и первые обороты маховика необратимого конфликта.

Но люди на эту провокацию не поддались и пошли от центра. Им преградили путь в километре. Маршрут был слишком коротким, чтобы люди могли успокоиться. Сзади двигались силы ОМОН, и возник запланированный «синдром ловушки», когда организм компактной людской массы стремится прорвать барьер любой ценой. Не знал этого Лужков или руководство ОМОНа? Прекрасно знали, потому-то и просила милиция у Лужкова разрешения пропустить демонстрантов, потому-то и отказал так резко Лужков. Как откровенно сказал управляющий делами мэрии Шахновский, «1 мая был тот Рубикон, который мы должны были перейти». Соображает.

И произошло то, что уже не могло не произойти. Провокация того сорта, когда люди, даже все понимая, вынуждены действовать по плану провокаторов – чтобы остаться людьми. Причем это относится как к демонстрантам, так и к милиции. Тяжело было смотреть на русские лица милиционеров – их-то положение было еще хуже, они были лишены свободы воли и прекрасно понимали, что служат пешками в нечистой политической игре.

О самом побоище говорить не буду – это надо видеть. Посмотрим, как началась реализация политических дивидендов. Политиканы типа Попова, Якунина и Шабада запели свою песенку про русский фашизм и стали требовать установления кровавой демократической диктатуры. Черниченко со своим десятком «крестьян»-партийцев, а также Союз кинематографистов даже предложили немедленно распустить все советы. Чего было от них ждать – не зря же Эльдар Рязанов так рьяно нюхал котлеты на кухне у Наины Иосифовны. Но что же Ельцин? Ведь у него еще есть шанс сделать шаг через кювет, поправить дело.

Такого шага он не делает. Более того, 2 мая он поехал в самый «демократический» округ в России – в Зеленоград. Из того, что он там говорил, мы знаем следующее. «Народный» президент не поднялся над битвой, не стал примиряющим арбитром, а четко занял одну сторону. Подогревая настроение «своего» народа, он сказал: «Пятнадцать наших до сих пор в больнице!». Вот мол, какое преступление совершили враги. И когда из толпы «истинных демократов» раздался естественный, ожидаемый в этой обстановке вопрос: «Борис Николаевич, а нельзя ли их расстрелять?», президент даже зажмурился от удовольствия – ах, как понимает его народ! Помедлил, покрутил рукой – мол, отчего же нельзя. Да соблюл приличия: «Насчет расстрелять… это решит суд!». Конституцию, дескать, еще новую не приняли. И идеалы самого Ельцина, и уровень мышления его самых искренних сторонников в этой сцене проявились полностью. Все ростки правового сознания, все понемногу окрепшие за последние 30 лет структуры демократического мироощущения снимаются сегодня слой за слоем.

Свой Рубикон успела перейти и значительная часть интеллигенции. Смотришь на них, слушаешь – и не веришь ушам. О таких верноподданических и кровожадных заявлениях приходилось лишь читать в литературе, и то это всегда воспринималось как гротеск. «Расстрелять! В Соловки! Ввести президентское правление!». Докатилась наша «совесть» народа. А ведь еще вчера брызгали слюной: нация рабов, нация рабов! Не будем об этом говорить, это уже осталось для истории.

И даже не политический раж «апеллирующих к городовому» интеллигентов удручает, а слепота. Они не заметили того, что поразило западных журналистов, наблюдавших события у пл. Гагарина. Встретил я там, уже после побоища, знакомого испанца. Он был вместе с аргентинским репортером, влезли даже на крышу машины, которая через пару минут вспыхнула. Их, отнюдь не сочувствующих коммунистам, потрясло неизвестное Западу явление (а уж крутых разгонов демонстраций они на своем веку повидали немало) – как люди с голыми руками и с непокрытыми головами пошли под удары дубинок. Как они стояли под струями водометов. Журналистов потряс внезапный, очень короткий выброс беззаветной эмоциональной энергии, которой они и не подозревали в терпеливых и вялых советских людях. Иностранцев эта беззаветность – независимо от отношения к идеалам демонстрантов – потрясла, а наши интеллигенты даже не задумались: а что за ней стоит? Не предложили выяснить, что за страсть сжигает этих людей – а ведь это не сумасшедшие, и всех их на Соловки не отправишь. И еще. Иностранцев этот порыв откровенно напугал. Наши власти хорохорятся, а ведь комментарии западных агентств совершенно необычны по тону. Зачем дразнить медведя – ведь уговор был, что его уморят сонного!

Действительно, зачем? Кто уговорил пойти на это Ельцина и Лужкова? Узнать это будет очень трудно, это – те тайны, которые не удается разгадать даже историкам. Ведь не знаем же мы, кто надоумил устроить Кровавое воскресенье, которое необратимо запустило маховик революции 1905 г. Зубрили про «стрелочников» вроде попа Гапона, а от главного-то вопроса нас уводили: в каких кабинетах реально было решено расстрелять шествие с хоругвями? Сегодня история повторяется, и опять будут искать и наказывать стрелочников с обеих сторон. А значит, колесо будет крутиться и набирать обороты. Затормозить его еще можно, но с каждым днем все труднее.

1993