Текст книги "Где ты, маленький "Птиль""

Автор книги: Сергей Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Поняла, – сказала Пилли. – Не знаю.

– Не в этом ли причина вашего долголетия?

– Это мысль. Но если ею заниматься, то с аппаратурой.

За ужином мужчины спросили, поучился ли я летать.

– Он летал, а не учился, – сказала Пилли. – Уму непостижимо.

Я покраснел; что-то часто я стал краснеть.

– Он способный, что ли? – спросил папа.

– Слово неточно, – сказала Пилли. – Орик, даже без трюков, которые он пока не знает, Митя через месяц вошел бы в пятьдесят сильнейших Политории.

– Детям это дается легче, – скромно сказал папа.

– Детям? Ребенок не может с ходу бросаться на криспу, стоять с лазером над противником и летать почти по высшему классу. Уль Владимир, вы родили колоссального человека. Перестань краснеть! – сказала она мне. Но папа был не так прост.

– Это у него все от нашей мамы, – сказал он.

– Он ведет со мной беседы, ну, как бы болтает, но каждая его тема – минимум важная гипотеза.

– Хорошо-то как, – сказал папа, – что все это он вываливает не на меня.

– Пилли, ладно уж, – сказал я, – я устал.

– А скромность какая! – сказала, хохоча, Пилли. – Мне сорок лет. По-земному – двадцать. Улечу с вами на Землю, подожду лет семь, и мы с ним поженимся.

– А меня и Оли бросите? – смеясь, сказал Орик. – Нечестно.

– Не бросим. С собой возьмем. Найдем вам там девушку, Орик. Красавицу. Разницу и не заметите, они там на затылке тоже безглазые, а некоторые, простите, как и я, – безмозглые.

– Это у нас бывает, – сказал папа.

Вечером, когда папа и Орик ушли в театр, я побывал у Пилли дома, в ее лаборатории. Дом у нее был вроде нашего. Когда погибли Пиллины родители, ей не предложили даже отдельный дом поменьше – из уважения к ее роду и не без поддержки Горгонерра, который с ее родителями был дружен.

Я знал уже скорость корабля Карпия и, помня время, которое мы летели с ним, сосчитал расстояние от точки пленения до Политории. Я помнил его курс, знал расстояние от Политории до обеих Тилл и вычислил, на каком расстоянии (в двух случаях) пройдет модель уровень точки пленения. Плюс путь до Земли со скоростью модели. «Идти» модели именно через точку пленения было нерезонно: довольно резкий получался угол смены курса, и я его «спрямил». Так возникли две бумажки для Латора: курс модели в зависимости от того, на какую Тиллу их повезут.

– Есть у меня еще одно дело, – сказал я чуть позже.

Она, кивнув, набрала номер:

– Роси? Это я, Пилли. («Химик и художница», – шепнула она мне.) Я здесь несколько свихнулась: есть возможность мою машину сделать чуточку космической и гораздо быстрее… Ага! Подскажи мне, какая краска на борту уже в космосе на скорости будет хорошо себя вести?.. Поняла, поняла. А не дала ли бы ты мне немного этой красочки? Спасибо. Лечу.

Все это мы с Пилли проделали очень быстро, и вскоре я уже высаживал ее возле ее дома и сказал:

– Покажи мне рукой направление к тому спуску под землей, где мы гуляли вчера.

Она показала, и я улетел, проведя прощальный разговор как-то очень комканно, наверное, потому, что мне хотелось еще побыть с Пилли и я этого стеснялся.

…Мелодично «запела» дверь при моем прикосновении к ручке, тут же открылась, передо мной стояла очень милая гелла и улыбалась мне огромными глазами. Карими.

– Здравствуйте! – сказал я. – Вы – Лата?

– А вы – уль Митя, с Земли. Проходите, Латора нет…

– Простите, я ненадолго. Я по делу.

– Говорите, я слушаю. Не стесняйтесь. – Попросите Латора завтра позвонить мне из Селима. – Не сомневайтесь, я попрошу;

– Вот номер моего малого аппарата. Пусть позвонит обязательно. А встреча вечером, само собой. Мики спит?

– Да, – она улыбнулась мне с благодарностью.

– Как крылышко?

– Легче. Это легкий был ушиб, хвала небу!

– Можно, я взгляну на нее?

– О, конечно, это такая честь!

Она провела меня в маленькую комнатку с лампочкой слабой и закрытой тряпкой. Мики спала на животике, чтобы крылышки были свободны. Она была хорошенькая, с огромными ресницами и смуглая. Я легонько погладил ее по голове и на цыпочках вместе с Латой вышел в микроприхожую.

– До свиданья, Лата, – сказал я. – Пусть Мики поправится.

– Спасибо вам, – сказала она. – Спасибо за Оли.

– Не за что, – неуклюже ответил я, и Лата закрыла за мной дверь. Пропади пропадом та криспа, которой следовало сидеть у самого дна, на севере!

Через пять минут я был дома. Папа и Орик – тоже.

– Как театр? – спросил я, ставя емкость с краской у двери на балкон.

– Колоссально! – сказал папа. – Их актеры играют так темпераментно, будто сейчас съедят друг друга.

– А что за пьеса? А?

– О бешеной любви высокородного политора к безродной политорке. Пьеса что надо. Все время плакать хотелось. Орик сказал:

– Я улетаю. Есть вопросы?

– Интуиция? – спросил я. – Если Латора не отпустят на Тиллу, вы сможете помочь? Извините, Орик.

– Да, – сказал он. – Это не проблема.

Он ушел, улетел, явно озабоченный своей ситуацией.

– Пап, сели за текст записки, да?

– Давай, – сказал он. – Сначала о наружной надписи. Вон там – краска, Пилли достала, держит космическую скорость. «Земля. Наш городок. Космический центр. Славину. Вскрыть переднюю верхную часть мощным магнитом».

– Нормально. Поправок нет.

– Та-ак. Записка внутри: «Взяты в плен далекой высокоразвитой цивилизацией, обратный курс не используйте – не долететь, попытаемся выбраться сами, возможна задержка, а вернется мама, ей приветы с планеты «икс», мол, обнаружили ценные металлы, нам заброшены продукты, аппаратура, работаем, вернемся через месяц-два, пусть не прилетает – там сезон дождей, сообщи газетчикам; а двум-трем представителям высокого начальства изложи правду, но с твердым настоянием молчать, надеемся на встречу. Рыжкины».

Я прочел это медленно вслух, папиных поправок не было.

– Я боюсь, что вспышка здесь может произойти раньше, чем обговоренный день отлета, – сказал я.

– Просить раньше вроде нет оснований. Мы же не в курсе дела. Принимают нас хорошо, отлет в срок – обещали… Да вроде нам и самим интересно здесь, не так ли?

– Мне так очень! Так бы хотелось половить рыбу, дунуть в другой город, еще раз «попланировать», увидеть Малигата, а, Тула, да и эта машина против геллов не идет из головы.

– Я тоже об этом много думаю, – сказал папа. – Хочешь, я изложу тебе кое-что.

– Давай.

Поразительно, он пересказал мне мои соображения.

– Такую игрушку квистор от себя далеко не отпустит, значит, она в Тарнфиле. Где? Вроде бы в трех местах: лаборатория, тюрьма, сама квистория. Лаборатория скорее всего отпадает: если внутри нее есть засекреченное место, куда есть доступ лишь двум ученым, – это ненадежно. Другие – не идиоты, могут допустить, что машина там. Тюрьма? Нет. Приходящие ученые очень заметны. Это настораживает. Остается квистория. Но иметь засекреченный, но видимый вход во что-то, – тоже подозрительно; хотя народ там вышколенный, есть и другие, например, Орик. Нет, вход к машине должен быть невидим. Значит (тут я напрягся), он в кабинете самого квистора с невидимой дверью в него. Даже сейф, если он там есть, может быть входом.

– Сейф не сейф, а дверь, вход – это здорово! – Спать, – зашипел папа, так что Сириус зашипел тоже.

9

– А как наши лаборатории, научные институты, заводы? Вы ведь там не были? – Так началась встреча с молодыми учеными в технициуме. Со мной был Орик.

– Нет, там я еще не был и, может, не буду.

– А причина? Вам и вашему отцу это разве не интересно?

– Это, как говорят у нас на Земле, – риторический вопрос.

– Понятно.

– По нашим планам и с согласия правительства, вашего, до нашего отлета осталось несколько дней. Увидеть можно не так уж и много, объем информации был бы минимальным. И еще: нам никто ничего подобного не предлагал.

– Почему, как вы думаете?

– И дней мало, и, главное, существует мысль, что, возможно, наши цивилизации могут скрывать агрессивные намерения – тогда нам по лабораториям разгуливать нечего.

– А как убедиться в неагрессивности?

– Не знаю, допустим, все же запустить нас в недра вашей науки: это было бы проявлением и вашей силы, и уверенности в себе. И доверия.

– Так за чем дело стало? На ваш взгляд.

– Не знаю. Это мы у вас в гостях, а не наоборот. По общему впечатлению, вы сильнее нас и бояться вам нечего.

– Почему вы так решили?

– Ну… хотя бы потому, отвернись я сейчас от вас, я могу получить выстрел в спину (шепот, волнами), не буквально, конечно. А дайте мне автомат, отвернитесь вы и – вы все видите! Третий глаз! – Хохот в зале, маленькая буря. – Как считает мой отец (а он ученый), беглые встречи, прогулки по городу, поход в театр, «планирование», охота в море – это и есть нормальный первый контакт, доверие, или недоверие рождается на этом простом уровне. Лаборатории – дело десятое.

– Вы разумно рассуждаете, а ведь вы очень молоды. Откуда это?

– Насобачился.

– То есть? Поясните, пожалуйста. На-со-ба-чил-ся.

И только тут, балда, я вспомнил, что ведь у политоров нет собак, мы же не видели, а были бы – тоже не просто объяснить, – это же не прямое выражение. Кое-как я объяснил им, что такое собака, но само свое выражение объяснить не смог и заменил его словом «натренировался».

– Простите! Мы ученые, но с нами беседует не ваш отец, а вы – совсем еще мальчик… Надеюсь, вы не обижены?..

– Нет, конечно. Мой отец беседовал с уже учеными, а вы – только будущие. Я – тоже будущий ученый. Через три года я буду работать в сложнейших лабораториях Земли.

– Мы этого не знали. Как это получилось?

– Дело было сложное. Оно касалось нового межпланетника суперкласса, он был сосчитан весь, кроме одной детали двигателя, – и я предложил наиболее правильное решение. Мой папа поначалу был моим подчиненным…

Мама миа! Как они хохотали.

– Я стал известной фигурой на Земле, много выступал, вот и… насобачился.

– Вы философ? По склонностям.

– Нет, я ученик, школьник, Митя. Зовите меня просто Митя, уль – меня смущает.

Они улыбались. Я быстро подошел к доске, взял мелок и быстро нарисовал мой корабль в разрезе.

– Вот он, тот корабль. – Значительная пауза. – Понятен он вам?

Я быстро стер рисунок. Несколько перекрещивающихся реплик, восклицания, потом один политор сказал, а легкий гул согласия обозначил, что это не только его впечатление:

– Разумеется, неясно ваше топливо, ясно по некоторым узлам, почему он способен летать, но вообще досконально конструкция не ясна.

– Превосходный корабль, – сказал я. – Но не может долететь до вас пока. Вопрос о нашей агрессии отпадает.

– А мы до вас долететь можем?

– Не скажу, – сказал я, и все заржали.

– В общем, – сказал я, – мы вам собак доставить на Политорию не сумеем. Вернувшись на Землю, мы можем вычислить, где установить между нами маленькую планетку-переходник, тогда я обещаю вам несколько собак. Пользуйтесь, существа отличные!

– Это было бы прекрасно! Митя, судя по тому, что тот ваш корабль вышел в космос, вы – настоящий ученый, но вам не кажется, что вы – прежде всего – психолог, философ и политик?

– Ну, если я политик, то по случайности, жизнь заставила, а если философ и психолог, то вы тоже философы и психологи, если вы, конечно, ученые. Кстати, разговор о чем попало гораздо ценнее, в нем больше рациональных зерен. Это – ощущение. А как ваше? – Многие закивали. – Задавайте мне любые вопросы, но лучше не из сферы науки.

– У нас много общего. Кино, театр, цирк… Спорт у вас есть?

– Да, – сказал я. – Все есть. Это тем более поразительно, что вы произошли от птиц, а мы, как моро, от обезьян, которых у вас нет, и вы не видели их никогда.

– На кого они похожи?

– На меня. Но я покрасивей и могу говорить, а они нет.

– А они думают, рассуждают?

– В известном смысле.

– Почему же между нами много общего? Если мы птицы, а не…

Я изложил им «гипотезу» Пилли. Что они – тоже земляне.

– Но они же позамерзали и на Земле, и у нас – наши и ваши гены.

– Да? А вдруг они «летали» в космосе, как ваши миленькие птички – галли? – Опять это была Пиллина мысль.

– Потрясающе! Что-то цирковое, а ненаучное!

– Иногда это может совпасть. Кстати, я жутко удивлен, что вы не умеете аплодировать.

– А это что еще за штучка?

– Вчера я впервые в жизни «планировал». В воздухе, пролетая мимо меня и желая показать, что я молодец, одна милая девушка сжала вот так кулак, а большой палец – вверх. Это же наш, земной, жест! Вы понимаете?! Это намек на нашу схожесть помощнее, чем разница в принципах космотехники. А аплодировать вы не умеете! Уль Орик, что сделали вчера политоры после спектакля, если он им понравился?

– Молодые люди, – обратился Орик к аудитории, – покажите Мите, пожалуйста, как это выглядит.

Все встали и будто бы громко, но и нежно запели с паузами.

– А на Земле делают так. – И я стал хлопать в ладошки. – Прошу вас, сделайте это все вместе! И-и-и…

И они зааплодировали! Это было здорово и абсолютно как на Земле.

Я закрыл глаза. И вдруг подумал о маме. О Натке. О моих ребятах из школы. Ч-черт, плакать хотелось. Я открыл глаза – они аплодировали, Орик – тоже. Я сделал знак, и аплодисменты кончились.

– Понравилось?! Удобно?!

– Да-а-а!!! И действительно – удобно.

– Можете этим пользоваться, Земля вам это дарит, кроме собачек. (Смех.) Вопрос на засыпку. Что вы испытывали, когда аплодировали, тренинг? Освоение нового жеста?

Они все уже «секли», даже про «засыпку» не спросили.

– Да, тренинг, еще какой, ладошки горят.

– И только?

– Нет. (Несколько голосов.) Мы аплодировали вам, Митя!

– Спасибо. За что же?

– За встречу, за жест-новинку, за дочку уля Орика.

Орик встал и поклонился им и мне.

– Это, Митя, ваша первая криспа? У вас есть такие?

– Есть. Да, первая и, надеюсь, последняя. Но, честно говоря, я от борьбы с криспой устал меньше, чем от разговоров о ней. Я сделал то, что полагалось.

– Демонстрируя сейчас, что вы еще и скромны.

– Не знаю. Вряд ли я скромный. Папе, маме видней… Мы с вами достаточно схожи. Одно племя. А в одном племени легко возникает и дружба, и вражда. Наша общая задача, по-моему, она и научная, избежать вражды.

На этой высокой ноте (все меня поддержали, кстати, с помощью аплодисментов) мы и закончили встречу, разве что некоторые наперебой предлагали более интимную встречу в их клубе, и я согласился.

– Мы полюбили вас, как младшего брата. Тебя, вернее! – крикнула малюсенькая политорочка, тоже «по традиции» красавица. – Я бы с удовольствием потанцевала с тобой в клубе, Митя!

– Я тоже, – сказал я. – В этом деле – я мастер.

Аплодисменты – и мы простились.

– Я к квистору, – сказал Орик. – Привет. До обеда.

Он улетел. Я немного замешкался, и ко мне подошел молодой политор, почему-то боязливо оглядываясь.

– Я только что был на вашем выступлении, меня зовут Трэг. Надо поговорить. Может, это важно, а может, и нет.

– Если вы так и не заметили слежки, садитесь в машину, – сказал я, он впрыгнул, и мы взлетели.

– Я не задержу тебя, – сказал он. – Если окажется, что все это бред, я извиняюсь за потраченное тобой время.

– Не стоит, – сказал я. – Я слушаю.

– Я один из лучших кулачных бойцов Политории и состою в том же клубе, что уль Орик. Я не рискнул подойти к Орику (кстати, в кулачном деле Орик у нас – лучший боец), он торопился; ты передашь ему то, что скажу я, он разберется. Вчера вечером была тренировка, работало пар двадцать, все устали, расслабились под душем, кто молчал, кто вяло болтал, и я услышал один разговор, очень непонятный, но чем-то он меня задел. Болтали двое, шум воды, но я хорошо слышу, я акустик…

Я почему-то напрягся.

– Один сказал: «Ну, ты помнишь, он зашел утром, все объяснил и отправился по делу. К нашему лучшему». «Ну и что?» – сказал второй. «Ты забыл, что ли, что он обещал зайти, но не зашел».

«Ну и что, задержался, надо было возвращаться, он и укатил в скалы, подумаешь».

«Может, и так, но вечером перед тренировкой из Селима позвонил а, Пик и сказал, что тот не вернулся, так как получил еще в городе распоряжение главного принять кое-какие функции в другой группе. Странно».

«Не особенно», – сказал второй.

«Но к нам-то он не зашел. Не есть ли это плохой знак?»

«Поди знай».

«Я считаю так: нам не обязательно ждать, можно и так пойти куда надо, им будет явно интересно узнать про нашего лучшего бойца. Они нам спасибо скажут, а может, и деньжат отвалят».

«Во, разбежался!»

«А я считаю, что мы должны его опередить». Все, – сказал Трэг. – Вы что-нибудь поняли, Митя?

– Ничего, – сказал я. – Абсолютно.

– Я тоже мало что понял. Но все же это про «нашего первого», то есть про Орика. Это тревожит.

– Я все запомнил и передам улю Орику, а вы, чтобы он смог во всем разобраться, назовите мне имена этих двух.

– Пожалуйста: а, Грип и а, Урк. – А,Грип и а, Урк, – повторил я. – А звонил а, Пик, верно?

– Да, еще первый добавил: только идти нам надо дня через два-три, вдруг глазастого уберут с работы вообще, как-то будет на душе легче.

– Если здесь есть угроза Орику, то последнее – важная деталь. Куда вас подвезти?

– Никуда. Спасибо. Я пройдусь.

Я снизился, и он вышел.

– Странно, эти двое – безродные, но в одном клубе с Ориком.

– Это неэлитарный клуб. Элитарный только в смысле подготовки бойцов. Высокородные и безродные на бойцовской площадке – равны. Привет.

– Привет. Еще раз спасибо.

Мы расстались. Я быстро маханул в небо и позвонил квистору.

– Уль Горгонерр, – сказал я. – Долгой жизни. Это Митя. Простите, что отрываю вас от важных дел. Я хотел поблагодарить вас за мое выступление в технициуме. Было интересно.

– Правда? Превосходно! И вам спасибо, уль Митя.

– Простите, уль Горгонерр, не у вас ли уль Орик? И удобно ли прервать на секунду вашу беседу?

– О, вполне!

– Орик? Это Митя. Я лечу в планетарий, там будут дети, Ир-фа мне говорил, что они очень хотели повидать и вас, просто очень, раз уж вы мой гид тем более.

– То есть обязательно до обеда?

– Да, да, да! – жестко сказал я. – Постарайтесь!

– Договорились. Долгой жизни.

– Я именно об этом, – сказал я.

Я был очень напряжен, когда со своей краской, запиской и курсом на бумажке летел к Ир-фа. И тут же позвонил Латор.

– Уль Митя, – сказал он. – Мне поручили привезти вам с Тиллы-один целебные корни. Завтра рейс состоится, а тут заболел мой приятель-рабочий, и начальник работ согласился взять меня, а в Селиме меня отпустили. Очень хорошие корни, вы обрадуетесь.

– Спасибо, Латор, – сказал я, и мы попрощались.

…С Ир-фа мы управились быстро. Я сделал на модели внешнюю надпись Пиллиной краской, крышку носа модели Ир-фа снял заранее и заправил модель топливом. Мы пристроили нашу с папой записку для Славина, и Ир-фа установил курс модели из расчета, что она уйдет с Тиллы-1.

– Еще раз объясняю, как ее запустить, а ты, Митя, постарайся, чтобы Латор понял все точно, – сказал Ир-фа.

Он (я вздохнул) пристроил на место крышку модели специально для меня – неаккуратно, и я увидел, как крышка легко «поползла» своими краями по краям, соответствующим ей на нижней части носа модели, и «стала» тютелька в тютельку на свое место; Ир-фа еще раз показал мне систему запуска. – Я узнал, – сказал Ир-фа, водворяя модель на место (к стене тем боком, где я написал текст), – кто ведет корабль. Я сказал ему про Латора с большой сумкой и про корни. Пусть его не удивляет большая сумка. Все хорошо, Митя.

Я долго и крепко жал руку Ир-фа, тут позвонил Орик и сказал, что летит мне навстречу.

– Вылетаю, – сказал я и добавил Ир-фа: – Можно я забегу просто так, уль Ир-фа? Ну, просто так. Можно?

– Конечно. Я буду очень рад. Удачи, – сказал он. – И не волнуйся. Мы встретились с Ориком в воздухе и медленно, летя совсем рядом, «поплыли» на обед. Он молчал. Я сказал:

– Увы, есть ситуация, и все хуже, а не лучше, чем нам бы хотелось. Вы знаете Трэга?

– Да. Славный парень. Кулачный боец. Классный.

– Информация от него. Важная. Она его встревожила, и он мне все рассказал, хотя я понял, что сам-то он ничего не понимает, но и я сделал вид, что тоже.

Я пересказал ему ситуацию Трэга.

– Знакомые лица и опасные бойцы, – задумчиво произнес Орик, – а, Грип и а, Урк. – Он протянул через оба борта руку и сжал мою до боли. – Спасибо, малыш, – сказал он.

– А,Тулу следует поскорее узнать имя а, Пик, – сказал я.

– Это мы сделаем немедленно.

– Еще а, Пик жаловался, что их там двое всего, и если он позвонит с такой идеей из Селима в квисторию, не исключено, что пошлют не этих. Опасность остается.

– Верно. – Орик кивнул и тут же соединился с а, Тулом.

– Слушай, – сказал он. – Вы отправили политора на задание, пусть тебе помогает его друг а, Пик, понял? Возможно, пришлем еще одного, может меня переиграть в кулачном бою, умный и хитрый. А то и двоих пришлем.

– Все понял. Все? Долгой жизни.

– Среди кода вы назвали а, Пика. Это не опасно?

– Нет. Имя а, Пик скажет им многое, но они подумают, что кто-то из квистории звонил, кто причастен к лазутчикам. А я и есть из квистории! – он засмеялся.

К обеду мы поспели вовремя. Я быстренько рассказал всем о визите к Ир-фа, а после уже Орик рассказал о том, что Трэг сообщил мне.

– Да, мы верно решили исходить из худшего. А история с Трэгом – это колоссальное везение. Надо этого а, Урка заслать туда, – сказала Пилли. – Да и второго.

– Обдумаем, – сказал Орик. – Ждать и делать это не сразу – опасно. А быстро – не заподозрит ли чего а, Урк? Он хотел пойти в квисторию через два-три дня, а если его вызвать туда завтра, он заодно может все и рассказать. Здесь нужно подумать. Митя, ты говорил о серьезном разговоре за обедом. Я готов. Кстати, Митя научил молодых ученых аплодировать, похоже, теперь это может прийтись по душе всей Политории.

– А это что за номер? – спросила Пилли.

– Потом, ладно? – сказал Орик. – Митя, я слушаю.

– Послушайте папу. Пилли, помнишь, как мы рассуждали об антигелловой машине? Пап, расскажи.

– Орик, я вычислил, что все упирается в вас. В сейф! Ха-ха! – Папа коротко изложил суть. Потом добавил: – Скрытую дверь вы не обязаны знать, вы из непосвященных. Но вспомните-ка, как стоит сейф и есть ли он?

– Есть, большой.

– Прижат ли он к стене… и, если нет, прижат ли он к полу или он на ножках?

Орик задумался, спрятав лицо в ладони.

– Он… без ножек, на полу. И он – прижат к стене.

– Значит, сейф не отпадает, – сказал папа.

– Да-а, чувствую, что вы можете оказаться правы. Это задачка посложнее, чем с а, Урком. Надо думать.

– Надо ночью геллу проникнуть в окно квистора! – сказала Пилли. – Ну а там…

Мысль была непродуманной, но такой быстрой и простой, что мы с папой, не сговариваясь, зааплодировали.

– Что это? – спросила Пилли. – Что за игры?

– Это аплодисменты, – сказал Орик. – Аплодировали тебе.

– И это все? А что это значит?

– Не узнаю Пилли, – сказал Орик. – Представь, ощути (со мной это сегодня было), когда громко весь зал аплодирует артистам в театре. Это колоссальное впечатление!

Пилли закрыла глаза, задумалась и сказала:

– Да. Точно. Это у нас может привиться. Подарок Земли.

– Митя еще обещал с помощью межпланетной станции доставить и подарить политорам собачек.

– Кого-кого?! – сказала Пилли. – Со-ба-чек?

Я описал Пилли собак, полаял, изобразил их разный рост, вид, хвосты, два слова о несении службы, поиск преступника…

Пилли, умница, моментально мне зааплодировала. Веселый был обед, ничего не скажешь. И тут папа сказал Орику:

– Уже с помощью разных дел, пахнущих восстанием, кровью, секретностью, опасностью, мы быстро и прочно связали себя друг с другом. Я давно не испытывал такого полного доверия, как к вам и Пилли, Орик. И все же – мы гости, чужие, и не всякий вопрос к вам уместен…

– Да ну вас, уль Владимир, – сказала Пилли. – Ваш сын спасает Оли, готов был прикончить врага Орика, а вы…

– Я слушаю вас, – сказал папе Орик. – Пилли права.

– Ситуация на Политории и наш отлет могут совпасть, и тогда… Скажите, вы знаете, когда ваши начнут?

– Нет, – сказал Орик. – Я только чувствую ситуацию. Думаю, что я буду знать обо всем заранее и скажу вам, но не исключено, что по ситуации я узнаю все, когда все и начнется.

– Спасибо. Заранее – это хорошо. Хотя, для чего?

– Если совпадет, я все равно постараюсь помочь вам улететь.

– Это будет очень непросто!

– Я спать хочу, – неожиданно заявил я.

– Хвала небу! – воскликнула Пилли. – Ребенок устал. А то как вечный двигатель. Ложись.

– А мы трое, – сказал Орик, – махнем с едой на речку, Владимир возьмет снасти для ловли рыбы…

– И я хочу, – сказал я сонно.

– Мы кое-что обсудим. Мне кажется несколько опасным мой вызов в квисторию а, Урка. Но если меня вдруг возьмут – то не расстреляют, я слишком много знаю о повстанцах, за это и возьмут, и я им буду нужен, – сказал Орик.

– А если это случится, как мы узнаем? – спросил папа.

– Если я опоздаю на два часа куда-либо и не позвоню.

– И как тогда быть?

– Добирайтесь до моро, или связь с Ир-фа.

– Я не об этом, – сказал папа. – Как вас спасать?

– Но не самим же!

– Я должен проснуться, когда стемнеет, обещаете? – сказал я.

– Да. Спи, – сказала Пилли. – Мы прилетим вовремя.

…Проснулся я сам; рядом дрых Сириус. За окном начало темнеть, вернее, пока сереть, и я подумал, что надо позвонить своим: пришла вдруг в голову мысль кое о чем попросить Орика. Я дозвонился до папы и спросил, где они.

– А не знаю, на речке какой-то.

– Попроси, пожалуйста, Орика, взять для меня подзорную трубу, ладно? А ты ловил рыбу?

– Ловил. На блесну.

– Поймал кого-нибудь?

– Одну. А две сорвались.

– Крупную?

– Кило.

– А на кого похожа?

– На ведьму.

Глядя в вечернее небо, я подумал вдруг, что сегодня что-то многовато всяческого транспорта в небе, не космического, конечно. Кроме того, что постоянно по городу и над городом летали машинки типа наших, обычные, летали еще какие-то блюдца с иллюминаторами, вероятно, только верхолетные и грузовые, и часто проплывали большие корабли (тоже грузовые), может быть, военные. Я ощущал какое-то «брожение» в небе, что-то их было многовато. Что это? Случайное совпадение многих рейсов или что-то началось? Вон тот, например, зеленый и узкий, промчался с какими-то дырками на морде, – может быть, для пушек или пулеметов? А где же наши? Я посмотрел на часы – поздновато. Часы, кстати, политоры носили, цифры были не наши. Занятно, что политоры не курили, не то чтобы курили, но сто лет назад все бросили, а просто не курили, не знали, что это такое. Я спрашивал об этом у Пилли, и она, удивившись и с трудом поняв о чем речь, сказала, нет, такого у нас нет. И алкогольных напитков у них не было (тоже пришлось кое-как объяснить, что это за штучки), пили они какие-то, кроме чисто целебных, успокаивающие или сильно возбуждающие травы, но это было вовсе не то.

Наконец вернулись Пилли, папа и Орик. И Оли прилетела, наверное, Орик взял ее с собой, когда трубу забирал.

– Спасибо, Орик, – сказал я. – Извините, вещь ценная, но что-то мне неспокойно.

– Бери-бери. Кстати, а для чего? Планетарий?

Я кивнул, сказал всем, что отлучусь минут на пятнадцать, и дунул к Латору. Машину я, чтобы она не примелькалась, оставил до спуска в нижний город. Латор был дома.

– Вы выспитесь, если мы все сделаем ночью?

– Конечно, конечно, – сказал Латор.

– Прилетайте ко мне в двенадцать ночи на самый верх, ладно? До Ир-фа полетим вместе.

Вскоре я вернулся в дом.

– Давай твою рыбину, покажи, – сказал я папе.

– Если ее Пилли еще не разделала на кухне.

– Ка-ак?! – заорал я, бросаясь на кухню.

Нет, Пилли с ножом еще только тянулась к рыбине.

– Да что ты, Пилли, странная какая! – сказал я. – Это же – инопланетная рыба! Мне ее видеть надо!

Я стал разглядывать папину «ведьму». Я думал, что она на вид должна быть, как и на Земле, поскромнее морских. Ничего подобного. Не ведьма, конечно, но… Почти черная, даже фиолетовая, с продольной узкой красной полосой. Рожа страшноватая, тупая, а глаза не по бокам, а очень близко друг к другу на лбу и очень выпуклые.

– Как ее зовут? – спросил я.

– Алабия, – сказала Пилли. – Довольно вкусная.

Я вернулся в столовую. Орик задумчиво играл с Сириусом.

– Что, тоже о памятнике для него подумываете? – Ну и шутка.

– А знаешь – мысль мелькнула. – Орик улыбнулся.

– Кстати, – сказал папа. – На Политории верят в бога?

– Это кто – бог? – спросила Пилли, входя. Папа, как мог, объяснил, хотя это было очень непросто.

– Нет, такой веры у нас нет.

– Но какая-то есть, если даже как и на Земле, не всеобщая?

– Конечно, мы без этого не обошлись, – сказала Пилли. – Мы верим в чистый разум с большой буквы: Чистый Разум.

– Это лишено божественного смысла? – спросил папа. – Ну, как вера в любовь, в доброе начало…

– Если идти от вашего бога, то Чистый Разум – понятие божественное. Это некий сгусток, невидимое облако там, куда и корабли долететь-то не могут. Чистый Разум вбирает в себя все, что есть в нас: и высокое, и дурное, он руководит нами, нас судит и решает наши судьбы. Все это связано с высокой идеей.

– А у вас были, наверное, времена, когда политоры ели мясо политоров?

– Случалось. В глубокой древности.

– С массовым размахом?

– Нет, в отдельных племенах.

– Как и у нас на Земле, – сказал папа.

– Ну, если и у вас так было, и рабство было, – вы не менее парадоксальное общество, чем мы.

– Иногда мне кажется, – сказал папа, – что надо не только не позволить элите улететь, но нужно улететь самим, элиту бросить, улететь на огромную хорошую планету и зажить на ней большим и свободным сообществом.

– Орик, он бог, что ли, уль Владимир? Попал в точку: ведь бродят в воздухе и такие идеи, правда, втихую.

Я чудом вдруг ощутил, что через минуту мне следует быть наверху иглы.

Корабли в ночи проплывали чрезвычайно редко. В общем, Латору не сложно было уйти в темное небо и потом спуститься ко мне, что он и сделал, прилетев, конечно, с сумкой и фонарем. Он возник на перилах балкона как черный ангел, едва видимый в темноте; мы спустились вниз, он поздоровался со всеми, и мы быстро съехали вниз и моментально взлетели. Сразу же я все подробно объяснил ему.

Не дожидаясь моего предложения, он все повторил. Мы летели высоко, но отыскали планетарий точно (геллы отлично видели в темноте), я сделал широкую дугу, спустился на уровень галереи метрах в двухстах от нее и сказал Латору: пора. С сумкой и фонарем в ней он легко скользнул вниз, волна от его крыльев пробежала мягко по моему лицу, и он стал удаляться, бесшумно толкая крыльями свое тело вперед; я немного спустился, завис над землей и достал трубу Орика. Было тихо кругом, пусто и достаточно темно; какой-то неясный свет все же шел с неба, и кое-как я видел Латора вдалеке. Вот он долетел до окон, пошарил, видимо, рукой, глазами нашел щель, секунда-другая – и он исчез в галерее. Я был очень напряжен, было нелепое ощущение, что опасность притаилась где-то внутри галереи. Мелькнул на секунду слабый свет фонарика Латора, потом большая пауза, вновь я едва различил Латора уже снаружи, опять – пауза (он закрывал окно), и очень скоро его крылья оказались над моей головой, и он опустился в кресло.