Текст книги "Где ты, маленький "Птиль""

Автор книги: Сергей Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

11

Минуты три Орик простоял на коленях перед Пилли, умоляя ее простить его: он не может обедать с нами, он занят. Пилли потрясающе разыграла оскорбленность и в конце концов простила его. Нам он сказал, что до вечера мы можем делать что угодно – спать, гулять по городу, на всякий случай вот номер его аппарата, вот два микроаппаратика – звонить из любой точки, где бы мы ни находились, вот номер аппарата Пилли, сам он появится вечером, а Пилли, покормив нас, уйдет или побудет с нами, если мы этого захотим.

Честно говоря, я не помню точно, что именно мы ели. Супа не было, но второе – какое-то мясо, овощи, много соуса – напоминало густой суп; всякие непонятные травки, кубики, сладости и напитки – все было фантастически вкусным.

– Мы очень просим вас, – сказал папа. – После обеда побудьте с нами, Пилли. Вам не трудно?

– О! Я с восторгом! – воскликнула она и добавила: – Орик ищет сейчас, нет ли в доме подслушивающих устройств. – Колоссально! – сказал я. – Ну а даже, если они есть, эти устройства, во-первых, когда у нас гости – ведь не заговоры же мы затеваем? А когда мы с папой вдвоем, мы просто снимаем с себя аппаратуру с присосками и говорим, что хотим.

– Ага, – сказала, улыбаясь, Пилли, – они запишут ваш язык, а потом прослушают, надев на себя такую же, как у вас, аппаратуру, то есть получат перевод.

– Балда! – воскликнул я и хлопнул себя по лбу, а Пилли рассмеялась. Чириканье, да? Вполне. Но у нее – нежнейшее.

– А этот наш разговор, – сказал папа, – вполне заговорщицкий, не так ли, Пилли?

– О да! Но здесь, в столовой, записывающих устройств нет – я проверила еще до вашего приезда.

Папа развел руками. А я млел: фея-разведчица!

– Знаете, Пилли, – сказал он. – Что-то я плохо понимаю: Орик и вы, допуская слежку за нами вашего правительства, не скрываете этого от нас. Вы же нас совсем не знаете! Может быть, Земля настроена агрессивно.

– Да?! – сказала Пилли. – Каким это образом? Ваш корабль был уже изучен, когда он был на борту Карпия. На такой вашей штуке до нас и не долететь. Во-вторых, вы, скорее, просто пленники. И еще есть ощущение, что Земля не агрессивна.

– Да, это так, – сказал папа. – Но вы-то откуда об этом знаете? Земля – это масса государств, масса правительств, а вы делаете вывод, глядя на нас, всего лишь двоих землян.

– Политории важно понять, воинственны вы или нет и какой у вас уровень техники, в том числе – военной. Если он ниже нашего, нам бояться нечего. А похоже – так оно и есть.

– Но если это и так – нам-то есть чего бояться?

– Не могу сказать ничего определенного, – ответила Пилли, – догадки – не в счет, а знания мои ограниченны. Сфера политики – тем более такой – скрыта в глубинах самой этой сферы. Мне туда входа нет, хотя я и физик по профессии.

– Вы ходите на работу, Пилли? – спросил я. – Фи-изик?!

– Нет, – она улыбнулась. – Я закончила «Сверхособую школу Хозяйки Дома» и Высший Технициум, как физик. Если я не склонна ходить на работу, но тем не менее хочу получать… деньги (я только сейчас сообразил, что Сириус хоть и без поводка, но в ошейнике и наморднике, и снял их), я могу и не ходить, но обязана раз в два года представлять Высшему Техническому Совету какой-либо научный труд, а они его оценивают. Дома у меня лаборатория.

Вошел Орик и сказал, что «слушалок» нет.

– Что же, – сказал папа. – Горгонерр не успел или не захотел это сделать?

– Пока нет окончательного представления об уровне вашей цивилизации, нет и уверенности, что вы и сами эти штуки не обнаружили бы, а случись это – полный провал в попытке установить контакт. Горгонерр не так глуп.

И, быстро попрощавшись, Орик умчался, сказав, что двери внизу башни и двери квартиры закрываются сами, а открывают их просто прикосновением этих вот двух пластинок – желтой и красной, и отдал их нам.

– Спасибо, Пилли, что вы остались посидеть с нами, – сказал папа, и в этот момент Сириус, пришедший в себя после ошейника и намордника, вякнул и запрыгнул на колени Пилли. Самовнушение поразительно: мы с папой выдумали, что у него ядовитые зубы, – мы же и вскочили в испуге. Но Пилли улыбнулась и стала гладить кота.

– Кольво, кольво, славный, – повторяла она. – Хороший кольво. Как его зовут? Сириус? Странно. Очень похож на наших кольво. Вы от нас так далеко; а кольво – одинаковые, да и политоры вполне похожи на вас… Похожа я на женщину Земли?

Папа, улыбаясь, кивнул, а я сказал:

– Очень! Очень! И у наших – тоже сзади нет глаза, Пилли! (Она рассмеялась.) И еще – вы очень, невозможно красивая!

– Спасибо! – сказала она. – Наш интерес друг к другу был бы более высок, если бы вы и мы были так же разумны, но кто-то из нас имел, например, облик… слизняка со щупальцами.

– Конечно, – сказал папа. – Вы открыли две планеты… Кстати, это тоже снижает реакцию на нас…

– Очень-очень частично, – сказала Пилли. – Мы именно открыли их. Не более. Они – полудикари. Аппаратики – для связи с ними, чтобы не учить их язык.

– Вы с ними общаетесь. Зачем?

– Мы берем у них металлы, сырье для топлива. В обмен.

– Я не спрашиваю, на что, – сказал папа.

– Спасибо. Ничего особенного мы им не даем. – Это она сказала чуть грустно. – Я почему-то ни на секунду не испугалась Сириуса.

– Он разбирается в политорках, – сказал я.

– Наверное, люди изучали языки друг друга или изучали какой-то один, наиболее удобный для всех.

– Похоже, – сказал папа, – но не совсем.

– Прошу вас, оторвите от себя присоски и поговорите.

Мы исполнили ее просьбу и, глупо поглядев друг на друга, поговорили о том, что Пилли – это какое-то совершенство, судя по ее отношению к ядовитому Сириусу. Затем Пилли сделала нам знак замолчать и заговорила сама. Потом, опять жестом, попросила нас вернуть присоски на свои места.

– Ваш язык – это что-то чудовищное, чуждое, страшное, – сказала она. – И полагаю, что наш для вас…

– Да, тоже полная дикость, – сказал папа. – Не язык, а набор технических звуков разных частот плюс голоса, точнее, звуки каких-то птиц с металлическим оттенком.

– У политоров, в отличие от вас, очень сильно выпирает грудная клетка, может, отсюда и разница голосовых аппаратов. У наших женщин тоже, но, по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?

– Угу, – сказал папа смущенно.

– Теперь вывод, – продолжала Пилли, не переставая гладить Сириуса и бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды; он отбивался от нее всеми четырьмя лапами, но ел. – Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя. Это наверняка была бы машина огромных размеров, в память которой были бы заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем, кто-то нажимает кнопку своего языка, а другой – своего, и можно разговаривать. Фу, как нудно и долго я рассуждаю. Но маленький аппаратик, вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.

– Да, не создали, – сказал папа. – Но почему не могли бы?

– Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.

– Ну, наш-то – это почти игрушка. Есть и похлеще.

– Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена, что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так далеко.

– Пилли, ну почему вы так думаете? – спросил я даже как-то обиженно. – А вдруг и создадим аппаратик.

– Наш аппаратик слушает и ваш голос, и ваше тело одновременно, он улавливает не только звук, но и ваши подсознательные, не говоря уже о сознательных, представления о вашем слове и его значении, он как бы отгадывает суть слова. Не кусайся, Сириус! – Потом нам: —Не вскакивайте, уже известно, что ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь… Ни один ваш корабль не дотянет до нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук, мы это легко уловим и ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний день, их взорвут звуковые сигналы с Политории, они могут взорвать ваши ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.

Странное дело, мы с папой молча слушали ее, верили ей, это было грустно, не то даже слово, но у нас не было и тени ощущения, что Пилли нас запугивает. Просто это был разговор о положении вещей. А с другой стороны, мы почему-то промолчали, когда она касалась зубов Сириуса и не боялась их, веря, что мы управляем им. Мы молчали, не открывая ей правды, что наш «кольво» безвреден, как одуванчик.

– Знаете, Пилли, – помолчав, сказал папа, – какие ощущения у меня возникают? За очень малое время, только на основании разговора с вами и не очень откровенного разговора с Горгонерром, я понял, ощутил, что Политория чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может, это страх, способный породить агрессию, – но это так.

Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.

– Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам нужно присмотреться не только ко мне, но и к Политории. А пока я улетаю домой.

– На чем? – Я удивился.

– Моя машина стоит за колонной дома, с другой стороны. Папа встал, подошел к ней, и сказав «огромное спасибо, Пилли», нагнулся, взял ее ладонь и поцеловал.

– У вас это так делается? – мягко и очень тихо сказала она.

– Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.

– Трижды в день я буду вашей… нянькой, готовить и прочее. Сами ничего не делайте, захотите перекусить – я покажу, где еда. Гуляйте, летайте, спускайтесь в нижний город – ничего не бойтесь, народ хочет вас видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! – Она многозначительно взглянула на папу. – Сложное государство.

Я, забрав с собой обе пластинки – желтенькую и красненькую, спустился с Пилли вниз, к ее машине. Она показала мне, как ею управлять, я кивнул, быстро, одним прыжком перемахнул через борт машины и плюхнулся в водительское кресло; ни слова не сказав, Пилли устроилась рядом, и я взлетел. Полетав совсем чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак Пилли надеть ремни, ничего не спрашивая, она их надела, и я, взмыв вверх с одновременным нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.

– Это… оч-чень… – сказала Пилли, положив на секунду руку мне на голову.

– Привет, Пилли, – сказал я, перемахивая через борт машины. – Кстати, Пилли, вы замужем, у вас есть муж? Она засмеялась:

– Еще нет. Да и торопиться пока рано, мне всего сорок лет, я еще малышка. Мы, политоры, живем до двухсот лет.

Она помахала мне рукой и резко взмыла в воздух. Ошеломленный, я пошел к входным дверям в колонну-иглу, доставая из кармана пластиночки-ключи.

12

Мы с папой остались одни. Определенно – какие-то ошалелые, настолько перенапряженные, что тянуло в сон, и в то же время это напряжение мешало уснуть. Да и какие могут быть разговоры: сутки назад, даже меньше, мы скользили в космосе, вполне счастливые, в ожидании чудесной пустой планетки и классной рыбалки; мы и не думали об этой вечной, теоретически возможной сказке – иная цивилизация, а тут на тебе, сорок восемь часов не прошло, а мы как раз и есть внутри этой цивилизации, да плюс ко всему в ситуации – хуже не придумаешь. Особенно меня поражало, что событий (кроме главного) пока никаких, а темп внутри – бешеный.

Побродили по квартире, уже зная, что она трехэтажная и за пределами каждого этажа идет снаружи шара замкнутый балкон: выходи и любуйся видом.

На третьем этаже – комнаты, комнатки, огромные мягкие диваны, ковры, низкие столики, чуть в стороне от центральной точки холла к середине сферического потолка вела, упираясь в него, лесенка. Папа, поглядев внимательно вверх, сказал: «Там дверь, люк». Мы поднялись наверх, к этому люку, я приложил к нему желтую пластинку – ноль эффекта, потом красную – люк открылся. Мы сделали шаг вверх, здесь горел светильник, освещая лифт. Он был небольшим, в отличие от главного, внизу, и даже тесным. В лифте была всего одна кнопка, я нажал ее – и мы на приличной скорости дунули вверх, пока не остановились. Пространство вокруг лифта было незначительным, но все же не таким, как можно было ожидать, и тут я догадался и вспомнил, что когда мы с Ориком летали, мне показалось, что почти у самого верха башни-стрелы заметно утолщение. Да, это был небольшой шарик, метра три не доходивший до острия иглы, внутреннее его помещение было пустым вокруг шахты лифта, но с полом, а наружное – просто небольшая открытая галерея вокруг шпиля, балкон, не очень широкий и с высокими перилами. Отсюда Тарнфил был виден достаточно хорошо. В относительной близи только дом правительства был огромным, остальные дома были вроде нашего – с одним шаром, ну, так сказать, отдельный личный дом для политоров древнего рода, «для аристократии». А уже дальше от нас в разные стороны торчали дома с несколькими шарами, вероятно, конторы, офисы, их технициумы, наверное, какие-нибудь общества, лаборатории, полиция и, конечно, просто жилые дома, но уже для политоров менее древних родов, как Ол-ку, например: вход один, но квартир – много. Отсюда, с высоты, Тарнфил был очень понятен. Дома и природа – больше ничего, очень мудро и красиво, разве что мало кому это досталось: весь город был под землей, я думаю, и заводы там, фабрики тоже были под землей, разве что на окраинах, с отдельными шахтами входа. Конечно, «аристократы» не дошли до того, чтобы жители подземного Тарнфила вовсе не выходили наружу, на свежий, так сказать, воздух: сверху хорошо были видны лестницы выходов из-под земли, там, под землю и наружу, «тек» народ. Конечно, никаких особенных дорог, асфальта и прочего, раз машины на воздушных подушках, не было. То есть дороги были, но скорее – дорожки, не очень широкие и не всегда прямые, как в парке, посыпанные, вероятно, песком красным. Поблескивали сверху какие-то пруды, прудики с розоватой водой и бассейны для плавания возле каждого дома – уже с голубовато-зеленой… И вдруг… вдруг… мы с папой одновременно увидели вдалеке множество черных птиц, что ли, но каких-то странных, длинных, и тут папа схватил меня за руку, а другой показал вверх: оттуда на нас стремительно планировала эта самая птица, все ближе, ближе… и, когда она была уже метрах в пяти от нас, мы увидели, что это человек, политор, весь в черном обтягивающем трико и с черными же крыльями. Через секунду этот… не знаю как сказать… человек-птица уже сидел, улыбаясь, на перилах нашего балкона и смотрел на нас.

– Жители Политории и Тарнфила приветствуют вас! – сказал он, продолжая улыбаться. – А я после работы рискнул, забрался как можно выше в небо и скользнул вниз, чтобы меньше было шансов, что меня заметят, я уверен, нам, геллам, появляться здесь у вас категорически запрещено.

Папа протянул ему руку, и политор легко соскользнул на пол балкона.

– Спустимся на лифте вниз, – сказал папа. – Там никого нет, мы одни дома до семи. (Я видел, он был потрясен.)

– О, спасибо, – сказал политор, – а там уже стемнеет, я улечу незамеченным. – Вы голодны? – спросил папа дрожащим каким-то голосом.

– О, вы ни о чем не беспокойтесь. Просто все с ума посходили, вы же… в миллионах километрах от нас… это же… И огромная просьба, если будет сигнал видеотелефона, не нажимайте ответную кнопку сразу, ладно? Сначала я выйду.

– Хорошо, конечно, – сказал папа. – Садитесь, я – Владимир, это – Митя, мой сын. А вы… послушайте, ведь это же не планирование, нет? – И он показал на черные, легшие складками крылья политора. Тот рассмеялся.

– Ничего общего. Мы – геллы, то есть я – гелл.

– Нам не сказали, что вы… летаете.

– Конечно, летаем. Меня зовут Латор, верно, смешно?

– Почему?

– Как высокородного. Никакой черточки в имени нет. Просто Латор. Как-то уж так вышло, что имена у нас, как у высокородных. Ой! – Он стал боязливо оглядывать комнату, а я сидел, открыв рот, как будто ору на весь лес.

– Нет, никаких устройств нет, – сказал папа.

– Это хорошо. И пожалуйста, никому не говорите, что я прилетал. Так-то, встреться мы в городе, мы вполне имели бы право поговорить, но являться… Что вы на меня так смотрите?

– Я… ничего не понимаю. С крыльями!!!

– Разве у вас на Земле нет летающих землян?

– Нет, – сказал папа. – Кстати, а у вас есть третий глаз?

– Нет. Глаза нет. Это только у нелетающих, но у их женщин тоже нет.

– Я ничего не понимаю. Откуда вы вообще взялись, такие?

Латор сказал:

– Все женщины и мужчины геллы очень добродушны, веселы, терпеливы, очень сильные, сильнее нелетающих, и, пожалуй, добрые – потом я объясню почему. Не знаю уж, от кого в древние времена на Политории произошли птицы, но все политоры произошли от птиц…

– М-можно я потрогаю ваше… крыло? – тихо спросил я.

– Конечно, – сказал Латор. – И саму руку тоже.

Крыло было мягким, а мускулы руки – камень. Просто камень.

– Эти птицы, – продолжал он, – имели высокие ноги и тело держали вертикально. Это помогло развитию языкового аппарата. Шли тысячелетия, и, по непонятным причинам, часть политоров, тяготеющая больше к земле, развивалась самостоятельно, отказавшись от полетов, а мы, геллы, как-то тяготели больше к полетам, так что развились в особый вид. В древние времена (так записано в книгах) мы, уже будучи разумными, жили от наземных политоров отдельно, даже далеко друг от друга, но враждовали, – правда, по их вине. Похоже, они не могли нам простить, что мы и ходить умеем, и летать. О! Внимание!

Мы тоже услышали звонок видеотелефона. Латор, легко вскочив, скрылся за дверью, папа потыкал кнопки, экран засветился – это был Горгонерр.

– Долгой жизни, уль Владимир и уль Митя!

– Долгой жизни, уль Горгонерр, – сказал папа.

– Как проходит время? Не скучно?

– О нет, что вы! Мы, я бы сказал, переполнены впечатлениями. Орик и Пилли отличные рассказчики и очень милые…

– Я рад, – сказал Горгонерр. – Я уже звонил вам.

– Простите, я был в ванной, а сын возился с машиной. Мы так перенасыщены, что вряд ли сегодня выберемся в город, хотя…

– Ходите, гуляйте, вы абсолютно свободны, разве что без Орика вас будут окружать толпы. Кстати, как насчет встречи с нашими учеными завтра.

– Можно ли это обсудить утром? Мы надеемся хорошо выспаться.

– О, как вам будет угодно. Когда вам позвонить?

– В девять вас устроит?

– Вполне. Отдыхайте. Долгой жизни!

Латор влетел в комнату, не буквально, конечно, просто вошел легко и быстро.

– Латор, – сказал папа. – Все это уму непостижимо, понятно – как сказка, не более. Как же так получилось, например, что нелетающие политоры имеют сзади глаз, третий, а вы – нет?

– Есть гипотеза, что мы, геллы, много летая, все время подставляли глаз солнцу, естественно, жмурились, закрывали его, и он постепенно утратил свои функции… исчез, отпал.

– Вы ученый, Латор? – спросил папа. Латор долго и весело хохотал.

– Сейчас вы узнаете, кто я и кто мы. Да-а, вы меня рассмешили! Сказать, что я ученый, это то же самое, что сказать, что у политорок нет сзади глаза потому, что они тысячелетиями обожали загорать и он «отпал» у них, как у нас. Кстати, то, что у них нет глаза, – загадка для наших медиков.

Откуда-то возник зевающий Сириус.

– О, кольво, – сказал Латор. – Вы не боитесь их? Геллы не боятся, мы их быстрее.

– Это наш кольво, – сказал папа, – с Земли.

Даже не спросив, ядовит ли он, Латор продолжал:

– Мы, геллы, ушли от вражды и жили далеко, в тех же почти местах, где и моро. Вы о них уже слышали? Моро, говорят ученые, произошли от каких-то… обезьян, существ, которых мы и не видели никогда, на Политории их не было и нет. Ученые считают, что моро завезли сюда на кораблях очень давно какие-то разумные существа, потому что там, где жили моро, после дождевой бури вода стала отравленной, и они начали умирать. Мы с моро жили, в общем, мирно, но как-то отдельно, хотя узнали и сейчас знаем их язык. По причинам нам неизвестным, мы, геллы, развивались медленнее, чем нелетающие политоры. Более того, они очень существенно нас обогнали, и тогда пришло горе. И может быть, это двойное горе, потому что мы его не чувствуем, только понимаем. Политоры (это случилось века два назад) сделали из нас не политоров, а только геллов. Они проводили кое-какие опыты, пробовали их на себе – безрезультатно, тогда украли гелла, и оказалось, что геллы поддаются воздействию их аппаратуры. Они изменили наш характер, сделав нас только мягкими, только добрыми, послушными, работящими… Существует тщательно охраняемая машина, постоянно излучающая какое-то определенное психическое поле, которое и делает нас такими. Поразительно, что не возникает никакого желания найти эту машину, сломать… Я не знаю, что еще… освободиться. Мы добродушны – и все тут. Мы не воинственны и не можем никуда улететь, мы же не можем летать без воздуха.

– А для чего это было нужно? – спросил папа. – Дико.

– Если у вас самих на Земле высокая цивилизация, вы знаете, что все равно есть грязная работа, черная, неинтересная. Для этого у политоров есть геллы. Тяжелая работа в рудниках, шахтах, вырубка лесов, иногда они нас возят на две соседние планеты…

– Что это за планеты? – спросил папа.

– Там живут разумные, но неразвитые существа, и там много нужных руд, металла, топлива, редкого дерева. Политоры практически обирают их, обкрадывают, те-то, хозяева планет, какие-то вялые, слабые, работают лениво. Их и хлыстом не заставишь работать как следует – они лучше умрут.

– Но если политоры так жестоки – почему они их не уничтожили?

– Невыгодно. Там несколько иные космические условия, поисковые машины политоров плохо отыскивают залежи на глубине, а те, хозяева планет, как носом чуют, где что зарыто. Не убивать их – экономичнее, не строить же новую аппаратуру. Политория невелика и беднеет, кое-какие виды энергии они создали чисто техническим путем, но не все, а с металлами вообще туговато…

– Латор, а как вы живете, где? – спросил папа.

– В подземном Тарнфиле…

– Птицы – и под землей?! – воскликнул я.

– Иногда мы, когда тепло, делаем гнезда на деревьях, за городом. По утрам нас будит гудок, и мы летим на работу.

– А деньги?

– Ну, платят нам мало. Едва хватает. Рассказывают, что лет сто назад один гелл случайно получил сотрясение головы, и это психическое поле перестало на него действовать. И он взбунтовался, один. Его объявили сумасшедшим, ловили, он искал эту машину один, и они его убили.

– Не понимаю, ведь не все политоры такие!

– Конечно нет, борьба существует – только это я и могу сказать. Многие политоры хотели бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас, и их немало таких, но…

– Горгонерр и его окружение? – прямо спросил папа.

– Да. Он. И все его предшественники много веков подряд. Их разведка, их армия…

– Вы женаты?

– Да, – Латор улыбнулся. – Мою жену зовут Лата. И дочка Мики. О, если бы видели, как изумительно она летает! Мне показалось – я сейчас зареву.

– А были войны на Политории? – спросил папа.

– Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?

– Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда.

– Ас другими планетами вы воевали?

– Латор, – папа засмеялся. – Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя – маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.

– О, – сказал Латор. – Так нельзя. Тем более если я правильно догадываюсь, Земля не хотела бы воевать.

– Да, не хотела бы.

– Но… почему вы можете не вернуться… домой?

– Мне кажется – это Горгонерр. Из-за него.

– Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.

– Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.

– Но почему?

– Я сам ломаю голову – почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после – голова пухнет.

– Вы не против увидеться со мной еще раз?!

– Конечно! И с вами, и с вашей семьей, – но как?

– Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.

– Пора прощаться, – папа вздохнул. – Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.

– О, Орик, – сказал Латор. – Это достойный политор. Ну, я полетел! – Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.

– Долгой жизни! – сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: – Передайте поклон Орику. – И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев – и его не стало.

Папа обнял меня за плечи.

– Это сон, Митяй, да? – сказал он.

– Сон, – сказал я. – Это не сон, пап. Если бы это был сон.