Текст книги "Где ты, маленький "Птиль""

Автор книги: Сергей Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

6

– Да, войдите, – усмехнувшись, сказал папа, встал и резко откинул фиксирующие люк замки. Быстро он вернулся на свое место и сел, а я и так сидел, замерев.

Медленно люк отворился. И медленно вошли они. Двое.

Мне трудно их описать, оба они очень похожи были на нас и при этом… как-то от нас отличались. Оба были высокого роста. Первый был с длинными седыми волосами и в плотно сидящей на голове шапочке, четырехугольной, так что одна из четырех плоскостей была как бы продолжением его лба, и по этой плоскости, мигая, перемещались возникающие и пропадающие светящиеся точки (я сразу решил, что это экран информации, которая попадает прямо в мозг, раз уж сам этот на экран и не смотрит). Второй был абсолютно лысым, гораздо моложе, но без специальной шапочки. Оба были не с желтой кожей, нет, скорее цвет их кожи можно было назвать золотистым. Да, вероятно, первый передавал ответные сигналы просто мысленно; я сначала подумал – с помощью маленького аппаратика, висящего у него на шее на ремешке, нечто вроде плеера, но такой же был и у Лысого, а ведь он был без шапочки. У обоих были, как бы это сказать, – орлиные носы, с явной горбинкой, и у каждого очень странная грудная клетка, не то чтобы как у культуриста или штангиста – раскачанная, а как-то явно выпирающая наружу прямо от горла. Они вошли и остановились.

Мы продолжали сидеть.

Вдруг Лысый схватил одной рукой за плечо того, в шапочке, а другой указал ему на лежащего на моих коленях Сириуса и сделал шаг назад. Второй не шелохнулся, но какая-то волна прошла по его лицу. Я встал и вынес Сириуса в хозяйственный отсек, закрыл дверь за ним и снова сел. Лысый кивнул мне. Тут же встал папа и молча, обогнув вошедших, захлопнул люк, но замки не защелкнул, тоже вернулся на место и сел.

– Встать, что ли? – сказал папа. – Как-то невежливо.

Он начал вставать, но я, нажав ладонью на его плечо, усадил его обратно, быстро сходил в хозяйственный отсек, принес два складных кресла, поставил их возле этих и снова сел рядом с папой, успев легонько хлопнуть себя по карману, где лежал мой лазер. Те, переглянувшись, сели, и почти сразу же Седоволосый заговорил, если, конечно, то, что мы услышали, можно было назвать речью: это было сочетание какого-то птичьего щебета, писков, щелканья, коротких гудочков, свистков, скрипов, шипения и так далее, и тому подобное. С какого-то момента я, взяв отправную точку (свист), начал быстро считать и насчитал восемнадцать различных оттенков (только явных) их языка.

– Толково говорит, – сказал папа. – Просто демонстрирует нам свой язык, тип языка, звучание.

Я кивнул. Седоволосый кончил говорить, а папа поднял руку вверх, как бы призывая его и второго к вниманию. После он заткнул пальцами уши и покачал головой, мол, мы не врубаемся, не понимаем. Седоволосый кивнул странно, что-то, что означали кивок или покачивание головой из стороны в сторону, было и у нас, и у них по смыслу одинаковым). Одновременно Седоволосый и второй встали и, снимая с шеи каждый свой «плеер» на ремешочке, подошли к нам, повесили их нам на шею, отодвинули боковые крышечки, вынули связанные с аппаратиками тонкие шнуры с какими-то присосочками и прижали их папе и мне к шее. Седоволосый заговорил, и мы услышали и его чириканье, и то, что шло из аппаратиков, – речь на русском языке.

– Говорите много. Устройство не слышало ваш язык много, будет говорить нам плохо. Оно… нужно учиться помнить.

– Если я верно понимаю, – сказал папа (и одновременно из аппаратика «полилась» папина речь на языке наших хозяев), – вы могли оставить аппараты на себе, подключить к себе присоски – эффект был бы тот же. – Он развил свою мысль.

«Что-то они тончат, – подумал я. – Столько было молчания, действий без слов, с Сириусом хотя бы. Выпендриваются, что ли?» И тут же подумал с опаской, что, может быть, аппаратик и мысли «переводит», но, глядя на них, почувствовал, что нет, не переводит. Нормально!

– Кто вы такие? – спросил Седоволосый.

– Почему вы испугались нашего кота? – сказал папа.

– Что такое «кот»? – спросил Седоволосый. – Аппарат переводит вашу речь, но не всегда находит смысловые аналогии. Мы не знаем, что такое «кот». Аппарат пока учится.

– Кот – это животное, которое сын унес, чтобы вы не боялись. Ведь страшно, да? – даже жестко как-то спросил папа.

Молодец папаня, подумал я снова, крепко он им врезал.

– Вы не ответили на вопрос, кто вы такие?

– Там, где мы живем, принято, чтобы в подобной ситуации вы назвали себя первыми. Здесь мы – хозяева, а вы – гости. Те переглянулись, и Седоволосый сказал:

– Я – капитан корабля. А это – мой помощник.

– А кто ведет корабль сейчас?

– Зто не так уж важно мне, я всегда могу это узнать. – Он показал рукой на этот свой «экран» на шапочке, по которому бегали, исчезая и появляясь, разноцветные огоньки. – Возможно, корабль сейчас идет сам.

– И куда он идет? – небрежно спросил папа. Ай да папаня!

– Мы возвращаемся на свою планету.

– А называется она как? – спросил папаня.

– Это вам не положено знать, – сказал Седоволосый.

– Если вы так хорошо отдаете себе в этом отчет, то почему задали такой вопрос нам? Откуда мы летим, вам тоже не положено знать. Или вы полагали, что мы дураки?

– Что это – «дураки»?

– Непереводимые слова. – Папа покрутил пальцем у виска.

– А это что значит? – спросил Седоволосый, повторяя папин жест у виска.

– Просто жест.

– А что есть «жест»?

– Жест – это движение.

– Как по орбите?

– Нет. Жест, движение, производимое человеком.

– Ясно. Надо полагать, вы капитан этого корабля? А он… этот ре-бе-нок?..

– Старший помощник и мой сын.

– Объясните слово «сын».

– Муж, жена понятно? – спросил папа.

– Тоже нет.

– Женщина, мужчина, любовь?

– Да, да, конечно. «Муж», «жена»… «сын»…

– Так. А теперь пора сказать, почему вы испугались кота?

– На нашей планете водятся такие. Есть и очень крупные. Но все с ядовитыми зубами. Их зовут «кольво». Ваш этот – с ядовитыми зубами?

– Да, – сказал папа. – Но действия кольво зависит от нашей команды. И далее. Мы выяснили, что никто из нас не собирается говорить противоположной стороне название, тем более координаты, своей планеты. Что вы намерены делать с нами дальше? Мы пленники?

– Вовсе нет.

– Тогда почему вы «затянули» нас к себе? В себя!

– Мы потрясены! Мы не знали, что есть другие, населенные очень разумными существами планеты и политоры на них.

– По нашему – это люди? Мы тоже не знали и тоже потрясены. И я посылал вам сигналы, – сказал папа.

– Мы их не понимали. И ваши огни незнакомы.

– А что бы вы сделали, если бы ваш корабль был много меньше и вы бы не могли «втянуть» нас в себя?

– Не знаю, – сказал Седоволосый. – Может быть, мы сблизились бы с вами, чтобы как-то дать понять, что мы предлагаем вам, например, сесть на какую-нибудь, не нашу, планету.

– Для чего?

– Как «для чего?»! – воскликнул Седоволосый. – Мы же никогда, да и вы тоже, не сталкивались с другими очень разумными политорами… людьми, – я правильно запомнил?

– Но и теперь есть возможность сесть на какую-нибудь чужую, не вашу планету, установить еще больший контакт и попрощаться.

Это было заявление, которое требовало четкого ответа.

Ответ Седоволосого был похож на тот, про который когда-то на Земле говорили: лапшу вешать на уши.

– Это правильная мысль, – улыбаясь, сказал он, – но по пути к нашей планете уже нет соседних планет, отклониться трудно: топливо. Мы летим прямо к себе. А вы – гости.

Эта «лапша» обладала качеством почти точного ответа.

– Можно тогда обойтись без планеты-посредника и просто выпустить нас. Прошу вас учесть, – сказал папа, – что я и мой сын считаем себя в противном случае пленниками.

– Это очень огорчает нас!

– Но тем не менее вы запомните нашу точку зрения! – сказал папа. – Что вы намерены сделать с нами сейчас, теперь?

– Это как вам угодно. Но как хозяева… нам было бы приятно пригласить вас с собой. Вы бы узнали нашу пищу, а потом – отдельная каюта, сон…

– Но они возьмут с собой кота! – нервно и впервые подал голос Лысый.

– Да, – сказал папа. – Но бояться нечего, раз мы рядом. Мы должны обсудить ваше предложение, должны остаться одни.

– Конечно, конечно. Вы свободные… люди. Не берите с собой ничего особенного, завтра мы прилетаем.

Капитан корабля политоров и его помощник открыли люк и спустились вниз. Папа «вежливо» включил наш прожектор, потом «глазки», закрыл (и на замки тоже) люк, и вскоре мы увидели какую-то, вроде гоночной, машину, но без колес, вероятно, на воздушной подушке, на которой эти двое быстро «уплыли» в глубь грузового отсека, и где-то там, вдали, раскрылась и закрылась за ними стена, тоже действующая по принципу диафрагмы фотоаппарата.

– Ты… что… ничего не видел?! – почти крикнул я, когда немного прошла оторопь.

– А что?! – Папа заметно напрягся.

– У этого, у Лысого, когда они повернулись и ушли, – глаз на затылке! Представляешь – глаз, третий! – Нет, я ничего не заметил, – сказал папа, явно сбитый с толку. – А как же тогда глаз капитана? Он же волосатый.

– Понятия не имею, – сказал я.

– Ну и бог с ним, с глазом, – вяло как-то сказал папа и тут же снова напрягся: – Давай, Митяй, отключи быстренько свою присоску (сам он при этом отодрал свою), неизвестно, вдруг эта штука записывающая. Теперь быстро иди сюда.

Мы оба подошли к пульту управления.

– Шляпы они, – сказал он. – Помнишь, как они управляли нашей скоростью, когда уже втянули нас в себя? Так что у них эта цивилизация, по крайней мере техническая, такая, что нам и не снилось. Но кое-что они прошляпили. Ты помнишь наш курс, каким мы шли до встречи с ними?

– Помню.

– Точно?

– Как дважды два. – Я назвал курс почему-то шепотом.

– А погляди на него теперь.

– Абсолютно другой!

– И он держится давно: забрав нас, они, вероятно, сразу легли на свой курс…

– Похоже.

– Так вот: на наших приборах и есть их курс, путь к их планете. Если они чего-то боятся, то тут-то они и прошляпили. Первое: запомни, как и я, этот курс намертво. Второе: никогда, ни под каким видом, что бы там ни случилось, – ты его не знаешь! Это приказ. Понял? Или эта их небрежность объяснима, – уже задумчиво сказал он. – Две пылинки внутри их цивилизации. Сдули нас – и нас нет, удар, укол, ихний лазер какой-нибудь – и мы уйдем в пустоту… Не знаю, правильно или нет я поступил?..

– А что такое?

– Видишь ли, когда мы оба поняли, что это корабль чужой и при этом – не стремится нас уничтожить, может, все же следовало дать сигнал на Землю, где мы и что с нами… Но у меня не было гарантии, что они не перехватят сигнал.

– Мама, – сказал я тихо. – Как быть с мамой?

Папаня обнял меня за плечи.

– Это – как гвоздь раскаленный сидит во мне, – сказал он. – Наши сигналы принимал Славин на пульте главного космодрома и передавал их потом на Каспий-один, маме. Но я, не знаю уж почему, под-подсознание, что ли, какое-то сработало, договорился с ним, что если сигналы от нас прекратятся, он должен регулярно ей звонить, что у нас все нормально. Но все же мы улетели на три недели всего, и когда они кончатся и мама вернется с Каспия, – вот тогда что делать? Пора начинать думать, как связаться с Землей. И ты думай. Сейчас это необходимость номер один.

– Понимаю, – сказал я. – Это дико сложно! А третий глаз!

– Да, – сказал он. – Третий глаз. Как только они появятся, я сразу же сброшу с приборов координаты их планеты, чем позже, тем лучше, больше будет уверенности, что это точно их курс, этих трехглазых. – Потом: – Беспокоят меня эти их «плееры». Зачем они им? Что – нас ждали?

– Ты хочешь сказать, что иная (не для нас, а для них) цивилизация существует, отсюда и «плееры»?

– Верно. Не обязательно наша!

7

Два главных политора были точны: за минуту до истечения названного часа в свете прожекторов «Птиля» открылась дальняя «диафрагма», и к «Птилю» покатила их машинка. Папа быстренько снял показания курса корабля на приборной доске и выключил прожектора, чтобы не слепить передние глаза наших «хозяев». После уже Седоволосый и его старпом поблагодарили за это и особенно за то, как мы «усмирили» нашего Сириуса. Папа успел сделать для него намордничек, ошейник и поводок. Оба они были просто потрясены, узнав, что у нас на затылке нет глаза, после мы закрыли люк «Птиля» и «покатили» на их машине. Открылась перед нами и сразу же закрылась эта их стена-диафрагма. Лысый остановил машину; мы были в ярко освещенном, полукруглой формы зале, где, правда, никого не было, а за десятком прозрачных дверец уходили веером вдаль длинные коридоры. Пока мы шли по одному из них, спускались на скоростном лифте, снова шли, потом поднимались и даже мчались на лифте горизонтальном, по просьбе Седоволосого мы «обменялись» именами. Капитана звали Карпий, старпома – Ол-ку. Ну, а нас так: папу – Мунлайт, а меня – Сан, это я успел встрять и таким вот образом назвать нас, затемнить правду, от балдежа, что ли, от нервов – не знаю, папе уже поздно было что-то переиначивать. Карпий, улыбаясь, прощебетал, что мы, наверное, любим все красивое, если одного из нас зовут Лунный Свет, а другого – Солнце: эти их хитрые машинки умудрились даже сделать перевод с английского.

– А Карпий и Ол-ку – ничего другого не значат?

– Нет. Аппарат передал вам только звучание, но не перевод, так как его и нет. Это просто звукосочетания. Имена.

– А почему у вас просто имя, – не унимался я, – а у Ол-ку через черточку?

– Видите ли, у нас за сотни веков образовались… династии разной старости, так? Мой род очень-очень древний, и все мужские имена моих прямых предков и потомков начинаются со знака «К», имена прямых предков и потомков менее древних родов могут быть разными, начинаться с любого знака, но обязательно через… черточку.

Весь разговор велся на ходу, и то, что спросил папа, он спросил, когда мы уже сидели за гладким элипсовидным столом, в каюте капитана Карпия:

– А что значит у вас понятие род? Как определить его древность, или его начало, если он менее древний?

– Видите ли, – сказал Карпий, – есть такие роды, как мой, что его древность и проследить почти невозможно.

– А как проследить возникновение менее древнего рода?

– Как бы это сказать, – похоже, Карпий даже нахмурился. – У каждого политора, мужчины или женщины, формально есть какой-то биологический род, но он как бы не в счет, если… Словом, есть или был какой-то политор, просто политор, ничем не примечательный, и вдруг он нечто совершает: раньше, например, – убил из лука на охоте сто ядовитых кольво (я поглядел на Сириуса, и, честное слово, он глядел на Карпия) или загрыз тысячу врагов… это в древности, конечно, а позднее, например, – открыл звезду или редкий металл, окончил с отличием Высшую школу наук, технициум. Или просто – деловой политор и скопил определенное богатство… Есть свод положений, когда проявивший себя политор считается зачинателем рода. Род Ол-ку, например, тоже достаточно древний.

– А может род начаться с политора, который стал старшим помощником?

– Нет, – сказал Ол-ку.

– А если капитаном?

– Тогда да, – сказал Ол-ку. – Это высокая должность. Не всякого, правда, корабля.

– А что совершил ваш предок, Ол-ку? – спросил папа.

– Он был богат, имел сто рабов и рабынь, личную подводную машину. А у вас там есть рабы?

– Нет, – сказал папа. – Были, но давно.

– А когда он имел личную подводную машину? – спросил я.

Ол-ку защебетал сразу, но машинка сделала паузу, каким-то образом, я думаю, пересчитывая политорское летосчисление на понятие «год». По словам Ол-ку, его предок имел подлодку пятьсот лет назад. Мы с папой переглянулись. – Но они существовали и раньше, подводные машины?

– Да, конечно, – сказал Карпий. – Были и раньше.

– А если у политора, ну… нет никакого древнего рода – как это узнать?

– По имени, – сказал Карпий. – Если имя, как у меня, – род очень древний, если с черточкой – менее древний, а если никакой – имя любое, но без черточки и перед ним стоит «а», потом… запятая, а потом само имя. Например: а, Олку.

– А женщина не может начинать род? – спросил папа.

– Конечно нет, – сказал, смеясь, Ол-ку.

– Но она может родиться внутри рода. Даже древнейшего.

– Да, конечно, но это не будет ясно по ее имени.

Все это время, пока мы калякали с политорами, все мы попивали из высоких бокалов что-то розовенькое, вроде морса.

– А скажите, – спросил я у Карпия. – Ваш вот род очень древний, и у вас такое вот имя без черточки. У Ол-ку есть черточка – род менее древний. А как узнать, какой древности род, если еще менее древний, чем у Ол-ку, а черточка есть.

– Тогда, если бы, например, род Ол-ку был менее древним, его имя звучало как Оол-ку или Ооол-ку…

– Или Оооооооооол-ку, – сказал я и засмеялся. – Да?

– Совершенно верно, – сказал Ол-ку. – Но наш язык произносит это «ооооооооо…л» гораздо быстрее.

– Извините, – сказал Карпию папа. – Мы, люди, очень любопытны и любим шутить…

– Мы тоже любим шутить! – воскликнул Карпий. Но именно ему я почему-то не поверил, что именно он любит шутить.

– Вот мой сын уже нашутился, сколько мог, – сказал папа. – Я вовсе не Мунлайт, а он никакой не Сан. Я – Владимир, он – Дмитрий, его можно звать просто Митя, так короче.

– О! – сказал Карпий. – Вла-ди-мир, Ми-тя.

– Мне почему-то кажется, – сказал я, – что у ваших женщин на затылке нет глаза.

– Дмитрий! – строго сказал папа. Но эти уже хохотали вовсю, на свой политорский лад: тю-тю-тю, чирик-чирик!

– И очень хорошо, – сказал Карпий, – чем меньше они видят, тем меньше знают. А вы, Митя, очень точно отгадали.

– И ваш корабль вовсе не пассажирский, – сказал я.

Карпий ответил, что да, не пассажирский, хотя, конечно же, может быть и таким, а их полет был чисто деловым, чисто деловым, залетели на пару пустых планет. Потом совершенно неожиданно появились двое политоров, оба золотокожие, с горбинкой на носу, высокие и красивые, в голубых, а не синих, как у Карпия и Ол-ку, костюмах; в руках обоих были подносы с едой, – стало быть, официанты. Чего-то я плохо помню этот ужин: какие-то вроде травки салатики, кубики, почти безвкусные, которые быстро таяли во рту, густые, как томатный сок, напитки, что-то еще – все чужое, вкуса то неопределенного, то совершенно незнакомого, но, в общем, терпимого. Сириус – то ли был сыт, то ли еще чего – есть не стал.

– Среди политоров есть еще так называемые геллы, а также – моро, – сказал Карпий.

– Это разные народы вашей планеты?

– А что значит «народы»?

Папа пояснил, что на нашей планете очень разные народы и многие говорят на разных языках.

– О, у нас не так, не совсем так, – сказал Карпий. – У нас планета относительно невелика, ее занимают только политоры, и язык у всех общий. Исключение составляют моро – это древнее, дикое племя, несколько племен, они упорно живут вне всякой цивилизации, в основном – охотой, прячутся в далеких скалах и лесах, их не очень много и у них свой язык.

– А геллы? – спросил папа.

– Геллы – это политоры и говорят с нами на одном языке…

– Но их вы почему-то отделяете от себя?

– Да, они особые. Но лучше о них не говорить, лучше их увидеть!

– Но они тоже могут относиться к древнему или очень древнейшему роду? – спросил папа.

– О нет. Их это совершенно не интересует.

Вполне вежливо папа снял эту тему.

– А эти аппараты, ну, с помощью которых говорим мы с вами сейчас, созданы для разговоров с моро?

– Частично. Мы почти не сталкиваемся.

– Но не для нас же вы их изготовили? – сказал папа.

– Как вам сказать, если вы не знаете других цивилизаций, то мы немного знаем.

– Немного?!! Ничего себе! – Я опешил.

– Да, пару ближних планет. Аппараты созданы для общения с их жителями. Цивилизованными их не назовешь. Они выполняют для нас там, у себя, разного рода работы. Впрочем…

– Когда мы прилетаем? – спросил папа.

– После этой ночи.

– Тогда, – папа встал. Я – тоже. – Благодарим за ужин. Тотчас же появился еще один политор.

– А,Рук покажет вам вашу комнату. Желаю вам всех удобств и долгой жизни.

Мы поклонились и пошли за а, Руком.

Каюта оказалась почему-то круглой, но уютной. Несмотря на все события, я чувствовал, что клюю носом.

– Что-то странное у них происходит, – сказал папа.

– «Странное» на чей взгляд?

– На наш. А на их – что-то обычное, но они, кажется, понимают, что, возможно, не совсем обычное вообще. Спи.

– Ага, – сказал я, снимая с Сириуса все причиндалы и засовывая его к себе под одеяло. – Спокойной ночи.

– Все, – прошептал папа.

– У тебя блочок для сигнализации с «Птиля» с собой? Вдруг…

– Да, – шепнул он. – Спи.

8

Мы проснулись, когда было уже светло; какая-то быстрая улыбка, еще сонная, что ли, пробежала между нами и испарилась: лицо папы стало снова жестким, суровым. Все случившееся разом навалилось на нас.

Я потыкал кнопки, подергал ручки телека – он засветился, и мы увидели лицо улыбающегося Карпия. Изображение было – стерео, надо же! Но это был коммуникатор, а не телек.

– …Надеюсь, спалось хорошо, сейчас принесут завтрак. Тихо вошел а, Рук с завтраком на подносе, едва заметно приветливо кивнул и поставил завтрак на стол.

– Долгой жизни, – сказал он.

– Спасибо, – сказал папа. – Кто у вас, кроме вас, есть на Политории? Мать, отец?

– Я, жена, сын, – а, Рук улыбнулся.

– А что они делают?

– Я – тут, жена учит детей искусству планирования, сын… маленький, еще не планирует. Живем в столице, в Тарнфиле.

– А что, собственно, ваши дети планируют? – В голосе папы было удивление.

– О! Вы сами увидите! – И он быстро удалился.

Опять мы поели какой-то красненькой травки с соусом, кубиков вроде вчерашних, но другого вкуса, куриного, что ли, попили густого сока. Морса этого.

С низким поклоном и традиционным – «долгой жизни» появился Карпий, но один, без Ол-ку, и сказав: «Почти прилетели», жестом предложил нам следовать за собой, покосившись на Сириуса, но тот уже был в наморднике и на поводке.

В коридоре мы бодро тронулись за Карпием, полкоридора скоро перешел в движущуюся панель, мы ехали не только прямо, но и делали повороты, кругом сновали политоры, мчались быстро в обе стороны, почти бежали, несмотря на движущиеся панели, все они были в синих формах экипажа корабля, и каждый делал нам короткий поклон головой, причем было ощущение, что один их глаз по долгу службы глядел на Карпия, а второй – на нас, более любопытный; я обернулся – те, которые проскочили нас, не оборачивались, им это было не нужно – третий глаз на затылке прекрасно нас видел. Представляю, что было бы с нами в школе, если бы наши педагоги, что-то чертя или пиша на доске, могли при этом смотреть на нас, не оборачиваясь. Бр-р!

В этот момент наша панель повернула и у стены ушла в пол; мы сделали несколько шагов вправо к огромному иллюминатору и замерли: шла медленная посадка, и вся их столица Тарнфил и природа вокруг города были сносно видны под лучами солнца. По границам космодрома и редким строениям я понял, что мы, конечно же, на окраинах Тарнфила. Сам город был виден чуть хуже в утренней дымке, но и так было ясно, что строения вблизи космодрома были не специальными сооружениями, а просто домами: такие же точно были и вдали, в самом городе. Разобраться толком в этих домах я сейчас не мог, одно лишь было ясно (оказалось потом, что я не ошибся): дом – это большей или меньшей длины относительно тонкая, сужающаяся кверху башня, и на башню, как на пику, были «нанизаны» большие шары, два, три, восемь шаров, каждый, казалось, чем выше, был меньше в диаметре предыдущего.

– Дома? – спросил папа у Карпия.

– Да, – сказал он. – Так просторнее в городе, не правда ли? Внизу… как… парк. Так мы строим уже лет триста. Мы любим простор, аккуратность…

– А дома с одним шаром? – спросил папа. – Я вижу их тоже много вдали. – Это личные дома. Или солидные конторы, фирмы.

– А политоры не очень древних родов имеют личные дома?

– О, почти нет, редко, – сказал, улыбаясь, Карпий. – Они живут в домах, где несколько шаров.

– А политоры без рода, где они? – Под землей. У нас под землей превосходные дома, кондиционеры, улицы – вообще прекрасные города под землей. О! Я вижу политоров, которые пришли встречать вас. Толпы!!!

– Я думаю, вас бы у нас встречали тоже с большим волнением, если бы мы захватили ваш корабль, – вежливо сказал папа. Карпий рассмеялся. Непростая штучка был этот Карпий, я думаю.

– Помашите политорам, – сказал он и сам поднял руку.

– Еще далеко.

– Нас уже давно снимают и передают в эфир камеры корабля. Вы сейчас прекрасно видны на большом наземном стереоэкране.

Папа поднял руку и помахал ею, я тоже стал махать, а потом поднял вверх, на уровень своего лица, Сириуса – пусть видят. Карпий нажал какую-то кнопку, и сразу же коридор наполнился ужасающим «чириканьем», голосами огромной толпы.

– Что, вы полагаете, будет первым делом, когда мы сядем? – спросил папа.

– Ну, короткая встреча… в правительственном дворце.

– Серьезный диалог?

– Ну нет. Неофициальная встреча. Конференция – позже.

– Два слова о вашем правительстве. Оно у вас одно?

– Да. Я понял, что на вашей планете их много, – сказал Карпий, и папа кивнул. – Наше состоит из десяти человек. Во главе его… царь.

– Ца-арь?! – сказал папа. – Поищите еще какое-нибудь слово…

– Тогда – Великий Премьер. Или… я пытаюсь, чтобы аппарат произнес синхронный перевод звуков… или квистор. Господин Горгонерр. Или уль, уль Горгонерр.

Внезапно я почувствовал малюсенький, очень мягкий толчок – мы сели, это было неожиданно, корабль был огромным.

– Прибыли! – улыбаясь, сказал Карпий и, обняв нас за плечи, пока мы были еще видны операторам с космоплана, развернул нас, и мы покатили на бегущей панели, как оказалось, уже к выходу. По дороге нам встретился улыбающийся Ол-ку.

– Это вы сажали корабль? – спросил папа. Ол-ку кивнул. – Превосходно! – сказал папа и пожал Ол-ку руку. (Позже оказалось, что политоры, здороваясь, кладут свою правую руку на левое плечо другого.)

Двое красавцев-политоров, стоя по обеим сторонам выходного люка, распахнули его, и Карпий, так и обнимая нас с папой за плечи (Сириуса я держал на руках), вывел нас на просторную площадку высокой лестницы. Под ногами у нас был ковер, который, струясь по лестнице, уходил по земле далеко вперед, где у высокой решетки стояло несколько политоров, которые, как только мы начали спускаться вниз (Карпий перестал нас обнимать), тронулись нам навстречу, причем один из них шел явно впереди остальных; уль Горгонерр, подумал я, ихний царь…

Медленно мы сближались, а толпа прямо ревела; Сириус пару раз вякнул, чуть задрожал, но вырываться не стал, успокоился.

Наконец мы встретились, остановились. Горгонерр, седоватый, с короткой стрижкой, в белом костюме, очень красивый, сделал нам с папой глубокий поклон (мы – чуть менее глубокий), Карпий поднял высоко над головой руки, сжатые вместе, уль Горгонерр сделал то же самое.

– Великий Премьер! – сказал Карпий. – Позвольте доложить. Полет прошел нормально. Перед вами – два инопланетянина, они оказались рядом с нами в космосе, наши языки чрезвычайно не схожи, контакты сигнализацией тоже были невозможны, и мы удачным маневром приняли их, как гостей, на наш лайнер. Предоставляю наших гостей в ваше распоряжение (снова сжатые руки вверх). Доложил капитан корабля Карпий.

– Благодарю вас, уль Карпий, – быстро сказал «царь» Горгонерр, сделал шаг нам навстречу, быстро, продолжая мягко улыбаться, положил руку на плечо папе, а потом и мне, вовсе не боясь Сириуса в наморднике. – Уль Горгонерр, – сказал он.

– Владимир, – сказал папа. Я сказал:

– Дмитрий.

Горгонерр познакомил нас с людьми из своего окружения, и каждый клал нам руку на наше левое плечо; как отвечать, мы еще не знали, но догадывались, что руку протягивать не следует.

Приглашающий жест Горгонерра, и все тронулись к выходу, загремел оркестр (музыку мне просто не передать! о-со-ба-я), откуда-то выскочили люди с аппаратурой – нечто похожее на фотоаппараты, на кино– и телекамеры, распахнулись двери первой и второй решеток, встречающие нас политоры закричали на нашем языке не поймешь что – гром голосов! – и образовали проход для нас. Мы шли с папой, кивая налево и направо, Сириус вел себя спокойно, за проемом второй решетки мы увидели множество красно-белых машинок на воздушной подушке (по ярко-желтым шлемам я предположил, что это их полиция, что ли), тут же стояла большая на воздушной же подушке машина, куда мы залезли с папой и Сириусом, следом Горгонерр и его шатия-братия, и мы тронулись в сопровождении окруживших нас полицейских, и я еще раз почувствовал себя очень как-то странно, видя впереди себя разрезы на задней стенке шлемов полицейских, откуда сверкали их глаза, точнее глаз. Не знаю, как папу, меня все это ошеломило, и я только потом, когда мы уже мягко «подплывали», вероятно, к дому правительства, увидел, что Карпия с нами нет, в машину он и не садился, наверное, мы уже были в совсем иных, высших, сферах, куда он был, как бы это сказать, не вхож, разве что еще с борта корабля, в полете, сообщил своему Горгонерру все, что можно было сообщить о нас и о Сириусе.